Договоры в сфере семьи, труда и социального обеспечения

Нет единства мнений относительно условия о дееспособности субъектов брачного договора. Очевидно, что ими не могут быть недееспособные лица, признанные таковыми решением суда. В силу ярко выраженного личного (или личностного) характера брачного договора он не может быть заключен представителем-опекуном^[298]. (Здесь, кстати, дополнительным нюансом может стать конфликт интересов, если опекуном является второй супруг.) Восполнение дееспособности, полагает М. В. Антокольская^[299], возможно только в вопросах, не связанных с личностью подопечного. Представитель может и должен защищать его личные и имущественные интересы перед всеми третьими лицами и в суде, однако не может совершать акты, неразрывно связанные с личностью недееспособного душевнобольного лица (признавать внебрачное отцовство, заключать брачный договор и т. п.).

* * *

Особо обсуждается вопрос об ограниченно дееспособном супруге. Так, А. П. Сергеев считает невозможным допустить его к участию в данном акте: «Во-первых, брачный договор является, хотя и особой, но гражданско-правовой сделкой, на которую распространяются общие правила ГК, и, во-вторых, данной сделкой могут быть ущемлены права ограниченно дееспособного лица, способности которого к самостоятельному участию в гражданском обороте существенно подорваны его пагубным пристрастием к спиртным напиткам или наркотическим средствам»^[300].

М. В. Антокольская, напротив, полагает, что, поскольку семейное законодательство прямо не устанавливает подобного запрета, а сам брачный договор направлен на укрепление семьи, его могут заключить и ограниченно дееспособные лица^[301].

Однако, во-первых, направленность брака на укрепление семьи – вещь далеко не очевидная в конкретной ситуации. Во-вторых, автор, относя данный акт к гражданско-правовым сделкам, апеллирует в решении данного вопроса исключительно к семейному закону, что не вполне последовательно (с учетом гражданско-правовой направленности ее позиции). В-третьих, М. В. Антокольской не рассматривается возможность того, что попечителем, который должен давать согласие на совершение ограниченно дееспособным всех сделок, кроме мелких бытовых, скорее всего окажется второй супруг – и «круг замкнется». Конфликт интересов может быть, конечно, преодолен – контролем органа опеки и попечительства, но это, на наш взгляд, недопустимая степень вмешательства в личную жизнь супругов без обоснованной необходимости^[302]. Если добросовестный супруг, кроме той защиты интересов семьи, которая дается ограничением дееспособности недобросовестного супруга, пожелает обеспечить свои интересы в случае развода, он сможет это сделать, опираясь на нормы о законном режиме и правила об отступлении от равенства долей при разделе общесупружеского имущества (п. 2 ст. 39 СК РФ). Полагаем, что вполне убедительную позицию в этом вопросе занимают Б. М. Гонгало и П. В. Крашенинников: брачный договор, разумеется, не относится к числу мелких бытовых сделок, а возможность его заключения с согласия попечителя противоречит существу соответствующих отношений, т. е. их личному характеру^[303].

Нуждается в уточнении и право на заключение брачного договора несовершеннолетними. Так, А. М. Нечаева полагает, что прямая зависимость договора от факта существования брака (или намерения его оформить в установленном законом порядке) означает право заключить подобный договор и лицам добрачного возраста, а также тем, «кому в виде исключения с учетом особых обстоятельств разрешено вступить в брак и ранее»^[304].

М. В. Антокольская уточняет: поскольку способность к заключению брачного договора связана с брачной правоспособностью, лицо, не достигшее брачного возраста, не может совершить данную сделку без согласия родителей или попечителей до момента регистрации брака^[305]. С ней солидарна и Л. Б. Максимович^[306]. (Ранее М. В. Антокольская утверждала, что несовершеннолетний вправе заключить брачный договор самостоятельно с момента вынесения решения о снижении брачного возраста^[307].)

Данные позиции не вполне соответствуют российскому семейному и гражданскому законодательству. Во-первых, представительство в форме согласия родителей (М. В. Антокольская, Л. Б. Максимович) в рассматриваемом случае недопустимо ввиду личного характера правоотношений^[308]. Законодатель, впрочем, может допустить такое исключение в СК РФ – из соображений защиты интересов несовершеннолетних. Пока этого нет, действует, на наш взгляд, норма п. 4 ст. 182 ГК РФ.

