Параметры поиска

– Скажите, а куда в вашем городе принято водить ужинать красивых девушек?

Всё ещё не понимая или не до конца веря, что речь идёт о ней, обаятельная незнакомка по имени Света, о чём свидетельствовала надпись на табличке, уютно разместившейся на её изрядно выпуклой груди, тем не менее, тут же предоставила требуемую информацию.

– Название многообещающее, – соврал искуситель. – Честно признаться, я впервые в этом замечательном месте, и овершенно ничего здесь не знаю. Навигатор мой тоже упорно отказывается распознавать дорогу, так, может, Вы доставите мне удовольствие и составите компанию? – его изысканная, а, по мнению Светланы, вычурная речь, выдавала явно неопытного по части общения с местными красавицами постояльца, и, прикинув в уме, что тому понадобится два-три вечера, чтобы перейти к чему-нибудь существенному, она решила недолго побаловать себя ухаживаниями вполне симпатичного нестарого москвича и объявить о наличии официального молодого человека несколько позднее, тем более, что последний будет только рад, избавившись от неё на пару вечеров, попить вдоволь пива с друзьями. Такая вот теория общественного договора, основанная на мужском самомнении, женской дальновидности и вопиющей по здешним меркам дороговизне названного ею заведения.

Николай, заботливо не посвящённый в детали социального статуса новой знакомой, первое время поистине блаженствовал. Для него было особенным удовольствием совершенно забыть обо всех извечно сопровождающих мужчину навязчивых мелочах, поскольку в данной милейшей провинциальной глубинке он заслуженно чувствовал себя почти что всемогущим. Пусть и в границах маленького заштатного городка, но можно было пойти куда угодно, заказать что угодно и заняться, опять же, чем угодно. Набор развлечений был не слишком велик, но всё-таки включал общепит всех мастей, кино, местный театр, хотя и состоявший по большей части из спившихся актёров-неудачников, боулинг, пейнтбол и картинг, причём два последних увеселения считались здесь чем-то изысканным, доступным лишь небожителям и их осчастливленным подругам. По сути это был всё тот же столичный оазис разврата, но с поправкой на незамысловатые запросы четырёхсоттысячного населения, по большей части балансировавшего на грани откровенной бедности. Ничего сколько-нибудь нового, зато возможность более чем недорого почувствовать себя хозяином положения, а может быть и самой что ни на есть жизни. Напыщенный столичный франт, в которого от обилия возможностей поначалу превратился Николай, умудрялся и здесь жить с московским размахом, пока со временем не усвоил очевидную истину: желание казаться себе популярным и богатым подчас обходится дороже самого богатства. Эфемерное ощущение вседозволенности нечасто дарит желанное наслаждение, но зато уж платить за него приходится всегда. Как ни глупо, но наиболее высока в этом мире цена иллюзии, и, тем не менее, именно за неё отдают деньги, здоровье и молодость охотнее всего. Умение довольствоваться малым в его понимании было сродни унылому прозябанию скопца, а желание большего или хотя бы видимости большего, являлось двигателем всех сколько-нибудь существенных начинаний. Ради обманчивого чувства величия сменил он понятную Москву на сгусток комплексов обнищавшей провинции, и первый урок прилежного ученика не заставил себя долго ждать.

