Третье место. Кафе, кофейни, книжные магазины, бары, салоны красоты и другие места «тусовок» как фундамент сообщества

В поисках решения: третье место

Хотя никто не может дать надежный рецепт решения проблемы места в Америке, можно описать несколько важных элементов, которые будет включать в себя любое решение. Некоторые базовые требования для существования неформальной публичной жизни не меняются, а здоровому обществу большего и не надо. Времена расцвета неформальной публичной жизни общества, совпадавшие с его золотой эпохой, остались в прошлом, а перспективы на будущее должны вызывать серьезные опасения.

Большие и маленькие города, позволяющие своим жителям активно участвовать в публичной жизни, легко узнаваемы. То, что социологи города называют «промежуточными пространствами» – улицы и тротуары, парки и скверы, аллеи и бульвары – полны сидящих, стоящих и прогуливающихся людей. Бросающиеся в глаза публичные пространства не принадлежат хорошо одетым представителям среднего класса, которых жаждут видеть в сегодняшних торговых центрах. Пожилые и бедные, оборванные и немощные – все смешиваются в толпе с теми, у кого дела идут хорошо. Представлен весь спектр местной человеческой породы. Большинство улиц одинаково принадлежат автомобилистам и пешеходам. Типичная улица все еще может вместить большую коляску и быть достаточно привлекательной для прогулки молодой матери с ребенком. Много мест для сидения. Дети играют на улицах. Общая картина напоминает сцену, которую бы выстроил режиссер-постановщик фильма, чтобы показать жизнь в интегрированном и процветающем городском районе.

Помимо впечатления, что в архитектуре сохранилась человекоразмерность, или что машины не победили пешеходов в битве за улицы, или что такая скорость жизни говорит о менее суровых и сложных временах, эта картинка не раскрывает динамики, необходимой, чтобы создать увлекательную неформальную публичную жизнь. Секрет общества, находящегося в мире с собой, раскрывается не в панорамной картине, а в анализе положения среднего гражданина.

Примеры, представленные обществами, где решена проблема места, как и примеры небольших городков и процветающих кварталов нашего прошлого, показывают, что повседневная жизнь, чтобы она была приятной и полноценной, должна сбалансированно сочетать три сферы опыта. Одна – это дом, вторая – получение прибыли или производство, а третья – сфера открытого для всех общения, которое является одновременно основой создания сообщества и его лучшим результатом. Все эти сферы человеческого опыта построены на соответствующих связях и отношениях; каждой соответствуют физически разделенные места; у каждой должна быть своя степень автономии от других.

Панорамная картина процветающего города не может показать, что третья область опыта так же обособлена, как дом и работа. Неформальная публичная жизнь только кажется аморфной и разрозненной; на самом деле, она четко сфокусирована. Она возникает и поддерживается в ключевых точках. Там, где проблема места решена, ключевые точки неформальной публичной жизни быстро образуются в количестве, достаточном для удовлетворения человеческих потребностей.

У Пьера Сэлинджера как-то спросили, нравится ли ему жизнь во Франции и как бы он мог сравнить ее с жизнью в Соединенных Штатах. Он ответил, что Франция ему нравится, потому что там все более расслабленные. В Америке чувствуется постоянное напряжение. Конечно, французы уже решили проблему места. Повседневная жизнь француза прочно стоит на треноге из дома, места работы и еще какой-нибудь точки, где друзья собираются поболтать в полдень и в час вечернего аперитива, а иногда – и до, и после этого часа. В США же, в особенности средние классы, пытаются балансировать на двуноге из дома и работы. Неудивительно, что отчуждение, скука и стресс стали нашими эндемическими заболеваниями. У большинства из нас третья составляющая жизни ущербна или вообще отсутствует, а оставшиеся две трети не получается удачно свести в единое целое.

Прежде чем ключевые точки неформальной публичной жизни можно будет восстановить в городском ландшафте и в повседневности, необходимо описать их природу и преимущества. Недостаточно будет обрисовать их в мистическом или романтизированном свете, который согреет сердца только тех, кто и так придерживается подобной позиции. Ключевые точки неформальной публичной жизни необходимо анализировать и обсуждать в понятиях, доступных рациональному и индивидуалистическому мировосприятию, господствующему в американской мысли. Мы должны препарировать проблему, говорить в понятиях конкретных выгод и свести эксклюзивный опыт к общепринятым обозначениям. Нам нужно как можно скорее начать защищать эти места от скептиков и противников, и делать это нужно понятными им словами.