Во-вторых, несовершеннолетние получают полную дееспособность после регистрации брака – тогда же и право на заключение брачного договора: с 16 лет по федеральной версии, от 14 до 15 лет – по различным версиям региональных законов^[309].

Соответственно эмансипация несовершеннолетнего (ст. 27 ГК РФ) имеет положительное значение. При этом в брак последний вступить не может без специального юридического факта (разрешения органа местного самоуправления на снижение брачного возраста), а заключить с 16 лет брачный договор вправе^[310], однако только с момента официального снижения брачного возраста^[311].

* * *

Интерес представляет вопрос о конфиденциальности договора.

Поскольку он требует нотариального удостоверения, прежде всего подлежит обсуждению обязанность нотариуса сохранять тайну нотариального действия (кроме случаев выдачи соответствующих справок по требованию суда, прокуратуры, органов следствия – п. 4 ст. 5 Основ законодательства РФ о нотариате). Что касается обязанности нотариуса извещать о доходах по сделкам налоговый орган (а в брачном договоре как комплексном могут содержаться элементы дарения и другие основания приобретения права собственности), то, как полагает Л. Б. Максимович, по рассматриваемому конкретному поводу указанная норма не может быть истолкована расширительно, необходимо прямое указание в норме ст. 16 Основ^[312]. Впрочем, переход права собственности на недвижимость требует госрегистрации, поэтому субъектом, информирующим налоговый орган, и станет в надлежащий момент орган госрегистрации сделок с недвижимостью.

Вместе с тем конфиденциальность не абсолютна: законом установлена обязанность супругов уведомлять своих кредиторов о заключении, изменении или расторжении ими брачного договора для защиты интересов последних. Не выполнивший эту обязанность супруг отвечает по своим обязательствам независимо от содержания указанной сделки (п. 1 ст. 46 СК РФ); соответственно кредитор вправе требовать изменения условий или расторжения договора между ним и супругом (п. 2 ст. 46 СК РФ, ст. 451–453 ГК РФ).

В этой связи, как справедливо отмечает Л. Б. Максимович, возможно возникновение ситуации, когда супруг, которому по какой-либо причине стали невыгодны условия брачного договора, при отсутствии согласия второго супруга на изменение или расторжение последнего и, не желая решать вопрос в судебном порядке, для достижения своей цели вступает в сговор с кредитором или с тем, кто будет исполнять эту роль. За этим последует требование лжекредитора к супругу-должнику исполнить обязательство, что приведет к нарушению прав другого супруга. Для обеспечения защиты интересов добросовестной стороны автор предлагает предусмотреть исключительно судебный способ решения вопроса о возможности наступления ответственности одного из супругов перед кредитором на основании ст. 46 СК РФ^[313].

В зарубежном законодательстве, кроме того, предусматривается регистрация брачных договоров в специальном реестре, что позволяет заинтересованному лицу узнать, по крайне мере, о факте заключения брачного договора. Во Франции, например, о заключении брачного договора проставляется соответствующий штамп в паспорте при регистрации брака, в Италии данный факт фиксируется в специальном реестре местных органов власти^[314].

Л. Б. Максимович предлагает последовать этому опыту: если договор заключен до регистрации брака, штамп об этом факте в паспорте брачующихся должен проставить работник органа ЗАГС, а если после – нотариус^[315]. Думается, что целесообразнее, чтобы специальный реестр вел нотариус: паспорт подлежит обмену, замене; брачный договор может быть изменен, расторгнут, – эти и другие подобные обстоятельства при технологии «штампования» не учитываются.

Неаксиоматичным является положение семейного закона о времени заключения брачного договора: до брака и в любой момент в период брака (п. 1 ст. 41 СК РФ). Это означает, что таковой договор супруги правомочны заключить за час до расторжения брака в органах ЗАГС или суде. (Более того, формально – даже накануне вступления в законную силу судебного решения о разводе, ибо только с этого момента по правилу п. 1 ст. 25 СК РФ брак считается прекращенным.)

