Репортажи из-под-валов. Альтернативная история неофициальной культуры в 1970-х и 1980-х годах в СССР глазами иностранных журналистов, дополненная интервью с ее героями

Практически об этом же пишет газета International Herald Tribune от 17 сентября, однако добавляет несколько интересных подробностей. По меньшей мере четыре корреспондента американских СМИ пострадали во время разгона зрителей и художников на выставке, среди них Кристофер Рен из New York Times, которому, пока он фотографировал происходящее, заехали по фотоаппарату и сломали зуб; Майкл Паркс из «Балтимор Сан», которого ударили под дых, Рассел Джоунз³⁵ из ABC News (ему заломили руки, но не били) и Линн Олсон из Ассошиэйтед Пресс, которую тоже ударили в живот, потому что она кричала на «дружинников». В связи с этим поверенный в делах США в России А. Дабс передал устный протест в МИД СССР, а пресс-атташе Госдепартамента Р. Андерсон провел пресс-конференцию для журналистов в Вашингтоне, отказавшись, впрочем, комментировать действия милиции по разгону выставки.

Газета отмечает, что «крепкие молодые люди в гражданской одежде» были, по свидетельству одного очевидца, переодетыми милиционерами. В то же время милиция в форме предпочитала не вмешиваться и просто наблюдала за происходящим, пока зрители разбегались. Как сказал один из них, «теперь у нас есть хороший пример другого соцреализма». Еще один зритель, математик Виктор Тупицын, был задержан и доставлен в отделение милиции, где его били по голове и в пах. Позже он рассказал, что задержавшие его люди в отделении переодевались при нем в форму, а на доске объявлений висел приказ выйти в тот день на работу в гражданской одежде.

Газета Guardian от 17 сентября изложила примерно те же факты, добавив к ним информацию о том, что тумаки получили и два дипломата – из США и Норвегии.

Frankfurter Allgemeine Zeitung от 17 сентября сообщила, что на выставке присутствовали около 500 человек (несомненно, вместе со всеми случайными зрителями), а экспонентов официально уведомили, что конфискованные в ходе стычек с «дружинниками» картины были уничтожены.

Наконец, International Herald Tribune от 18 сентября публикует еще один подробный рассказ Кристофера Рена о событии на пустыре у пересечения Профсоюзной и Островитянова. Опустим повторы, но любопытно, что Рен пишет о двух десятках художников, приехавших на выставку со своими работами из Ленинграда (Жарких, Рухин, возможно, и другие), Пскова и Владимира. К сожалению, имена этих художников навсегда останутся в неизвестности.

Позднее, в телевизионном интервью с Брайаном Лэмбом 14 августа 1990 года по поводу выхода его книги The End of the Line: The Failure of Communism in the Soviet Union and China, Рен вновь рассказал о выставке в Беляево и упомянул, что его пригласили туда «друзья – диссиденты и художники», но на самом деле это странное событие стало одной из тех великих удач (для художников!), что случаются раз в жизни. Было «тихое воскресенье», и никаких особых новостей в мире не происходило (и вот тут советским чиновникам не повезло!), поэтому эта история моментально попала на ленты новостей во все средства информации, со всеми подробностями.

А еще, рассказал Рен, он был крайне удивлен, когда понял, как много людей в СССР слушают «Голос Америки». Разумеется, в основном это были его коллеги, советские журналисты и редакторы газет, но даже в провинциальной Калуге они спорили с ним о происходившем в США [Уотергейтском] скандале явно на основании таких фактов, какие никогда не появлялись в советской прессе. Другой журналист, комментатор «Известий», признался ему, что всегда слушает «Голос», пока бреется, чтобы знать, что происходит в мире. Иными словами, американский журналист констатировал, что деградация советской идеологии шла полным ходом.

