Музыканты и мстители. Собрание корейской традиционной литературы (XII-XIX вв.)

Пак Чивон^[34]
Повесть о верной жене, госпоже Пак из Хамъяна

В древнекитайском царстве Ци^[35] говорили: «Преданная жена не служит двум мужьям»^[36], поэтому в «Книге песен и гимнов» «Щизин» то же воспевает стих «Кипарисовый челнок»^[37].

В нашей Корее в своде законов имеется такая статья: «Детей и внуков от женщины, повторно вышедшей замуж, не назначают на государственные должности». Разве этот закон для простолюдинов?

Но нет. По прошествии четырехсот лет после того, как воцарилась нынешняя династия^[38], простой народ настолько возжелал усовершенствовать свои моральные качества, что женщины – не важно, аристократических кровей или простолюдинки – все стали хранить верность мужьям, и это стало повседневным обычаем. Можно сказать, что преданная жена в старые времена – то же, что заурядная вдова в наше время.

И молодые женщины в глухой провинции, и юные вдовы в селениях – нигде родители не заставляли своих дочерей повторно выходить замуж, никто не хотел закрывать дорогу на государеву службу для своих детей и внуков. Мало того, еще думали, что простого хранения верности мужу недостаточно, чтобы прослыть истинно верной и честной. Поэтому вдовы днем не выходили на свет, словно желали отправиться вслед за мужем в могилу, будучи готовы броситься в огонь и воду, выпить яд или повеситься, чтобы иметь возможность

«ступить на райскую землю». И хотя в корейском слове «преданная» также заключен смысл «горячая отчаянность», разве все это не чрезмерно?

* * *

Как-то в старину братья – известные сановники – противились тому, чтобы некто получил хорошую должность, и, в конце концов, решили посоветоваться со своей матерью, на что мать им сказала:

– Чем плох этот человек, раз вы хотите закрыть ему путь в чиновники?

– Среди его предков была рано овдовевшая женщина, а о ней по миру ходят разные нехорошие слухи.

Мать очень удивилась услышанному и спросила еще раз:

– Как же вы можете знать о том, что происходит в женских покоях?

– Слухи.

– Ветер слышно, да не видно. И хочешь увидеть глазами, но никак; хочешь схватить руками, но не поймать. Не все ли это пустое носится по воздуху? Как можно всерьез рассуждать о том, что не имеет формы, и что лишь в пустых словах? К тому же и вы – дети вдовы. И как вам, детям вдовы, не стыдно обсуждать вдовьи дела? А ну-ка, подождите немножко. Есть у меня кое-что показать вам.

Мать достала откуда-то из складок одежды медную монету и спросила:

– Есть ли у этой монеты ребристые края?

– Нет.

– А видны ли на ней надписи?

– Нет, не видны.

И, заплакав, мать начала свой рассказ:

– Это – живое свидетельство того, как ваша мать преодолела смерть. Десять лет я держала эту монету в своих руках, трогала ее, да так, что на ней все надписи истерлись. Считается, что жизненная сила человека заключена в темном и светлом началах инь и ян. Телесное желание происходит из жизненной силы, а тоска зарождается в одиночестве. Чувства боли и грусти как бы настаиваются на тоске о ком-либо. Вдова одна в своем одиночестве, нет предела ее боли и тоске.