Света была из тех замечательных девушек, что, потратив лучшие годы на очевидного кретина, однажды твёрдо решила, что у неё не осталось более и лишней минуты, о чём спешила заявить практически каждому попадавшемуся на её жизненном пути мужчине. Логика известная, которая, однако, неизменно упиралась в маленькое противоречие, озвученное её текущим официальным сожителем следующим образом: «Какого чёрта я должен расплачиваться за то, что ты, дура, потратила столько времени на бесперспективного идиота. Ему и предъявляй теперь претензии». Вооружившись тем же набором мотиваций, находчивый друг в шутку предложил ей, не затягивая процесс ухаживаний, переспать в день первого же свидания, потому как он так часто уже обжигался, и, к своему удивлению, получил желанное тем же вечером. С тех пор они мило гармонично сосуществовали, каждый воспринимая этот союз как временную тихую гавань, из которой проще делать вылазки за светлым будущим с новым партнёром. Выходило что-то вроде соревнования: кто быстрее устроит личную жизнь, хотя де-юре узы гражданского брака позиционировались обоими как священные и не подлежали какому-либо осквернению или надругательству. Регулярный необременительный секс как ничто лучше помогает трезвым взглядом оценивать претендентов, и вот уже больше года, соблюдая известную конспирацию, оба находились в поиске лучшей судьбы. Однако вскоре перед Николаем во весь рост встала трудность куда более существенная, чем наличие полуофициального дружка, суть которой заключалась в следующем: каждая провинциальная девушка в общем-то непритязательна, осознаёт суровые реалии небогатого достойными молодыми людьми маленького города, но ровно до того момента, как её привлекательность обеспечивает ей место на сидении дорогого авто и компанию состоятельного приезжего сердцееда. Тут ей, как правило, начинает казаться очевидное: она себя решительно недооценила, и всё происходящее есть лишь закономерная ступенька на пути вверх по социальной лестнице, а переубедить в чём-то уверившуюся даму, как показывала суровая практика, дело почти безнадёжное. Таким образом, неизменно формировался замкнутый круг, выйти за пределы которого не было никакой возможности. Первой жертвой собственной неземной красоты пала именно Света, на втором свидании заявившая, что не видит с Николаем будущего, поскольку ставит своей целью переезд на ПМЖ «в центр», где и найдена будет соответствующая оправа её исключительной чистоты бриллианту. Слегка обескураженный ухажёр попытался было намекнуть покорительнице мира, что не она одна грезит идеей завоевать столицу, но его грубо оборвали, как упустившего главное: речь шла не о ком-нибудь, а об уникальном сочетании привлекательности, ума, обаяния юности, сексуальности и, вместе с тем, моногамии, способной составить беспредельное счастье любого состоятельного мужчины, а на что ещё олигарху потратить нажитое состояние, как не на воплощение фантазий самовлюблённой приезжей дурочки. Впервые, наверное, почувствовавшая вкус к жизни Светлана расцвела прямо на глазах и кончила тем, что великодушно предложила ему свою дружбу, оговорившись при этом, что ни о чём большем не может быть и речи в принципе. Получив закономерный отказ, даже пожалела немного столь быстро и вместе с тем безнадёжно влюбившегося в неё мальчика, от души посоветовала ему, не падая духом, поискать что-нибудь поскромнее, напоследок разрешив на прощание довезти её до подъезда дома, откуда бесследно упорхнула в блестящее светлое будущее. И хотя он провожал взглядом будущую старую деву, вынужденную делить жалкие метры с престарелыми родителями, сознание этого факта нисколько не помогало в разрешении возникшей проблемы.

Но на то он и первый блин, чтобы выйти комом, а потому отчаиваться совершенно не следовало. Сей находчивый девиз, однако, упускал из вида одну немаловажную деталь: многомиллионный бурлящий мегаполис был ему знаком не хуже бабушкиной квартиры, в то время как заштатный городишко, как ни глупо, имел для него статус terra incognita, где вот так запросто, прыгнув в машину, побороть тоску возможности не было. К тому же местный народ по большей части, видимо, в силу удалённости от культурного центра, исповедовал странные, если не сказать противоестественные ценности: усердно работал с понедельника по пятницу, мало отдыхал, разве что порядочно напивался по случаю окончания рабочей недели, и вообще вёл себя как-то бессодержательно. Даже официанты и бармены заведений, эти извечные беспробудные весельчаки и халявщики, позволяли себе разве что самую малость, через одного состояли «в отношениях», а верхом разгула почитали визит в местный клуб в изрядном подпитии. От тех, кто претендовал тут на роль обеспеченной необременённой проблемами молодёжи, толку оказалось не больше: существуя на редкие, далеко не щедрые подачки родителей, они могли похвастаться разве что неплохой, доставшейся от папы машиной, в остальном же походили на безропотных холопов, не имевших права распоряжаться даже собственным временем. В границах области это ещё попахивало некоторой свободой передвижения, с непременным условием явиться поутру домой трезвым, но дальше следовала территория с сугубо регламентированным посещением. Отцы города демонстрировали в данном вопросе предусмотрительность сродни умелой пропаганде дяди Сэма: не подвергая чад тлетворному влиянию чуждой идеологии, с юности прививали им любовь к просторам малой родины.