А. А. Иванов полагает, что существенным условием брачного договора является изменение хотя бы одного имущественного права или обязанности на будущее время – именно этот признак позволяет, с его точки зрения, разграничить данную сделку и соглашение о разделе общесупружеского имущества: брачный договор не может быть ретроспективным – он рассчитан на применение в будущем (как в браке, так и при его расторжении), второе же соглашение ретроспективно и обращено в прошлое^[316].

Эта позиция не соответствует формуле закона, однако она свидетельствует о том, что временной аспект брачно-договорной регуляции нуждается в уточнении.

Во-первых, возможность заключения брачного договора перед разводом переворачивает с ног на голову смысл данного института, призванного прежде всего имущественно сопровождать брак.

Во-вторых, право совершения этой сделки внутри брака может действовать деконструктивно, разрушительно, латентно, исподволь навязываться одним супругом другому. Аргументы о том, что материальное положение супругов в браке может существенно измениться, в том числе в лучшую сторону (а брачный договор, как известно, обычно удел состоятельных людей как в России, так и за рубежом, что потребует замены законного режима на договорный, т. е. совместной общности имущества – на долевую или раздельную собственность), не представляются вполне убедительными. В соответствии с началами семейного (брачного) законодательства, как мы уже отмечали, супружеский союз является семейной общностью, обусловлен взаимной заботой друг о друге и о детях (если они есть), предполагает решение всех вопросов на основе уважения и согласия. Исключения, конечно, есть, да и высокий процент разводимости в основном их наличие подтверждает. Однако именно семейный закон, в силу специфики предмета правового регулирования, должен иметь позитивно-поощрительную направленность, а не абсолютизировать свободу автономных решений вопреки своим же началам.

В ряде стран брачный договор заключается до регистрации брака (Франция, Япония, США, Украина и др.). При этом в США и Японии – с правом при определенных условиях внести в него последующие изменения, а в Германии – и отменить его^[317].

Как отмечает Л. Б. Максимович, обобщение соответствующей практики показывает, что заинтересованность в заключении брачного договора преобладает у будущих или молодых супругов (со стажем семейной жизни до полутора месяцев). Это, по ее мнению, обусловлено стремлением определить и согласовать позиции по наиболее существенным вопросам имущественного характера. Если же в ходе согласований станет очевидным, что взгляды жениха и невесты на совместную жизнь принципиально различны и попытки найти компромисс не достигают успеха, им имеет смысл еще раз обсудить решение о вступлении в супружеский союз. Это подтверждается также исследованиями психологов и анализом бракоразводной судебной практики^[318].

Однако из этого автор не делает никаких выводов. Между тем опыт других стран и практика применения, пусть и небольшая, нашего законодательства должны поощрить законодателя к размышлению и по поводу временного периода заключения брачного договора. По крайней мере, очевидно, что в связке «заключение брачного договора перед разводом с содержанием, сводящимся исключительно к разделу совместного имущества» – не все в порядке. В этом, по сути, А. А. Иванов прав. Такую возможность следует исключить из редакции норм ст. 40–41 СК РФ, скорректировав ее по компромиссному варианту: по общему правилу договор заключается до вступления в брак, в браке же может быть изменен, прекращен или заключен новый брачный договор^[319], совершение которого не должно сводиться лишь к соглашению о разделе имущества при расторжении брака. Соответственно придется и уточнить правомочия на заключение брачного договора несовершеннолетних субъектов – в рамках возможностей и ограничений, описанных нами ранее.

2.5. Иные договоры между супругами по поводу собственности

Право супругов заключать между собой любые договоры, как правило, не подвергалось сомнению в тех правовых системах, где был принят принцип раздельности имущества супругов. Так, в Древнем Риме между мужем и женой могли существовать имущественные отношения, как между всякими частными лицами – субъектами гражданского оборота, кроме дарения: данный акт воспрещался между ними для того, чтобы любовь одного супруга к другому не могла явиться причиной имущественных вымогательств со стороны этого последнего^[320].

