Minni. Призвание – любить

Минни и раньше сердцем чувствовала, что в далеком Петербурге происходит что-то недоброе. А тут еще эта статейка во французской газете. Неужели это правда, а не выдумки желтой прессы?

Русский император и императрица пишут ей и ее отцу хорошие, добрые письма, называя ее невестой своего сына, и относятся, как и прежде, как к дочери. И сама она пишет им в ответ, не показывая беспокойства или обиды за молчание своего суженого.

«Неужели и правда Александр предал меня? И что же дальше? Вот и все, глупая девчонка! – с тяжелой грустью думала она. – Забудь о своих фантазиях, воздушных замках. Вспомни, что было с русалочкой. Ее принц полюбил другую…»

Отец Минни, Кристиан IX, прочитав эту статью, испытал другие чувства – оскорбленного королевского достоинства. И тут же написал письмо российскому императору с требованием незамедлительно разъяснить ситуацию: опровергнуть или подтвердить то, о чем сообщалось в статье.

И завертелось!

Александр Николаевич тут же направил в Париж секретного агента, чтобы тот выяснил, чьих рук это дело, кто стоит за этой публикацией.

До смерти напугав издателя этой газетенки, грозный императорский посланец выяснил, что публикацию статьи организовала – кто бы мог подумать?! – сама Мария Мещерская.

– До чего же подлый и коварный ход! – вскипел император. – Только женщина способна на такую изощренную комбинацию ради достижения намеченной цели – правдами и неправдами добиться своего, захомутать неискушенного в романтических перипетиях наследника. Какая наглость! Она отважилась расстроить предстоящую свадьбу принцессы Дагмар и нашего сына, рассорить две династии, две страны! Ну погоди, мерзавка, ты свое получишь…

Вызвав к себе сына, он устроил ему разнос.

– Твоя любовница опозорила меня на всю Европу! – в гневе кричал император. – У тебя невеста в Дании, крошка Дагмар, красавица, скромница, умница, а ты связался с какой-то… Ты что, забыл о своем предназначении, своем долге? Ты – наследник российского престола, будущий самодержец великой страны, перед которой трепещет вся Европа, а ведешь себя как местечковый повеса! Так вот, выйдя за дверь моего кабинета, забудь об этой интриганке. И готовься в дорогу. В Копенгагене тебя ждут. Пора сделать принцессе Дагмар официальное предложение. Двусмысленная ситуация, сложившаяся по твоей и твоей пассии милости, тобой же и должна быть разрешена. Своим поведением, гнусной интрижкой с невесть что возомнившей о себе бабенкой ты оскорбил эту милую, чистую девочку. Так что отправляйся и выкручивайся как можешь. Авось Дагмар тебя и простит.

«Как могла Мария совершить такой поступок?! Эта газета… Но ведь это нехорошо, нечестно! Неужели она не понимала, какую боль это доставит всем, больше всего, конечно, Минни? Но ведь она наверняка этого и хотела – вот что самое страшное, самое непостижимое! – пронеслось в голове у Александра. – Ведь мы расстались с Мари еще тогда, после разговора с моей матерью. Она сама сказала, что между нами все кончено. А еще что все это было несерьезно, всего лишь легкий, ни к чему не обязывающий флирт. Так что же, выходит, и тогда она всего лишь играла мной, а на самом деле… На самом деле она решила мстить за свою неудачу, хотела сделать больно всем – мне, моей матери, которая приютила ее, приблизила к себе, даже Минни, которую она никогда даже не видела…»

Только теперь он вдруг окончательно прозрел, увидел, какие они разные – княгиня Мещерская и принцесса Дагмар.

Александр вспомнил эпизод, когда Мария была взбешена тем, что он не смог уделить ей внимание и остаться в интимном уголке после бала, который устраивали в честь прибытия какого-то именитого заезжего гостя.

– Вы несносный увалень и дурной кавалер! – не сдержавшись, бросила Мария ему в лицо.

И в глазах ее он с ужасом прочел не обиду, а холодную злость оттого, что она не получила то, чего хотела.