Всё вместе это означало, пусть и временное, но одиночество: не тихую грусть, которую легко развеять стремительным походом по всем сколько-нибудь злачным заведениям, но осознание безысходности, понимание, что усилия тщетны, а фундамент провинциальной жизни незыблем. Остальное, впрочем, складывалось в целом удачно, поскольку ему удалось снять в местном посёлке для избранных милое двухсотметровое жилище с участком в десять соток, видом на жиденький берёзовый лес, кусок заброшенного поля и очертания реки вдалеке. Мечте о riverside не суждено было осуществиться, но цена оказалась более, чем приемлемой, а недавнее фиаско в деле покорения красавицы-Светы, заметно поубавив гонор, помогло как-то примириться с реальностью и пойти на необходимый компромисс. После квартиры, как бы хороша она ни была, ощущение собственной земли под ногами, твёрдой почвы, на которой непременно чувствуешь себя увереннее, всегда приятно, а тем более, когда дом не является источником непрекращающихся хлопот по хозяйству. С другой стороны, эти с претензией на усадьбу хоромы решительно усиливали ощущение унылой загородной осени с её навевающим беспросветную скуку барабанящим в окна дождём – наглое, плохо скрываемое надувательство, именуемое чудесным временем года. Заигрывания с прохладным вечерним воздухом, живописно опадающей листвой и красочными закатами напоминали ему только что открытую грубую реальность провинциальной женственности, где каждая жаждет услышать пусть откровенное враньё, но обязательно про чувства и стремление навсегда соединить алкающие единения сердца. На деле и там, и здесь были грязь, слякоть да едва прикрытое фальшиво-восторженными вздохами желание поскорее промотать надоевшую прелюдию – недостаток истинных страстей компенсировался жиденькими потугами не чуждого расчётливости воображения.

Пришло время рутины: подъём, завтрак, редкие дела, офисные звонки или переписка, внимательное изучение новостных сайтов, жизненную необходимость которых лучше всего чувствуешь вдали от источника любых происшествий, визит в небольшой спортзал или лёгкая пробежка по окрестностям, обед, нередко затем сон и лишь под занавес дня венец перечисленных усилий – ежевечернее дежурство в популярном городском кафе. Персонал всегда быстро и безошибочно определяет чаяния постоянного гостя, а потому вскоре Николаю уже сообщали, если за каким-то столиком размещалась одинокая любительница свежевыжатого апельсинового сока или парочка одержимых здоровым питанием, то есть не заказавших ничего, кроме чая, миловидных девушек. Знакомые с контингентом официанты часто уже заранее могли предсказать вероятность успешного знакомства, равно как и предостеречь от связи с чересчур популярной, иными словами, неизбирательной гостьей – это называлось тут «братская могила», по аналогии, видимо, с несметным числом бойцов, что полегли, ужаленные ниже пояса стрелой амура, в распростёртых объятиях безотказной девахи. Особым шиком считалось угостить предварительно дам выпивкой, благо меню пестрело наименованиями дешёвой бурды под маркой шампанского, что, хотя и не гарантировало результат, но всё же склоняло чашу весов в пользу благосклонности к щедрому приезжему москвичу. Нехитрая сия техника была усвоена Николаем в течение месяца, и далее закономерно последовала вторая, она же главная, часть, что весьма неожиданно, вопреки утверждённому плану, вместо похотливой романтики непродолжительного заигрывания с ходу окунуло его то ли в омут, то ли в канализационный отстойник не к месту проснувшегося чувства. Стремительно, будто в милой сказке, оно стало набирать обороты и вскоре привело его к финалу.

