Необыкновенное обыкновенное чудо. Школьные истории

Жука Жукова. Димкин выпускной

© Жука Жукова, текст, 2021

Ира Анатольевна на уроках литературы учила не бояться высказывать свое мнение.

– Только искренность и четкая позиция делают из автора хорошего автора. Пишите смело, не заигрывая с читателем, о тех проблемах, которые волнуют именно вас.

Она была у Димки любимой учительницей – молодая, прогрессивная, и еще она вела театральный кружок. Единственная Димкина отдушина во всей бесконечно скучной школьной жизни.

Сегодня Ира Анатольевна собрала всю свою труппу – красиво звучит, но, если честно, на деле это Димка, Серёжа, Лиза, Даша, а если еще честнее – главные лузеры класса, – и сказала, что школа решила устроить капустник на выпускной.

– Ребята из «Б» готовят сценки про учителей, «вэшкам» досталось про школьные годы, а мы с вами должны будем поздравить родителей. Подумайте, что бы вы хотели им сказать перед выпуском, – впереди экзамены, вуз – и прощай родительское гнездо. Так что творите! – сказала Ира Анатольевна и ушла на педсовет.

Димка хмыкнул – задачка не из простых, Лиза с надеждой посмотрела на него:

– Дим, что делать будем? Ты всегда первую ноту задаешь. Видишь, ни у кого без тебя мысль не прёт. Скажи что-нибудь смешное, мы подхватим.

Самые приятные слова на свете. Хвала эволюции. Раньше у таких пухлых задротов-гуманитариев, любителей истории и литературы, как он, не было ни одного шанса на выживание, а уж тем более на размножение. Неповоротливых увальней вроде Димки затаптывали либо мамонты, либо физически более успешные альфа-соплеменники. И только с возникновением чувства юмора у таких, как Вуди Аллен, Сеня Слепаков и Димка, появился шанс. Неизвестно почему, но девчонки любят шутников.

К сожалению, сегодня ему в голову ничего не лезло. Лиза пыталась нащупать нить:

– Так… родители… мама, папа… ЕГЭ, боязнь вступительных… Может быть, тут покрутить?

– У меня почему-то шарики в голове, – сказала Даша. – Мы выпускаем шарики, и они летят вверх, а мы им машем. Досвидули. Метафора типа. Жестоко?

Все замолчали, обдумывая. Серёжа засмеялся и пожал плечами:

– Прямолинейно, но отражает суть. И главное кратко.

– А что, если?.. – Димка вдруг вскочил, сделал вид, что открывает дверь, и громко проорал в проем: – Не смей уходить, когда я с тобой разговариваю!

Все с удивлением уставились на него.

– Так мама каждый день орет мне вслед. Ну, она сперва выделяет время на общение со мной…

Димка в поисках поддержки вглядывается в лица друзей:

– Нет? Но ее всегда хватает ненадолго. Сперва она заходит в комнату, обнимает меня, ерошит волосы на макушке…

Лиза откидывается назад и хохочет:

– Да-да! Точно! Я называю это «пятиминутка мама-любит-мама-рядом». Это потому, что ее ровно на пять минут хватает. Потом она спрашивает, как в школе, потом начинает причитать, что с таким настроем я не сдам ЕГЭ…

– А дальше: «Ты вообще думаешь о будущем?» – подхватывает Серёжа, картинно сжимая руками виски. – «Собираешься кассиром в „Пятерочку“ пойти? Понравится тебе такая жизнь – целыми днями пропикивать продукты, „пик-пик-пик“ и как попка-дурак: „Вам пакет нужен?“»

– Да! «Попка-дурак», точно. У родителей один словарик на всех? В роддоме выдают?

Димка не унимается, пытаясь добить скетч до кульминации, вскакивает со стула:

– В этом месте мама обычно распаляется, вскакивает с дивана и начинает нервно ходить по комнате или складывая плед, или выгребая откуда-то фантики. Мне вообще кажется, что она их с собой приносит, чтобы сперва подбросить, а потом глубоко вздыхать и убирать со своим «нет, ты посмотри, у тебя тут хлев, а не комната! Не смей уходить, когда я с тобой разговариваю…»

– Ага, а заканчивается все диким шепотом из кухни: «Нет, я больше не могу. Да что же это за переходный возраст такой тяжелый, когда же он закончится, ничего человек не хочет, ничем не интересуется!»