Он тогда надолго обиделся, не разговаривал, не встречался с ней, но все же простил, постарался забыть этот эпизод, этот обжигающий холодом взгляд. Только теперь вот вспомнил.

А Минни… Разве могла бы она сказать ему такое и окатить таким холодом глаз? Судьба свела их в трагический для обоих день, в страшные, последние минуты жизни ее жениха и его любимого брата. И она была воплощением любви и страдания, она переживала первые, самые трудные в ее еще короткой девичьей жизни мгновения, часы и дни, и она не утрачивала при этом понимания того, что такую же, как и она, трагедию переживали те, кто был рядом, – родители ее Николая и он, Саша. Сама едва держась на ногах, она старалась поддержать и их, и его, найти какие-то живые, теплые слова. Он вспомнил их откровенные грустные беседы – потом, когда все уже было кончено и они остались одни.

«Ведь я тогда был покорен ее красотой и ее душой. Я влюбился в нее, но, как всегда, робел, боялся себе в этом признаться. Ведь она была невестой ушедшего из жизни Никсы, и я считал это чувство предательством его памяти. Он сам пожелал, чтобы мы были вместе. Таково было его завещание. И я изменил Никсе, изменил Минни. Вернувшись в Петербург, забыл обо всем».

– Спасибо, отец, – стараясь скрыть наворачивающиеся на глазах слезы, пролепетал Александр. – Простите меня, государь, за слабость, за измену, за то, что я забыл о своем долге, о том, что я являюсь продолжателем дела всей нашей семьи – дела, которому и мне предстоит посвятить свою жизнь. А еще простите меня за принцессу Дагмар, за дорогую Минни и моего любимого брата Никсу. С тем, что было между мной и Мещерской, давно покончено. Это было как наваждение, как болезнь. Уже тогда, после разговора с матушкой, я понял, сколько горя причинил всем. Поверьте, я сделаю все для того, чтобы Минни простила меня и не отвергла мою любовь.

– Что ж, начинай новую жизнь, становись взрослым и впредь всегда думай о том, как могут отозваться твои дела, поступки и иногда даже слова на судьбах других людей… И все же знай, что я тебя прощу только тогда, когда тебя простит та, кого ты так сильно обидел, – принцесса Дагмар. А за свои интриги, свое коварство эта сучка Мещерская будет мною наказана. Всяк сверчок знай свой шесток. Я уже сказал твоей матери, чтоб она гнала эту интриганку вон из дворца!..

Глава IV
Начало пути

Мария Федоровна лежала одиноко в своей постели.

Сквозь не полностью зашторенные окна спальню заливал холодный свет луны. В полнолуние ее всегда мучила бессонница. Вот и теперь она никак не могла заснуть. Глаза ее были закрыты, но сон не хотел приходить. Время шло, и перед ее мысленным взором снова и снова уже привычно проплывали картины давно минувших событий. Они были так ярки, словно и впрямь все, что представлялось ей, происходило с ней здесь и сейчас.

К горечи от известий о похождениях Александра в далеком Петербурге добавилась еще и печаль оттого, что ее любимая сестра Аликс вот-вот должна была покинуть стены родного дома. Ей предложил руку и сердце британский наследный принц Альберт Эдуард, сын королевы Виктории. Это событие вызвало большой переполох среди всех обитателей дворца Амалиенборг.

Король Кристиан IX и его супруга дали свое согласие, а мнение самой Александры по этому жизненно важному для нее поводу никого особенно и не интересовало. Союз обоюдовыгодный для обеих стран. Надо – значит, надо. Стерпится – слюбится…

Во дворце полным ходом шли приготовления к свадьбе. Нужно было позаботиться о новых нарядах, украшениях, подарках… Составлялись списки почетных гостей… А еще меню, музыка и много-много разного – того, чего не дано понять простым смертным и без чего не могут обойтись такие торжества, имеющие отношение к царствующим домам.

Понятно, что все эти заботы для представителей старшего поколения. А три девушки, три сестры – Аликс, Минни и Тора, переживали это каждая по-своему, по-девичьи.

