Гражданская война глазами красных командиров

В то время как с весны 1919 г. Франция постепенно выходила из ряда активных интервентов, линия политики Англии в этом отношении оставалась неизменной в течение почти всего 1919 г. Английские войска продолжали занимать Беломорское побережье. Английский флот действовал в Финском заливе против Красного флота и наших прибрежных фортов. Англия помогала материально и инструкторами прибалтийским лимитрофам, Колчаку, Деникину и подняла на ноги в Прибалтике Северо-Западную армию Юденича.

Однако неудачный для внутренней контрреволюции ход интервенции и Гражданской войны заставил английскую политику в конце концов изменить свое отношение к нашей Гражданской войне.

В августе 1919 г. английская печать всех направлений начала бить тревогу о положении английских войск на Беломорском побережье, требуя их вывода оттуда. Правительство, очевидно, охотно пошло на эту кампанию прессы, так как эвакуация английских войск с Беломорского побережья началась уже в сентябре 1919 г. После осенних неудач белых армий в 1919 г. Ллойд Джордж уже открыто заявлял в парламенте, что большевизм не может быть поражен мечом и что необходимо искать путей для соглашения с РСФСР. 18 ноября 1919 г. он заявил там же о невозможности до бесконечности финансировать белые русские правительства и о необходимости созвать международную конференцию для решения русского вопроса.

Это новое направление английской политики нашло свое окончательное выражение во вступлении английского правительства в деловые переговоры с миссией т. Красина. В течение всего 1920 г. Англия выдерживала линию невмешательства в нашу Гражданскую войну, хотя она и дипломатическим, и финансовым путем поддерживала армию Врангеля и старалась также дипломатически облегчить положение Польши. Так, 9 апреля 1920 г. верховный комиссар Великобритании в Константинополе адмирал де Робек обращается с призывом к кубанским и донским казакам продолжать борьбу против советской власти. Английское правительство передало Врангелю кредит в 14 ½ млн фунтов стерлингов, не израсходованных Деникиным, и лишь в июне 1920 г. под влиянием переговоров о заключении торгового договора с Советской Россией и решительной борьбы английских рабочих масс с интервенцией Англия окончательно отозвала своих представителей из армии Врангеля. Заступничество Англии за Польшу, как мы уже упоминали, шло исключительно по линии дипломатической. Самым характерным актом в этом отношении являлась нота Керзона от 13 июля 1920 г., в которой он ультимативно требовал от Красной Армии прекращения дальнейшего наступления, угрожая в противном случае оставить за собой полную свободу действий.

Теперь надлежит нам обратиться к группе соседних с нами держав. О позиции Румынии и причинах ее враждебного в отношении Советской России нейтралитета мы уже говорили. Занятая закреплением за собой новых территорий, доставшихся ей по Версальскому миру, эта страна не обнаруживала особого стремления активно вмешиваться в нашу Гражданскую войну из боязни утерять то, что она успела уже захватить. Поэтому державы Антанты, главным образом Франция, все свои надежды возлагали на самый могущественный лимитроф – Польшу. Последняя в своей борьбе против Советской России кроме интересов Франции преследовала и собственные. Она стремилась восстановить свою восточную границу в пределах границ 1772 г., что должно было отдать в ее руки Литву, Белоруссию и Правобережную Украину с населением, чуждым Польше по национальности и тяготевшим к братской Советской республике. Лимитрофы Финляндия, Эстония и Латвия, являясь политическими врагами Советского государства, были слишком слабы сами по себе, чтобы самостоятельно вести в отношении его активную враждебную политику. Поэтому они не блокировались ни между собой, ни с Польшей, которая действовала в нашей Гражданской войне совершенно обособленно. Ни Польша, ни другие перечисленные выше лимитрофы не могли блокироваться и с внутренней русской контрреволюцией, поскольку одна сторона стремилась к полному национальному и государственному самоопределению, а другая ставила своей конечной целью восстановление «единой и неделимой России» в ее прежних пределах.