Вывод о характере имущественных отношений между супругами в древнейший период русской истории, весьма бедной памятниками семейного права, отмечает Г. Ф. Шершеневич, может быть сделан только на основании общих памятников литературы, однако при этом очевидно, что в эпоху господства физической силы и полного подчинения жены мужу ни о какой имущественной самостоятельности женщины не могло быть и речи. Позднее появились некоторые элементы независимости, которые, впрочем, под татарским влиянием были в значительной степени утрачены. Много способствовал освобождению русской женщины Петр I. Некоторое значение в становлении института раздельной собственности и права совершения сделок между супругами, а также супруги с третьими лицами придают влиянию русских императриц, «которые приняли к сердцу положение женщины»^[321]. Так, в 1753 г. сенат по делу Головиной нашел, что жена может продать свое имение без согласия мужа, а в 1763 г. сенат признал недействительным договор между супругами ввиду личной зависимости жены от мужа^[322].

К традиционным особенностям статуса женщины в русской семье, отмечает Н. Л. Пушкарева, относятся в первую очередь ее сравнительно широкие имущественные права на владение движимым и недвижимым имуществом, наследование родовых вотчин при наличии наследников по мужской линии (что не прослеживается в Европе), опекунство над имуществом детей (особенно при вдовстве), право на владение приданым, право женщин привилегированного класса на фиксированную часть наследства^[323].

И. А. Покровский, анализируя состояние европейского гражданского права конца XIX в., в том числе в семейно-правовой имущественной сфере, подчеркивал: «По счастливой исторической случайности наше русское право… в этом вопросе стоит в передовой шеренге: наши гражданские законы совершенно определенно говорят, что “браком не составляется общего владения в имуществе супругов; каждый из них может иметь и вновь приобретать отдельную свою собственность” (ст. 109 ч. I т. X Свода Законов)… Когда и каким образом установили у нас этот принцип раздельности, это вопрос чрезвычайно темный и спорный; но важно, во всяком случае, то, что в этом пункте мы впереди Европы, что одной трудностью у нас меньше»^[324].

В то же время Д. И. Мейер отмечал, что противоположная идея – общность имущества супругов – признается германским началом, и «немецкие юристы чрезвычайно хвалятся им, считают его одной из самых светлых сторон германского юридического быта», – и это справедливо для нормальных отношений, но не вполне благоразумно, когда идея брака не осуществляется, когда муж не только не ограждает интересов жены, но предается кутежу, проматывая свое и женино состояние, или, наоборот, жена берет перевес над мужем и, увлекаясь требованиями моды, разоряет его, – при таких отношениях разъединение имущественных прав супругов «оказывается благодеянием со стороны законодательства»^[325].

В современном зарубежном законодательстве легальный режим супружеского имущества дифференцируется на три группы: режим общности (Франция, Швейцария, Италия, Нидерланды, ряд штатов США и др.), режим раздельности (Англия, большинство штатов США) и режим отложенной общности (Швеция, Норвегия, Дания, Исландия, Финляндия и др.)^[326]. Последний вариант предполагает раздельность имущества в браке, однако объединение его и раздел на основе принципа равенства при разводе. При этом законодатель во всех трех случаях вынужден отступить от своих традиционных решений и искать новые, оптимальные способы правового регулирования имущественных отношений в браке (особенно в конце XX в.). Это объясняется, как отмечает О. А. Хазова, социально-экономическими факторами и неудовлетворительным состоянием права в части имущественного статуса замужней женщины^[327].

При всех вариантах легального режима (как, впрочем, и в ряде случаев – при использовании технологии брачного договора) те или иные значимые интересы оказываются недостаточно защищенными. Управление и распоряжение общим имуществом (иногда и раздельным) осуществляется по различным правилам и с некоторыми ограничениями. Так, ГК Франции устанавливает, что супруги вправе только по взаимному согласию совершать сделки по безвозмездному отчуждению общего имущества, а также по сдаче его внаем и залогу. Остальным общим имуществом каждый из супругов вправе самостоятельно управлять при условии персональной ответственности за допущенные ошибки. Своим соглашением супруги могут расширить или сузить установленный законом размер общей совместной собственности. Они могут также заключить соглашение об управлении общей собственностью или о ее разделе. Указанные соглашения составляются в письменной форме и требуют нотариального удостоверения^[328]. Германское гражданское уложение предусматривает право каждого супруга заключать сделки для удовлетворения потребностей семьи^[329]. Однако супруг может взять на себя обязательство по распоряжению своим имуществом в целом только с согласия другого супруга (предварительного или последующего). Отказ в согласии без уважительной причины может быть преодолен решением опекунского суда. ГК Италии устанавливает, что каждый из супругов вправе требовать возмещения расходов, понесенных им лично, на цели семьи^[330]. Совершение между супругами обычных гражданско-правовых сделок особым образом законом не регулируется.

