Алтарь Отечества. Альманах. Том II
TekstР. Лунева, член Объединённого Совета ветеранов Союза журналистов РФ, зам. председателя РОО «Дети Великой Отечественной войны» города Москвы
Евгения Викторовна Стеблина (Третьякова)
Женя Третьякова, 1945 г.
Детство в сполохах войны
Размышляя о Первой и Второй Отечественных войнах, понимаешь, что победить в них мог только народ, нравственные ценности которого вырабатывались и отшлифовывались веками: любовь к своему народу и Отечеству и милость к «падшим», что отличает именно наш российский менталитет.
В понимание духа и смысла истории своего народа я хочу мозаично внести маленькую лепту из истории своей семьи, выжившей, не теряя моральных ориентиров, во время войны и внесшей вклад в развитие общества в мирное время.
Мои первые воспоминания в жизни связаны с началом войны через 2 дня после моего двухлетия. Я ощущала себя скованной по рукам и ногам в неудобном положении, потому что лежала брошенной на сундуке в корыте в прихожей, а дома никого не было. Это произошло потому, что в связи с началом войны власти г. Новочеркасска, Ростовской области, где я родилась и жила, дали распоряжение развести всех детей из детских садов и яслей по домам, запеленав их и перевязав руки и ноги, чтобы не убежали, пока родители смогут добраться с работы. Кстати, в этом корыте я так и ехала в «теплушке» для перевозки скота, под бомбами самолётов, через всю страну в эвакуацию на Урал, в город Магнитогорск, в котором мы прожили до 1953 года.
В городе Новочеркасске при немецких «ковровых» бомбардировках, по рассказам мамы, я кричала: «Мама, омы (бомбы)!» и валила её на землю, закрывая её голову своими руками. Затем эти «Омы» сопровождали меня всю мою сознательную жизнь в физике как единица измерения электрического сопротивления.
Я помню и последний день войны, день Победы, когда мама подвела меня к репродуктору и сказала: «Запомни, это день Победы, говорит Сталин, войны больше нет, мы победили!».
Я помню, с каким удивлением и страхом в городе Магнитогорске в 1947 году впервые увидела немцев: они стояли худые и жалкие, с потухшими взорами, за колючей проволокой – колонии для военнопленных с протянутыми для милостыни руками к тем, кого они уничтожали, и просили есть. Сначала я подумала: «Вот они какие, ничем не отличаются по виду от других людей, но из-за них я потеряла дядю Диму (маминого младшего брата Дмитрия Борисовича ВЕЛИЧКО, добровольцем ушедшего на войну после окончания института и пропавшего без вести), научилась слышать свист падающих бомб раньше, чем говорить, потеряла родной дом, мёрзла и голодала». Потом мелькнула мысль о наших солдатах в немецком плену, может, им там кто-нибудь сможет помочь. Моя ладошка разжалась и положила в протянутую руку обеденную пайку хлеба.
«И милость к падшим призывал» – великий Пушкин всё уже сказал за меня. Больше мимо этой колонии я уже никогда не ходила.
Видимо, как и все дети войны, в детстве я была достаточно самостоятельным «общественным» ребёнком, росла, «как трава в огороде», т. к. родители работали по 12 часов в день шесть дней в неделю и я их практически не видела. Родители доверяли мне отоваривать продовольственные карточки и покупать продукты ещё тогда, когда меня не было видно из-за прилавка и приходилось становиться «на цыпочки», чтобы кассирша заметила мою руку на стойке, когда подходила моя многочасовая очередь за хлебом или керосином. В одной из таких очередей, помню, мы не стояли, а, вконец обессилевшие, лежали на газоне. И никто никогда меня не обманул в магазине, хотя считать сдачу я ещё не могла.
От моего детства, в котором замерзали чернила на уроках, всегда хотелось есть, и самым вкусным лакомством был бутерброд с маргарином и сахаром, у меня остались светлые воспоминания о людях, которые заботились обо мне в детском саду, пионерских лагерях, в школе и подарили жизнь моей маме, когда она от голода и холода в 1942 году заболела туберкулезом лёгких, а никаких антибиотиков в аптеках не было и в помине. Тогда мой отец пошёл к директору Магнитогорского горно-металлургического Комбината Дымшицу и попросил дать ему для лечения моей мамы красный технический пенициллин, применявшийся при выплавке металла в качестве флюса.
Мой отец, Виктор Михайлович ТРЕТЬЯКОВ (1906–1984), выходец из духовного сословия, стал представителем советской интеллигенции.
Как инженер-строитель строил Новый город в Магнитогорске, потом 22 года посвятил воспитанию учащихся.