Аликс ходила с заплаканными глазами, с тоской думая о том, что ей вот-вот придется покинуть отчий дом, родителей и сестер, навсегда оставить в прошлом все, что было дорого с детства, и начать новую жизнь где-то там, в чужой стране, став женой почти незнакомого и нелюбимого человека.

Минни старалась держаться, не подавать виду, чтобы еще больше не расстраивать любимую сестру, но втайне грустила, боясь даже представить себе, каково ей будет жить без Аликс, как будет обходиться без ее советов, задушевных разговоров, маленьких секретов и веселых шалостей.

А Тора, их несмышленая малышка Тора – такой ее все еще представляли себе старшие сестры, – происходящее вокруг считала какой-то новой увлекательной игрой взрослых, мечтая о том, когда придет и ее черед стать невестой, вот так же, как Аликс, примерять новые красивые платья и драгоценности и, конечно, не плакать, как ее старшая сестра, а веселиться от предвкушения новой, свободной от родительской и сестринской опеки жизни, а главное – быть в центре всеобщего внимания и такой же безумной суеты.

– Если бы вы знали, девочки, как мне тяжело расставаться с вами! – обнимая сестер и всхлипывая, стараясь сдержать слезы, говорила Аликс. – Как мне страшно оказаться совсем в другом мире, среди чужих людей, наедине с этим… с Альбертом… Ведь я совершенно не знаю, какой он – добрый, ласковый, умный или злой, ворчливый и глупый. Не знаю, будет ли он меня любить и сумею ли полюбить его я…

– Успокойся, Аликс, все образуется, все уладится, – старалась успокоить ее Минни. – Ты привыкнешь и полюбишь его. А он будет любить тебя и выполнять каждое твое желание. У вас будет хорошая, дружная семья, такая же, как наша, будут дети, которые станут то радовать, то огорчать тебя, но без которых ты не будешь мыслить своей жизни. А мы… Ведь и мы с Торой никуда от тебя не денемся, будем приезжать к тебе часто-часто. И никому не дадим тебя в обиду. Правда, Тора?

– Конечно, ведь мы же сестры! А когда Минни и я тоже выйдем замуж, то уговорим своих мужей, чтобы они построили один большой-большой и красивый дворец, в котором мы снова будем жить все вместе. Наши мужья будут оттуда управлять своими подданными, а мы будем дружно править нашими мужьями.

– Ох и сказочница же ты! – со вздохом прошептала Аликс, погладив сестру по головке. – Но, к сожалению, сказки остались в прошлом, а впереди всех нас ждет совсем другая и пока еще не очень понятная жизнь…

– Все будет хорошо, все будет хорошо, сестренка! – обняла и расцеловала ее во все еще мокрые от слез щеки Минни. – А помнишь, как в ночь перед Рождеством мы с тобой решили не спать, чтобы увидеть, как к нам придет Санта-Клаус со своими подарками? – вдруг со смехом воскликнула она, стараясь переменить тему разговора, чтобы отвлечь сестру от грустных мыслей.

– Конечно, помню, – хоть и грустно, но все же улыбнулась сестра. – Мы выбрались из кроваток и, захватив с собой одеяла, спрятались под елкой, поджидая его. Да там и заснули!

– А проснулись уже утром среди целой кучи подарков! Нам бы радоваться, а мы расплакались оттого, что все проспали и так и не встретили Санту…

Совсем скоро Аликс покинула их, и Минни загрустила. Принцессе казалось, что в ее душе снова, как и после потери Николая, образовалась пустота. Но вот пришел и ее черед волноваться и ждать встречи с гостем из далекой России. Отец сказал, что получил письмо от русского императора, в котором Александр Николаевич спрашивает у него согласия на визит своего сына в Копенгаген.

– И я дал свое согласие, Минни, – обняв дочь, хитро улыбнулся Кристиан. – Надеюсь, ты понимаешь, кого хочет увидеть наследник русского престола и с какой целью он сюда направляется? Насколько я понимаю, и ты не прочь снова увидеться с ним.