Но иногда в ней просыпается жизненная сила, и разве не может и у вдовы появиться желание любви? В мерцающем пламени масляной лампы нависают мрачные тени. И эта мука одиноких ночей. Звук капель воды, стекающей с крыши, или яркий свет ночной луны, проникающий в окно. Слетает ли лист павлонии во дворе, или прокричит в небе одинокий гусь. Все еще не слышно пения петуха. Молоденькая служанка сладко похрапывает за стеной, а ты одна не можешь уснуть, и некому высказать душевную боль! И всякий раз, когда мне было плохо, я доставала эту монету и начинала катать ее по полу. Потом принималась искать ее ощупью по всей комнате, в надежде наткнуться на препятствие, которое остановило ее качение. А, найдя монету, снова начинала катать ее, и так пять-шесть раз подряд, пока не приходил рассвет. На протяжении десяти лет число катаний монеты становилось все меньше, а после десяти лет я катала ее всего один раз в пять или даже десять дней. К тому времени пылкость моя охладела, больше уже не надо было катать монетку по ночам, но я аккуратно завернула ее, чтобы сохранить. Так незаметно прошло больше двадцати лет. Теперь я бережно храню ее, потому что не могу забыть чувства благодарности к этой монетке, а еще для того, чтобы иногда, достав ее, поразмышлять над жизнью.

Под конец рассказа мать и сыновья, обнявшись, долго не могли успокоиться от слез. Если бы услышал этот рассказ благородный муж, наверняка сказал бы: «Именно такую называют верной женой, и нечего больше добавить!»

Да! Воистину жаль! Несмотря на подобную непростую верность мужу и чистое поведение этой женщины, ее достоинства не были известны другим в ее время, а последующие поколения утратили ее имя, но по какой причине?! Скорее всего, потому, что верность вдов была для всей страны обычным делом, и если женщина не погибала из-за верности, то и жизнь ее оставалась никому не известной.

* * *

Случилось это в один из дней года быка^[39], на следующий год после того, как меня назначили на службу в селение Аный^[40]. Ночь приближалась к концу. Я лежал в полудреме, когда со стороны канцелярии местного начальника до меня донеслись голоса нескольких человек, шепотом обсуждавших что-то и с сожалением вздыхавших время от времени. Дело, наверное, было очень срочное, но они, очевидно, боясь меня разбудить, говорили вполголоса.

Я спросил громким голосом:

– Петух уже пропел?

– Уже три-четыре раза, как пропел.

– Что там снаружи происходит, случилось что?

– Да вот, племянницу мелкого канцеляриста Пак Санхе выдали замуж в Хамъян, но вскоре она овдовела. Племянница совершила трехлетний траур по покойному мужу, а после решила принять яд и сейчас при смерти. Пришло срочное известие с просьбой скорее навесить ее, но Санхе на дежурстве и не осмеливается поехать.

Тогда я приказал ему отправиться в путь. В тот же день вечером я спросил:

– Выжила вдова из Хамъяна?

– Говорят, уже умерла.

– Ах, – вздохнул я. – Верная жена, эта женщина!

Затем я созвал чиновников из селения и спросил:

– Говорят, в Хамъяне появилась преданная жена.

Ведь она родом из Аный. Сколько ей лет? За кого она вышла замуж в Хамъяне? Как вела себя в детстве? Кто-кто из вас знает ее?

Несколько чиновников отвечали с печалью:

– Она дочь Пака, потомственного чиновника нашего селения. Звали его Саниль. У него всего одна дочь, после рождения которой он через некоторое время умер. Мать умерла еще раньше. С детства ее воспитывали дед с бабкой, и росла она почтительной дочерью.

Была выдана замуж в девятнадцать лет и вошла в дом Лим Сульчжина из Хамъяна. Семья эта тоже из потомственных чиновников. Лим Сульчжин с детства был слаб здоровьем. Поэтому он покинул мир сей, не прожив и полгода после свадьбы. Жена его, совершая траур, по всей строгости исполняла нормы ритуала и в служении свекру и свекрови полностью исполняла предписания этикета. Родственники и соседи из селений Аный и Хамъян все не переставали восхвалять ее доброту и нравственность. И все это закончилось вот таким печальным результатом, – завершил рассказ один пожилой чиновник, лицо которого было полно грусти.

– А еще за несколько месяцев до свадьбы говорили так: «Болезнь поразила жениха до мозга костей, и нет надежды, что он долго проживет. Так почему не вернуть брачный контракт, заключенный во время помолвки?» И дед с бабкой потихонечку увещевали ее, но женщина ничего не отвечала, крепко закрыв рот.