– А дальше самая лучшая часть, мама полностью сосредотачивается на отце и оставляет меня в покое: «А тебе как будто все равно, что у тебя сын такой. Тебе плевать? Вот скажи, тебя его будущее совсем не беспокоит? Другие мужья…»

Все смеются. Серёжа пожимает плечами и продолжает:

– Мне вообще интересно, о чем бы мама разговаривала со мной, если бы не было школы. Ей бы пришлось узнавать, чем я интересуюсь. Пришлось бы слушать мою «эту ужасную музыку с тупыми словами», рассуждать «а зачем этот мальчик наколол себе тату на лицо, он не понимает, что это на всю жизнь?», смотреть фильмы, которые мне нравятся… А со школой все просто: «Мария Александровна не занесла оценки в журнал», «я сейчас напишу в классный чат, там, кстати, Полине Витальевне решили букет подарить, вот вариантов накидали, посмотри, тебе какой больше нравится? Ну что ты „угу да угу“, тебе все равно? Это же твоя учительница, знаешь вообще, как женщинам приятно цветы получать? Не знаешь? И отец твой вот тоже не знает».

– Смешно! – одобрительно кивает Димка. – Вот еще! Не знаю, как у вас, а у меня две бабушки – одна плохая, а другая мамина мама.

Лиза сгибается пополам от хохота. Внутри Димки разливается тепло, но он не показывает виду, подает с серьезным лицом:

– Я тут недавно у плохой решил спросить, каким папа был в детстве.

– Ну?

– «Да такой же оболтус, как ты, был». – Димка смешно пародирует свою бабушку из Гомеля: – «Пришел один раз ко мне, учебник шверанул, говорит, зачем мне эти косинусы твои, вот они кому-то хоть раз понадобились в жизни?». «А ты что на это, ба?» – Тут Димка изобразил дурашливого и наивного себя. Лиза снова в покатуху, и его не остановить: – «Ну я ему по лбу дала. Я работала с утра до ночи, мне некогда было его закидоны выслушивать. А потом вечером к нему пришла в комнату и говорю: „А вот сын к тебе придет, такой же балбес, однажды и спросит, пап, зачем мне косинусы нужны“. Вот для этого и нужны».

– А ты пришел? – Лиза делает глаза-плошки и смотрит на Димку.

– Сразу! Но отец промычал что-то вроде: «Вот если ты, Димка, станешь строителем или инженером, то…» На что я резонно заметил, что строителем точно не буду…

– «Вот-вот, это потому, что у тебя руки из задницы растут, и я знаю в кого…» – Это уже Дашка лицедействует. – Это я бабушку твою изображаю, ту что хорошая.

– Я понял.

Серёжа смеется со всеми и на секунду задумывается.

– А мой папаша на все такие вопросы говорит, что учеба нужна, чтобы научиться учиться, чтобы знать, что только труд всему основа – честный труд людской. Чтобы отдыхать целыми днями, как я, и валяться кверху брюхом, было неповадно и стыдно. Вот так он говорит и сразу снова надевает шумопоглощающие наушники и продолжает играть в танчики.

– Ух ты! Так прямо и будем со сцены мочить? Нам их совсем не жалко? – спросила Лиза.

– Мне один раз стало по-настоящему жалко маму, – ответила Даша. – Когда я поняла, что не оправдала ее ожиданий. Она столько сделала для того, чтобы я выросла идеальной: возила на теннис, в музыкалку, я рисовала маслом и пастелью, пела в хоре и соло, по-английски и по-испански, но… я получилась вот такая. Ужасно, наверное, когда дети получаются так себе, особенно у таких мам, как моя. У нее всегда все самое лучшее.

– Да ты крутая, о чем ты говоришь?

– Ай, не надо. – Даша машет рукой на Лизу, и та замолкает.

Реально вся школа слышала, как мамаша отчитывала Дашку по дороге к машине. Ругала за то, что дочь надела короткую юбку, но не потому, что ноги голые, а тут школа, а потому, что ноги короткие, как у хоббита, а туловище несоразмерно длинное.

Широкие брючки скрывают непропорциональность ее жуткой фигуры, и если Даша не научится драпировать свое уродство под грамотно подобранной одеждой, то тогда мама вообще не знает, как ей с дочерью дальше жить.