Советское и российское семейное законодательство регулировало и регулирует имущественные отношения супругов в разные периоды своей истории существенно различным образом. Так, Кодекс законов РСФСР об актах гражданского состояния, брачном, семейном и опекунском праве 1918 г. закрепил принцип раздельности имущества с одновременным правом заключения любых межсупружеских договоров, не умаляющих, однако, статуса супругов. Кодекс законов о браке, семье и опеке 1926 г. ввел, напротив, режим общности имущества супругов, нажитого в браке (ст. 10). Г. М. Свердлов отмечал, что норма Кодекса 1918 г. о раздельном режиме «была направлена против неравноправия женщины, против буржуазных представлений, утверждавших главенство мужа в режиме имущественных отношений супругов», но вскоре выяснилось, что… провозглашение только раздельности имущества нередко ущемляет интересы трудящейся женщины, несправедливо отстраняя ее от права на то имущество, которое нажито в браке»^[331]. Д. И. Курский уточнил мотивацию данной новеллы: «Жена рабочего, хозяйка, ведет домашнее хозяйство, занимается воспитанием малолетних детей и этим участвует в общем хозяйстве, а при разводе ничего не получает потому, что муж-рабочий, разводясь с ней, берет все с собой»; потребность общности режима выявлена еще судебной практикой 1922 г. – по делам, где жена ограничивалась работой только по обслуживанию семьи, не принося доходов извне, но производя, однако, «полезную работу, вполне соответствующую работе мужа…»^[332].

Одновременно нормой ст. 12 Кодекса 1926 г. устанавливалось: «Супруги могут вступить между собой во все дозволенные законом имущественно-договорные отношения. Соглашения между супругами, направленные к умалению имущественных прав жены или мужа, недействительны и необязательны как для третьих лиц, так и для супругов, которым предоставляется в любой момент от исполнения их отказаться».

Ни в КоБС РСФСР 1969 г., ни в СК РФ 1996 г. подобная норма не отражена. В прибалтийском законодательстве советского периода данное правило присутствовало. Так, например, в норме ст. 28 КоБС Эстонской ССР устанавливалось: 1) супруги могут заключать между собой все дозволенные законом имущественные сделки, в том числе соглашения о полном или частичном разделе общего имущества, а также соглашения о порядке владения, пользования и распоряжения этим имуществом; 2) указанные сделки, направленные к умалению имущественных прав одного из супругов или противоречащие интересам детей, недействительны; 3) соглашения о разделе общесупружеского имущества подлежат обязательному нотариальному удостоверению, если такое имущество зарегистрировано в соответствующих органах на имя одного из супругов; по желанию супругов нотариальному удостоверению могут подлежать любые иные соглашения о разделе общей совместной собственности. В соответствии с комментарием Ж. Ананьевой учет интересов детей должен был осуществляться на основе трех значимых положений: 1) дети при жизни родителей не имеют права на их имущество; 2) родители обязаны предоставлять содержание несовершеннолетним детям, а также совершеннолетним, однако нуждающимся нетрудоспособным; 3) родители обязаны заботиться о детях, в том числе об их физическом развитии, обучении и подготовке к общественно полезной деятельности^[333]. Думается, что большая часть содержания указанных норм вполне могла бы использоваться при оптимизации современного российского семейного закона.

СК РФ 1996 г. содержит лишь указания на возможность применения норм гражданского права (ст. 5), об обязательствах супругов (гл. 9) и о праве заключать предусмотренные кодексом семейно-правовые договоры (брачный договор, соглашение об алиментах и т. д.).

Тем не менее по смыслу действующего семейного и гражданского законодательства супруги могут вступать в самые различные сделки. Нахождение в браке, отмечает А. А. Иванов, никак не влияет на их сделкоспособность, однако в связи с ним между супругами могут возникнуть обязательства особого рода – как договорные (из брачного договора, соглашения об алиментах), так и внедоговорные (многие алиментные обязательства, обязательства по возмещению вреда, причиненного одним из супругов)^[334].