Как только приблизился день свадьбы, решили послать гонца из дома Пак, чтобы узнать, как и что. Тот вернулся и рассказал, что жених красив, но очень болен, сильно кашляет, похож на гриб и ходит как тень. В доме Пак забеспокоились и позвали другую сваху, чтобы поискать более подходящего жениха. Тогда молодая женщина, изменившись в лице, сказала: «А по чьим меркам я шила эту одежду для жениха, для кого эта одежда?^[41] Я буду следовать до конца тому, что решила с самого начала». В ее доме знали об этом, поэтому согласились на жениха, о котором договорились прежде. И хотя совершили брачную церемонию, на самом деле одежда так и осталась без хозяина.

* * *

Через некоторое время после этого правителю уезда Хамъян Юн Гвансику приснился удивительный сон, под впечатлением которого он написал свою «Повесть о преданной жене», а еще начальник волости Санчхон Ли Мёнчже^[42] сочинил повесть об этой женщине. Известный искусством слова ученый Син Донхан из Кочхана во всех подробностях составил записи о верности и чести госпожи Пак.

Госпожа Пак решила в своем сердце: «Разве можно прожить одной, без мужа, в таком молодом возрасте?

Только и будешь помехой для родственников, которые станут постоянно жалеть, и будет невозможно избавиться от дурного соседства людей, что вокруг. Поэтому невозможно ничего другого, кроме как поскорее избавиться от моего бренного тела».

Грустно. Не покончила собой на четвертый день после смерти мужа, когда надевают траурную одежду, только потому, что предстояли его похороны. Не покончила собой после траурной церемонии первой годовщины смерти мужа только потому, что нужно совершить церемонию поминовения второй годовщины.

Исполнила церемонию второй годовщины и, по завершении времени трехлетнего траура, в тот же день и в тот же час ушла в мир иной вслед за мужем. Так ей удалось выполнить задуманное вначале. Разве это не преданная жена?!

Ким Бусик^[43]
Почтительная дочь Чиын

Чиын была дочерью простолюдина по имени Ёнгвон из провинции Ханги-бу, что в древнем государстве Силла^[44]. По характеру она была весьма почтительной к родителям. В раннем возрасте, потеряв отца, жила одна с матерью, заботясь о ней. К тридцати двум годам она так и не вышла замуж, с утра до вечера находилась рядом с матерью. Ей нечем было кормить мать, поэтому иногда она работала за деньги, а иногда собирала подаяние на еду и так прислуживала матери. Так продолжалось довольно долго, пока она, очень устав, и больше не в силах терпеть муки, решилась продать себя в услужение в дом богача, попросив взять ее крепостной служанкой, и получила за это десять мер риса^[45]. Так целыми днями она работала в этом доме, а как смеркалось, варила рисовую кашу, возвращалась домой и кормила мать. Но уже через три-четыре дня после этого мать сказала дочери:

– Прежде еде была грубой, но вкусной, а сейчас блюда хотя и хороши, но вкус не тот, что раньше, и даже кажется, будто еда разрезает все внутренности, как ножом. Но по какой причине?

Дочь рассказала все, как есть, и тогда мать произнесла:

– Раз ты стала крепостной служанкой из-за меня, лучше мне поскорее умереть! – и в голос разрыдалась.

Дочь тоже громко заплакала вслед за матерью. Прохожие, слышавшие эти причитания, глубоко сочувствовали им. В то время проходивший мимо хваран^[46] – юноша-воин из аристократов – по имени Хёчжон, что значит «сыновняя почтительность к предкам», увидел эту сцену, вернулся домой, спросил у родителей разрешения и нагрузил на повозку сто мер риса^[47], разные предметы одежды и еще выкупил у хозяина девушку из крепостной зависимости и вернул ей статус доброго люда. Прислуживавшие хварану Хёчжону несколько тысяч молодых воинов также внесли пожертвования по одной мере риса каждый. Государь, как только услышал эту историю, велел выдать пятьсот мер зерна^[48], предоставить дом и освободить семью от всех трудовых повинностей. Так как пожалованного зерна было очень много, беспокоясь, как бы все это не разграбили, государь велел надлежащему ведомству прислать охрану, чтобы солдаты дежурили, сменяя друг друга.