Димка тоже все это слышал, кстати, тогда он первый раз обратил внимание на то, что у Даши что-то не так с фигурой. Раньше не замечал, считал: классная она девчонка, только очень грустная внутри.

Позже той же ночью в закрытом аккаунте Дашки появилась фотка изрезанной лезвием руки. Девчонки часто драматизировали на тему суицида. Но фотки тут же слили в родительский чат, родители устроили скандал, потом пытались запретить тик-ток и Моргенштерна. Почему-то во всех подростковых бедах всегда был виноват он.

Это смешно, но нет, не хочет он шутить в эту сторону, слишком болючая тема.

В детстве Димка получался на фотках таким милым щекастым карапузом. Мама всегда публиковала снимки в своем фейсбуке – обожала его фотографировать, все, что он делал, было смешно. А сейчас он жирный. У него над ремнем джинсов как будто тесто, вылезшее из кастрюли. Мама купила ему кардиганчик подлиннее, в магазине сказала продавцу: «Чтобы попкины уши прикрыть». Димка до пенсии будет помнить этот премерзостный лингвистический эквилибр. И мамино смущенное лицо, как будто извиняющееся перед продавцом за своего жиробаса-сына.

Лиза – «Котенок, не закладывай волосики за ушки-лапоушки, иначе они еще больше кажутся» – попыталась элегантно с этой темы соскочить:

– А моя мама все время спрашивает: «Ну что там твои девочки про новые кроссовки сказали? Все попадали? Ну скажи, маме интересно. Да ладно, внимания не обратили, прям уж. Обзавидовались, наверное, молча. Это какая же еще мама такие дорогущие вещи своей дочери будет покупать? А, скажи, какая? Только у тебя такая мама».

Даша улыбается. Серёжа предлагает:

– А может, еще про: «Серёженька, а у нас никто случайно не хочет посуду помыть?»

– Как будто сама не знает ответа, – подхватывает Лиза.

– Вот-вот, – продолжает Серёга, – но я сразу встаю, иду на кухню – бац, а там уже все вымыто. И только мама тяжело-тяжело вздыхает: «Ничего лишнего стараюсь не просить у тебя, в кои веки раз… но и тут не дождешься, проще самой все сделать. Ладно, отдыхай, сынок». И так каждый раз. Как будто она зовет меня на помощь уже после того, как сама все сделает, чтобы потом с грустным лицом языком пощелкать.

Все смеются и накидывают, накидывают панчлайнов на вентилятор.

В этот день до самой ночи сидели – никому домой к родакам не хотелось. Очень дома одиноко, Димке-то точно, да и остальным, похоже, тоже.

Ира Анатольевна вернулась с педсовета и тоже смеялась с ними как подорванная. Своих детей у нее пока не было, но она клятвенно обещала так себя не вести, когда появятся.

Правда, директриса через неделю всю эту Димкину кавээнщину зарубила.

– Жестокие вы жопы неблагодарные. Родители для вас так стараются, столько делают, а вы на них ушат помоев в такой светлый день, в день, когда вы отправляетесь в плавание на огромном корабле под называнием Жизнь.

И никакие горячие перешептывания с Ириной Анатольевной не помогли:

– Тамара Степановна, я учу детей говорить правду, какая бы горькая она ни была… вот Пушкин, например…

– Ну и плохо кончил этот ваш Пушкин. Вы про это детям лучше расскажите.

На выпускном театральный кружок давал монтаж. Димка, Серёжа, Лиза и Даша читали стихи о такой важной и такой трудной профессии – быть родителем. За спиной на экране мелькали детские фотографии мам и пап всего 11-го «А».

Димкина мама, смахивая слезы умиления, с первого ряда снимала на камеру, одновременно дирижируя сыном, показывая, что нужно вытянуть вверх шейку и расправить плечики… и еще чуть оттянуть вниз кардиганчик.

Александр Цыпкин. Честное ленинское

© Александр Цыпкин, текст, 2021

Случилось однажды так, что у Ленина отлетела голова. И не просто покинула привычное место на шее, но и разбилась вдребезги. Событие для восьмидесятых годов двадцатого века, мягко говоря, неординарное. Ясно, что речь не о живой голове вождя и даже не о той, которая лежит посреди Москвы в Мавзолее. «Неприятность» произошла с гипсовой частью тела Владимира Ильича. Тем не менее шума эта история наделала на весь Ленинград, а главное, наставила на путь истинный одного из, как сейчас говорят, авторитетных предпринимателей.