Предмет нашего рассмотрения – ключевые точки неформальной публичной жизни – требует более простого названия. В разговорном языке можно найти несколько вариантов, но ни один из них не отличается одновременно краткостью, объективностью и здравым смыслом. У нас есть понятие hangout^[35], но оно имеет негативные коннотации и рисует образы забегаловки или ночного клуба. Хотя мы называем непритязательные места встреч hangout, мы редко применяем то же понятие к яхт-клубам или барам с дубовой стойкой – тусовкам «лучших мира сего». У нас нет никакого достойного аналога французскому «рандеву» для обозначения публичного места встречи или точки, где друзья собираются вместе за пределами дома или офиса. Язык американцев отражает американскую реальность: ни в словаре, ни на практике ключевые точки неформальной публичной жизни не получили достаточного развития.

Не найдя подходящего существующего понятия, мы введем собственное: «третье место» здесь и далее будет обозначать то, что мы назвали «ключевыми точками неформальной публичной жизни». Третье место – это родовое понятие для большого разнообразия публичных мест, в которых происходят регулярные, неформальные, добровольные, радостно ожидаемые встречи индивидов вне рамок дома и работы. Я думаю, что это понятие подходит для обозначенной цели: оно нейтральное, короткое и легкое. Оно подчеркивает значимость «треноги» и относительную важность каждой из трех точек опоры. Таким образом, первым местом является дом. Это самое важное место: первая регулярная и предсказуемая среда для подрастающего ребенка, которая окажет большое влияние на его развитие. Дом дает приют индивидам задолго до того, как они становятся интересными с точки зрения работы, и долгое время после того, как мир занятости извергнет их обратно. Второе место – это рабочее окружение, редуцирующее индивида до единственной, производительной роли. Оно поощряет соревновательность и мотивирует людей возвыситься над себе подобными. Также оно обеспечивает их средствами к существованию, улучшает материальное качество жизни и структурирует бесконечные часы для того большинства, которое не может их структурировать самостоятельно.

До индустриализации первое и второе места были единым целым. Индустриализация отделила место работы от места проживания, изъяла производительный труд из сферы дома и сделала его удаленным от семейной жизни физически, морально и духовно. То, что сегодня мы называем третьим местом, существовало задолго до этого разделения, и, таким образом, наше понятие – это признание масштабных изменений, принесенных промышленной революцией и разделением жизни на частную и публичную сферы.

Ранжирование «трех мест» соответствует зависимости от них индивида. Дом нам требуется, даже когда мы не работаем, и большинству из нас нужно работать в большей степени, чем собираться с друзьями и соседями. Этот порядок также сохраняется в отношении индивидуальных затрат времени. Обычно индивид проводит больше времени дома, чем на работе, и больше времени на работе, чем в третьем месте. По важности для индивида, по затратам времени и чувству преданности, по объему жизненного пространства и социального признания это ранжирование также сохраняется.

В некоторых странах третье место имеет сравнимое значение с двумя другими. В Ирландии, во Франции или в Греции ключевые точки неформальной публичной жизни составляют значимую треть в жизни людей. В США третьи места занимают слабую позицию, и, вероятно, большинству людей не хватает третьего места, но при этом они отрицают, что оно для них действительно важно.

Значимость третьих мест зависит от культурного окружения и исторической эпохи. В дописьменных обществах третье место было первоочередным: это была самая важная структура в деревне, управляющая центром поселения. Третьи места располагались в домах мужчин: это были древние предшественники великолепных, элегантных и претенциозных клубов, которые в итоге начали появляться вдоль улицы Pall Mall в Лондоне. И в древнегреческом, и в римском обществе господствующие ценности предписывали, что агора и форум должны быть величественными, центральными учреждениями, а дома – простыми и незамысловатыми; что архитектура городов должна утверждать преимущество общественного и гражданского в индивиде по отношению ко всему личному и домашнему. Какие только средства не использовались, чтобы завлечь граждан на публичные собрания! Форумы, колизеи, театры, амфитеатры представляли собой великолепные строения, и доступ к ним был бесплатным.

