Актуальные проблемы новой и новейшей истории зарубежных стран. Выпуск II

Государство в идеологических доктринах фашизма и национал-социализма: к вопросу о типологии тоталитарных идеологий

Катахова К.П.,

магистрант кафедры новой и новейшей истории МПГУ

Аннотация: статья посвящена сравнительному анализу роли концепта «государство» в идеологических доктринах фашизма и национал-социализма. Автор раскрывает специфику этих идеологических течений, показывая специфику доктринального обоснования усиления роли государства в общественной жизни и целей государственного воздействия на общество.

Ключевые слова: идеология, государство, тоталитаризм, фашизм, национал-социализм, идеология.

Термин «тоталитаризм» является одним из наиболее спорных в социально-гуманитарной науке. Одни авторы соотносят его с определенным типом политической диктатуры, другие – со специфической социальной моделью мобилизационного типа, третьи – с общественно-политическим строем, основанным на доминировании определенной идеологии. Исторически возникновение термина «тоталитаризм» связано с понятием «тотальность» (от лат. «totalis»), с помощью которого итальянские интеллектуалы-неогегельянцы трактовали раскрытие «полноты жизни» в государстве, имеющем «свою доктрину»: «Доктрина, как сущностный элемент личности государства, является основой права обучать и воспитывать, которое принадлежит государству. У него есть право обучать, потому что оно имеет доктрину, знает цель нации, знает ценность этой цели; и оно знает ее не абстрактно, но в связи с прошлым, и с актуальным настоящим, и с живыми и вечными силами нации… Государство, понимаемое духовно, и его доктрина умопостигаемы лишь в их свободном движении. Государство формируется, непрерывно обновляясь; и поскольку оно (в своей внутренней природе) – мысль, ему принадлежит это самое сотворение себя мыслью»³³⁸. По аналогии с этой терминологией американские политологи Карл Фридрих и Збигнев Бжезинский сформулировали понятие «тоталитаризм», обозначая с его помощью особую форму политических режимов, направленных на «сохранение автократической государственности в условиях либеральной эпохи», а потому стремящихся «переделать, преобразовать своих граждан в духе определенной идеологии»³³⁹. При этом подчеркивалось, что ключевой особенностью тоталитарных режимов является не столько сама идеократия, сколько полный контроль государства над всеми сферами общественной жизни и каждым человеком, достигаемые с помощью карательной системы, идеологического манипулирования и политического террора.

При всей своей схематичности и даже гротесковости теория тоталитаризма оказалась востребована в науке и общественной мысли. Антитеза «тоталитаризм – демократия» позволила выстроить классическую типологию политических режимов, призванную подчеркнуть безусловную легитимность и социальную значимость либеральной демократии. Однако для изучения самих «тоталитарных режимов» и их идейно-политической специфики этот понятийный аппарат оказался не столь эффективен. К «тоталитарным» оказались причислены и режим, установленный в Италии Бенито Муссолини в 1923 г., и нацистский Третий Рейх, и советская государственная система. К тому же признаки «тоталитаризма» усматривались в политическом развитии всех социалистических стран и тех режимов, которые ассоциировались с понятием «фашизм», а здесь грань между «тоталитаризмом» и «авторитаризмом» оказывалась совершенно не очевидной. В историографии второй половины ХХ века это противоречие преодолевалось на основе достаточно простой логической схемы: если тоталитаризм определяется как главенство государства над всеми сферами общественной жизни, то типология тоталитарных режимов строится по иерархии «жесткости» (т.е. использования мобилизационного потенциала воздействия на общество). С этой точки зрения классическими примерами тоталитаризма считались Третий Рейх и Советский Союз (советские историки, естественно, в этом качестве рассматривали только нацистскую Германию), а остальные «тоталитарные режимы» воспринимались как более «мягкие». Но такой подход приводит к тому, что полностью выхолащивается идеологическая и институциональная специфика национал-социализма и фашизма – нацизм превращается в разновидность фашизма, а фашистская государственность становится примером «недостроенного» тоталитаризма.