Селение то стало широко прославленным и получило имя Хёянбан, что значит «Место сыновней почтительности и заботы о родителях». Ко всему прочему составили письмо на высочайшее имя, и эта прекрасная история стала известна при дворе китайского императора династии Тан^[49].

Хёчжон был третьим сыном сановника первого ранга, премьер-министра Ингёна, и в детстве его звали Хвадаль. Государь же, несмотря на то, что Хёчжон был очень юн, посчитал, что тот показал себя мудрым человеком, и в награду отдал ему в жены дочь покойного короля Хонган-вана^[50], который приходился государю старшим братом.

Ким Бусик^[51]
История девушки из семьи Соль

Девушка по фамилии Соль была дочерью простолюдина из местности Юлли. Хотя она происходила из простой семьи с бедными и незнатными предками, у нее были правильные и приятные черты лица. Ее намерения и поступки были упорядочены и прямы. Каждый, кто видел эту девушку, восхищался ее красотой, но не осмеливался подступиться к ней. Во времена правления государя Чинпхён-вана^[52] настала очередь ее престарелого отца отправиться в земли Чонгок, чтобы защищать страну от северных варваров. Дочь не могла допустить, чтобы слабый и больной отец отправился в далекие края. Она чувствовала огромную досаду оттого, что не могла пойти вместо отца, потому что была девушкой и от бессилия глубоко переживала, страдала в одиночестве.

Молодой человек по имени Касиль из провинции Сарян-бу, хотя был очень беден и крайне нуждался, по характеру являлся таким человеком, который всегда прилагает усилия для достижения своих целей. Он с юных лет любил и уважал девушку Соль, но не осмеливался сказать ей об этом. Услышав, что Соль очень переживает из-за того, что ее престарелого отца призвали в армию, он, наконец решившись, пришел к ней и сказал:

– Хотя я лишь простой и не отличающийся физической силой мужчина, с ранних лет у меня твердые убеждения и волевой характер. Поэтому я хочу отдать свою не имеющую особой ценности жизнь, для того, чтобы нести воинскую службу вместо вашего отца.

Девушка Соль очень обрадовалась и рассказала обо всем отцу. Отец девушки позвал Касиля и сказал ему:

– Слышал я, что вы желаете отправиться в дорогу вместо меня, старика. Я очень рад этому, и меня переполняет чувство благодарности. Я подумал, как же воздать за вашу милость. Если вы не сочтете это безрассудством и чрезмерностью, я хотел бы отдать вам в жены мою молоденькую дочь.

Касиль дважды глубоко поклонился и сказал:

– Не осмелюсь и желать подобного, но это именно то, чего я очень хочу!

Сказав это, Касиль отошел назад и попросил назначить день свадьбы. В ответ девушка Соль сказала:

– Свадьба – очень важное событие в жизни человека, поэтому с ним нельзя торопиться. В душе я уже приняла положительное решение, поэтому не изменю его до самой смерти. Я хочу, чтобы сначала вы ушли служить в армию, а потом, когда придет время смениться на службе, вернулись. Думаю, что после не будет поздно выбрать счастливый день и совершить бракосочетание.

Затем она принесла бронзовое зеркало, разломила его на две половинки, чтобы каждый хранил у себя по одной, и сказала:

– Это будет знаком нашего уговора, а потом мы соединим две половинки вместе.