Таким образом, во внешнем политическом окружении Советской России не было достаточного единства и согласия.

Однако отсутствие достаточного единства и согласия в стане Антанты и зависимых от нее стран по отношению к РСФСР ни в какой мере не препятствовало, как мы видели, организации интервенции в Советскую республику, равно как и той поддержке, которая оказывалась ими контрреволюционным образованиям на территории бывшей царской России. Всех их объединяла бешеная классовая ненависть к пролетарскому государству, страх перед социалистической революцией, боязнь влияния Октябрьского переворота в России на пролетариат других стран. Они отлично поняли международное значение социалистического переворота. Вот почему, несмотря на противоречия, существовавшие в деталях политики империализма по отношению к рабоче-крестьянскому правительству, в основном все эти государства видели в его лице врага, организующего международный пролетариат для мировой социалистической революции, – врага, которого надо уничтожить. В этом стремлении разгромить организующее начало международной пролетарской революции империализм сомкнулся с теми классами внутри России, которые не могли примириться с победой пролетариата и которые поставили на карту решительно все, чтобы организовать Гражданскую войну с Советским государством. В свою очередь у внутренней контрреволюции была ориентировка не только на внутренние силы, которые можно было бы мобилизовать для борьбы с советской властью, но также и на международный империализм. Без помощи этого последнего отечественная контрреволюция не имела бы того размера и продолжительности, какие она имела в 1918, 1919 и 1920 гг.

На какие же силы опиралась контрреволюция внутри страны и какие классы были организаторами и руководителями борьбы с советской властью?

Ответ на этот вопрос будет более чем очевидным хотя бы из краткого рассмотрения движущих сил Октября и тех завоеваний, которые Октябрьская революция принесла трудящимся массам. Основной, главной движущей силой Октябрьской революции был рабочий класс.

Только пролетариат мог до конца разрушить помещичье землевладение и передать землю крестьянству. Буржуазия на это не была способна, так как она была тесно связана с помещичьим землевладением и многое теряла от его ликвидации. Мелкобуржуазная демократия, шедшая за эсерами и меньшевиками, также не была способна на решительную ликвидацию помещичьего землевладения, так как она своими классовыми корнями была связана с промышленным и аграрным капитализмом, была его подголоском и трепетала перед призраком пролетарской революции. Таким образом, рабочий класс был единственно революционным классом, способным разрушить помещичье землевладение и обеспечить переход земли в руки крестьянства. Лишь рабочий класс был в состоянии вывести крестьянские массы из войны через захват власти, организацию рабочего государства и заключение мира. Ни крупная, ни мелкая буржуазия по своему классовому положению не могли отказаться от аннексий и контрибуций, а, следовательно, и от продолжения империалистической бойни. Прокламирование эсеро-меньшевистским большинством тогдашних советов мира «без аннексий и контрибуций» совершалось лишь под напором масс, не желавших войны. Если бы буржуазия в состоянии была продолжать войну, если бы она в состоянии была продержаться у власти до окончания империалистической войны, – не подлежит ни малейшему сомнению, что эсеро-меньшевики деятельно помогли бы буржуазии в ее аннексионистских требованиях. Таким образом, рабочий класс был единственным революционным классом, который мог принести трудящимся избавление от войны.

Лишь пролетариат наконец мог до конца разрушить остатки феодализма в государственном и общественном, национальном и т. д. укладе российской жизни, как наиболее последовательно революционный класс. Таким образом, объективные предпосылки для пролетарской диктатуры были налицо. Эти объективные предпосылки умножались на высокую политическую активность русского пролетариата, получившего в предшествующих боях великолепную революционную закалку, его концентрированность в решающих центрах (Петроград, Москва, Урал, Донбасс, Баку, Ивано-Вознесенск и т. д.) и наличие возглавляющей пролетариат большевистской партии, связанной с рабочим классом теснейшими узами, обладающей всеми качествами пролетарской революционной партии – вождя своего класса. Усилению влияния большевиков на рабочие массы в немалой степени способствовала политика соглашательских партий, тянувшихся на поводу у буржуазии и быстрым темпом раскрывавших свое подлинное классовое лицо буржуазных подголосков. В период от Февраля к Октябрю, через апрельские (нота Милюкова), июльские и августовские (мятеж Корнилова) дни меньшевики и эсеры с катастрофической для них быстротой теряли свое влияние на массы. Симпатии последних непрерывно передвигались влево, к большевикам. Указанные субъективные предпосылки создали возможность такого использования объективных предпосылок непосредственно революционной ситуации в период перед Октябрем, при котором октябрьская победа была обеспечена почти наверняка.