Национал-социалистическое движение, возглавляемое Адольфом Гитлером, прошло достаточно сложный пусть становления до того момента, когда в 1933 г. нацистам удалось создать режим Третьего Рейха. По своей природе оно вполне может ассоциироваться с фашизмом, и в самой НСДАП в 1920-х гг. существовало влиятельное крыло, ориентированное на идеи фашистского толка³⁴⁰. Но созданный Гитлером режим опирался на совершенно иные принципы, нежели «обычный» фашизм. Основная цель национал-социализма заключалась в построении не столько государства особого типа, сколько «нового порядка», тотально меняющего ход истории всего человечества. Основой такого «нового порядка» являлся принцип расовой иерархии и, в том числе, стремление к возрождению и господству арийской расы. Поэтому для нацистов государство являлось не целью, а средством для достижения цели. Как рассуждал А. Гитлер, «мы, арийцы, понимаем под государством только живой организм расы, который не только обеспечивает само существование этой расы, но обеспечивает ей также возможность дальнейшего более высокого развития всех заложенных в ней способностей до степени самой высшей свободы»³⁴¹. Ту же мысль емко раскрывает один из ведущих немецких расологов начала ХХ века Фриц Ленц: «Организация народа – его государство, и народ может считать себя счастливым, если он имеет подлинно народное государство. Но и государство это еще не сам народ. Государство это организация, но не организм. Государство не может быть целью нравственности, потому что оно само нуждается в нравственной цели, чтобы его существование вообще можно было оправдать с этической точки зрения. Государство имеет такое оправдание только как средство достижения цели, только как организация народа, а как таковое оно не имеет ценности»³⁴².

Таким образом, нацистам виделось создание абсолютно нового государства, которое было бы способно должно было собрать, сберечь и вывести на господствующие позиции «чистые» расовые элементы, сохранившиеся в немецком народе. Почему именно расовые элементы? С точки зрения идеологии национал-социализма, раса является стержнем, вокруг которого сосредотачивается вся общественная жизнь. Суть расы рассматривается в единстве уникальных физических признаков и душевных качеств определенной группы людей, а «чистота крови», то есть наследственная преемственность этих признаков и качеств, считалась ключевым фактором истории всех народов, причиной их триумфа или гибели³⁴³. Государство выступает как вторичный субъект в процессе сохранения и развития расового ядра народа. Но его роль огромна. Нацисты считали, что воссоздание военно-политического и экономического суверенитета «народного государства», мобилизация государством всех сил и ресурсов нации для борьбы за «жизненное пространство» – это только начальные шаги. Стратегической задачей является евгеника – политика наследственности и расового отбора. «Государство должно опираться на достаточно широкий слой семей с наследственными качествами повышенной ценности, – рассуждал Ганс Гюнтер. – Для наших целей остается только дарвинистский путь, т.е. отбор или устранение: пусть будет много детей у наследственно ценных людей… и пусть будет мало или пусть их совсем не будет у наследственно неполноценных людей»³⁴⁴.

Недолгая история Третьего Рейха показала различные примеры политики евгеники – от контроля над институтом семьи и деторождением до физического истребления тех групп населения, которые были объявлены «неполноценными». Институт брака превозносится нацистами на небывалую высоту, но речь шла только тех семьях, которые были результатом «правильного выбора супружеских пар». Жесточайшим образом каралось «смешение крови». Особым образом стоял вопрос деторождения и «правильного» воспитания молодого поколения. Подразумевалось, что для воссоздания нордической расы на свет должны появляться расово «чистые», здоровые и крепкие дети. Таких детей приводить в мир могут только здоровые родители, потому государство обязано сочетать демографическую политику с многогранной социальной поддержкой своих граждан. Но одновременно утверждалось, что «пока различные виды социальной помощи не будут связаны со стерилизацией по закону наследственно неполноценных лиц, до тех пор любая социальная помощь будет только множить зло, которое она должна предотвращать»³⁴⁵. Государство должно было научиться различать «право жить и право давать жизнь», то есть признавать больных людей лишь несчастными, а передающих свои болезни детям – опозорившими себя собственным эгоизмом. В «Хрестоматии для немецкой молодежи» эта установка формулировалась самым недвусмысленным образом: «Вы обязаны передавать свою кровь потомству, поскольку являетесь звеном в цепи расы, тянущейся с незапамятных времен в отдаленное будущее. Эта цепь никогда не должна рваться. Если же в вашей крови есть нечто, что сделает ваших детей несчастными и бременем для государства, то ваш героический долг в том, чтобы прервать эту цепь»³⁴⁶. Неотъемлемым компонентом расовой политики становилась образовательная и воспитательная работа государства. На первый план выходила задача подготовить физически развитых, здоровых людей, преданных своему Отечеству и готовых к самопожертвованию во имя Рейха. «Преданность, верность, готовность к самопожертвованию, уменье молчать – вот добродетели, которые очень нужны великому народу» – отмечал А. Гитлер³⁴⁷. Подразумевалось, что вся эта система ведет к проявлению торжества личности, когда каждый человек, обладающий нужными для государства качествами, сможет занять причитающееся ему место в обществе. Целью же объявлялась «великая духовная революция», «изменение лица всего мира», когда человек «должен внутренне обновиться, ощутить великие силы и законы живой жизни»³⁴⁸.