1983-й, а может, 1984 год. В одной из школ города на Неве завелся музей революции. Будем честны – музейчик. Рационально верующая в большевиков директор школы Янина Сергеевна Сухарева решила организовать на третьем этаже подотчетного учреждения место для коммунистической молитвы под названием «Уголок Октября». Основой экспозиции стала метровая гипсовая копия товарища Ульянова, полученная Яниной Сергеевной в качестве – вы не поверите – взятки, с которыми последователи симбирского студента яростно боролись, как мы все знаем. Возможно, именно этот кармический бумеранг и стал всему виной. Цель у мзды была тривиальной. Скульптор средней руки очень хотел, чтобы его сын учился в данной школе. Он нашел дверь к директрисе и предложил такой оригинальный ход, как установка памятника Ленину в школе. Янина Сергеевна, женщина практичная и с фантазией, подумала, что такое идолопоклонничество выделит ее среди других директоров и точно приведет к ремонту школы или, по крайней мере, того этажа, где будет находиться статуя. Кстати, вопрос, в какой позе будет стоять вождь, стал неожиданно камнем преткновения. Творец предложил стандартный памятник – «Ленин куда-то показывает рукой».

– И в какую сторону должен показывать Владимир Ильич?

Янина Сергеевна в миру была учителем географии.

– В смысле, в какую?

– Ну, на север, на юг или, не знаю, на восток, может быть? Надеюсь, не на запад.

Скульптор подвис:

– А это имеет значение?

– А это я вас спрашиваю. Вы же их много уже сделали. Должна же быть какая-то логика. Вон, я слышала, мечеть и церковь строят в соответствии со сторонами света. Может, с Лениным так же? Может, он должен всегда показывать на Зимний дворец. Знаете, не хотелось бы ошибиться. Могут же понимающие люди заглянуть.

– Давайте спросим у кого-нибудь, – предложил мастер.

– У кого? Вы хотите, чтобы я, директор одной из лучших школ города Ленина, кому-то дала понять, что не знаю такого общеизвестного факта?

Тучи над будущим сына скульптора начали сгущаться, но выход был найден:

– Я знаю, что делать. Можно его поставить на крутящуюся подставку и…

Янина Сергеевна скептически посмотрела на скульптора и поняла, что если генетика существует, то новый ученик за места на олимпиадах бороться не будет. Стало очевидно – взяточник может только лепить. Думать ему противопоказано.

– Вы предлагаете из Ленина сделать флюгер или карусель?

– Нет, я просто подумал… А давайте…

– Давайте без «давайте».

Янина Сергеевна взяла инициативу в свои руки:

– Вы можете сделать Ленина без указывающей руки?

– Как без руки? Совсем?

Директор школы начала гордиться своими учениками, которые до этого казались ей непроходимыми тупицами.

– Нет, разумеется. С руками, но пусть он их держит в карманах. Так мы решим вопрос выбора стороны света. Смотреть он, я надеюсь, может куда угодно. Сможете?

– Да, конечно!

Восхищению скульптора не было предела.

Пока лепили Ильича, Янина Сергеевна насобирала еще каких-то артефактов. Например, газету «Правда» от 7 ноября 1937 года, дня двадцатилетия революции, и организовала экспозицию. Газету, кстати, через некоторое время убрали. Учитель истории на торжественном приеме в школьной столовой, закусывая компот с водкой винегретом, порадовал Янину Сергеевну тем фактом, что именно в 1937 году почти все организаторы революции принудительно отправились строем в мир иной. Их расстреляли как врагов народа. С революциями всегда такая неразбериха в итоге получается. Лучше не начинать. Янина Сергеевна, наслушавшись историка, газетку от греха подальше выменяла на копченую колбасу у какого-то товароведа-коллекционера. Но это все мелочи. Главное, что памятник В. И. Ленину занял свое место в просторной школьной рекреации. Справа и слева от него поставили горшки с цветами, и Янина Сергеевна вменила учителям, преподающим на этом этаже, следить за поливом. Те перепоручили школьникам старших классов, от старшеклассников задание упало к пионерам, от пионеров – к октябрятам и наконец – к школьной уборщице. В итоге цветы регулярно засыхали. Назначались новые ответственные, но ничего не менялось, как и во всей стране. Чаще всего гипсовый вождь видел вокруг себя лишь горшки с землей. Думаю, он уже начал искать крестьян, которым бы ее отдать, но в него неожиданно прилетел арабский мячик, и жизнь статуи развернулась на 180 градусов.