Рабочий класс шел на захват власти в союзе с основными массами крестьянства. Крестьянству нужно было захватить помещичью землю, выйти из войны, обеспечить себя раз и навсегда от помещичье-феодальной и капиталистически-кулацкой эксплуатации. Но крестьянство вследствие своей распыленности и разбросанности, отсталости и промежуточного классового положения (одной стороной – собственник, другой – трудящийся, эксплуатируемый капиталом) не может играть самостоятельной революционной роли. Оно может решать революционные задачи лишь в союзе с рабочим классом и под его руководством. В противном случае крестьянство неизбежно попадает под классовое господство капитала и явится объектом его эксплуатации, выделяя из своей среды и за счет своего собственного разорения лишь единицы в группу деревенской буржуазии. С другой стороны, крестьянство в союзе с рабочим классом и под его руководством может играть революционную роль всемирно-исторического значения. Такую роль оно сыграло в октябре 1917 г., когда крестьянские массы пошли вместе с пролетариатом и под его руководством на штурм Временного правительства. Таким образом, бедняцко-середняцкие массы деревни были второй движущей силой Октябрьской революции.

Пролетариат, однако, не мог ставить перед собой ограниченных целей буржуазно-демократической революции, как то: захвата земли и ликвидации феодальных пережитков; он поставил перед собой задачу социалистического переворота, задачу построения нового социалистического общества, ликвидацию буржуазно-капиталистических отношений, так как лишь социалистическая революция полностью и целиком соответствовала классовым интересам рабочего класса. Ленин по вопросу об отношении буржуазно-демократической революции к социалистической писал следующее: «Чтобы закрепить за народами России завоевания буржуазно-демократической революции, мы должны были продвинуться дальше, и мы продвинулись дальше. Мы решили вопросы буржуазно-демократической революции походя, мимоходом, как побочный продукт нашей главной и настоящей пролетарски-революционной, социалистической работы… Первая перерастает во вторую. Вторая мимоходом решает вопросы первой. Вторая закрепляет дело первой».