19 сентября Times вновь опубликовала заметку о выставке 15 сентября, где рассказала о событии в интерпретации ТАСС. В своем первом официальном репортаже агентство сразу же назвало эту акцию «дешевой провокацией с сомнительными целями». 18 сентября ТАСС добавил, что в районе пустыря идут строительные и дорожные работы, поэтому выставку проводить там нельзя было в любом случае, как нельзя будет ее провести и 29 сентября. В тот же день один из организаторов, поэт А. Глезер, сообщил, что 10 из 18 конфискованных картин, увезенных с пустыря на грузовиках и заляпанных грязью, были возвращены при странных обстоятельствах. За день до этого ему позвонила какая-то женщина и сказала, что ей и ее сестре после разгона выставки удалось спасти эти работы, многие из которых были сильно повреждены, и на следующий день она действительно привезла их ему, но отказалась назвать себя. Ранее другому участнику выставки милиция объявила, что все конфискованные картины были сожжены. А 18 сентября художники подали в Моссовет прошение о возвращении работ и защите своих произведений на намечающейся через две недели выставке от «хулиганов» с помощью милиции.

С небольшими вариациями об этом же сообщает Guardian от 19 сентября в заметке «Рисуя новую картину» и Frankfurter Allgemeine Zeitung от 20 сентября в заметке «Советские художники освобождены», отметив, что меры, принятые нижестоящими муниципальными властями в отношении художников, пытавшихся провести выставку абстрактных картин под открытым небом, похоже, не нашли одобрения у руководства Москвы и что советская пресса вообще не упомянула о событии 15 сентября в Беляево.

Также на эту тему 20 сентября публикует небольшую статью Питера Осноса газета International Herald Tribune. В ней отмечается, что заявление ТАСС, переданное только английской службой новостей, что подразумевает невозможность использовать его газетами и иными СМИ внутри СССР, было написано в неожиданно жестких выражениях неким Константином Андреевым. Фактически это было первое официальное признание властями инцидента 15 сентября, притом что США, повторно заявившие на днях протест советскому правительству в связи с нападением на американских журналистов во время разгона выставки и зрителей, так и не получили на него никакого ответа.

Наконец, 20 сентября New York Times опубликовала свое заявление под названием «Никакой разрядки для художников». Газета выразила уверенность, что Советский Союз нескоро сумеет загладить этот инцидент, свидетелем которого стала публика из разных стран, в том числе дипломаты и журналисты. Этот, по сути, призыв к общественности Запада обратить внимание на ситуацию в искусстве СССР заканчивался такими словами: «Это был черный день для тех храбрых людей, которые все еще пытаются продвигать дело свободного поиска и независимого творчества в Советском Союзе. Это был еще более мрачный день для аутсайдеров, уверенных в том, что прекращение холодной войны и начало разрядки сопровождаются и оттепелью внутри России».

Заметка в газете Neue Zürcher Zeitung от 22 сентября, подписанная Р. М., рассказывает о «письме возмущенных рабочих, не сумевших провести воскресник из-за странных хулиганов-художников», опубликованном в газете «Советская культура» 20 сентября. Такой инспирированной соответствующими органами публикацией советская пресса слегка приподняла завесу молчания вокруг неловкого события в Беляево, хотя нетрудно догадаться, что это «Письмо в редакцию» на четвертой странице прочли лишь немногие работники «советской культуры». Пересказывать содержание «возмущенного письма» тем более не имеет никакого смысла, ибо все подобные письма писались в едином стиле, однако с первого взгляда на текст становится понятно, что подписанты-рабочие (токари, электромонтажники и начальники дорожного хозяйства) не могли иметь и десятой доли той информации, что тщательно излагалась в письме. Корреспондент NZZ сразу же отметил, что, «поскольку в советских газетах нет ничего, что не соответствовало бы общепринятому мнению властей, это письмо можно рассматривать как официальную версию воскресенья», но не преминул подколоть советские органы в завершающем пассаже: «Посмотрим, проявят ли усердные воскресные работники в предстоящие выходные, когда художников-нонконформистов не будет, такой же интерес к добровольной вспашке отдаленного и ранее неиспользуемого луга. Во всяком случае, уже в прошлое воскресенье было странно видеть, что после инцидента с выставкой столь срочные до этого полевые работы немедленно прекратились».