На первый взгляд, фашистский режим Муссолини во многом опирался на схожие идеи. Доктрина итальянского фашизма акцентировала внимание на взаимодействии человека и государства как основе возрождения нации и сохранения ее культуры. «Фашизм желает человека активного, со всей энергией отдающегося действию, мужественно сознающего предстоящие ему трудности и готового их побороть, – писал Б. Муссолини. – Он понимает жизнь, как борьбу, помня, что человеку следует завоевать себе достойную жизнь, создавая прежде всего из себя самого орудие (физическое, моральное, интеллектуальное) для ее устроения. Это верно как для отдельного человека, так и для нации и для человечества вообще»³⁴⁹. При этом подчеркивалось, что подлинная роль личности раскрывается только в историческом движении нации – человек обретает себя, будучи элементом исторического процесса, и утрачивает, замыкаясь в частных переживаниях и эгоистических стремлениях. Риторика такой «духовной революции» широко использовалась в пропаганде фашистских идей, как и в идеологии НСДАП.

Однако, в отличие от национал-социализма, итальянский фашизм не апеллировал к иррациональным аспектам человеческой жизни, в том числе не использовались концепты «раса», «кровь». Ключевое значение придавалось социально-политической консолидации общества, его духовному и идеологическому единству. Этот идеал «тотального сплочения» («fascio») и являлся самоцелью. Государству придавалась особая роль в его реализации. Оно не просто «наблюдает» за развитием своего народа, исполняя административные функции, а поощряет народ к великим изменениям побуждает на великие дела. «Государство есть внутренняя форма и норма, дисциплинирующая всю личность и охватывающая как ее волю, так и разум, – отмечал Б. Муссолини. – Для фашизма государство представляется абсолютом, по сравнению с которым индивиды и группы только “относительное”. Индивиды и группы “мыслимы” только в государстве»³⁵⁰. Таким образом, фашистское государство не просто «признает» индивида, а претендует на роль единственного основания личностного развития человека, раскрывая «тотальность» сознания и бытия.

Такая постановка вопроса подводила к выводу об этической сущности государства, которая и предопределяет его главенство в общественной жизни. Муссолини дает определение «этического государства», характеризуя его как государство, обладающее собственным сознанием и волей: «Нация, в форме государства, есть этическая реальность, существующая и живущая, поскольку она развивается… Поэтому государство есть не только правящая власть, дающая индивидуальным волям форму закона и создающая ценность духовной жизни, оно есть также сила, осуществляющая во вне свою волю, и заставляющая признавать и уважать себя, т.е. фактически доказывающая свою универсальность во всех необходимых проявлениях своего развития… Эта высшая личность есть нация, поскольку она является государством. Не нация создает государство… Наоборот, государство создает нацию, давая волю, а следовательно, эффективное существование народу, сознающему собственное моральное единство»³⁵¹.

Понятие «этического государства» позволяла фашистским идеологам рассматривать социальную активность человека как свободу, реализующуюся в рамках корпоративного единства общества, а не вопреки ему. Особая роль корпораций как социальных групп, образующихся в зависимости от места и роли людей в общественной жизни и производстве, закреплялась в программе итальянской Национальной фашисткой партии. При этом оговаривалось, что «корпорации не должны подавлять индивидуальность коллективностью, произвольно нивелируя способности и силы отдельных личностей, но укреплять и развивать их»³⁵². Сами корпорации провозглашались «выражением национальной солидарности» и в этом качестве оказывались безусловно подчинены государству.