Кстати, всегда было интересно, почему теннисные мячи называли арабскими, и знают ли об этом арабы. Ну да бог с ней, с этимологией. Для чего нужны в школе рекреации? Правильно. Чтобы детишкам было где играть в футбол любым предметом, кроме кирпича. Обеспечить всех советских детей полями и мячами не удалось. Выкручивались, как могли. Играли всем подряд. Ластики, или, как их там, стирательные резинки, всякие баночки, коробочки, целлулоидные шарики и наконец теннисные мячи занимали детишек часами.

Ленинская рекреация была немаленькой, и три семиклассника спокойно дулись в футбол после уроков, не боясь повредить статую. Но у судьбы были иные планы. Проходивший мимо громила из десятого класса, к которому прилетел мяч, со всей дури отбил его, изобразив Роберто Карлоса. Мяч, как ракета, полетел в сторону намоленного пионерами уголка Ленина. На то он и десятиклассник, чтобы уметь испаряться, когда дело пахнет керосином. Не успел арабский снаряд влететь в Ильича, как великий футболист исчез.

Семиклассники охнули.

Статуя зашаталась.

Вождь мирового пролетариата стукнулся затылком об стену и потерял голову. Безо всяких булгаковских Аннушек, отмечу. За те доли секунды, пока голова летела вниз, футболисты стали верующими. Бог услышал детские молитвы – и голова Ленина упала в горшок с землей, да так ровно, что вспомнились кадры из знаменитого фильма «Голова профессора Доуэля». Вождь рос из почвы весьма органично.

– Нам конец, – прервал молчание несуразный Коля по кличке Болт.

– Старшеклассник слился, кто он – мы не знаем. Зато много кто видел, что мы здесь играли. За голову Ленина нам наши головы оторвут. Чего делать будем?

Шесть глаз смотрели на Ильича в горшке.

– Повезло, что в горшок упала, хоть не разбилась. – Долговязый Костя Крынкин начал искать в ситуации светлую сторону.

– Офигенно повезло. Может, пойдем прямо сейчас к Янине, сдадим целую голову, пятерку получим. Костян, ну какое «повезло»!

– Болт, ты что, тупой? Ее приклеить можно.

Крынкин вынул дедушкину голову из, так сказать, клумбы, отряхнул и приставил назад. Скол был идеальным. Петька и Болт хором выдохнули:

– Нужен клей. Побежали к трудовику!

– Какой трудовик?! Он спросит, зачем клей, или с нами пойдет. Да и вообще не факт, что он у себя. Жёвка нужна. Есть у кого?

– Крынкин, ты нормальный? Ты хочешь голову Ленина на жвачку приклеить?

Болт не унимался, но Костя был до предела логичен:

– Есть идеи лучше? До перемены десять минут. Пока ты клей найдешь… На жвачке она день точно простоит, а я из дома клей завтра притащу, и приклеим. У кого жёвка есть?

Болт почему-то мялся и смотрел в пол.

– Болт, ты чего? У тебя жёвка есть, а ты давать не хочешь?! – Крынкин практически кричал.

Круглолицый Болт хмуро ответил:

– Это не простая жёвка. Это «Дональд».

Надо отметить, что жевательная резинка «Дональд» в советское время приравнивалась к спортивной машине сегодня. За нее продавали душу, тело и прочие человеческие активы.

– Откуда?

Двое друзей на минуту забыли про Ленина.

– Купил.

– У кого?! У Зайцева? Ты же сказал, что у этого барыги никогда ничего не купишь?

Гриша Зайцев был настоящим инфантом терриблем всея школы. Хулиган, драчун и, наконец, бессовестный и беспощадный спекулянт. Папа у него был моряком и привозил Грише всякий зарубежный яркий хлам, который от бедности в СССР ценили дороже золота. Много чего продал Зайцев школьникам, но ничего не было притягательнее жевательной резинки «Дональд». Я тоже до сих пор дрожу от воспоминаний о ее запахе, а еще в ней были вкладыши, и они стоили отдельных денег. Стыдно сказать, даже у жеваной – секонд-рот – резинки, и то была цена.