Но социалистическая революция – это не только ликвидация феодальных остатков, но и ликвидация капиталистических отношений, и естественно поэтому, что против рабоче-крестьянского блока, явившегося опорой пролетарской диктатуры, еще до Октябрьской революции, в ее, так сказать, предчувствии, начал формироваться, а после Октября окончательно сформировался блок всех трех классов и групп, против которых совершался Октябрь. Крупные помещики-феодалы и капиталисты-аграрии, банкиры и владельцы торговых и промышленных предприятий, махровые черносотенцы и левые либералы выступили единым фронтом против пролетарской диктатуры. Вместе с ними против рабоче-крестьянского блока выступили все ставленники и представители бывших господствующих классов в армии и государственном аппарате: генералы и офицеры, чиновники и духовенство. Все эти группы были верхушкой контрреволюции, ее организаторами и вдохновителями. Офицеры и деревенская буржуазия создали первые кадры белых войск. Естественно, что контрреволюция прежде всего апеллировала к тем классовым группировкам в городе и деревне, интересы коих в большей или меньшей степени задевались Октябрем. Базой контрреволюции в деревне явилось кулачество, ярость которого против советской власти достигла особенного апогея после организации комбедов и решительной борьбы за хлеб: кулачество не могло, само собой разумеется, примириться с лозунгом социалистической революции. Оно было заинтересовано в ликвидации крупных помещичьих хозяйств лишь постольку, поскольку со сцены уходил опасный конкурент в деле эксплуатации бедняцко-середняцкого крестьянства и поскольку уход этого конкурента открывал для кулачества широкие перспективы. Но социалистическая революция в числе своих лозунгов имеет и лозунг решительной борьбы с кулаками, как носителями капиталистических тенденций в народно-хозяйственной жизни, причем эта борьба обострялась по мере того, как бедняцко-батрацкие массы деревни приступили к раскулачиванию кулацких хозяйств. Борьба кулаков с пролетарской революцией проходила в самых разнообразных формах: и в форме участия в белогвардейских армиях, и в форме организации своих собственных отрядов, и в форме широкого повстанческого движения в тылу революции под различными национальными, классовыми, религиозными, вплоть до анархических, лозунгами. Независимо от формы и лозунгов кулацких выступлений существо их заключалось в том, что кулаки были в едином фронте с крупным капиталом и помещиками против рабоче-крестьянского блока. Контрреволюционный блок был особенно силен в тех районах нашей страны, в которых резко выявились классовые и национальные противоречия. Так, на Дону, где, с одной стороны, был многочисленный пролетариат, иногороднее крестьянство, фактически бесправное, а с другой – крупные помещики (казацкие генералы и офицеры) и казаки-кулаки, пользовавшиеся вековыми привилегиями, Гражданская война отличалась острыми формами, размахом и продолжительностью, так как обе стороны имели достаточно крепкую классовую опору в деревне. С неменьшей остротой проходила Гражданская война на Украине, где достаточно много кулацких хозяйств. Здесь особенно поучительны те методы использования националистических настроений масс, с помощью которых буржуазно-кулацкая контрреволюция Петлюры и помещичье-буржуазная контрреволюция Скоропадского и немецкого империализма пытались бороться с пролетарской революцией на Украине. То обстоятельство, что контрреволюция начала формировать свои армии именно на окраинах, а контрреволюционеры еще до Октябрьской революции начали стекаться на Дон, Украину, Кубань и т. д., объясняется прежде всего классовыми и национальными особенностями этих окраин и частично также и тем, что здесь имелись налицо элементы твердой власти помещичье-капиталистической реставрации (например, Каледин на Дону). Буржуазия и помещики отлично понимали, что в центре, где кулак не силен, где пролетариат многочислен и организован, где массы не могут поддаться на удочку националистических лозунгов, им делать нечего. Вот почему контрреволюция в первую очередь подняла голову в Финляндии, на Украине, Дону, Кавказе и т. д. На концентрацию движущих сил контрреволюции именно на окраинах влияла до некоторой степени и наибольшая географическая близость окраин к странам империализма.

Таковы были расстановка сил и география этой расстановки. На одной стороне – рабоче-крестьянский блок под руководством пролетариата под лозунгами социалистической революции, на другой – буржуазно-помещичье-кулацкий блок под лозунгами буржуазно-капиталистической реставрации.

Оценка сил контрреволюции к моменту Октябрьского переворота будет неполна, если не сказать несколько слов о процессах расслоения, происходивших в рядах старой армии. Последняя в процессе своего развала выделяла кадры не только для будущей армии революции, но и для армии буржуазно-помещичьей контрреволюции. Ударные части, национальные формирования, часть казачьих войск, высшие штабы, офицерские общества, возникшие в дни Февральской революции, – все эти организации в большинстве своем представляли силу, враждебную Октябрьской революции.

Октябрьской революции, победившей в Петрограде, Москве и ряде решающих центров страны, предстояла еще трудная борьба для укрепления своей победы во всей стране.

Можно без преувеличения сказать, что под прикрытием социалистических фраз болтливого правительства Керенского созрели и к началу Октябрьской революции оказались налицо все элементы буржуазно-помещичьей контрреволюции. Этому помешала и могла помешать лишь пролетарская революция. Как мы уже говорили, контрреволюционный блок сомкнулся с интервенцией и образовал с ней единый фронт борьбы с пролетарской диктатурой.

Для полноты характеристики расстановки движущих сил необходимо еще вкратце остановиться на колебаниях середняцкого крестьянства, оказывавших влияние на ход Гражданской войны. Эти колебания в некоторых районах (Поволжье, Сибирь) поднимали к власти эсеров и меньшевиков, а иногда и способствовали продвижению белогвардейцев в глубь территории РСФСР. Однако в процессе Гражданской войны эти колебания неизбежно приводили к переводу середняцкого крестьянства на сторону советской власти. Середняки на опыте видели, что переход власти к соглашателям есть лишь кратковременный эпизод, сменяемый ничем не прикрытой генеральской диктатурой (от демократического Самарского комитета Учредительного собрания к диктатуре Колчака), есть ступенька, с которой к власти приходит старый помещик, капиталист и генерал, а приход белых войск неизбежно сопровождался приходом помещика и восстановлением дореволюционных отношений. Сила колебаний середняка в сторону советской власти особенно проявилась на боеспособности белой и Красной армий. Белые армии были, по сути, боеспособны лишь до тех пор, пока они в классовом отношении были более или менее однородны. Лишь только по мере расширения фронта и продвижения вперед, когда белогвардейцы прибегали к мобилизациям крестьянства и обрастали мобилизованными массами, они неизбежно теряли свою боеспособность и разваливались. И наоборот, Красная Армия с каждым месяцем крепла, и мобилизуемые середняцкие массы деревни стойко защищали советскую власть от контрреволюции.

Гражданская война, охватившая значительную часть пространства Советской республики и развертывавшаяся от центра к окраинам страны, естественно, должна была иметь несколько театров военных действий. Эти театры резко отличались друг от друга по экономическим, социальным и географическим условиям.

Не вдаваясь в подробности описания театров, приведем здесь краткие оперативные характеристики каждого из них.

Северный театр включал в себя огромное пространство севера России – от северных полярных морей до бассейнов Верхней Волги и Камы включительно. На востоке его границей являлся Уральский хребет, на западе – государственная граница с Финляндией. Оперативное значение театра заключалось в том, что через него вели пути от северных русских портов (Мурманск, Архангельск) в глубь страны к ее жизненным революционным центрам. По своим свойствам этот театр может быть отнесен к малокультурным театрам. Огромные площади болотистых лесов делали его доступным не сплошь, а по определенным направлениям (течение больших рек, немногочисленные железнодорожные линии). Население было очень редко и разбросано, сосредоточиваясь по долинам рек либо по морским побережьям, где оно занималось рыбными промыслами. В связи со слабым развитием фабрично-заводской промышленности промышленный пролетариат почти отсутствовал. Излишков местных средств не было. Климат был суров, особенно зимой. В военном отношении театр являлся типичным лесным малокультурным театром, пригодным для действий отдельных отрядов, преимущественно состоящих из пехоты, приспособленной к местным условиям. Удаленность театра от главнейших жизненных центров и районов страны в связи с его неблагоприятными физическими и климатическими свойствами сохранили за ним значение второстепенного театра в течение всей Гражданской войны.

Восточный театр в пространственном отношении явился величайшим театром не только нашей Гражданской войны, но и всех войн. В глубину он протянулся на много тысяч километров от Средней Волги до меридиана озера Байкала; на севере его границы совпадали с береговой линией европейского и азиатского материков; на юге граница шла вдоль берега Каспийского моря, а затем по сухопутной границе с Туркестаном, Монголией и Китаем. В таких обширных рамках театр не мог представлять ни географической, ни экономической тождественности. Поэтому естественно подразделить его на три частных театра: Приволжский, Уральский и Западносибирский. Экономическое значение Приволжского театра определялось наличием на нем мощного природного хлебно-товарного пути в виде Средней Волги, пролегающего по производящим районам. Военное значение этого частного театра определялось как наличием на нем этого наиболее мощного рубежа, являвшегося последней преградой на путях из Сибири в глубь наиболее важных в политическом и экономическом отношениях районов страны, так и наличием наиболее удобных и кратчайших путей, идущих от Уральского хребта к революционному центру – Москве. И по свойствам своего рельефа, мягкого и разнообразного, и по наличию местных средств, и по свойствам климата, а также по развитию сети грунтовых путей театр был вполне удобен для действий значительных войсковых масс. Население в преобладающем количестве являлось земледельческим.

Уральский театр являл резкие отличия от Приволжского театра как в географическом, так в экономическом и социальном отношениях. Экономически Уральский театр следует отнести к числу потребляющих районов, поскольку единственным видом его производительной промышленности являлось горное дело. Наличие крупных заводских центров и районов делало Урал одним из районов сосредоточения пролетариата. Характерной особенностью последнего было то, что он не терял связей с крестьянством, будучи в значительной своей части связан с землей. Поэтому уральский пролетариат в своих настроениях часто отражал колеблющиеся настроения крестьянской стихии (восстания в Невьянском, Ижевском и Воткинском заводах летом 1918 г.). Но в общем классовый состав населения Уральского театра следует признать также достаточно благоприятным для советской власти. В военном отношении Уральский театр являлся типичным горным театром, сильным своими естественными свойствами. Значительное его протяжение (свыше 1200 км) делало из него сильный естественный рубеж, разделявший европейскую и азиатскую части республики.

Западно-Сибирский театр и по характеру своего рельефа, и по составу и характеру занятий населения приближался скорее к Приволжскому, чем к Уральскому театру. Он отличался своеобразным расслоением крестьянства на коренное, крепкое зажиточное крестьянство, незнакомое с помещичьей властью, и пришлое переселенческое из России крестьянство, осевшее вдоль линии Сибирской магистрали и на практике знакомое и с помещиком, и с аграрной революцией 1905 г. Этот слой крестьянства в политическом отношении являлся надежным союзником советской власти. В военном отношении Западно-Сибирский театр, как и Приволжский, несмотря на несколько более суровый климат, был доступен в своей западной части для действий значительных масс войск, свобода маневрирования которых, однако, сковывалась слабым развитием путей сообщения и необходимостью базироваться на Сибирскую магистраль, как основной нерв страны. Уязвимость сообщений действующих здесь армий, пространственность театра, слабость путей сообщения – все эти условия определяли возможность широкого развития на этом театре партизанских действий, в частности на флангах и сообщениях действующих армий.

Южный театр, в состав которого временами входил и Украинский театр, обнимал собою богатые производящие районы юга России. В общем, он отличался своим равнинным, а местами степным характером, что делало его весьма благоприятным для действий крупных масс конницы, а также сравнительно мягким климатом. В классовом отношении население театра характеризовалось своей пестротой и сложностью взаимоотношений. Юго-восточная часть театра – казачьи районы – в социальном отношении представляла две категории населения, находившиеся во вражде между собой на почве неурегулированных земельных отношений: пришлое крестьянство – иногородние (около 50 % населения) и казаки. Среди казаков также наблюдалось обострение отношений между привилегированной верхушкой (офицерство) и зажиточными казаками и середняцким и бедняцким казачеством. В общую массу населения отдельными островами, иногда значительными (Донбасс), был вкраплен пролетариат – городской и заводских районов.

Население Украины в классовом отношении представляло ту особенность, что рабочий пролетариат, преимущественно не принадлежавший к коренному населению страны, сосредоточивался в крупных городских центрах, а также в районе рудников и шахт (Донбасс); коренное же население страны состояло из крестьянства весьма разнородного в экономическом отношении, причем кулацкие элементы, поддерживавшие национально-шовинистические стремления городской мелкой буржуазии и интеллигенции, местами значительно вкраплялись в общую массу крестьян-бедняков и середняков.