Таким образом, в отличие от нацизма, фашизм предполагал, что сущность нации раскрывается именно в государстве как «высшей личности». Более того, нация создается именно государством. Истинное государство обладает этической сущностью и «тотальной» целостностью, что и помогает нации избежать исторической гибели, встать на путь развития и самосовершенствования. В этом плане не фашистская партия, а фашистское государство является главным двигателем общественной жизни. Но цель фашистского государства не подразумевает создание «нового мирового порядка» и изменение «исторического бытия человечества»: «Государство является гарантией внешней и внутренней безопасности [нации], но оно также есть хранитель и блюститель народного духа, веками выработанного в языке, обычаях, вере»³⁵³. Стремясь достигнуть этой, по сути, охранительной цели, фашистское государство идет путем «единения и справедливости», «дает народу дисциплину и устанавливает неприкосновенный авторитет власти». И идеи «нового мирового порядка» и, тем более, расовой иерархии народов для этой доктрины оказываются совершенно чуждыми. Такая идеологическая специфика предопределила и институциональные отличия фашистского и нацистского режимов: если для первого базовым являлся принцип этатизма, то для второй можно охарактеризовать как партократию.

Библиография:

1. Васильченко А.В. Война кланов. «Черный фронт» против НСДАП. М.: Яуза, 2005.

2. Гесс В. Расово-политическое воспитание // Раса и мировоззрение. Сборник оригинальных философских работ / Под ред. В.Б. Авдеева. М.: Белые Альвы, 2009.

3. Гюнтер Г. Народ и государство в их отношении к наследственности и отбору // Гюнтер Г. Избранные работы по расологии. М.: Белые Альвы, 2005.

4. Гюнтер Г. Расология немецкого народа // Гюнтер Г. Избранные работы по расологии. М.: Белые Альвы, 2005.

5. Джентиле Дж. Введение в философию. СПб.: Алетейя, 2000.

6. Ленц Ф. Раса как ценностный принцип // Раса и мировоззрение. Сборник оригинальных философских работ / Под ред. В.Б. Авдеева. М.: Белые Альвы, 2009.

7. Основы истины (Из «Хрестоматии дм немецкой молодежи», Берлин, 1938 г.) // Германский национал-социализм / Сост. В. Пруссаков. М.: Паллада, 1994. С. 36.

8. Фридрих К., Бжезинский Зб. Тоталитарная диктатура и автократия // Социальные и гуманитарные науки. Отечественная и зарубежная литература. Серия 5: История. Реферативный журнал. 2015.

9. Gentile G., Mussolini B. La Dottrina del fascismo // Enciclopedia italiana di scienze, lettere ed arti Istituto Giovanni Treccani, Roma, 1929-39. V. 36 [Электронный ресурс] URL: http://wings.buffalo.edu/litgloss/mussolini/text.shtml (дата обращения: 22.04.2018)

Феминитивы в современных языковых практиках

Кривошеина В.А.,

магистрант кафедры новой и новейшей истории МПГУ

Аннотация: в статье анализируется современная практика использования феминитивов в деловой и разговорной речи, их роль в политической риторике феминистского движения. Автор также рассматривает дискуссии среди лингвистов о необходимости изменения принципов словообразования феминитивов. В статье поднимается вопрос о том, считается ли уничижительным по отношению к женскому полу возможность использования феминитивов.

Ключевые слова: феминитив, феминистское движение, словообразование, суффикс (аффикс), равноправие, языковые практики.