Космонавт-4 (космическая станция «Восток-4») Павел Романович ПОПОВИЧ четыре года (с 1947 г.) учился в Магнитогорском индустриальном техникуме в группе, где классным руководителем был мой отец.
Космонавты Леонов, Волков, Хрунов, Волынов, Береговой оставили свои автографы на обороте фотографии, подаренной Виктору Михайловичу.
Виктор Михайлович Третьяков имел две правительственные награды: медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.» и юбилейную медаль в честь 30-летия победы в Великой Отечественной войне.
Газеты городов Рубежного и Северодонецка Луганской области писали о В. М. Третьякове в разделе «Встречи с интересными людьми».
Фотография космонавта П. Р. Поповича с его дарственной надписью, подаренная В. М. Третьякову в Звёздном городке.
В. М. Третьяков с дочерью Евгенией, 1963 г.
Моя мама, Третьякова Антонина Борисовна (урожденная Величко) (1912–1986), работала в течение 28 лет инженером – механиком в крупных промышленных центрах России и Украины, имела множество поощрений за хорошую работу и отличные производственные показатели: благодарности, почетные грамоты, премии и ценные подарки; была занесена на заводскую доску почета. За долголетнюю безупречную работу ей было присвоено почётное звание «стахановки социалистического труда».
В производственной характеристике сказано, что «А. Б. Третьякова является ярким примером нашей трудовой интеллигенции».
Мамин брат Величко Дмитрий Борисович (1915–1941) закончил с отличием Новочеркасский Индустриальный институт, ушёл добровольцем на фронт и пропал без вести в начале войны.
После ухода на фронт у Дмитрия Величко осталась жена Лидия, которая всё время ждала его возвращения с войны и так и не вышла вторично замуж. Сохранилось её письмо от 10.VII.43 г. моим родителям в Магнитогорск из г. Ургента, Узбекской ССР Хорезмской области, куда она была эвакуирована из Новочеркасска:
«Здравствуйте, Тоня, Витя и Женечка!
Температура здесь ужасная, позавчера в тени было 45 градусов, а на солнце + 65. Правда, тепло? Я в этом году такое переношу нелегко. Сильно похудела и вообще с тем, что было в Новочеркасске, не сравнить…
Дмитрий Борисович Величко, 1941 г.
Митя – это же исключительно способный и умный человек. Эх, Тоня, Тоня, как обидно за всё. Иногда просто теряю всякие надежды на то, что он жив. Но это только иногда, а вообще мне всё кажется, что он далеко и всё же приедет домой.
Я всё храню все его безделушки, вещи, письма. Уже 2 года. Ну что ж, буду ждать лучшего.
Как Виктор, как Женечка? Пиши о ней все, все. Жду.
Целую крепко. Лида».
Я до сих пор благодарна тёте Лиде за её пожизненную память и верность Дмитрию Борисовичу Величко, судя по сохранившимся его письмам, – весёлому, неистощимому шутнику и заводиле. Его фотография, сколько себя помню, стояла у мамы на буфете, и я в детстве любила рассматривать на ней красивое породистое лицо и значок парашютиста на лацкане пиджака.
Во время Великой Отечественной войны дети войны – поколение людей 1928–1945 гг. рождения, которых война лишила детства, – мужественно и самоотверженно переносили все тяготы военного лихолетья наряду со своими родителями. Они трудились на заводах, фабриках, работали в колхозах и госпиталях, гасили фугаски, сражались в партизанских отрядах, а многие из них остались сиротами в это голодное и холодное время.
Жизнь поколения детей войны в тылу приравнивается в воспоминаниях заместителя начальника генштаба генерал-полковника С. М. Штеменко к фронтовой: «Любая война имеет фронт и тыл. И только Великая Отечественная война не имела тыла, потому что тыл тоже был фронтом».
В послевоенные годы на плечи детей войны легло восстановление разрушенного народного хозяйства, работа на колхозных полях и овощных базах в школьные и студенческие годы, освоение целинных и залежных земель. Именно они создавали промышленный и научный потенциал России как ведущей мировой державы в 1960–2000 годы, а многие трудятся и сейчас.
Надо помнить, что дети войны являются последними живыми свидетелями ужасов Великой Отечественной войны.
В своих мемуарах, книгах, картинах дети войны, демонстрируя яркость и многогранность своих талантов, поддерживают неразрывную связь между поколениями, передавая своим творчеством «Детям и внукам Победы» патриотическое видение мира, оптимизм, любовь к своей Родине и соотечественникам.
Дети войны и Родина – понятия неразделимые. В этом и заключается истина о человеке и его призвании: быть полезным своему народу в любую, самую трудную его годину.
Мы в своей жизни постарались этот долг исполнить.