Чересчур увлёкшись молодой особой, Николай, естественно, чересчур резво принялся сыпать на её провинциальную голову все радости жизни, в результате поселив в юной непосредственной девочке твёрдую уверенность в божественной красоте её, впрочем, действительно привлекательного девичьего тела. Последний факт особенно сильно будоражил кровь плотоядного обольстителя, который почти всё время стал тратить на ухаживания, используя нехитрый набор местных увеселительных заведений. Скрытое коварство провинции заключалось в том, что здесь достаточно было десяти вечеров, чтобы исследовать все сколько-нибудь заслуживающие внимания места, после чего, так или иначе, приходилось идти на второй круг. До освоения целины было ещё далеко, а поражать воображение старшеклассницы стало нечем, и вскоре романтические прежде встречи стали больше походить на обеды по талонам в студенческой столовой: привычные и никакой романтики. Облцентр, кстати, не блистал и способными флористами, что оказалось проблемой гораздо большего масштаба, нежели показалось изначально. Цветы есть воплощение красоты того же порядка, что и сами женщины: яркие, недолговечные вспышки эмоций, призванные дарить радость всем, не принадлежа по сути никому в отдельности, они дают ощущение причастности к лучшему, что создала на этом свете природа. Однако величайшая их прелесть раскрывается лишь в композиции: привлекательность, особый тембр голоса, заставляющий кровь резко приливать к сердцу и иным более приземлённым органам, умение подать себя посредством внушительного набора средств от стильной одежды до ухоженных ароматных волос, маникюра и нужной степени загара – так из множества обычного создается неповторимость. Букет из одних лишь роз, что стройная лузгающая семечки деревенская красотка в телогрейке: влечёт более по привычке, нежели в силу подходящей случаю эмоции. Однообразие – приговор похуже непривлекательности, поскольку исключает возможность увлечься сразу и окончательно. Так и с цветами: где нет торжества вдохновения, нет и истинной красоты, а местные продавцы были так же далеки от прекрасного, как их убогие мечты от того, что именуется словом творчество. Для них это всё была срезка, как-нибудь скомпоновать которую уместно было с одной лишь целью: впарить подгнивший товар незадачливому покупателю или, наоборот, путём нехитрой комбинации из бумаги и лент заставить «богато» выглядеть посредственный веник ценой в тысячу рублей. Николай понял, наконец, для кого на самом деле придумано было утверждение, что семь роз есть символ искренней и чистой любви – таская своей избраннице попеременно бордовые, розовые и белые, он столько раз заявил ей о пылавших в груди чувствах, что пора было уже предложить руку и сердце. Последнее, впрочем, шло несколько вразрез с планами цветущего жизнелюба, и хотя он всерьёз рассматривал возможность соседства обольстительной подружки на вполне длительный срок, узами Гименея связывать себя явно не спешил. Будучи с ней вполне искренним, напирал на то, что молодость сама по себе безусловно прекрасна, но всё же лучше заполнить её как можно более приятными впечатлениями, где место сурового быта школьницы и студентки займёт вполне молодой привлекательный мужчина, красивое авто, одна-две поездки в солнечную заграницу, благо чем увереннее наступает зима, тем гостеприимнее раскрывает объятия сказочный Таиланд, дорогие магазины, омары под белое вино и антрекоты под красное, уютные гостиничные номера, джакузи, большие мягкие кровати и полный нежности любовный акт под великолепный, ни с чем не сравнимый кроваво-красный закат.

Здесь и возникло некоторое противоречие, поскольку юная Таня была готова, в общем-то, на всё, кроме непосредственно последнего, а её галантный ухажёр именно на последнее и напирал, полагая остальное лишь подходящей прелюдией к главному. Дилемма, однако, имела все шансы разрешиться весьма успешно, благо чуткая к актуальным тенденциям женская натура подсказывала её обладательнице, что рай в шалаше с любимым – это, бесспорно, очень весело, но на дворе осень, а потому лучше воздержаться от чистого непорочного влечения в пользу более прагматичного расчета. Да и невинность всё же приятнее оставлять в шикарном бунгало на живописном морском берегу, нежели в опостылевшей с детства кровати, пока родители вкалывают на работе, а бабушка развлекается клизмой в поликлинике. Расчёт был верный, но здесь возникли сразу два неожиданных и, что особенно удручало, печальных обстоятельства.