На протяжении последних десятилетий феминистское движение, так громко заявившее о себе в XX веке, уже не представляется чем-то выходящим за рамки «обычного» понимания. Необходимость равных прав всех групп общества является одной из наиболее бесспорных этических максим. Однако привычные нам процессы словообразования наглядно демонстрируют инерционность гендерной культуры. Так, попытки заменить слово «редактор» на «редакторша», «блогер» – «блогерша», «доктор» – «докторша» воспринимаются как проявление почти оскорбительного просторечия. А к словам «политик» или «автор» такие аналоги даже сложно подобрать. Почему людям XXI в., века продвинутых технологий, эры достигнутого равноправия полов, столь сложно произносить слова, обозначающие гендерную принадлежность представителей авторитетных и значимых профессий? Ведь каждый знает, что учитель женского пола – это «учительница», а обучающаяся в высшем учебном заведении девушка – это «студентка». Но женщина, работающая в университете, это «преподаватель», а девушка, обучающаяся в магистратуре – это «магистрант». И следует ли считать пренебрежением к женскому полу возможность использования феминитивов в деловой, научной и обыденной среде? И так ли важно обозначить половую принадлежность профессии, когда смысл один тот же?

Феминитив (от англ. feminitive³⁵⁴) – это имя существительное женского рода, которое образовано от однокоренного существительного мужского рода и является парным к нему³⁵⁵. Обычно феминитивы обозначают профессию, социальную принадлежность, место жительства³⁵⁶. Феминитивы делятся на две группы: явные и неявные. К явным относятся слова, взглянув на которые сразу становится ясно, что, например, эту должность занимает женщина («медсестра»). К неявным относятся те слова, по которым мы не можем сразу определить родовую принадлежность, не учитывая конструкций: рядом стоящую фамилию, имя, прилагательное или глагол («бухгалтер Макарова опоздала на работу», «директор школы выступила перед выпускниками»). Сложнее, когда фамилия не имеет склонения по падежам, тогда уже совсем не ясно кто перед нами «таксист Карпенко» или «таксистка Карпенко»? Проблема состоит в том, что на протяжении развития человечества профессии были образованы от мужского рода. Они заключали в себе общее, собирательное понятие о человеке, обозначали его принадлежность независимо от пола. Если необходимо сказать о жителях какого-либо города, чаще всего, и это будет верным, говорят: «Каждый москвич делает вклад в развитие города». И здесь речь идет не только о жителях мужского рода, но и женского также.

Проблема использования феминитивов зародилась в 1970-х гг. в США, когда феминистки второй волны добились не только уравнения в правах с мужчинами, но и превратили феминистскую проблематику в значимый общественный дискурс. Они считали принципиально важным разграничить названия профессий, рода занятий, социально принадлежности в гендерном плане. Необходимость четкого позиционирования мужчин и женщин в схожих ролях связывалась с правом человека сохранять собственную идентичность, свое «Я» в рамках любых универсальных практик. То есть, подразумевалось, что если, например, женщина вынуждена называть себя «избирателем», а не «избирательницей», то это деформирует ее гражданское поведение. Очевидно, что такая постановка вопроса может возникнуть только в условиях высокого уровня социальной эмансипации и формирования множественного социокультурного пространства с игровой (имиджевой) моделью самоидентификации и социализации. В России данная проблема возникла лишь в 1990-х гг., когда российское общество в полной мере столкнулось не только со спецификой англоязычных речевых практик, но и с последствиями модернизации гендерных отношений.

Словообразование как социокультурный процесс претерпевает изменения по мере исторического развития общества и, в полной мере, может быть «барометром» такого развития. Однако оно обладает и явной инерционностью. Что касается словообразования феминитивов, то это еще более запутанный процесс. Феминитивы образуют отрасль словообразования, которая претерпевает сильное давление как со стороны консервативных лингвистов и филологов, так и со стороны профеминистских групп. Часто можно услышать, что феминитивы «режут слух», что они кажутся неправильными, некрасивыми. Филологи объясняют такое поведение именно инертностью языковых практик, а не сексизмом. Вне зависимости от неологизма, будь то «блогерка» или, «хайп» или «лонгслив», или «вейпер» обществу нужно дать время свыкнуться с тем, что «свитер» превратился в «свитшот», что можно доверить свое здоровье не только «доктору Петрову», но и «докторше Петровой», что «волонтерка Света» ничуть не хуже проведет делегацию в конференц-зал, чем «волонтер Вася». Но представители феминистского движения считают, что активное введение в оборот феминитивов является необходимым и вполне обоснованным процессом³⁵⁷. С их точки зрения, это позволит женщинам быть услышанными, «видимыми» в деловой, правовой и разговорной среде. Ольга Северская, ведущий научный сотрудник Института русского языка имени В. В. Виноградова РАН, автор и ведущая программы «Говорим по-русски!» на сайте радио «Эхо Москвы», отмечает: «На феминитивах настаивают феминистки, возражая против маскулинности нашего мира. И с их точки зрения, “поэтка” звучит так же гордо, как и “поэт”, от качества поэзии это никак не зависит. Гендерные тонкости легко в таких номинациях превращают минус в плюс и наоборот. Почему “авторка”, “блогерка” раздражают? Потому что, в отличие от уже привычной “литераторши”, “журналистки”, это слова новые, режущие слух своей непривычностью»³⁵⁸.