С тех пор третьи места никогда больше не приближались к былому величию. Попытки возвести нечто элегантное и величественное продолжались, но с гораздо меньшим успехом. Так, во многих культурах большое развитие получили общественные бани. Достаточно элегантными были викторианские пабы – «дворцы джина» (особенно в сравнении с нищетой, которая их окружала). Зимние и пальмовые сады, построенные в некоторых северных городах в XIX столетии, вмещали много больших и впечатляющих конструкций. Однако в наше время третьи места выживают и без особых архитектурных новшеств и элегантности.

Там, где третьи места остаются жизненно важными для людей, это в гораздо большей степени обусловлено их обилием, а не великолепием. Географическое расширение городов и растущее разнообразие городских кварталов и районов обусловили необходимость подобных изменений. Обилие небольших заведений позволяло сохранять их соразмерность человеку и всеобщую доступность заведений в эпоху увеличивающейся урбанизации.

Однако в новых американских сообществах третьи места и не величественны, и не многочисленны. В основном они вообще запрещены. В городском ландшафте, все чаще лишенном неформальных мест для встреч и враждебно настроенном против них, можно увидеть людей, которые предпринимают достаточно жалкие попытки найти хоть какое-то место для расслабления и общения. Иногда можно видеть три-четыре автомобиля, припаркованных в тени у продуктового магазина, и их владельцев, пьющих пиво, которое можно приобрести, но нельзя распивать внутри магазина. Если эта привычка когда-нибудь укоренится, то издадут закон, ее запрещающий. Молодежь иногда собирается вдоль дороги, сидя в машинах или стоя около них на стоянках кафе общепита. Это лучшее, на что они могут рассчитывать, поскольку внутри заведения им не позволяют сидеть без заказа. В автоматизированной прачечной можно встретить группу женщин, которые разговаривают, пока идет их стирка. Можно встретить родителей, которые взяли на себя дополнительные издержки по пристройке к дому еще одной комнаты или переоборудовали в комнату отдыха гараж, чтобы в районе, где для детей нет ничего, у их детей было достойное место, чтобы проводить время с друзьями. А иногда молодежь начинает собираться на небольших участках леса, которые еще не сровняли с землей в процессе неумолимого роста пригородов. В таком месте они наслаждаются отдыхом от стесняющей их и слишком знакомой линейной застройки и однообразных улиц.

Американские планировщики и девелоперы продемонстрировали полное пренебрежение к сформировавшимся ранее структурам, в которых текла жизнь между домом и работой. Они признали негодными бары по соседству и запретили их пригородные варианты. Они не смогли создать современную версию знакомых мест для встреч. Мельница, элеватор, кафе-мороженое, ларьки с пивом, сладостями, сигарами – исчезли все те места, где человек не сводился к простому клиенту. Тем временем планировщики и застройщики продолжают возводить один за другим ряды регламентированного одиночества в районах настолько стерильных, что они взывают хотя бы к скромному почтовому ящику или небольшому кафе, где местные жители могли бы обнаружить существование друг друга.

Сегодня американцы поставлены в положение, о котором старый, закостенелый архиконсерватор Эдмунд Бёрк предупреждал нас, когда говорил, что разрыв связей в сообществе несет огромную опасность, поскольку их не так легко чем-нибудь заменить. Действительно, сегодня перед нами стоит огромная задача – сделать «беспорядок, которым является городская Америка», достаточно дружелюбным местом для удовлетворения потребностей стадного, социального животного^[36]. Прежде чем решать вопросы мотивации или целесообразности задачи, мы должны понять, что именно неформальная публичная жизнь может привнести в жизнь индивида и нации. В этом и состоит цель данной книги.

Удачное изложение предполагает, что обсуждению решения проблемы предшествует какое-то ее описание. Поэтому начал я с горькой и неприятной ноты, которую по необходимости мне придется озвучивать снова. Мне бы хотелось, чтобы дела обстояли иначе. И именно решение проблемы вызывает волнение и удовлетворение. Я надеюсь, что обсуждение жизни в третьем месте настроит и читателя подобным образом и что читатель простит мне пристрастное отношение, которое нет-нет да заставляет меня иногда назвать третье место «Великим Хорошим Местом». Я уверен, что те читатели, у которых есть свое третье место, возражать не станут.