У Касиля была лошадь, которую он отдал для присмотра девушке Соль, говоря:

– Эта лошадь – одна из лучших в Поднебесной, и в будущем она обязательно пригодится. Нынче я отправляюсь в дорогу пешком, заботиться о лошади некому. Я хотел бы оставить ее здесь, так чтобы она была полезной.

В конце концов, молодой человек попрощался с девушкой и отправился в путь. Прошло время, и когда настал срок сменить воинов, страна оказалась в сложном положении, солдат не отпускали домой. Поэтому после положенных шести лет службы Касиль не смог вернуться в родные края.

Отец стал убеждать свою дочь, говоря:

– Поначалу срок военной службы был определен в три года, это время давно прошло, поэтому неплохо было бы выйти замуж за другого человека.

– Раньше у меня не было другого пути, кроме как пообещать выйти замуж за Касиля, чтобы вам, отец, было лучше. Касиль тоже несколько лет находится на военной службе, терпя голод и холод, потому что верит в обещание. К тому же, находясь поблизости от вражеской земли, он не выпускает из рук оружие, охраняя страну. Это то же самое, что стоять перед открытой пастью тигра. Поэтому я всегда переживаю, как бы он не был укушен. И если я пренебрегу его верой и нарушу обещание, разве это по-человечески? Как бы то ни было, я не осмелюсь последовать вашей воле, отец, и прошу больше никогда не говорить об этом.

Отец девушки, думая о том, что он стареет, а дочь повзрослела, и супруга у нее нет, решил силой выдать ее замуж и втайне договорился о свадьбе с человеком, жившим в том же селении. Вскоре был определен день свадьбы, и уже встретили жениха, но девушка Соль наотрез отказывалась и даже стала думать о том, как бы втайне убежать из дома, но не смогла уйти. Тогда она пошла в конюшню к лошади, которую оставил Касиль, увидела ее и, громко вздыхая, расплакалась. Как раз в это время вернулся Касиль, которого наконец заменили на службе. Он сильно исхудал, одежда его была изорвана в клочья, так что его не смогли признать даже родные, думая, что это другой человек. Касиль достал и бросил перед собой половинку разбитого зеркала.

Девушка Соль подобрала его и расплакалась навзрыд. Отец девушки и все родственники так обрадовались, что не знали, что делать. В конце концов, определили новый день свадьбы, после которой супруги жили в счастье до старости.

Часть 2
Конфуцианские ученые влюбляются
Старинные рассказы. Истории любви

Ким Сисып
Студент Ли подглядывает поверх изгороди

В эпоху Корё^[53], в столичном городе Сондо^[54], недалеко от моста Нактхагё, что значит «Верблюжий мост», жил молодой человек, которого звали студент Ли. Ему исполнилось восемнадцать лет. Он был приятной наружности – чист и аккуратен, очень талантлив от природы и ходил учиться в государственную Конфуцианскую академию Сонгюнгван. По дороге он часто читал нараспев стихи.

В то время в столичном районе Сончжун-ни, что значит «Селение доброго бамбука», жила девушка из знаменитой семьи по фамилии Чхве. Ей исполнилось лет пятнадцать – шестнадцать. Она была очаровательна внешне и хорошо вышивала. А, кроме того, прекрасно сочиняла стихи. Поэтому люди в миру придумали строки, восхваляющие этих двоих:

 
Талантлив, прекрасен наш юноша Ли.
И девушка Чхве – все изящество в ней.
Их ум, красота – лишь услышишь о них,
Уж голода нет, словно сытно поел.
 

Идя в Конфуцианскую академию с книгой под мышкой, студент Ли всегда проходил мимо дома семьи Чхве. У северной задней изгороди дома выстроились в ряд несколько десятков плакучих ив. Их ветви мягко покачивались. Студент Ли частенько останавливался здесь, чтобы передохнуть под сенью деревьев.