– Я Зое ее купил. Хочу гулять с ней пойти. Я две недели копил…

Парни замолчали. Чувства Болта к Зое вызывали уважение, тем более все знали, что Болт из очень бедной семьи, но Крынкин набрался смелости на адекватность:

– Слушай, Болт, ты же сам сказал, если башку не прилепим, тебе не до Зои будет…

Болт огорчился еще больше, но согласился:

– Ну давайте хоть пожуем все.

Тотем разделили на троих и впали в негу. Каждое движение челюсти вызывало оргазм. Но Крынкин прервал этот кайф:

– Ладно, хорош жевать, давайте уже прилепим эту чертову голову. Петька, у тебя у одного руки растут откуда надо. Сможешь ровно поставить?

– Давайте.

Операция прошла успешно. Голова держалась.

Крынкин нежно покачал статую.

– Дедушка, ты, главное, не кивай, пока я клей не принесу. – В голосе Крынкина слышались забота и уважение. – Валим, пацаны.

На следующее утро Янина Сергеевна привела к памятнику человека из роно. Тот хлопнул Ильича по плечу. Голова накренилась и рухнула. На этот раз мимо горшков. Товарищ из роно был атеистом. Ему никто не помог. Янина Сергеевна сама стала гипсовой и мысленно подготовила приказ о колесовании сына скульптора:

– Владимир Михайлович, статую делал начинающий скульптор, он мог ошибиться в расчетах.

Но Владимир Михайлович не зря носил свою голову. Осмотрев место преступления, он обнаружил не только клепки из жвачки, но и обертку, которую пионеры почему-то не забрали с собой. Она валялась за горшком.

– Янина Сергеевна, скульптор ни при чем. Думаю, это ваши ученики Ленина на днях уронили. Видимо, вчера дело было, раз фантик уборщица не подмела еще. На жевательную резинку прилепили, сорванцы, и жвачка – это ключ к разгадке. Это не наша клубничная, – он рассматривал фантик, как Пуаро: – Это «Дональд». Странно, что они обертку обронили. Торопились, наверное, что тоже о многом говорит. Значит, так, ищите, Янина Сергеевна, кто Владимира Ильича обезглавил.

Последнюю фразу сыщик произнес холодно и резко.

Янина Сергеевна вспыхнула. Она не понимала, шутит чиновник или нет, поэтому решила на всякий случай найти преступника. Проведя опрос общественного мнения, она выяснила, что кто-то видел, как ученики, вроде бы какого-то из седьмых классов, вчера играли в футбол, ну а «Дональд» привел сразу к Зайцеву.

Янина Сергеевна вошла в класс:

– Зайцев, встань! Ну что, доигрался? Теперь у тебя неприятности крупные. Рассказывай, как ты Владимиру Ильичу Ленину голову отбил.

Крынкин & Co вжались в стулья.

– Янина Сергеевна, я не знаю, о чем вы говорите. Какая голова?

Зайцев был спокоен.

– Обычная голова. Вчера тебя видели после четвертого урока играющим в футбол рядом с памятником. А сегодня у него голова отвалилась. Судя по всему, ты ее вчера отломал и на жвачку свою мерзкую иностранную прилепил.

Янина Сергеевна брала Зайцева на понт. Зайцев ответил равнодушно и убийственно:

– Я не мог этого сделать, у меня алиби.

Янина Сергеевна ушла в плоский штопор. Во-первых, слово «алиби» от Зайцева она услышать не рассчитывала. Во-вторых, понт не прошел.

– Что у тебя? – со смесью раздражения, изумления и неуверенности спросила директриса.

– Алиби. Несколько уважаемых человек могут подтвердить, что вчера меня в школе не было.

– Интересно, почему тебя не было и кто эти уважаемые люди?

– Участковый, к примеру. Вчерашний день я провел в милиции, мне не до футбола было.

Янина Сергеевна вышла из пике, настроение ее ухудшилось до предела.

– Я не удивлена. Хорошо, об этом мы отдельно поговорим. Тогда расскажи, кому из одноклассников ты дал жвачку «Дональд».

Лицо Болта вытянулось. Он посмотрел на Зайцева и снова вспомнил о Боге.

– Никому.

– Врешь! И если ты мне правду не скажешь, то все равно будешь отвечать – но уже за всех. Так что лучше скажи сам, тебе и так в нашей школе не место.