А она, ничего не ответив, подумала: «Знать бы, что на этот раз обещает мне эта встреча…»

«Ах, это счастливое детство, счастливое отрочество, моя юность, где вы теперь? – подумала императрица уже сквозь сон. – Будто и не со мной все это было… Но если не со мной, то отчего же так сладко щемит мое сердце, отчего и сейчас, спустя целую жизнь, наворачиваются слезы на глазах? Чем бы я жила сейчас, если б не было со мной этих воспоминаний, этих снов наяву?..»

И вдруг она встрепенулась, вздрогнула от какого-то неясного звука или скорее ощущения звука. Сна как не бывало. Ей почудилось, что в спальне она уже не одна. С испугом открыла глаза. Сдерживая невесть отчего нахлынувшее на нее волнение, стала всматриваться в неясные очертания предметов. Но как ни старалась, поначалу ничего и никого не увидела. И лишь когда приподняла голову с подушки и напрягла зрение, к своему удивлению и испугу, вдруг разглядела фигуру человека, расположившегося в дальнем конце комнаты на кушетке возле комода.

– Кто здесь?! – сдавленным от охватившего ее страха шепотом окликнула Мария Федоровна.

Однако ответа не последовало. Лунного света было недостаточно для того, чтобы она могла разглядеть черты этого человека. И все же ей показалось, что он хорошо ей знаком. На смену страху пришло любопытство.

– Почему вы молчите, сударь? Кто вы и как сюда попали? Не считаете ли вы, что вот так, посреди ночи, являться в спальню к женщине по меньшей мере непристойно?!

– Нет, не считаю, – наконец послышалось из темноты. – Ты не узнала меня, Минни? Это и неудивительно. Ведь мы с тобой так долго не виделись. Я все не решался, боялся тебя испугать. Хотя страсть как хотелось снова встретиться с тобой… Хотя бы так…

Продолжая говорить, ночной пришелец встал и совершенно бесшумно направился к ней.

И тут страх Минни вдруг сменился восторгом. Она узнала его.

– Саша! Это ты?! Это не сон, не бред? Как ты смог? – она приподнялась на кровати и протянула к нему руки. – Если б ты знал, как мне без тебя было плохо, как тебя не хватало! Сколько раз я взывала к тебе, умоляла вернуться, помочь, поддержать. Сколько раз я мысленно возвращалась в то счастливое время – в наше с тобой время…

– Я знал, Минни, дорогая, я знал, и видел, и чувствовал, что ты все еще любишь меня. Силой твоей любви я и смог совершить невозможное – прийти к тебе из такой дали, нарушив… Нарушив все законы бытия. Да что там! Но мы все же встретились, и вот, пусть ненадолго, мы снова вместе.

Он приблизился к ней, присел на краешек кровати, и она ощутила такой знакомый, такой щемяще родной аромат его любимого одеколона, сладковатый запах гаванских сигар, которые он так любил. Он склонился над ней, провел ладонью по ее распущенным волосам, по щеке. Это прикосновение напоминало дуновение легкого теплого ветерка.

– Ты все такая же красивая, Минни. Время не властно над тобой.

– Нет, Саша, – грустно улыбнулась Минни, – просто ты не хочешь видеть произошедших перемен, потому что так же, как и я, все еще любишь меня, я знаю, и умеешь разглядеть во мне черты той, далекой, иной Минни, которой давно уже нет.

– Если б ты знала, как я там… скучаю по тебе, как рвется к тебе моя душа! Ведь я знаю все, что было потом, как тебе было тяжело, сколько бед, горя и унижений тебе довелось пережить.

– Я все осилила. Бог помог мне. А люди… Одни мучили меня, а другие помогали, спасли. Но теперь давно уже все позади. А впереди… Расскажи, как живется тебе там, где ты сейчас, чего и мне ожидать уже скоро?

– Этого не объяснить, не передать словами. Так что не спеши узнать, всему свое время. А пока лучше уж я буду заглядывать к тебе иногда. Жаль, что судьба разлучила нас так рано! Вот послушайся я тебя тогда, доверься докторам, может, были бы мы и теперь вместе. И не здесь, а в той, нашей с тобой, России. Все, все было бы по-другому. Это я виноват в том, что произошло и с тобой, и с Россией! Если б я, а не Ники был у руля, не случилось бы со страной того, что случилось. Эх, да что теперь говорить, что попусту сокрушаться!

– Не кори себя, Саша. Значит, так оно и должно было случиться. На все воля Божья. Я не сетую на судьбу. Стараюсь вспоминать только хорошее – нашу молодость, нашу любовь, наши счастливые годы. Помнишь нашу первую встречу? Совсем молодые были…

– Конечно, помню. Это была невеселая встреча. Трагические события свели и связали нас, мой бедный Никса. Я потерял брата, а ты жениха. Странная штука жизнь. Ведь ты любила его, должна была стать его женой. А стала моей.

– Нет, Саша, теперь-то я уже могу признаться в том, что по-настоящему любила только одного человека. Тебя, Саша. А Никса… Да, он был милый, обаятельный, прекрасно воспитан и, как мне тогда показалось, умен. Но ведь для любви этого мало. Дав согласие стать его женой, я так же, как и моя сестра Аликс, просто старалась добросовестно исполнять свой долг и волю родителей, соблюсти интересы моей страны. Ведь союз с Россией тогда был жизненно необходим ей. Влюблена? Когда мы с ним были вместе, я, пожалуй, со временем поверила в это. Ведь в шестнадцать лет влюбляются так легко. И потом эта болезнь. Мне было так жаль его, беспомощно лежащего в ожидании смерти. Это была моя первая утрата, которую мне довелось пережить. А ты… Это было так неожиданно, так непреодолимо и так некстати. Я старалась не думать о тебе, считала преступлением это непреодолимое влечение, эти чувства, которые я долго боялась назвать любовью. Но ничего не могла с собою сделать. А еще я боялась того, что ты поймешь, прочитаешь любовь в моих глазах и станешь презирать меня за мое непостоянство. А потом ты уехал, уплыл в свою далекую Россию, словно растворился в тумане. Я надеялась, что любовь пройдет и все встанет на свои места, но она осталась со мной. Я ждала, хотела верить в то, что мы когда-нибудь будем вместе, и в то же время ненавидела себя. И снова верила и ждала.

– Глупышка. А я… Ты помнишь, когда Никса соединил наши руки и я в первый раз коснулся тебя, у меня перехватило дыхание, а сердце затрепетало так, словно электрическая искра пробежала по всему моему телу.

– Если б я знала! Ведь я тогда была совсем еще девчонкой, и я получила такой непосильный удар, став невестой-вдовой. Ты мне тогда очень помог перенести все это. Я почувствовала в тебе такую силу, которая передалась и мне. Ты совсем не был похож на Никсу, вы были совсем разными, и в то же время, когда я была с тобой, порою явственно видела в тебе черты Никсы, а когда вспоминала его, мысленно передо мной вдруг возникал твой образ. Я боялась сойти с ума… Поначалу нас с тобой объединили лишь воспоминания о твоем брате. Помнишь, там, в Югенхайме, когда мы подолгу беседовали, сидя в беседке на берегу Рейна, ты мне с такой нежностью и грустью рассказывал о Никсе, о ваших детских шалостях и секретах, об увлечениях юности, я поняла, как он тебе дорог и как много было в нем твоего, а в тебе – так рано ушедшего от нас Никсы. А еще, когда прощались с тобой перед твоим отъездом на родину, я почему-то чувствовала, знала, что мы расстаемся лишь для новой встречи. Но я, конечно, не знала, какой она будет и когда…

Они перелистывали книгу своей жизни, каждую страницу которой помнили наизусть. И Мария Федоровна говорила, говорила без умолку, словно боясь, что если она умолкнет, то ее Саша, таким чудесным образом появившийся здесь, вновь исчезнет, покинет ее.

– Лишь через два долгих года мы встретились снова, – подхватил он, продолжив ее воспоминания. – Это были тяжелые годы. Нам обоим нужно было пережить утрату дорогого человека. А еще каждому из нас нужно было разобраться в себе, в своих чувствах. Признаюсь, мне и теперь еще стыдно за свою слабость, за ту историю с Марией Мещерской. Это было какое-то наваждение, помутнение рассудка. Но, слава богу, хотя и поздно, я все же понял, что наши отношения с ней не имеют ничего общего с любовью. Время все расставило по своим местам. Я все чаще думал о тебе, о тех днях, проведенных вместе. И все больше убеждался в том, что ты и только ты мне нужна, что только тебя я могу представить спутницей всей моей жизни, матерью наших детей. Я понял, что Никса тогда, на своем смертном одре, видел больше, чем мы, он увидел наше будущее и приоткрыл его нам. Но ни он, ни мы не знали, что наше счастье будет длиться так недолго и все так неожиданно и грустно закончится. Прости меня, Минни, что я так рано покинул тебя… – прошептал он.

Минни показалось, что она почувствовала его поцелуй на своей щеке. И она счастливо улыбнулась, уже засыпая.

После разговора с сыном, не откладывая дела в долгий ящик, император отправляет послание Кристиану IX, в котором пишет, что Александр признался ему в любви к его дочери и хотел бы отправиться в Копенгаген, чтобы просить ее руки. Трогательное письмо пишет он и принцессе Дагмар, умоляя простить его сына за нерешительность и быть снисходительной к нему.

Получив эти послания, вся датская императорская семья начинает спешно готовиться к встрече наследника русского престола, а принцесса Дагмар в ответ растроганно пишет Александру Николаевичу: «Я даже не могу найти слов, чтобы высказать Вам то, как я была тронута, поняв по Вашему письму, что Вы видите во мне свою дочь. Вы знаете, дорогой папа, как дороги мне Ваши слова и то, что они делают меня счастливой».

И вот на закате мая из Кронштадта вышла в море роскошная императорская яхта «Штандарт» в сопровождении военного корабля «Олаф». Вместе с Александром в Данию отправляется и его младший брат Владимир. Он должен был быть рядом с ним, чтобы поддержать там наследника в ответственном деле. Об этом попросил родителей сам цесаревич.

Время в пути для Александра тянулось мучительно медленно. Унылое пребывание на яхте не могли скрасить ни беседы с братом, ни обсуждение с сопровождавшими его высокопоставленными сановниками деталей предстоящих встреч на датской земле, ни шахматы или чтение книг. Все мысли Александра были сосредоточены на предстоящей встрече с Дагмар. Он сильно волновался, думая о том, какой серьезный разговор ему предстоит с ней и ее родителями.

Сидя у иллюминатора в своей роскошно обставленной каюте, отложив в сторону книгу и глядя на бесконечную гладь моря, он снова и снова представлял себе, как это будет происходить, что скажет он, что ответит ему принцесса Дагмар – его крошка Минни, как он уже мысленно называл ее, – какими словами он сможет объяснить ей то, что произошло с ним в Петербурге, и как ему выразить те глубокие, искренние чувства, которые он на самом деле испытывает к ней.

А за морем, во дворце, в еще большем волнении находилась Минни. Как встретить ей Александра? Какими словами передать свои смешанные чувства – свое смятение, свою обиду за столь долгое молчание и за эту историю с другой женщиной, свое прощение и свою любовь? А вдруг она все же выдумала эту свою любовь? И тогда эта встреча должна все расставить на свои места.

Но ведь было же в нем что-то такое, что не дает ей его забыть, заставляя снова и снова возвращаться к той недолгой встрече с ним – к его улыбке, интонациям, жестам, к его плохо скрываемым восхищенным взглядам, когда они были вдвоем, рядом, совсем близко.

Она и ждала, и желала, и страшилась этой предстоящей встречи, потому что понимала: эта встреча способна перевернуть всю ее жизнь.

В ясный июньский полдень яхта «Штандарт» и военный корабль «Олаф» встали на якорь на рейде порта Копенгагена. Готовясь к выходу на берег, Александр, как того требовал этикет, облачился в партикулярное платье, сменив более привычный для него военный мундир на гражданский костюм, и вышел на палубу.

Море было спокойно, бросив якорь, императорская яхта плавно покачивалась на волнах Эресуннского пролива. Вдоль скалистого берега тянулись домишки копенгагенской окраины, жители которой высыпали из домов поглазеть на то, как встречают высокого гостя из далекой России.

Александр видел, как от пристани отчалил и теперь быстро приближался к яхте небольшой легкий катерок. Вскоре он пришвартовался к борту «Штандарта». Наследник и сопровождавшие его сановники по трапу спустились на катер, и тот довольно быстро доставил их в порт.

На пристани под пушечный салют их встречал почетный караул и сам король Кристиан IX со своей свитой. После официальной церемонии и обмена любезностями король пригласил Александра в свою карету, и они отправились во дворец Фреденсборг. Всю дорогу король развлекал почетного гостя разговорами, шутил, расспрашивал о жизни в Петербурге, о последних новостях, справлялся о здоровье Александра Николаевича и Марии Александровны.

При въезде в дворцовый парк они повстречались с каретой, в которой ехали королева Луиза и принцесса Дагмар. Король Кристиан вместе с Александром пересели в карету к дамам и продолжили путь.

«Господи, как она хороша, просто ангел! – подумал Александр, целуя руку принцессе. – Неужели это милое создание и правда когда-нибудь станет моей женой? Каким же я был дураком, что, связавшись с княгиней Мещерской, потратил столько времени, едва не разрушив наши и без того хрупкие отношения с Минни!»

И возможно, оттого что эти мысли, эти восторженные чувства цесаревича каким-то таинственным образом передались юной принцессе, по лицу ее пробежал легкий румянец.

Не желая обнаружить своего смущения, она, на миг прикрыв личико веером и тут же собравшись духом, с непринужденным видом спросила его о том, как прошло плавание.

– Да слава богу, хорошо, – отвечал наследник. – Правда, на полпути наша яхта попала в небольшой шторм, но все обошлось. Это даже внесло какое-то разнообразие в наше маленькое путешествие. А так… Уж слишком медленно и уныло тянулось время… Но вот я здесь, и я счастлив, принцесса, что мы снова свиделись, – стыдливо пряча глаза, пробормотал Александр.

– Прошло столько времени… – неопределенно ответила она.

– Как поживает моя кузина? Что-то от нее давненько не было писем, – чтобы заполнить неловкую паузу, спросила королева Луиза.

– В последнее время ей немного нездоровится, но врачи сказали, что ничего серьезного нет. Она говорит, что скучает по вам, и просила передать, что была бы рада видеть вас всех в Петербурге.

– Ох уж эти врачи! – вздохнула королева. – Ничего-то они не знают, ничего не умеют, лишь напускают учености…

За разговором скоротали время пути. И вот миновали тенистые аллеи дворцового парка и вскоре остановились у парадных дверей королевского дворца.

Александра разместили на первом этаже, в тех же самых комнатах, где когда-то жил его старший брат Николай. Разобравшись с вещами и немного освоившись, он подошел к одному из окон и открыл его, и в комнату ворвались волшебные запахи лета. За окном открывался замечательный вид на зеленые аллеи парка. Он с наслаждением вдохнул напоенный ароматами трав и цветов воздух, залюбовавшись свежей зеленью деревьев и кустов, пестрящих всеми цветами радуги клумб и цветников.

– Ну вот ты и здесь! – со счастливой улыбкой вслух произнес Александр. – Что ж, буду просить прощения и милости, буду исправлять ситуацию. Ведь говорят, повинную голову и меч не сечет. Надеюсь, Минни простит меня.

На следующий день король в честь прибытия русского цесаревича давал обед. Александра и Дагмар усадили рядом. Исподволь бросая взгляды на русского цесаревича, девушка была явно смущена такой близостью, но старалась не показывать виду. Поначалу разговор не клеился. Ни тот, ни другой не мог найти нужных слов. И все же постепенно ледок неловкости растаял, молодость взяла свое, и скоро они уже болтали непринужденно и весело – так, будто и не расставались на два долгих года, будто и не было этой дурацкой истории с бульварной газетенкой.