Помимо социокультурных и даже политических аспектов сложность словообразования феминитивов сопряжена и сугубо лингвистическими проблемами (хотя и существует точка зрения, что феминитивы способствуют упрощению грамматики³⁵⁹). Аффиксы, с помощью которых составляются новые слова имеют множество форм. Что касается, феминитивов, то чаще всего, они образованы от мужского рода при помощи суффиксов. Феминитивные суффиксы делятся на две группы: продуктивные и непродуктивные³⁶⁰.

К продуктивным суффиксам относятся слова, образованные при помощи суффиксов -к, -иц/-ниц, -чиц/-щиц и –ин. Одним из самых популярных и распространенных суффиксов является суффикс –к–. Однако в современном обществе наблюдается тенденция придавать суффиксу –к– пренебрежительный окрас (как бы намекая на не слишком профессиональный уровень) ³⁶¹. Но стоит задать вопрос, разве «спортсменка» и «учительница» и «христианка» в чем-то хуже «спортсмена», «учителя» и «христианина»? Что касается слов, оканчивающихся на –тель (повелитель, учитель), то нужно отметить одну особенность: если слово состоит из трех и более слогов, то в образовании феминитивов сложностей нет, так при помощи суффикса – иц/ниц – художник стал художницей, пасечник – пасечницей, собеседник – собеседницей. Однако если в слове менее трех слогов, мы сталкиваемся с тем, что слова, образованные по той же самой схеме начинают казаться странными: химик – химица, физик – физица. Однако в разговорной речи мы используем другую форму – физичка и химичка, что не является профессионально-этичным. С помощью суффиксов –чиц/щиц– также можно образовать феминитив, который широко используется как в письменной, так и в разговорной речи: скупщица, вкладчица, буфетчица, уборщица и т.д. Продуктивным является и суффикс –ин-. Чаще всего, данный суффикс используют, если необходимо образовать феминитив от слова, связанного с наукой и оканчивающегося на –лог (герцогиня, биологиня), но помимо этого можно образовать и ряд других слов: монахиня, княгиня, богиня.

К непродуктивным суффиксам относятся слова, образованные при помощи суффиксов –ис, -есс, -их, -ш, и добавления -ь. Феминитивы, образованные при помощи суффикса –ис- принято считать уничижительными. Самым распространённым феминитивом является слово «директриса», используемое в школьной среде и имеющее негативный характер. При помощи суффикса –есс можно наоборот образовать феминитив возвышенного характера. Яркими примерами являются слова «поэтесса», «баронесса», «патронесса» и «принцесса». С давних лет суффикс –их имеет негативный характер и обозначает принадлежность женщины мужу по профессии (ткач-ткачиха, повар-повариха). В современном русском языке он приобрел ярко выраженную негативную стилистическую окраску, поэтому не употребляется в феминистских неологизмах³⁶². Еще один устарелый способ образования феминитивов является суффикс –ш. Слова, образованные данным способом также имеют негативный характер и означают принадлежность женщины у профессии мужа (библиотекарша, великанша). Способом образования феминитивов является и нейтрально-стилистический аффикс –ь- (лгун – лгунья, врун – врунья, ворчун – ворчунья).

Столь сильное разнообразие способов словообразования феминитивов не является удивительным. Причина этому – любая ущемляемая в правах группа (раса, пол, сексуальная ориентация, класс) подходила к вопросу о своих правах со всех сторон, и в том числе и с лингвистической. Если члены какой-либо группы, ранее испытывавшей притеснение членами общества, не могут думать и говорить на общепринятом, равном для всех языке, то это является признаком сохранившегося дисбаланса. Именно поэтому часть феминисток обеспокоены тем обстоятельством, что в русском языке наличие или отсутствие женской формы названий профессий напрямую связано с тем, какую гендерную окраску эти профессии имеют³⁶³.