Однажды студент Ли решил подглядеть, что находится за изгородью. Там пышно цвели изысканные цветы, порхали птицы, кружились пчелы, будто споря о чем-то, негромко жужжа. Около изгороди, в цветочных зарослях, угадывались очертания небольшого павильона. В нем виднелась примерно наполовину опущенная штора из бусин, и низко свисал шелковый занавес. Внутри расположилась красавица. Похоже, девушка вышивала. Слегка подустав, она решила на время отложить иглу. Подперев подбородок, красавица читала нараспев стихи:

 
Одиноко у окна с шелковым навесом.
Вышивание мое выпало из рук.
Пенье иволги в цветах, что вокруг повсюду,
                                        так прекрасно и легко, что не передать.
Ах, весенний ветер я как же ненавижу!
И безмолвно, бросив шить,
                                                                           думаю о нем…
Там, идущий вдалеке,
                                                   тот студент откуда?
Между ив проходит он
                                                     в светло-голубом.
Как же сделать, чтобы я
                                                     ласточкой проворной
Изгородь перелетела,
                                                     миновав полог?
 

Студент Ли услышал эти стихи и не мог сдержаться от желания хотя бы раз продемонстрировать девушке свои способности к словесности. Но ворота этого дома были очень высоки, а сад и центральная часть усадьбы находились далеко за оградой. Поэтому он раздосадовался, но ему не оставалось ничего другого, кроме как с чувством глубокого отчаяния продолжить путь.

Когда студент Ли возвращался из академии и проходил мимо дома девушки, он сочинил трехстрофное стихотворение и записал его на полоске бумаги, которую привязал к черепице и перебросил через ограду.

Вот какие там были стихи:

 
Двенадцать вершин на священной горе Ушань
                                 Туманом окутаны в несколько белых слоев.
Их острые пики видны только лишь вполовину.
                                И свет фиолета с нефритом сияет на них.
И сны беспокойны правителя Чу^[55] – сны Ян-вана^[56].
                                          Один на подушке он грезит и долгие сны
Становятся вдруг облаками и дождиком мягким,
                        Спускаясь неспешно на светлую гору Янтай^[57].
Когда Сыма Сянжу^[58] великий
                                                       Заманивал вдовицу Чжо^[59],
В душе его уже полнилась
                                                       Огромных чувств вся глубина.
Цветок на изгороди яркой
                                                       Чарует красным с синевой.
От ветра, что пронесся мимо,
                                                       Куда упал он, закружась?
Какая бы судьба ни ждала —
                                                       Плоха она иль хороша.
Все бесполезной болью станет,
                                                       И день нам будет – словно год.
И двадцать восемь слов как сваха
                                                       Поднимутся в моих стихах.
Когда же встретится мне фея
                                                       Та, что взойдет на Синий мост?
 

Девушка Чхве приказала служанке по имени Хяна пойти и посмотреть, что там упало. Хана принесла предмет, и оказалось, что это стихи, написанные студентом Ли. Девица Чхве расправила полоску бумаги, несколько раз перечитала стихи и в душе обрадовалась.

Она написала несколько слов на этой же полоске бумаги и бросила ее за изгородь. Там было сказано: «Прошу вас, не сомневайтесь и обещайте прийти, как только наступят сумерки».

Студент Ли, как было условлено, дождался сумерек и направился к дому девицы Чхве. Ему бросилось в глаза, что ветка персикового дерева перегнулась через изгородь, и на ней что-то покачивается из стороны в сторону. Студент Ли подошел ближе и увидел: к ветке привязан канат от качелей с прикрепленным бамбуковым крестом.

Студент Ли схватился за канат и перебрался через стену. Как раз в это время над садом взошла луна, и земля покрылась тенями от цветов. Их чистый аромат был великолепен. Студент Ли подумал, что попал в мир небожителей, и почувствовал легкую радость в душе. С другой стороны, дело было очень секретным, и он так волновался, что, казалось, волосы на его голове встали дыбом.