Стеблина Евгения Викторовна
1939 г. р., окончила школу с золотой медалью, выпускница Физического факультета МГУ им. М. В. Ломоносова;
кандидат физико-математических наук, доцент кафедры физики, автор свыше 50 публикаций и двух авторских свидетельств, член общества «Знание» РФ;
член Историко-Патриотического Объединения «Багратион», член Историко-Родословного Общества г. Москвы;
автор монографии по генеалогии, участник международных Савёловских и Рождественских чтений и Форума «Патриотизм – безопасность Отечества», ветеран труда, академик Международной Общественной Академии Экологической Безопасности и Природопользования (МОАЭБП);
председатель РОО «Дети Великой Отечественной войны» г. Москвы. Имеет дочь и двух внуков.
Владимир Александрович Трибунский
Саша Тибунский справа.
Воспоминания из военного детства
До трёх лет я себя не помню. Как мне потом рассказывали, родился я за год до начала Великой Отечественной войны в городе Баку – станция Насосная, где располагалась дивизия военных бомбардировщиков, в которой служил мой отец, ТРИБУНСКИЙ Александр Николаевич, военный лётчик в звании капитана ВВС.
А вот помню уже себя в 1943 году в таёжном сибирском местечке Мингоне на Дальнем востоке, где стояла воинская авиачасть, в которой отец мой был командиром эскадрильи бомбардировщиков. Как потом я узнал, с самого начала войны советское командование держало на Дальнем востоке крупные силы, так как ожидалось нападение миллионной квантунской армии Японии на Советский Союз со стороны дальневосточных границ.
Таким образом, мои детские гуляния на улице проходили среди землянок, среди проходящих строем солдат и гула военных самолетов.
Позже дивизию, в которой служил отец, перебросили на западный фронт биться с фашистскими захватчиками. Отец после войны мало рассказывал о сражениях, в которых участвовал, но у него было шесть боевых орденов и несколько медалей. Я в основном запомнил две: «За взятие Кенигсберга» (ныне Калининград) и «За взятие Берлина».
А между тем, мы с мамой и старшим братом Витей переехали поближе к фронту – во Владимирскую область, в город Ковров. Городок жил, как и все советские города, не оккупированные фашистами, одним общим укладом, который можно выразить короткой фразой «Всё для фронта, всё для победы».
Проживали мы в доме, который предназначался для семей фронтовиков. Мужчин там я не видел до самого конца войны, были только женщины и дети. Бытовую сторону описывать не буду, она исчерпывающе охарактеризована в известной песне гениального Владимира Высоцкого: «… все жили мирно, дружно так – система коридорная, на тридцать восемь комнаток всего одна уборная…». И ещё: «… не боялась тревоги соседка, и привыкла к ней мать понемногу, и плевал я, здоровый трёхлетка, на воздушную эту тревогу…». Прекрасно помню, как мама с другими женщинами соскребала ножом бумажные полоски с окон, наклеенные крест-накрест на стёкла для маскировки, чтобы не привлекать вражеские самолёты-разведчики – в 1944 в этом уже не было необходимости, Владимирская область была уже надёжным тылом. Голода, как такового, не помню, но по утрам всегда почему-то просил дать погрызть сухую хлебную корочку…
С 1944 года и далее весь 1945 год на улицах стало появляться всё больше и больше калек в военных шинелях: кто на костылях, кто без руки, а кто вообще безногий, передвигался на самодельной дощечке с колесиками. К некоторым женщинам нашего дома-общежития стали возвращаться израненные мужья. Мать ждала, как манну небесную, письма отца с фронта.
Между тем, наша детская жизнь шла своим чередом: старший брат ходил в школу. Вблизи нашего дома работал кинотеатр, и мы ходили смотреть фильмы, главным образом, о войне. Неизгладимую память оставил фильм «Иван Никулин, русский матрос» – про то, как воюет морская пехота. После этих фильмов мы, мальчишки, устраивали во дворе игры «в войну» и ожесточенно изображали, как кидаемся с гранатами под вражеские танки. Были и вполне мирные картины на темы русских сказок.
Вечерами в длиннющем коридоре нашего дома дети устраивали свои игры, тут заводилами были чаще девочки. Помню, как однажды стали изображать царский двор (кажется, после фильма «Принц и нищий», или «Золушка») и меня, как самого младшего из компании, посадили на трон изображать принца. Девочки манерно и вполне похоже изображали придворных дам, вели светские разговоры, подавали мне изысканные яства (понарошку), а я важно восседал на троне (то бишь, на табуретке) и выслушивал их манерные речи с большим удивлением.