Решение данной проблемы сторонниками гендерного равенства видится двумя способами: либо привести все слова к нейтральной форме (как это сделано в английском языке), либо создать феминитивы, образовать женские формы от «мужских» слов (подобно немецкому языку). Первый способ достаточно сложен для выполнения, так как приведение всех слов к нейтральной форме повлечет за собой масштабную реформу в словообразовании, лингвистике, литературе, образовании. Второй способ более динамичен, легче выполним и не вызывает столь сильной негативной социальной реакции. Однако по словам кандидата филологических наук и доцента школы филологии НИУ ВШЭ Михаила Павловца, «для немецкого языка феминитивы более естественны: суффикс -ин тут совершенно нейтрален и носит во многих случаях обязательный характер, так что госпожу профессора надо называть «Professorin», а учительницу – «Lehrerin»³⁶⁴. Чего нельзя сказать о русском языке, где кроме учительницы есть и «профессорши», и «профессорки».

Исходя из этого получается, что ни один из способов не является идеальным для решения проблемы феминитивов. Но если попытаться убрать все феминитивы из письменной и разговорной речи, вернуться к «мужской» форме слова, провозгласив его нейтральным, общим для всех, то этот вариант окажется не только неприемлемым для представителей феминистского движения, но и крайне сомнительным с точки зрения закрепления равных прав женщин на позиционирование себя в обществе. Следует учесть, что язык – структура вполне подвижная и живая, а потому вполне вероятно, что через какое-то время феминитивы перестанут резать слух и даже прочно войдут в обиход, как это уже случалось раньше. Пока же можно согласиться с мнением Анны Дыбо, доктора филологических наук, лингвиста, член-корреспондента РАН: «Феминитив в русском языке неправильно употреблять в случае неопределённости по полу; кроме того, разрешают употреблять названия мужского рода по отношению к лицам женского пола и неуверенно цитируют великих насчёт пейоративности. Значит, феминитивы употреблять не запрещено грамматикой по отношению к лицам женского пола и не одобрено по отношению к лицам мужского пола»³⁶⁵.

В настоящее время дискуссии о необходимости феминитивов становятся все более актуальными. В социальных сетях группы, посвященные феминизму, нередко открывают отдельные «обсуждения», посвященные феминитивом^{366 367}. Однако есть и такие представители женского рода, которые не считают дискуссию о феминитивах нужной. Так, кандидат филологических наук О.В. Зуева пишет: «Обсуждение проблемы феминитивов в том виде, в каком оно представлено в СМИ, – это погружение в бессмысленные диспуты… Мне как лингвисту (не лингвистке!), изучающему историю русского языка, явление видится малоинтересным, так как за ним пока что стоят не действительные изменения в языке, а отдельные факты речи»³⁶⁸.

Столетия тому назад каждый пол имел четкие и преемственные социокультурные роли, которые были недвусмысленно закреплены в семантическом пространстве. Сейчас жизнь изменилась довольно сильно, и это разделение осталось в прошлом. Люди столкнулись с необходимостью ведения новых инструментов обозначения гендерной принадлежности объекта, о котором идет речь. Важно при этом уметь передать характеристику адекватным, нейтральным образом, не прибегая к уничижительным, насмешливым суффиксам. Обеспечение равного положения женщины наравне с мужчиной предполагает не только соразмерную заработную плату и возможность трудоустройства, но и правильную социальную терминологию, подразумевающую уважительное отношение, признание возможностей человека вне зависимости от гендерной принадлежности. Феминитивы – это неологизмы, по крайней мере на текущем моменте развития языка. Многие лингвисты, а также специалисты по социальному развитию предполагают, что вскоре такие слова станут нормативными, привычными для широких масс, употребительными в самых разных ситуациях. Важно сформировать их с учетом языковой логики, в соответствии с моделями словообразования, характерными русскому языку, и тогда результат будет действительно хорошим – это даст полезные слова, за счет которых язык станет «гендерно чувствительным»³⁶⁹.