Первое было сугубо административного толка, ибо облечённая в рамки закона, а местами даже уголовного кодекса непоследовательная отечественная мораль разрешала девушкам вступать в половую связь, выходить замуж и, соответственно, рожать детей без родительского благословения лишь только им стукнет шестнадцать, в то же время требуя предаваться всем этим радостям исключительно на Родине, поскольку выехать за её пределы без нотариально заверенного согласия отца и матери было возможно лишь по достижению восемнадцатилетия. Страх перед заграницей сказался и здесь: поспешная дефлорация, ранний брак, брошенные дети и ещё масса других потенциально неприятных последствий стояли на шкале добра и зла существенно левее, нежели самый невинный выезд «за бугор». Требовалось хотя бы поверхностно, но всё же вступить в некоторый контакт с предками, дабы помочь им смириться с неизбежностью судьбы, которая рано или поздно, а в данном случае совсем рано, но всё-таки вырвет из тишины семейного очага любимое чадо, если тому посчастливилось столь удачно совместить женский пол, внушительный рост, стройные ноги и третьего размера грудь. Ситуация осложнялась ещё и тем, что рождённая от законного брака девятнадцатилетней матери и столь же взрослого отца Татьяна вполне годилась ему в дочери, а просить разрешения ему предстояло у почти что ровесников. Любовь или, как в его случае, похоть, однако, творит чудеса, и Николаю весьма быстро удалось заочно навести мосты, уговорив подругу решительно поднять на семейном совете вопрос самоопределения, попутно произведя наиболее выгодное впечатление, намекнув в состоявшемся телефонном разговоре на свою приверженность семейным ценностям, подступающий возраст Христа и потому готовность по завершении многолетних праведных трудов наконец-то утонуть в заслуженном счастье непременного отцовства. Дочь, хотя была единственной и горячо любимой, воспринималась семьёй более как обуза, мешавшая тридцатишестилетним мужу и жене в полной мере наслаждаться жизнью, к тому же супруг втайне пасовал перед могущественным будущим зятем, попутно рассчитывая на правах родственника и доверенного лица как-нибудь особенно хорошо устроиться в конторе нового благодетеля. Увлечение чада сулило им массу очевидных выгод и к тому же предохраняло от самого страшного – если бы та вдруг пошла по стопам незадачливой мамаши, что создавало прямую угрозу имеющимся квадратам жилой площади. С опозданием в почти двадцать лет, но они научились-таки рассуждать трезво и заглядывать в будущее более, чем на неделю вперед, а потому, уверившись, что разница в возрасте не может быть помехой настоящему чувству, решили всячески содействовать благому делу.

Таня, хоть и не питала особых иллюзий касательно степени родительской привязанности, расположившейся где-то между летними попойками на природе и вечерним чаем с печеньками, всё же оскорбилась быстротой, с которой решена была её судьба. То, чего она недавно и сама, пожалуй, желала, обретя статус неизбежности, показалось ей почти отвратительным, и картина водрузившегося на неё сверху безжалостного покорителя её невинности и беспощадного потребителя её молодости с каждым днём представлялась всё более отталкивающей. На беду и Николай, уяснив из редких обрывочных фраз, что, ещё не вступив в основное сражение, победил наиболее, как казалось, опасного врага, начал слишком фамильярно демонстрировать ей свою крепнущую в буквальном смысле любовь, еле сдерживаясь в преддверие долгожданного романтического путешествия. Она взбунтовалась лишь потому, что почувствовала себя даже не проданной, а просто отданной на поругание столичному ухоженному мужичку, притащившемуся в их городишко в поисках новых впечатлений и удовольствий. Впервые, может быть, задумалась Таня об окружавшей её неприглядной действительности и, движимая первым светлым юношеским порывом, решила силой собственной красоты уравновесить зло и восстановить справедливость. Ещё неопытная в обхождении с мужчинами, тем не менее безошибочно определив ахиллесову пяту своего противника, начала действовать.

Роковая ошибка Николая состояла в том, что он праздновал победу раньше времени: не получив ещё заслуженную награду, уже не мечтал, но спокойно размышлял, как и в какой последовательности станет приобщать молодое податливое тело к плотоядным радостям, с чего начнёт, что скажет, как обуздает мнимую стыдливость и отправит на свалку природную скромность. Наблюдая сзади её удалявшуюся фигуру, с наслаждением смаковал приближавшийся момент, когда хозяйской рукой сможет, задрав ненавистный кусок ткани, вторгнуться на просторы бесконечного наслаждения. Он и смотреть-то на неё стал как на собственность, что не укрылось от чуткого взгляда оскорблённой девушки, которая, внешне подыгрывая его грубоватым ухаживаниям, готовила план жестокой мести тому, кто не сделал, в общем-то, ничего плохого, но вознамерился заполучить её раньше, чем того хотела она. Рана оказалась слишком глубока, и вместо того, чтобы под шум тропических волн не спеша влюбиться в интересного взрослого мужчину, она не менее закономерно возненавидела истаскавшегося сластолюбивого урода, в силу одной лишь самоуверенной тупости продолжавшего верить, что сюжет развивается по заранее намеченному плану. Так появилось обстоятельство номер два.