Однако очевидно, что состояние в браке влияет не только на ассортимент сделок, но и на условия их действительности. В частности, одним из ярких правил подобного рода является презумпция согласия при распоряжении одним из супругов общим имуществом (п. 2 ст. 35 СК РФ).

Поскольку российское семейное законодательство сочетало (в меньшей степени) и сочетает в себе начала общности и раздельности, ответ на вопрос об ассортименте межсупружеских сделок должен зависеть, как справедливо отмечает Е. А. Чефранова, от двух обстоятельств: 1) статуса имущества (личное или общее); 2) соответствия той или иной сделки по своей природе содержанию и цели, личному характеру супружеских отношений и основным началам семейного законодательства^[335]. Так, полагает автор, хотя в законе нет запрета на заключение супругами рентных договоров, они, тем не менее, невозможны, ибо противоречат семейному закону, в частности, принципам ст. 1 и положениям п. 1 ст. 89 СК РФ о взаимопомощи в семье и обязанности материально поддерживать друг друга. Договор пожизненной ренты предполагает передачу рентополучателем своего имущества (как правило, недвижимого) в собственность плательщика ренты, который на этом основании обязуется выплачивать оговоренные суммы в течение его жизни. Договор пожизненного содержания с иждивением направлен, как известно, на обеспечение потребности в жилище, питании, одежде и уходе. Между тем супруг, утверждает Е. А. Чефранова, без всяких дополнительных условий обязан заботиться о другом супруге и материально поддерживать его. Хотя в последнее время участились случаи заключения межсупружеских рентных договоров, они не должны признаваться законными и, соответственно, удостоверяться нотариусами, а регистратор сделок с недвижимостью не должен регистрировать их^[336].

Данная, в целом обоснованная позиция нуждается, на наш взгляд, в уточнении. Поскольку нормы ст. 596–605 ГК РФ не устанавливают таких специальных требований, которые закреплены в нормах ст. 89–9 °CК РФ (в частности, о нетрудоспособности управомоченного супруга и т. п. юридических фактах), они обладают дополнительными защитными возможностями. Собственно регулятивное субъективное право на материальную поддержку (п. 1 ст. 89 СК РФ) независимо от нетрудоспособности не поддержано соответствующим охранительным правом и не обладает свойством принудительного исполнения. Договориться можно, но без гарантий. Поэтому целесообразно, если отрицать межсупружеские рентные договоры, расширить возможности соглашений об алиментировании – по типу первых. Тогда потребности в рентных договорах в браке или после расторжения брака не возникнет.

Супруги могут заключить соглашение о порядке пользования общим имуществом или личным имуществом каждого (одного) из супругов. Возможно доверительное управление общей собственностью, распоряжение ею на основе договора поручения, соглашение об объединении отдельных объектов добрачного имущества. Следует, однако, заметить, что регуляция их предлагается, по умолчанию, обычная гражданско-правовая. Между тем в зарубежном законодательстве, несмотря на формальное признание семейного права подотраслью права гражданского, довольно подробно отражены особенности подобного и иного сходного взаимодействия субъектов брачного правоотношения. Так, по законодательству Италии супруги могут договориться о создании имущественного семейного фонда и порядке управления им; в США (на уровне штатов), Чехии и других странах довольно подробно регламентируется управление общесупружеской собственностью, в том числе на основе соглашений; в Швейцарии супруги договариваются между собой об участии в семейном бюджете, о компенсации одному из супругов, который обеспечивает ведение домашнего хозяйства, уход за детьми и/или помогает второму супругу в работе и т. д.^[337] Полагаем, что российское семейное законодательство также должно развиваться в направлении более пространного и подробного регулирования имущественного взаимодействия субъектов брачного правоотношения.