Глава 2
Характер третьих мест

Во всем мире для третьих мест характерны общие и только им присущие черты. Когда исследование выходит за рамки одной эпохи и культуры, проявляется родство арабской кофейни, немецкой пивной, итальянской таверны, старого сельского магазина в американской глубинке и бара в городском гетто. Когда исследователь присматривается к следующему объекту, намереваясь описать его во всей его уникальности, он быстро распознает уже знакомый образец. Извечные общие черты третьих мест проступают сквозь разнообразные внешние формы и, кажется, не зависят от различий в культурных установках относительно типичных мест встреч в неформальной обстановке. Пивная, которой представитель американского среднего класса не видит повода гордиться, может быть третьим местом в той же мере, что и прославленная венская кофейня. Достоинством третьего места является его способность служить человеческой потребности в общении почти независимо от того, признает ли нация его ценность.

Можно только удивляться, как мало внимания уделялось той пользе, которую приносит третье место. Любопытно, что черты и механизмы функционирования третьего места остаются малоизученными в наш век, когда именно в этом и есть острая нужда, а его жалкие заместители описываются старательно и подробно. Выходят тома о тренингах по коммуникации и групповых встречах, о медитации и экзотических ритуалах по достижению состояний расслабленности и трансценденции, о беге трусцой и массаже. Но третье место – исконно народное лекарство от стресса, одиночества и отчуждения, – кажется, просто не замечают.

В общем-то, так было всегда, за некоторыми исключениями. Редкий летописец отдавал должное тем местам собраний, где сообщество проявляет себя наиболее непосредственно, а люди в максимальной степени позволяют себе быть самими собой. В сформировавшейся традиции третьи места, наоборот, недооцениваются и не замечаются. Джозеф Аддисон, крупная фигура в эссеистике, отзывался без особой похвалы о третьих местах своего времени и, кажется, стал в этом образцом для других. А ведь кофейни Лондона XVIII в. стали местом презентации и обсуждения работ Аддисона и стояли у истоков величайшей литературной эпохи Англии. Они представляли собой институт более значимый, чем можно предположить из замечания Аддисона: «Когда люди вот так объединены Любовью к Обществу, а не Духом Фракции и встречаются не для того, чтобы злословить об отсутствующих и плести интриги, но чтобы наслаждаться обществом друг друга; когда они таким образом встречаются для собственного совершенствования, либо для Блага других, либо, по меньшей мере, чтобы отвлечься от Забот Дня невинным и веселым разговором, то можно найти нечто весьма полезное в этих маленьких Институциях и Учреждениях»^[37].

Единственное «нечто весьма полезное», о чем типичный наблюдатель, кажется, в состоянии сообщить, – побег или отдых от жизненных забот и обязательств, который третьи места должны предоставлять. Йозеф Вехсберг, например, полагает, что венские кофейни для обычного человека – это «его рай и остров спокойствия, его кабинет для чтения и игорный клуб, место, где он может найти собеседников и вдоволь поворчать. Там он, по крайней мере, может укрыться от попрекающей жены и непослушных детей, монотонного радио и лающих собак, злых начальников и нетерпеливых кредиторов»^[38]. Г.Л. Менкен выражал тот же ограниченный взгляд на третьи места по эту сторону Атлантики и описывал респектабельную балтиморскую таверну своего времени как «тихий приют» и «гостеприимное убежище от жизни и ее забот»^[39].

Однако регулярное посещение третьего места дает намного больше, чем просто убежище и снятие стресса. В компании третьего места можно рассчитывать на нечто большее, чем приют от дождя жизненной скуки или передышка на обочине во время забега за успехом. Настоящие блага третьего места не зависят от того, затравлен ли человек жизнью, страдает ли он от стресса или хочет отключиться на время от деятельности, приносящей ему доход. Тема побега ошибочна не по существу, а по сделанному акценту: она слишком сильно заостряет внимание на внешних по отношению к третьему месту условиях и слишком мало – на практиках и отношениях, которые можно позволить себе в третьем месте и нигде больше.