Западный театр Гражданской войны охватывал Западную и Северо-Западную области бывшей Российской империи. Его восточную границу можно грубо наметить по верховьям р. Зап. Березины и линии р. Днепр. Оперативное значение театра определялось тем, что через него шли кратчайшие и наиболее хорошо оборудованные пути от русских революционных центров в сторону лимитрофных государств. Являясь вполне доступным для действий значительных масс войск по своим физическим и климатическим свойствам, театр в отношении местных средств был гораздо беднее и Украинского, и Южного театров. Под классовым углом зрения театр являлся преимущественно зоной середняцкого и бедняцкого крестьянства с преобладанием господствующих классов чуждой национальности (немцы, поляки, русские). Пролетариат в восточной части театра был малочислен, группировался в городах и местечках и не принадлежал к коренным национальностям (евреи). Что касается пролетарских районов, создавшихся еще до мировой войны в западной части этого театра, то они были в значительной степени разрушены мировой войной (Рига, Варшава, Лодзь и т. д.).

Вышеперечисленные четыре театра являлись основными в течение всей Гражданской войны.

Эпизодически в качестве театров приобретали значение Северный Кавказ, по характеру своему приближающийся к восточной части Южного театра, и, наконец, Северо-Западный театр, включающий в себе подступы к Петрограду со стороны Финляндии, Эстонии, Латвии. Последний театр не представлял никаких заметных особенностей от Западного театра в климатическом и физическом отношениях. В классовом отношении этот театр являлся одним из наиболее благоприятных для советской стратегии, поскольку включал в себя Петроградский район с его мощным, классово сознательным и закаленным в революционной борьбе пролетариатом.

Общей особенностью всех театров являлось преобладание сельского населения над городским, что, по данным переписи 1897 г., выражалось в цифрах 86,5 % для сельского населения и 13,5 % – для городского. В среде городского населения по численности и организации преобладал рабочий класс, а в среде сельского населения преобладала многочисленная масса среднего крестьянства.

Таким образом, под классовым углом зрения состав населения в общем был благоприятен для советской стратегии; даже в наиболее жизненных для контрреволюции районах, т. е. в казачьих областях, советская власть могла рассчитывать на сочувствие и поддержку по крайней мере половины населения.

В отношении местных средств все выгоды были первоначально на стороне противника, располагавшего в 1918–1919 гг. источниками добывающей промышленности и земледельческими районами, тогда как советские войска группировались в районах обрабатывающих и потребляющих.

Общей особенностью всех театров в дорожном отношении являлась их сравнительная бедность искусственными путями сообщения. В более благоприятных условиях в этом отношении находилась центральная часть страны. Вслед за нею шел Западный театр и затем Южный. В наиболее благоприятных условиях находились Восточный и Северный театры.

Исходя из политических целей своей стратегии, а именно «борьбы с большевизмом до его окончательного уничтожения», операционные направления белых шли из районов первоначального образования контрреволюционных армий (Поволжье, Дон, Украина, лимитрофы) к жизненным центрам революции – революционным столицам – Петрограду и Москве.

Операционные направления контрреволюционных армий не всегда отвечали признаку краткости и выгодности, так как в выборе их отдельным группировкам Белого движения часто приходилось руководствоваться пожеланиями тех стран, которые их поддерживали. Выше мы уже отметили те противоречия, которые разделяли единый фронт империалистов в «русском вопросе». Этими же противоречиями следует объяснить и то на первый взгляд малопонятное обстоятельство, что даже шедшие под общими лозунгами «единой неделимой России» белые группировки в процессе Гражданской войны не сумели выработать единого стратегического плана. Стратегия сторонников «единой неделимой» отражала в себе противоречивые интересы иностранных хозяев. С другой стороны, лозунг «единой неделимой» вызвал недоверчивое отношение к его защитникам со стороны возникших в процессе Гражданской войны буржуазных и мелкобуржуазных правительств в прошлом угнетенных национальностей.

Операционные направления советской стратегии шли от центрального района к жизненным районам южной, сибирской и украинской контрреволюций, во многих случаях совпадая с операционными направлениями противника.

В пользу советской стратегии в начальный период войны пошла пространственность театров, дав ее силам, формировавшимся внутри страны, необходимый выигрыш времени для организации в непосредственной близости от линии фронтов.