Студент Ли начал огладываться по сторонам, внимательно смотря налево и направо. Девушка уже была среди цветущих кустов. Она, а точнее – сама девица Чхве и ее служанка Хяна, – заколов в волосы только что срезанные цветы, сидели на мягкой подстилке, разостланной в глухой части сада. Девушка увидела студента

Ли и тихо засмеялась. А затем, декламируя вполголоса, сочинила две строки стихотворения и первой запела:

 
На ветвях персика и сливы
                                                           бутоны полны красоты.
И на подушке у влюбленных
                                                           прекрасен свет ночной луны.
 

Студент Ли продолжил стихотворение:

 
Но если все узнают новость,
                                                         что здесь давно уже весна,
Не станет ли все то убогим,
                                                                     из-за бездушных бурь, ветров?
 

Девица Чхве изменилась в лице и произнесла:

– Я с самого начала хотела стать вашей женой, чтобы всю жизнь, занимаясь разными домашними делами, с веялкой и веником в руке, до самой смерти в радости прожить вместе. Отчего вы вдруг говорите такие странные слова? Хотя я лишь женщина, но спокойна в душе и ни о чем не беспокоюсь. Вы же, обладая смелым духом настоящего мужчины, произносите слабохарактерные речи! Если в будущем все, что происходит сейчас на женской половине дома, станет известно, и отец станет меня бранить, я возьму всю ответственность на себя. Хяна! Сходи в комнату, принеси вино и угощения!

Хяна ушла, чтобы исполнить указание. Вокруг было очень тихо и пустынно. Никаких признаков человеческой жизни. Студент Ли спросил:

– А что это за место?

Девушка Чхве ответила:

– Мы рядом с небольшим павильоном, который расположен в задней части усадьбы, у горного склона. Мои родители проявляют ко мне особую любовь, зная, что я – одинокая девушка, у которой нет возлюбленного. Поэтому специально для меня они построили этот павильон на берегу пруда с лотосами. Чтобы, когда приходит весна и начинают цвести прекрасные цветы, я могла бы вместе со служанкой приятно проводить время. Покои, где живут мои родители, очень далеко отсюда. Поэтому, если здесь громко смеяться и шуметь, они не смогут вот так, ни с того ни с сего, что-то услышать и узнать.

Девушка Чхве налила чарку изысканного вина и преподнесла студенту Ли. Затем, беззвучно шевеля губами, сочинила стихотворение в старинном стиле и прочла его:

 
У изогнувшейся ограды – у лотосового у пруда —
На берегу, в цветах прелестных, влюбленных
                                                                                                               шепот не слыхать.
В тумане мягком, ароматном,
                                                                               когда весенний дух как свет,
Так хочется, придумав строфы,
                                                             песнь Танца в белом^[60] мне пропеть!
Но вот луна уже склонилась. И тень цветов.
                                                                                               А мы вдвоем у изголовья
Потянем вместе ветвь куста —
                                                   и дождь цветочный нас накроет.
Проникнет аромат цветов в одежды наши —
                                                                                                                              из-за ветра.
И дочь Цзя Чуна^[61] танцевала, поддавшись
                                                                                                                чарам той весны.
Рубашкой шелковой случайно задела ветви диких роз,
И попугай, в цветах дремавший,
                                                                                   проснулся, громко зашумев.
 

Студент Ли тут же сочинил стихи в ответ:

 
В края небожителей верно ль пришел я?
                                   Здесь персиков садик весь в полном цвету.
И нет таких слов, чтобы мог описать я
                                           Все чувства и мысли, что полнят меня.
Красиво блестит золотая заколка,
                                                               В прическе нефритовой на голове.
И свежей весны дорогие одежды —
                                                                           Зеленым узором расшиты они.
И ветром восточным ко краю гонимый
                                               Цвет лотоса мягко прибился к груди.
О, ветер и дождь! Не качайте те ветви,
                                              Что полны цветами блаженной весны.
Одежд рукава, развеваясь по ветру,
                                   Закроют как тень светлый образ тех фей.
Под древом коричным танцует свой танец
                                                                                               Волшебная дева Хэн-э^[62].
И может ли следовать беспокойство
                                                               До тех пор, пока еще все хорошо?
Не нужно слова этой новенькой песни
                                                               Давать попугаю, чтоб выучил он.
 