Хотя описания третьего места как пещеры, куда можно сбежать от дома и работы, являются неадекватными, в них есть смысл: они приглашают к сравнению. Тема побега заставляет сравнивать миры забегаловки на углу и семейной квартиры в соседнем доме, утренний кофе в своем бунгало и в компании завсегдатаев в местной кондитерской. Этот контраст разителен, и мы будем заострять на нем внимание. Смысл существования третьего места состоит в его отличии от других мест протекания повседневной жизни, и наилучшим образом он может быть понят в сравнении с ними. Цель исследования этих различий – не в том, чтобы представить дом, магазин или офис в невыгодном свете и таким образом превознести общественные места встреч. Но если временами я и изменяю объективности, то утешаю себя тем, что общественное мнение в Америке и груз наших мифов и предрассудков всегда мешали нам отдать должное третьим местам и тому виду общности, которая столь важна для нашей свободы и удовлетворения.

На нейтральной территории

У человека может быть много друзей самого разного толка, и он может общаться со многими из них каждый день только в том случае, если они не оказываются слишком сильно втянутыми в жизнь друг друга. Друзей может быть много, и с ними можно часто встречаться, только если они могут легко составлять компанию и потом разбегаться по своим делам. Этот в общем-то очевидный факт социальной жизни часто скрывается за кажущимся противоречием, которое с ним связано: нам необходима достаточная степень иммунитета от тех, чья компания нам больше всего нравится. Или, как выразился социолог Ричард Сеннет, «это модель поведения, которая защищает людей друг от друга и все же позволяет им получать удовольствие от общения»^[40].

В книге, показывающей, как вернуть жизнь в американские города, Джейн Джекобс подчеркивает противоречивость, свойственную многим дружеским отношениям, и вытекающую из этого потребность создать для них нейтральное место. По ее наблюдению, города полны людей, контакты с которыми значимы, полезны, приносят удовольствие, но «слишком тесного сближения с ними вы не хотите. И они не хотят слишком тесного сближения с вами»^[41]. Она продолжает рассуждение: если дружба и другие неформальные знакомства заводятся только с теми людьми, что подходят для личной жизни, город делается бесполезным. Можно добавить, что таким образом сводится на нет и социальная жизнь индивида.

Чтобы город и его окрестности могли предложить богатые и разнообразные возможности общения, что и является их главным соблазном и потенциалом, должна существовать нейтральная территория, на которой люди могут собираться. Должны быть места, куда индивиды могут приходить и откуда они могут уходить по своему желанию; где никто не обязан играть роль хозяина и где все чувствуют себя уютно и как дома. Если по соседству нет нейтральной территории, общение вне дома беднеет. Многие, а возможно, и большинство соседей никогда не встретятся, не говоря уже о том, чтобы завязать отношения, поскольку для этого нет места. Там, где нейтральная территория доступна, она позволяет развиваться намного более неформальным и близким отношениям, чем в чьем-либо частном доме.

Социальные реформаторы – как правило, а уж планировщики – почти всегда пренебрегают важностью нейтральной территории и теми видами отношений, взаимодействий и занятий, которые на ней происходят. Реформаторам никогда не нравилось видеть людей, тусующихся на углу улицы, у магазинных прилавков, на крылечке, у баров, магазинов со сладостями или в других публичных зонах. Они считают праздношатание досадным явлением и предполагают, что, если бы у людей были лучшие частные территории, они бы не тратили время зря в публичных местах. Это то же самое, отмечает Джекобс, что утверждать, будто мужчины не появлялись бы в ресторанах, будь у них жены, которые готовили бы дома^[42]. Ресторанный стол и кофейный прилавок сводят людей вместе в близкой и личной манере общения – людей, которые не могут так пообщаться в другой обстановке. Оба места (кофейня на углу и ресторан) публичны и нейтральны, и оба они важны для единства районов, городов, обществ.

Если бы мы ценили братство так же сильно, как независимость, а демократию – так же сильно, как свободу предпринимательства, то наши правила зонирования не насаждали бы социальной изоляции, которая преследует современные районы, а требовали бы устройства какого-то места для публичного общения через каждые один-два квартала. Когда-нибудь мы заново откроем для себя мудрость Джеймса Оглторпа, который спроектировал город Саванну таким образом, что горожане расселялись близко к местам общественных собраний. И результат такого планирования был настолько убедительным, что генерал Шерман, идя «маршем к морю» и разрушая все на своем пути, Саванну пощадил^[43].