Я это к тому привожу, что, несмотря на суровые военные будни, у детей была огромная тяга к чему-то светлому, интеллектуальному, духовному. Приходили и уходили праздники. Помню, как на Новый 1945 год старший брат повёл меня в свою школу на детский новогодний утренник, где был настоящий, как мне тогда казалось, Дед Мороз и другие сказочные герои.
И вот, наконец, в мае 1945 года по радио объявили о взятии Берлина и о победе Красной армии в Великой Отечественной войне. Через какое-то время, помню, ночью, сквозь сон слышу вдруг стук в дверь и мамин крик, лопотанье брата «папа, папа!», и я, ещё сонный, ощущаю, как кто-то целует меня, прижавшись ко мне колючей небритой щекой. Папа вернулся с фронта живой!!!
Но для нашей семьи война на этом ещё не закончилась. Отец заехал к нам только повидаться – их часть срочно перебрасывали на Дальний восток для проведения боевой операции по освобождению острова Сахалин и Курильских островов от японских захватчиков. Для нас жизнь в тылу продолжалась.
Как мы все знаем из истории, Сахалин и Курильские острова довольно быстро и энергично были освобождены от «самураев» войсками Красной Армии, и мама получила, наконец, письмо от отца с вызовом приехать к нему всей семьей на Сахалин, где он командовал уже авиаполком бомбардировочной авиации в звании подполковника. Мама тут же начала собираться.
Предстоял долгий-долгий путь расстоянием почти 10 тысяч километров из центральной России на самый край света – остров Сахалин. Добирались мы сначала по железной дороге поездом до Хабаровска и ехали в вагоне целых две недели. Железная дорога тогда ещё не была электрифицирована, и наш состав тащили по очереди паровозы, которые часто останавливались на станциях и разъездах, ожидая встречного поезда, так как не везде была проложена двойная колея.
Мы ехали в плацкартном вагоне, который был набит битком пассажирами. Помню, на верхней полке ехал мужчина с добродушным лицом в гимнастерке – инвалид с фронта, у него не было правой руки. Несмотря на это, он был всё время в хорошем настроении: ещё бы – ехал домой с войны живой! Он, несмотря на отсутствие руки, легко спрыгивал со своей верхней полки на пол и также легко забирался обратно.
На станциях частенько в вагон проникали нищие, которые просили милостыню. Строгая рыжеволосая кондукторша в фуражке одергивала их и пыталась выпроводить, но ничего не помогало. Иногда в вагон забирались мальчики и начинали громко петь военные песни. Особенно мне запомнился один малец, почти такого же возраста, как я, весь оборванный, он пел песню «Прощайте скалистые горы» и пел так одухотворенно, так выразительно, что на меня это произвело огромное впечатление, и я побежал к маме в купе просить, чтобы она дала что-нибудь мальчишке. Денег у нас, конечно, не было, но краюху хлеба этому пацану мне удалось выпросить. А вот «злую» кондукторшу, которая его выгоняла, я в душе невзлюбил.
Наконец, мы приехали в Хабаровск, где должны были сесть в самолёт и лететь на Сахалин к папе! В то время не было рейсов гражданской авиации, соединяющих Хабаровск с аэродромами Сахалина, совсем недавно освобожденными от японцев. Помню, мы долго и послушно ждали посадки на самолёт. Потом, наконец, нам объявили: приготовиться к посадке. Самолёт оказался не гражданским самолётом Аэрофлота, а военным транспортным самолётом «Дуглас» американского производства. Такие самолёты появились у наших ВВС в 1945 году по «лендлизу» – американской союзнической помощи. В военное время он использовался только для перевозки грузов и выброски парашютистов. Для меня это был первый в жизни полёт на воздушном судне, и я с большим любопытством оглядывал обстановку внутри салона (если это можно назвать салоном). В самолёте не было пассажирских кресел, как принято в гражданских судах, а были две длинные скамьи вдоль обоих бортов самолёта во всю длину фюзеляжа, на которые и уселись пассажиры, летевшие с нами.
Я смотрел в иллюминатор, разглядывал уходящий вдаль берег «большой земли», как все называли материковую часть нашей страны, разглядывал Татарский пролив, видел крошечные кораблики. Потом началась «болтанка» – воздушные ямы, и я на время отключился, меня укачало.
Летели мы четыре часа, и вот, наконец, приземлились. Помню, открыли двери самолёта, пассажиры стали выходить. Вокруг светило яркое солнце, зелёная трава под самолётом приятно и гостеприимно расстилалась вокруг. Я вступил на трап и тут увидел смеющееся счастливое лицо отца, ждавшего нас внизу.
Начиналась новая послевоенная жизнь, вроде бы мирная, но отголоски войны ещё долго сопровождали нас и больно ранили…
Февраль 2012 г.