Месть – штука в любом случае малоприятная, но особенно паршиво, когда это месть оскорблённой женщины. Задетой по-настоящему, поскольку большая часть мнимых страданий проходит для неё бесследно, не оставляя и малейшего следа, но если чему-то или кому-то удалось-таки её зацепить, то вся мощь соблазнительного обаяния разом обрушивается на виновного, оставляя последнему мало шансов. В любой войне на стороне женщины внезапность, с которой она может неожиданно перейти в наступление. Ни один блистательный лицедей-мужчина не сможет играть роль постоянно, день ото дня, складывая их в недели и месяцы, в то время как это легко даётся любой самой бесхитростной на первый взгляд простушке. Спокойствие и сосредоточенность на грани механизма позволили неопытной девушке переиграть Николая легко и непринуждённо.

Для начала откопала на периферии школьных воспоминаний более-менее подходящего на роль возлюбленного старого друга, который в то время был студентом местного института, а вскоре по слухам сделал неплохую карьеру в индустрии провинциальных развлечений. Позже, из-за какой-то глупой нелепой истории Андрей ненадолго пропал, но, как вскоре выяснилось, не в объятиях единственной и любимой, а поселившись у чёрта на куличках с невинной целью, как, по крайней мере, подозревала Татьяна, выращивания конопли в промышленных масштабах. Женское упорство легко одолеет всякое препятствие, и, через ставших уже бывшими общих знакомых, ей удалось заполучить его телефонный номер, который, как ей объяснили, использовался не чаще раза в неделю и лишь по самому неотложному поводу. Собравшись с мыслями и поднатужившись в правописании, она отправила ему в меру двусмысленное послание с просьбой сообщить адрес, где жаждущая встречи девушка могла бы навестить плод своей некогда пылкой любви. Получив спустя четыре дня желанный ответ, Таня ранним утром села на автобус и отправилась в беспросветную глухомань, довольная, что дальность и сложность поездки тем лучше продемонстрирует её рискующему поперхнуться слюной мужичонке силу неожиданно вспыхнувших чувств.

Андрей не стал встречать её на автостанции, ограничившись вызовом такси, поскольку, прибегнув к услугам частных бомбил, его гостья вполне могла и не доехать до места назначения. Она предстала в кислотного цвета наглухо застёгнутой куртке под которой оказались многообещающе прозрачная блузка и по виду на полразмера меньше требуемого лифчик, превративший и без того соблазнительную грудь в фотографию из эротического календаря. Благоразумно привезя с собой бутылку ликёра, Татьяна подозрительно быстро её опорожнила и, как он позже догадался, стараясь не опоздать на обратный рейс, запечатлела на его губах мерзкий пьяный поцелуй. Дальнейшее было похоже на медицинскую операцию, даже лубрикант оказался в наличии, не говоря уже про упаковку презервативов, болеутоляющее, интимный антисептик и даже таблетку от нежелательной беременности. Приняв всё это чуть ли не разом, хотя и продолжая напирать на чувственную сторону вопроса, пациентка слегка преждевременно, но в меру правдоподобно застонала, легла в требуемую позу и десять минут прилежно изображала неземное блаженство. Затем поинтересовалась насчёт душа, попросила вернуть ей потраченные на дорогу деньги, пообещала вскоре непременно вернуться и отбыла восвояси, оставив хозяина размышлять о загадочности иных женских душ. Она почитала его с тех пор безнадёжно в неё влюбленным, страдающим и, в конце концов, покончившим с опостылевшей жизнью, поскольку иное объяснение его молчанию объективно отсутствовало. Впрочем, подобный финал лишь добавлял налёт желанного романтизма образу её первого мужчины. Решив покончить всё разом в один день, она отправила новоявленному рогоносцу приглашение встретиться тем же вечером, в который раз посетовав на дороговизну смс – проклятый кобель так и не удосужился купить местную сим-карту, продолжая грабить её непозволительно дорогостоящим роумингом.