Сделки между супругами по поводу совместной собственности невозможны, полагает Е. А. Чефранова, так как имущество в этом случае принадлежит всем участникам и никому в отдельности. Доля фиксируется только в результате раздела общесупружеского имущества^[338] – тогда и можно ею распорядиться. Особенно ярко, отмечает автор, это проявляется при совершении сделок с недвижимостью: сначала следует определить доли путем раздела, зарегистрировать право каждого из супругов – и далее уже совершать любые сделки друг с другом, в том числе дарение^[339]. Однако при приобретении имущества, допускает Е. А. Чефранова, возможно заключение соглашений об установлении долевой собственности на данные новые объекты, хотя таковые сделки непосредственно и не предусмотрены семейным законом^[340]. Представляется, что расширение ассортимента соглашений (договоров) все же должно иметь лимиты, причем иного порядка, нежели в гражданско-правовом обороте, т. е. следует опираться на начала семейного законодательства. Лакмусовой бумажкой в этом вопросе должны быть, как мы уже отмечали, интересы семейной общности, кои отнюдь не предполагают любого развертывания событий, в том числе по вектору доминирования гражданско-правовых начал, даже и в имущественных отношениях. Гражданско-правовые сделки между супругами не должны подрывать основы законного имущественного режима, который был-таки избран супругами самостоятельно. Если они желают иных возможностей оперирования имуществом в браке, то могут заключить брачный договор – тот, по крайней мере, пусть и недостаточно, но отражает специфику семейных отношений.

Раздел общесупружеского имущества традиционно осуществляется несколькими способами: соглашением (устным или письменным, если среди объектов нет недвижимости, с возможным нотариальным удостоверением), мировой сделкой в бракоразводном (ст. 24 СК РФ) или отдельном судебном процессе либо решением суда по преобразовательному иску одного из супругов, а также бывшего супруга.

Соглашение о разделе имущества было известно и прежнему законодательству. Более того, ряд цивилистов, анализируя соответствующие возможности КоБС РСФСР, полагали, что при заключении договоров раздела общей совместной собственности и при оформлении свидетельств на долю в общем имуществе (после определения долей) супруги в принципе не связаны правилом о равенстве их долей, предусмотренном нормами ст. 21 КоБС РСФСР. Названное правило, утверждает Н. М. Ершова, было важным для суда, разбирающего спор, но не для супругов, в бесспорном порядке устанавливающих свои доли. В нотариальной практике встречались договоренности о равных долях на дом, автомобиль, паенакопления и т. п., но были и такие, которые строились не на формальном равенстве, а реальном: супруги соглашались между собой, что «зафиксированное в юридическом документе распределение общей совместной собственности наиболее справедливо и отражает фактическое соотношение вклада каждого из них в совместно нажитое имущество»^[341].

На этот же момент указывал и В. А. Рясенцев: «Супруги не вправе изменить соглашением установленный законом режим общности их имущества. Однако сделки между супругами, имеющие целью установить конкретные права в пользу одного супруга за счет другого, сами по себе действительны. Так, будет законным соглашение между супругами об установлении неравных долей или дарении доли в праве на конкретное имущество, нажитое во время брака, например, соглашение, в силу которого муж будет иметь больше или меньше половины в праве на общий жилой дом, или о том, что вклад, внесенный в сберегательную кассу за счет общих средств, будет принадлежать супругу-вкладчику»^[342].

На наш взгляд, это не вполне точное толкование смысла положений ст. 20–21 КоБС РСФСР. Поскольку требований госрегистрации сделок с недвижимостью не было установлено, они, конечно, могли осуществляться по указанной схеме. Однако соглашение о разделе имущества должно было подчиняться императивным правилам о равных долях, независимо от вклада, и отступления от них могли быть только при наличии значимых причин. Последние были аналогичны тем, что определены, хоть и неисчерпывающим образом, в норме п. 2 ст. 39 СК РФ. Поэтому фиксация большей доли супруга ввиду его большего вклада, возможность которой напрямую не исключается Н. М. Ершовой, противоречит сущности действовавшего семейного закона. Поскольку же нотариусы по природе своей деятельности не могут осуществлять функции по конкретизации правоотношений ситуационного типа (они лишь проверяют соответствие содержания акта формальным требованиям закона), постольку и раздел супружеского имущества не в равных долях официально мог быть осуществлен только судом – на основании оценки интересов несовершеннолетних детей или заслуживающих внимания интересов одного из супругов. Причем обратите внимание на формулу: «в отдельных случаях» (п. 1 ст. 21 КоБС РСФСР).