Как только закончилось пиршество, девушка Чхве сказала, обращаясь к студенту Ли:

– То, что сегодня произошло, – не просто малозначащая связь. Вы, мой возлюбленный, непременно должны последовать за мной и до конца проявить свои глубокие чувства.

Закончив говорить, девушка Чхве вошла в павильон через северные двери. Студент Ли пошел за ней и увидел внутри приставную лестницу. Он поднялся по ней и обнаружил наверху комнату. Находившиеся там книжные шкафы и письменные принадлежности были аккуратно расставлены и разложены, содержались в чистоте. На одной из стен висели две картины: «Река в тумане и ярусы горных пиков»^[63] и «Бамбук и старое дерево»^[64]. Обе знамениты. Их верхние части украшали стихи, написанные каллиграфически. Однако их автор был неизвестен.

В стихах первой картины были записаны такие строки:

 
Неизвестною рукою мощными мазками кисти
Горы так изобразили, что среди реки они.
Фанкуньшань^[65] стоит громадой
                                                                                в тридцать тысяч саженей.
В дымке облаков она – вполовину лишь видна.
То, что дальше, – очень мелко и расплывчато видно.
То, что ближе на картине, – это пик.
                                                                   Тугим узлом зелено возвышен он.
И зеленою волною в бесконечности река.
Видится закат далекий… Мысли о родной земле.
Как смотрю картину эту —
                                                                       очень грустно, грустно мне.
Будто в дождь и в бурю лодка
                                                                         по реке Сянцзян^[66] плывет…
 

В стихах второй картины были такие строки:

 
В дремучем и глухом лесу как будто шорохи слышны.
Здесь древо старое стоит и полно тайных чувств.
А корни влажные его оделись буйно в мох.
Кривые ветви старика бьет ветер, бьет и гром.
А в самом сердце у ствола – огромное дупло.
Как может рассказать оно о странностях своих?
Как говорят, Вэй Янь^[67], Юйкэ^[68] —
                                                                                              по смерти духом стали.
Как много тех, кто может знать,
                                                                               где Тайна Неба есть?
И неподвижно у окна перед картиной этой
Смотрю, сколь много глубины на кончике кистей.
 

На другой стене висели четыре свитка, на которых были написаны стихи, воспевающие пейзажи четырех времен года. Кто сочинил эти стихи, тоже неизвестно. Но каллиграфический почерк был очень красивый и изящный. Он подражал квадратному стилю китайского каллиграфа Чжао Мэнфу^[69].

Стихи на первом свитке гласили:

 
За занавесью комнатной арома благовоний,
А за окном в саду цвет персика как дождь.
Вот колокол уже пробил. Звонит о пятой страже.
                                                                                                                                Проснулась я.
А у пруда, где лотосы цветут,
                                                                     кричит о чем-то цапля в белом.
Весной у ласточек птенцы день ото дня растут.
Закрою плотно я покоев женских двери.
Замру в усталости. Застынет движенье
                                                                                                            золотой иглы.
А бабочки к цветкам летят, у каждой – пара есть.
О чем-то спорят и летят по саду они в тень,
Туда, к цветам опавшим.
И с дрожью холод проберется в зелень юбки.
Весенний ветер без причин не дует вдруг.
И как же разобраться в этом странном чувстве?
В цветах везде танцуют мандаринки-утки.
Весенний свет у госпожи Хуансы,^[70]
То красный, то зеленый на окне.
Сад полон аромата от цветов,
                                                                         но дух весенний в тягость.
Тихонько приоткрою полог и смотрю: увядшие цветы.
 

На втором свитке были такие стихи: