«Жить в двух мирах»: переосмысляя транснационализм и транслокальность

Tekst
Autor:
Przeczytaj fragment
Oznacz jako przeczytane
Czcionka:Mniejsze АаWiększe Aa
ТРАНСНАЦИОНАЛИЗМ VS ТРАНСЛОКАЛЬНОСТЬ

Термин «транслокальность» принадлежит не только антропологии, но и географии, истории, культурологии и т. п. Транслокальность рассматривается некоторыми авторами как частный случай транснациональной миграции, когда речь не идет о пересечении национальных границ. Действительно, в мире нередки случаи, когда миграция внутри страны по масштабам, последствиям и сложности не уступает международной, что характерно, например, для Индии.

Другой взгляд на транслокальность – смещение интереса исследователей на другие вопросы, где транслокальность может восприниматься как зонтичный термин для определения мобильности и различных форм пространственных связанностей32. Транслокальность относится к появлению многонаправленных и перекрывающих друг друга сетей, которые способствуют циркуляции людей, ресурсов, практик и идей. Центральной идеей для определения транслокальности стала идея мобильности, движения и потоков: денежных переводов, товаров, стилей, идей и символов33.

Некоторые исследователи видят в транслокальности больше теоретического потенциала и воспринимают транснационализм лишь как частный случай транслокализма34. При этом авторы, пишущие о транслокальности, обычно используют основные идеи транснационализма как оппозицию методологическому национализму и фокусируются на понимании природы локальностей.

КРИТИКА ТРАНСНАЦИОНАЛИЗМА

Как было отмечено выше, развиваясь и набирая популярность, концепция транснационализма стала вбирать в себя все больше и больше исследовательских фокусов, связанных с миграционными и глобализационными исследованиями. Некоторые исследователи провозглашали, что современный мир входит в эру транснационализма35. При этом если в первый период развития концепции трансмиграция была провозглашена новым типом миграции, то в последующие годы исследователей стала интересовать не сама трансмиграция, а регулярность, длительность и значение в обществе транснациональной активности36. И сейчас среди тех, кто проводит исследования, используя эту концепцию, есть определенные разногласия в том, каково основное мерило транснациональности сообщества и каковы основные его характеристики.

С развитием популярности концепции транснационализм стал вбирать в себя слишком много объектов, фокусов, тем и масштабов и превращаться в чересчур генерализированную интерпретативную рамку. В итоге концепция вызвала волну критики, связанной с тем, что она зачастую игнорирует сложные социальные различия, не учитывает разнообразие биографических траекторий и перспектив мигрантов и прочее.

Критики концепции транснационализма подвергают сомнению прежде всего степень ее универсальности. Действительно, популярность транснациональной концепции в миграционных исследованиях рубежа XX–XXI веков привела к тому, что через обращение к идее транснациональности стали рассматривать все варианты международной миграции. Подобная экспансия зачастую выхолащивает эту категорию, делает ее «общим местом», так что концепция стала терять свой объяснительный смысл. Проблема связывается также и с тем, что транснационализм может рассматриваться и как процесс, и как результат разных форм этого процесса37.

Транснациональную парадигму обвиняли в том, что она принижает и недооценивает роль национальных государств. Помимо этого, критиковалась методологическая несостоятельность, которая игнорирует различия разных сообществ и социальных основ, влияющих на их взаимодействие, а также разницу в доступности технологий, облегчающих мобильность, и в самой возможности мобильности38. Однако более поздние работы идеологов транснационализма пытаются уйти от этого обвинения, Людгер Прис, к примеру, подчеркивает важность определения конкретной связи между транснациональными единицами анализа (местными, национальными, региональными или глобальными) и (микро-, мезо- или макро-) уровнем исследования39. Стоит отметить, что преодоление методологического национализма, под которым понимается тенденция воспринимать национальные государства и их границы как нечто заданное и само собой разумеющееся при анализе ситуации, может происходить и вне транснациональной парадигмы.

Другая крайность – попытка четко определить, какое общество транснационально, где миграция отвечает критериям транснационального, а где нет. В этом случае лишь относительно небольшой процент мигрантов могут называться трансмигрантами40. Такая позиция исключает идею вариативности миграционного процесса во времени и пространстве.

Несмотря на справедливую критику, авторам данного сборника кажется, что использование концепции транснационализма отнюдь не исчерпало себя, а вполне оправданно и полезно именно сейчас и именно для тех сюжетов, которым он посвящен. Обращение к ней вызвано целым рядом причин. Удивительно, но, несмотря на былую популярность концепции в западных дебатах, она фактически была проигнорирована в российских исследованиях. Мы пытаемся не только привлечь внимание к этой перспективе, но и отчасти реабилитировать ее, рассуждая о тех возможностях, которые она предлагает.

ПОСТСОВЕТСКАЯ ТРУДОВАЯ МИГРАЦИЯ ИЗ СТРАН СРЕДНЕЙ АЗИИ В РОССИЮ

Сергей Абашин


Процесс миграции из Средней Азии в Россию имеет длительную историю и сложную структуру. В данном разделе введения мы дадим основные макросведения об этом процессе, покажем его динамику и основные характеристики. Это позволит создать необходимый контекст для более детального этнографического изучения отдельных примеров и тем на микроуровне. В фокусе внимания будут три страны – Кыргызстан, Таджикистан и Узбекистан. Отдельные статистические данные, которые будут приведены далее, не всегда имеют полный и прозрачный с точки зрения методологии сбора характер, тем не менее они дают некоторое общее представление об истории и современных тенденциях миграции, достаточное для целей настоящего сборника.

 
МИГРАЦИЯ В СОВЕТСКОЕ ВРЕМЯ

С конца XIX века и примерно до начала 1970‐х годов Средняя Азия была принимающим мигрантов регионом. Группы и категории этой миграции были очень разнообразными: переселенцы, которые приезжали в поисках работы, депортированные народы (корейцы, немцы, крымские татары, разные кавказские народы), беженцы и военнопленные в Первую и Вторую мировые войны. Доля мигрантов и людей с мигрантскими корнями росла на протяжении целого столетия, и в некоторых республиках, особенно городах, эта доля даже превысила половину всех жителей. Однако уже к 1970‐м годам этот миграционный поток иссяк и выезд из Средней Азии стал превышать въезд. Это было связано с целым рядом причин, прежде всего демографической диспропорцией, когда в России прирост населения упал, в Средней Азии – вырос. Это было также связано с разницей в уровне жизни и начавшейся активной национализацией среднеазиатской политической и административной элиты.

В 1980‐е годы, еще в советское время, встал вопрос о том, что необходимо стимулировать переселение «избыточного», то есть не обеспеченного рабочими местами, населения в обратном направлении: из Средней Азии в Россию, где уже возникала проблема депопуляции и нехватки рабочих рук. Такое переселение имело организованный характер. К таким переселениям, например, можно отнести вахтовый наем работников, так называемые трудовые армейские войска, которые фактически занимались строительством гражданских объектов в России. Наконец, был спланирован и даже начат проект массового переселения целых семей из Средней Азии на постоянное проживание в сельскую местность Европейской России и Сибири41.

МИГРАЦИЯ В 1990‐Е ГОДЫ

Постсоветский процесс миграции населения между Россией и странами Средней Азии после 1991 года можно условно разделить на два типа, которые хронологически примерно соответствуют 1990‐м и 2000‐м годам.

Миграция из стран Средней Азии в Россию в 1990‐е годы носила ярко выраженный характер распада империи. Хотя вопрос о колониальной природе СССР является дискуссионным и неоднозначным, сам факт краха советского проекта и распада этой супердержавы на множество новых государств значительно усилил именно постколониальные особенности последних. Доктрина постсоветского раздела предполагала физическое или воображаемое соотнесение себя с той или иной нацией, в том числе в ее пространственной проекции в виде того или иного государства. Неизбежным следствием такого политического сдвига стало масштабное переселение людей в страны, которые они считали «своими»: русские, татары, представители народов Северного Кавказа и др. уезжали в Россию, украинцы и крымские татары – в Украину, немцы – в Германию, евреи – в Израиль и т. д. Дополнительными выталкивающими факторами были тяжелый экономический кризис, охвативший все постсоветские страны, и политическая нестабильность, особенно остро проявившаяся в Таджикистане, где в 1992–1997 годах происходила настоящая гражданская война.

Всплеск такого рода миграции из Средней Азии в Россию произошел в 1990 году, накануне распада СССР, а своего пика она достигла в 1994‐м, после чего масштабы выезда постепенно, с некоторыми колебаниями, снижались, но сама тенденция оставалась устойчивой на протяжении 1990‐х и продолжалась в 2000‐х42. По официальным данным, с 1992 по 2009 год гражданство России получили около 1,5 млн выходцев из Кыргызстана, Таджикистана и Узбекистана (см. табл. 1).

Этот тип миграции не является темой настоящего сборника. Тем не менее мы кратко опишем его основные черты. Во-первых, она носила, как уже было отмечено, этнически ориентированный и вынужденный характер, выезжали из региона главным образом представители «нетитульных» национальностей, причем в самом начале 1990‐х годов этот процесс имел панический характер. Соответственно, очень часто озвученным и осознанным мотивом выезда было либо присоединение к «своему» национальному государству, либо бегство от притеснения в «чужом» национальном государстве. Во-вторых, люди выезжали целыми семьями, включая детей, взрослых и пожилых. Им требовались не только работа на новом месте, но и постоянное семейное жилье, а также все сопутствующие социальные институты. В-третьих, мигрирующие были преимущественно городскими жителями с высокими квалификационными навыками. Это обстоятельство задавало высокие требования к условиям обустройства на новом месте и нередко вызывало глубокую травму от понижения социального уровня в провинциальных условиях, которые не соответствовали сложившимся стандартам жизни. В-четвертых, эта масштабная миграция была по своим целям невозвратной – люди уезжали в Россию на постоянное место проживания и получали российское гражданство. Правда, существовала некоторая возвратная миграция, когда часть уехавших, не сумев устроиться на новом месте, предпочитала вернуться обратно, даже имея на руках российское гражданство. Однако со временем многие из них повторно покидали регион.

Таблица 1. Число иммигрантов из Средней Азии в Россию в 1992–2009 гг., в том числе лица, получившие российское гражданство по линии ФМС, млн человек 43

ЧИСЛЕННОСТЬ И СТРУКТУРА МИГРАЦИИ В 2000‐Е ГОДЫ

На рубеже 1990–2000‐х годов доминирующие тенденции в миграции из стран Средней Азии в Россию стали меняться. Хотя отток населения, мотивированный «возвращением на историческую родину», продолжался, появилась и стала быстро нарастать миграция, основной декларируемой целью которой стал заработок. Она тоже была продолжением демографического миграционного поворота, начавшегося в 1970‐х годах, который можно назвать и постколониальным поворотом, когда колонии/окраины начинают поставлять рабочую силу в бывшую метрополию/центр. Первые мигранты этого типа приезжали в Россию вместе с основной волной миграционной репатриации. Однако постепенно трудовая миграция приобрела автономно развивающуюся динамику.

Быстрое экономическое восстановление России после кризиса 1998 года, которое подкрепилось беспрецедентно высоким и долговременным ростом цен на сырье, вкупе с продолжающимся демографическим снижением общего числа населения и трудоспособной его части, к середине 2000‐х годов создало ситуацию относительного дефицита рабочей силы на российском рынке труда. Это вызвало эффект притяжения мигрантов из бывших советских республик, которые, напротив, имеют переизбыток рабочей силы в условиях продолжающегося демографического роста и меньших объемов экономики (табл. 2). Миграции благоприятствовали сохраняющийся безвизовый режим въезда в Россию и многие совместные культурные привычки и навыки общения.

Из стран Средней Азии первыми в трудовую миграцию направились жители самых бедных государств – Таджикистана и Кыргызстана, экономика которых, за отсутствием своих сырьевых отраслей и из‐за политической нестабильности, пришла в упадок. Чуть позднее, в середине 2000‐х годов, к ним присоединились жители Узбекистана, страны относительно богатой сырьем, но густонаселенной44. Миграция быстро нарастала и достигла огромных масштабов. По официальным данным бывшей Федеральной миграционной службы России, на территории страны в 2014 году единовременно находилось около 4,3 млн иностранных граждан, выходцев из названных трех государств (табл. 3)45. Это был пиковый год максимального присутствия жителей Средней Азии в России. При этом общая сумма переводов из России в три страны, согласно официальным расчетам Центрального банка России, составила в 2013 году почти 13 млрд долларов США (табл. 4). Самую большую долю мигрантов в России представляли граждане Узбекистана, и самая большая доля денег переводилась в Узбекистан, но относительно экономики и народонаселения собственных стран таджикистанские и кыргызстанские мигранты и переведенные ими финансы имели более значительный вес.


Таблица 2. ВВП и численность населения в странах Средней Азии

Источник: Всемирный банк, база данных: http://data.worldbank.org/.



Таблица 3. Число иностранных граждан из стран Средней Азии, находящихся одновременно на территории России (2013 и 2014 гг.), млн человек

Источник: Мкртчян Н., Флоринская Ю. Миграция: сохранение тенденций // Мониторинг экономической ситуации в России. 2017. № 12 (50). С. 25; данные ФМС.



Таблица 4. Переводы физических лиц из России в Среднюю Азию в 2007–2013 гг., млрд долларов США

Источник: Трансграничные переводы физических лиц по основным странам-контрагентам (http://www.cbr.ru/statistics/?Prtid=svs&ch= Par_17101#CheckedItem).



Таблица 5. Возрастная структура иностранных граждан из стран Средней Азии, находящихся на территории России на 1 июня 2014 г. и на 5 апреля 2016 г.

Источник: данные ФМС.


Преимущественно экономический характер миграции обуславливают такие социальные характеристики мигрантов, как пол, возраст, образование, место происхождения (табл. 5). Это в большинстве своем сельские жители или жители небольших городов, малоквалифицированная рабочая сила, то есть люди, которым сложнее найти работу с хорошим заработком у себя дома. В России они находят работу в строительстве, в сфере услуг, в торговле и т. д. В большинстве своем в миграцию отправляются мужчины трудоспособного возраста, с очень большой, до 50%, долей молодых людей. Женщины составляют сравнительно небольшую долю миграционного потока из Узбекистана и Таджикистана – от 17% (2014) до 19% (2016) и от 15% до 17% соответственно, причем эта доля остается в указанных рамках, несмотря на колебание абсолютной численности мигрантов. Доля женщин у миграционного потока из Кыргызстана более высокая: около 38 (2014) – 39% (2016), и она тоже остается постоянной. Относительная доля детей и пенсионеров очень небольшая. Это говорит о том, что мигранты из Таджикистана и Узбекистана сравнительно редко едут в Россию семьями, доля же семейной миграции из Кыргызстана достаточно большая.

 
ИММИГРАЦИЯ

Мигранты не ставят, как правило, своей целью переезд из страны рождения в Россию на постоянное жительство. Большинство выходцев из Средней Азии сохраняют гражданство своих стран, с разной регулярностью возвращаются на родину и затем часто вновь выезжают на заработки. У большинства мигрантов в Средней Азии остаются семьи и дома, а средства, которые они зарабатывают, отправляются на их содержание, на повседневные нужды родственников, ремонт или строительство нового дома, приобретение предметов престижа, проведение разного рода социально-престижных публичных ритуалов, оплату лечения и учебы, открытие небольшого бизнеса и т. д. Даже те трудовые мигранты, которые фактически большую часть времени находятся в России и редко выезжают в страну исхода, продолжают считать свое состояние временным, поддерживают тесную виртуальную связь с семьей и ставят своей будущей целью возвращение на родину.

С 2014–2015 годов существует несколько правовых режимов, в которых мигранты легализуются (в том числе получают право на работу) в России, не приобретая гражданства46. Чаще всего это безвизовое нахождение в течение определенного законом срока на территории России, покупка патентов, а также получение разрешения на временное проживание и вида на жительство (табл. 6). Для граждан Узбекистана и Таджикистана покупка патента является обязательным условием длительной, свыше трех месяцев, легализации в качестве работников, для граждан Кыргызстана патент не нужен – для них обязательными являются только регистрация по месту жительства и заключение трудового договора с работодателем. Каждый из режимов задает собственный набор документов, обязательств, а также формальных и неформальных практик общения с различными российскими агентами – пограничниками, сотрудниками Федеральной миграционной службы, полицией, медицинскими учреждениями, предпринимателями и т. д. Значительная часть трудовых мигрантов не имеют легальных оснований для проживания и работы в России, пользуются фальшивыми и недействительными документами, оказываясь в группе тех, кого могут депортировать из страны или поставить запрет на въезд в страну.


Таблица 6. Правовые статусы для иностранных граждан из стран Средней Азии в 2016 и 2017 гг., млн человек

Источник: данные МВД; Щербакова Е. Миграция в России, предварительные итоги 2016 года // Демоскоп-Weekly. 6–19 марта 2017. № 719–720 (http://www.demoscope.ru/weekly/2017/0719/barom05.php); Щербакова Е. Миграция в России, предварительные итоги 2017 года // Демоскоп-Weekly. 12–15 марта 2018. № 763–764 (http://www.demoscope.ru/weekly/2018/0763/barom01.php).


Часть мигрантов из Средней Азии укореняются в России. Некоторые мигранты получают разрешение на временное проживание, вид на жительство и даже российское гражданство. Доля таких мигрантов постепенно растет, хотя пока не является преобладающей в общем потоке мигрантов. Об их числе можно судить по данным переписей в России, которая фиксирует этничность постоянных жителей. Последняя такая перепись состоялась в 2010 году и насчитала около 0,6 млн выходцев из Средней Азии (табл. 7). К концу 2016 года, учитывая данные о приобретении российского гражданства (табл. 8), их число могло увеличиться до 0,8 млн человек. Многие из этих мигрантов, имеющих российское гражданство и воспитывающих своих детей в России, продолжают считать свое проживание в России временным, они оставляют за собой возможность вернуться на «историческую родину» или переехать в третью страну.

КРИЗИС 2014–2016 ГОДОВ

Миграция не является однонаправленным линейным движением – из Средней Азии в Россию, но имеет более сложную динамику. Вместе с потоком в сторону России существует существенная возвратная миграция – временная и постоянная. Большинство мигрантов живут в режиме циркулярных перемещений между странами исхода и приема. Многие мигранты после заработков возвращаются домой навсегда.

Длительное наблюдение за масштабами миграции показывает, что было два массовых оттока среднеазиатских мигрантов из России: в 2009 году и в 2014–2016 годах, что было связано с двумя кризисами в экономике. Первый кризис произошел в 2009 году, и тогда число выходцев из Узбекистана и Таджикистана уменьшилось, по оценкам исследователей, примерно на 20–25%47, потом, к 2013 году, произошло восстановление растущей миграционной динамики. В 2014 году начался второй экономический кризис в России, который привел к сокращению рабочих мест и к почти двукратному падению рубля относительно доллара, основной валюты для мигрантских переводов (табл. 9). Падение доходов от кризиса сопровождалось увеличением стоимости легализации пребывания и трудоустройства в России: в 2015 году была введена единая патентная система разрешений на работу для граждан из безвизовых стран с ежегодной разовой оплатой выполнения всех процедур и обязательной ежемесячной платой. Кроме того, с 2013 года была усилена практика депортации иностранцев за мелкие нарушения и введена практика запрета на въезд для нарушителей. Всего в 2013–2017 годах запрет на въезд получили более 2 млн иностранных граждан, и из них почти 500 тыс. были выдворены или депортированы48. Все это привело в 2016 году к новому уменьшению числа мигрантов из Средней Азии в России до 3,4 млн, то есть на 21% (табл. 10).


Таблица 7. Выходцы из Средней Азии в России по данным переписей 1989, 2002 и 2010 гг., млн человек

Таблица 8. Число выходцев из стран Средней Азии, получивших в 2010–2017 гг. российское гражданство по линии ФМС и по линии загранучреждений49, млн человек

Таблица 9. Переводы физических лиц из России в Среднюю Азию в 2014–2017 гг., млрд долларов США

Источник: данные ЦБ России.



Таблица 10. Число иностранных граждан из стран Средней Азии, находящихся одновременно на территории России (2015–2017 гг.), млн человек

Источник: Мкртчян Н., Флоринская Ю. Миграция: сохранение тенденций // Мониторинг экономической ситуации в России. № 12 (50), июнь 2017 г. С. 25.


В последнее время наблюдается постепенное движение в сторону увеличения миграции. Первым вышел на эту траекторию Кыргызстан. Число мигрантов из этой страны в 2014–2015 годах тоже снижалось, хотя не так существенно, как у соседей, но после вхождения в состав Евразийского союза и получения доступа к более легкой легализации число граждан Кыргызстана и их денежные переводы стали быстро расти и уже превысили докризисный уровень. В 2017 году, как показывают официальные цифры, начала увеличиваться миграция из Таджикистана и Узбекистана и стали расти мигрантские доходы. Преодолению кризиса способствовала частичная амнистия иностранцев, наказанных по незначительным статьям запретом на въезд в Россию: в 2015 году она была проведена для граждан Кыргызстана, в 2017 году – для граждан Таджикистана. Однако главными факторами нового роста миграции стали стабилизация экономической ситуации в России и растущий дефицит рабочих рук на российском рынке труда из‐за неблагоприятных демографических процессов. Мигранты же, пережив шок кризиса и изменения миграционных правил, адаптировались к новым обстоятельствам.

32Greiner C. Patterns of Translocality: Migration, Livelihoods and Identity in Northwest Namibia // Sociologus. 2010. Vol. 60. № 2. P. 131−161.
33Greiner C., Sakdapolrak P. Translocality: Concepts, applications and emerging research perspectives // Geography Compass. 2013. Vol. 7. № 5. P. 373−384.
34von Oppen A., Freitag U. (eds.). Translocality. The Study of Globalizing Processes from a Southern Perspective. Brill, Leiden, 2010; цит. по: Greiner C., Sakdapolrak P. Translocality: Concepts, applications and emerging research perspectives.
35Goldring L. Power and Status in Transnational Social Spaces // Migration and transnational social spaces. P. 162−186.
36Lazăr A. Transnational migration studies. Reframing sociological imagination and research // Journal of Comparative Research in Anthropology and Sociology. 2011. Vol. 2. № 2. P. 69−83.
37Lazăr A. Transnational migration studies. Reframing sociological imagination and research // Journal of Comparative Research in Anthropology and Sociology. 2011. Vol. 2. № 2. P. 69−83.
38Kearney M. Borders and Boundaries of State and Self at the End of Empire. Journal of Historical Sociology. 1991. Vol. 4. № 1. P. 52–74; цит. по: Lazăr A. Transnational migration studies. Reframing sociological imagination and research.
39Pries L. Transnationalism: Trendy Catch-all or Specific Research Programme? A Proposal for Transnational Organisation Studies as a Micro-macro-link in COMCAD (Working Papers, № 34). Bielefeld, 2007. P. 3.
40Boccangi P. Revisiting the «Transnational» in Migration Studies: A Sociological Understanding // Reviue europeenne des migrations internationals. 2012. Vol. 28. № 1. P. 33−50.
41Rahmonova-Schwarz D. Family and Transnational Mobility in Post-Soviet Central Asia: Labor Migration from Kyrgyzstan, Tajikistan and Uzbekistan to Russia. Baden-Baden: Nomos, 2012. P. 65−68.
42См., например, подробное исследование миграционных стратегий русских в Кыргызстане: Космарская Н. П. «Дети империи» в постсоветской Центральной Азии: адаптивные практики и ментальные сдвиги (русские в Киргизии, 1992–2002). М.: Наталис, 2006.
43Плюс в 2003–2013 годах данные по загранучреждениям: Кыргызстан – 21 тыс., Таджикистан – 29 тыс., Узбекистан – 24 тыс. Источник: Чудиновских О. С. Государственное регулирование приобретения гражданства Российской Федерации: политика и тенденции / препринт WP8/2014/04. М.: Изд. дом Высшей школы экономики, 2014. С. 14, 38, 52.
44Два оставшихся среднеазиатских государства – Казахстан и Туркменистан – скорее оказались в положении России: в первом случае растущая на сырьевой основе экономика сама сформировала запрос на притяжение, а не выталкивание рабочей силы, во втором – экономический рост на сырьевой базе был обеспечен собственной избыточной рабочей силой. Миграция из Казахстана в Россию тоже достаточно значительная, но она имеет свою специфику: это часто приграничная и образовательная миграция.
45Еще несколько десятков или даже сотен тысяч жителей Узбекистана, Кыргызстана и Таджикистана, имея российское гражданство, жили фактически как трудовые мигранты.
46До 2014 года в России действовали другие способы легализации: получение разрешения на работу (число этих разрешений имело квотированный характер) и покупка патента для работы у физических лиц.
47Олимова С., Олимов М. Таджикские трудовые мигранты во время кризиса // Демоскоп-weekly. 2010. № 415–416 (http://www.demoscope.ru/weekly/2010/0415/tema01.php).
48Статистические сведения о миграционной ситуации по данным Министерства внутренних дел: https://мвд.рф/Deljatelnost/statistics/migracionnaya.
49Плюс в 2003–2013 годах данные по загранучреждениям: Кыргызстан – 21 тыс., Таджикистан – 29 тыс., Узбекистан – 24 тыс. Источник: Чудиновских О. С. Государственное регулирование приобретения гражданства Российской Федерации. С. 14, 38, 52; Chudinovskikh O. International migration report 2016: Russian Federation / OECD Continuous Reporting System on Migration. P. 64; данные МВД.