– Даю честное пионерское и честное ленинское слово.

– Чтоб я от тебя честного ЛЕНИНСКОГО не слышала!!!

Дальнейшая инквизиторская работа никаких результатов не принесла. Определить виновных не удалось. Зайцева помучили по пионерской линии, но не сильно. Ленина без головы убрали. Скульптор начал лепить нового, что-то там затянул, потом переехал в другой район и сына в новую школу перевел. Затем началась перестройка и «Уголок Октября» умер.

Крынкин на перемене подошел к Зайцеву:

– Спасибо, что не сдал, должны мы тебе теперь. Слушай, Заяц, тут такое дело, Болт жвачку для девушки купил, для Зои, он ей обещал. Ты же знаешь, что у него с деньгами-то не очень, может, продашь со скидкой?

– Интересная у тебя логика: вы мне должны и при этом я еще и дешевле продавать должен. С хрена ли?

– Ну будь ты человеком, мы же в одном классе учимся. У тебя этих жвачек целая коробка, а Болт не ел три дня, чтобы накопить.

– А ты не считай. Можешь за друга заплатить, если тебе его так жалко. Но, честно говоря, у Болта и с жвачкой шансов с бабой нет. Дебил дебилом, а еще и голодранец.

– Заяц, я понимаю, у тебя, кроме денег, в голове ничего нет, но ты за словами-то последи, а то я купить-то куплю, но морду тебе набью.

– Ну попробуй.

Костя попробовал начать потасовку, но Зайцев, который дрался чаще, чем обедал, с трех ударов отправил его в глубокий нокаут и, уходя, пнул ногой.

Жвачку Зайцев продал в итоге с наценкой, сказав, что это за моральный ущерб.

Крынкин после того случая записался в секцию бокса, вошел во вкус, натренировался. Через год он по какому-то другому поводу как следует отметелил Зайцева, сломав ему нос. После школы сам двинул в ВДВ, чем немало удивил родителей – музыканта и университетскую преподавательницу. Знали бы, кто всему виной…

Зайцева через несколько лет взяли на каком-то мошенничестве. Он никого не сдал. Сел один. На шесть лет. На суде лишь сказал, что ни в чем не виноват, что дело сфабриковано и что он дает честное ленинское. Об этом «честном ленинском» год все гудели. Вышел Заяц по амнистии и начал бизнес. Лихой русский бизнес. Бизнес удался.

На одну из встреч одноклассников Зайцев принес Болту коробку «Дональда». Болт, Заяц и Петька поднялись в рекреацию, открыли коробку, напихали в рот по несколько резиновых прямоугольников, обнялись и стали жевать свое детство. Потом Заяц достал бутылку дорогой водки, три рюмки, и они выпили за талантливого и благородного Костю Крынкина, который погиб в никому не нужной и не понятной войне от «дружественного огня», когда свои что-то напутали и накрыли его роту «градами». От него ничего не осталось. Фрагменты тела, говоря официальным языком. Всё.

Гриша Зайцев взял на содержание Костину жену, ребенка и нищих родителей. Государству было не до них. Помянули, собрались уходить, и тут Болт неожиданно спросил:

– Заяц, я вот до сих пор не могу понять, на хрена ты тогда, соврав, сказал «честное ленинское»? Если бы все тогда раскрылось, тебя бы Янина за одно это выгнала.

– Я не соврал.

– В смысле?

– Я же тебе жвачку тогда продал, а не просто отдал. Янина спросила, не «давал» ли я. Есть разница! Я и на суде тогда правду сказал, кстати. Должно быть у человека что-то святое. У меня вот Ленин. Мне папаша всегда говорил, что, если бы не Ленин, были бы мы всей семьей в жопе, а так в люди выбились. Он каждый раз, когда американские ношеные джинсы в СССР за сто рублей продавал, вечером за Ленина пил. А ты что, Болт, думаешь, в Америке тебя кто-нибудь за «Дональд» поцеловал бы?

Болт усмехнулся, а Зайцев вздохнул:

– Такую страну просрали, конечно. Ладно, давайте к Янине зайдем.

– Ой, давайте, она тобой так гордится, особенно после ремонта, который ты в школе отгрохал. Говорит, вырастила настоящего российского купца, еще и невинно осуждённого.

– Осу́жденного, Петь, осу́жденного.