Он чувствовал, что в душе его произошел какой-то чудесный переворот. Все, что было там, в Петербурге, совсем недавно, теперь казалось ему тяжелым сном. И вот он очнулся и ожил, очистившись от этого наваждения, от каких-то злых колдовских чар, и понял: вот оно, настоящее, то, ради чего стоит жить, жертвовать собой, совершать подвиги… Ради этой хрупкой темноволосой девочки с такими глубокими и в то же время озорными глазами, что сейчас сидит рядом с ним.

И Дагмар проникалась все большей симпатией к этому большому, доброму русскому богатырю, как она мысленно называла Александра. Нет, она не ошиблась в нем и в своих чувствах к нему. Он все больше нравился ей своей простотой и естественностью. Эта вторая встреча с ним с новой силой всколыхнула в ней неведомые прежде чувства. И у нее замерло сердце при мысли о том, что очень скоро этот большой, сильный богатырь станет ее мужем, будет всецело принадлежать ей одной.

«Да, да, да! Я люблю его! – с удивлением и восторгом думала она и едва удерживала себя от того, чтобы не потормошить или даже не прижать к себе крепко-крепко, так же как когда-то в детстве она в избытке чувств тормошила и прижималась к своей матушке, а та радовалась этим проявлениям любви, понимая дочь, и от души веселилась вместе с ней. – Но испытывает ли и он ко мне такие же сильные чувства или приехал сюда, лишь выполняя долг перед родителями, своим отечеством или братом, который завещал нам быть вместе?»

Оркестр заиграл что-то возвышенное, радостное, и Минни встрепенулась. Склонившись к нему, полушепотом сказала по-французски:

– Какая прекрасная музыка, не правда ли, Саша? Такая же солнечная, легкая, как этот легкий ветерок, что доносит до нас волнующие запахи моря, или полет вон той птицы в поднебесье… Вы любите музыку, Саша?

– Конечно, принцесса, разве можно ее не любить! Я даже играю немного на корнете в моем маленьком оркестре. Жаль только, времени остается совсем немного для этого. Когда-нибудь, когда вы, Дагмар прибудете к нам в Петербург, я непременно для вас что-нибудь сыграю… Если вы пообещаете, конечно, что не будете ко мне очень строги…

Все дни пребывания Александра в Копенгагене были переполнены какими-то событиями – всевозможными встречами, приемами и визитами, посещениями памятных и исторических мест, знакомством с музеями и достопримечательностями. И застолья, застолья, застолья…

От всего этого у Александра уже голова шла кругом. Порой он приходил в отчаяние оттого, что так мало видится с Минни, совсем не имеет возможности остаться с ней наедине, чтобы высказать наконец ей то главное, ради чего он и прибыл сюда. Поэтому он был счастлив каждой новой встрече, ее мимолетной улыбке, милой реплике. И с каждой встречей его чувства к ней становились все сильней, все осознанней.

Понимая, как там, в Петербурге, родители переживают за него, о своих чувствах Александр пишет им в письме: «Я чувствую, что люблю милую Минни. И дай Бог, чтобы все устроилось и мы были вместе. Но я еще не знаю, что скажет мне она на мои признания и мое предложение стать моей женой. Я не знаю, любит ли она меня, и эта неизвестность доставляет мне мучения. Теперь я понял: только вместе с ней я смогу быть счастлив – и усердно молюсь Богу, чтобы Он помог нам и устроил наше счастье».

Жизнь здесь, в Дании, была совсем непохожа на жизнь в Петербурге. Отношения между людьми в королевском замке были намного проще, естественней, почти лишены так не любимых Александром условностей придворного этикета. Люди разных сословий общались между собой более непринужденно, без лишних условностей. В такой обстановке и Александр настолько раскрепостился, что в один из вечеров по просьбе принцессы даже рискнул спеть несколько куплетов из новой оперы Жака Оффенбаха «Прекрасная Елена», которая только что вошла в репертуар Петербургского театра оперетты, но которую, как выяснилось, еще не слышали обитатели Фреденсборга.