Глядя на её источавшие ненависть глаза, Николай задавался вопросом: куда делось то удивительное обаяние их первой встречи, отчего растворилось в городской пыли столь бесследно. Ничего не осталось от их недолгой, но всё же вполне романтической привязанности, когда юное создание внимало мудрости и опыту мужчины рядом. Удар был тем сильнее, что Николай соединил в этом увлечении жадную похоть неисправимого сластолюбца и искреннюю заботу несостоявшегося отца, а что может быть прекраснее соединения этих двух сильнейших чувств воедино. Слушая, как сыплются в его адрес бесчисленные проклятия, быстро эволюционировавшие до скорейшей гибели под колёсами автомобиля, забором или даже просто так, на ровном месте, он отчаянно старался постигнуть, почему с таким неожиданным ожесточением разрывалась их некогда милая связь. Рациональность мужчины откровенно пасовала перед импульсивностью женщины, в ярости порыва готовой уничтожить всё вокруг и переступить через что угодно. Факты хлестали по лицу будто хорошая пощёчина – с оттягом, но с каждым разом всё слабее, пока не превратились в новостную ленту из лишней, ненужной информации о том, что кто-то на другом конце света погиб от стихийного бедствия, где-то принят какой-то противоречивый закон, а непосредственно ведущая этой своеобразной передачи назло ему лишилась невинности в компании того, как он о нём выразился, «странноватого жизнерадостного типа», о котором рассказывала ему недавно. Выплеснув напоследок в показавшееся ей чересчур спокойным лицо бокал хорошего, как он успел отметить, Каберне и дюжину раз обозвав дерьмом, милая Таня, по-видимому, удовлетворившись произведённым эффектом, гордо удалилась. На лицах окружающих посетителей и официантов читалось то ли сочувствие, то ли злорадство, но его и прежде мало занимала реакция окружающих, а теперь и подавно было не до того. Вытерев салфеткой лицо, Николай хотел попросить счёт, но, вспомнив, что в багажнике машины наверняка отыщется пусть непритязательная, зато чистая футболка, передумал и заказал чай, а заодно и яблочный штрудель, которым всегда славилось заведение. Более всего удивительной оказалась реакция наблюдавших сцену немногих девушек: вопреки услышанным, мягко говоря, нелестным отзывам и, в общем-то, унизительному финалу, в направленных на него взглядах читался живейший интерес без тени насмешки или порицания. «Выходит, тот, кто способен возбудить в красивой молодой девушке столь безудержные страсти, уже за одно это заслуживает весьма пристального внимания», – развлекал себя приятными догадками Николай, в то время как правда была грубее и проще. Дорогой автомобиль, из которого он достал майку, был виден изнутри, а перспектива лёгкого флирта с вполне приятным богатеем-недотёпой, умудрившимся, истратив не один месяц на ухаживания, так и не заполучить причитающееся, сулила опытным дамам многие выгоды. Так, следуя устоявшейся традиции взаимоотношений полов, он предчувствовал тонкую, не чуждую прекрасному натуру там, где видела лишь голый расчёт она.

Всё же решительно воздержавшись от попыток нового увлечения на развалинах старого, Николай отправился в местный стриптиз-клуб, дабы припасть к живительному источнику доступного местечкового порока. В здешнем стриптизе хорошо было всё: от весьма приличного кальяна до общей недороговизны, кроме, правда, непосредственно девушек. Особенность провинциальных танцев на шесте состоит в том, что подобный вид заработка сулит его обладательнице репутацию доступной шлюхи, к слову, весьма часто оправданную. Маленькие, не всегда стройные девушки, обутые в туфли на громадном каблуке, накачавшись дешёвых наркотиков, исполняют нечто, претендующее стать вершиной соблазнительности в глазах сидящих вокруг редких посетителей, пока кто-нибудь из них, вылакав с пол-литра водки и отчаявшись дождаться кого-нибудь посимпатичнее, не пригласит танцовщицу за стол с тем, чтобы приступить к общению, ради которого все здесь и собрались, а именно – «чё-почём?» Заведение удачно располагалось в подвале местной гостиницы, которая предусмотрительно взимала при желании и почасовую оплату за номер, так что все стороны процесса – клиент, исполнитель и крыша над головой – сосуществовали более, чем гармонично. Разве что та самая голова, в которую приходилось вливать добрую пинту крепкого пойла, частенько раскалывалась по утрам от выпитой накануне палёной бормотухи. Но всё это меркло перед решающим, несомненным, железобетонным аргументом, заключавшимся в простой как всё гениальное истине: по будням ничего больше ночью в городе просто не работало.