Не позднее 21 сентября в газете Guardian появилась публикация молодой журналистки Анны Макхарди под названием «Тейт платит Москве той же монетой»³⁶. В ней рассказывается о личном протесте директора галереи Тейт сэра Нормана Рейда против разгона выставки абстрактного искусства в Москве, выразившемся в отмене его официального визита в Москву для завершения переговоров о передаче работ Джозефа Мэллорда Уильяма Тернера из галереи Тейт и Британского музея на организуемые Британским советом выставки Тернера в Москве и Ленинграде в связи с 200-летием со дня его рождения. В Англии выставка Тернера была запланирована на ноябрь в Королевской Академии художеств. Основная масса картин для выставки поступит из Тейт, а 50 акварелей – из Британского музея. После этого выставка должна была отправиться в СССР. За день до публикации сэр Норман выразил надежду, что выставка все же состоится, но любое решение будет зависеть от позиции Москвы в отношении абстракционистов в течение ближайших месяцев. Нетрудно предположить, что это смелое решение директора Тейт также легло на чашу весов при обсуждении ситуации с неофициальными художниками в Политбюро ЦК, перевесив желания советских идеологов раздавить свободомыслие в искусстве.

Наконец, простой, но эмоциональный рассказ Линн Олсон³⁷ о событии на поле в Беляево, опубликованный 23 сентября в AP Log³⁸ под названием «История с тумаком», рисует достаточно яркую картинку происходившего.

«О воскресной выставке нескольких московских „неофициальных“ художников объявили за несколько дней. Это было поле на окраине Москвы. Десятки людей, многие из которых были иностранными дипломатами и членами их семей, приехали туда, несмотря на моросящий дождь. Поле представляло собой море жидкой грязи.

Полицейские в форме и крепкие молодые люди в штатском стали вырывать у художников картины и приказывали толпе разойтись. Репортера AP Стива Броунинга дважды схватили люди в штатском, пока он фотографировал.

Затем к публике с грохотом поехали четыре бульдозера³⁹. Если люди не отходили достаточно далеко, водители бульдозеров разворачивались и снова бросались в атаку.

Толпа медленно уступила им место, перешла улицу на другой пустырь. Бульдозеры последовали за ними, и в бой пошли поливальные машины.

Когда Кристофер Рен из New York Times попытался сделать снимок, несколько крепких молодых людей ударили его фотоаппаратом по лицу. Пока Крис сложился вдвое от боли, прижав руку ко рту, трое мужчин схватили его, а еще один в это время ударил его. Я подбежала к этому мужчине и потянула его за руку, сказав, чтобы он остановился. Он повернулся, посмотрел на меня и сильно ударил меня в живот.Когда я упала в грязь, помню, у меня была только одна мысль: „Этого не может быть“.

Майку Парксу из Baltimore Sun и Рассу Джонсу из ABC надавали тумаков почти одновременно. Мне помог подняться Джон Шоу из Time, и мы все пошли к своим машинам.

Толпа ушла. Весь этот невероятный эпизод длился около часа».

25 сентября газета Times публикует статью Бернарда Левина с оригинальным названием «Как советское сопротивление стало изящным искусством». Левин начинает статью с восхищения от решения директора галереи Тейт сэра Нормана Рейда отложить визит в СССР для переговоров о выставке Тернера в Эрмитаже и надеется, что директор Тейт с командой будут твердо стоять на своей позиции, несмотря на давление с разных сторон. Далее автор пишет о «гражданском мужестве» участников выставки в Беляево, которые знали, что их работы будут повреждены или уничтожены, а сами они подвергнутся большим испытаниям, но все равно отважились на проведение выставки. Он отмечает, что искусство впервые оказалось в центре протеста в Советском Союзе, который, как и другие тоталитарные государства, всегда придавал особую важность задаче искоренения искусства как свободной деятельности человека, подрывающей устои деспотизма. Власти допустили большую ошибку, пишет Левин, с максимальной жестокостью сокрушив эту экспозицию на глазах у западных корреспондентов, однако, отмечает он, удивителен тот факт, что и неделю спустя советские чиновники не понимают, какую линию в отношении этих художников нужно проводить дальше. Они то разрешают следующую выставку, то запрещают ее, то грозят строгим наказанием, то выпускают арестованных художников. Если работы этих художников – мусор, то в чем же опасность таких выставок, спрашивает автор, и почему нужно преследовать художников, всего лишь добивающихся соблюдения закона? Ответ прост, настаивает автор: если есть люди, которые рисуют для себя, пишут для себя и сочиняют музыку для себя, то они могут научить других требовать право думать для себя. Поэтому мужество таких художников надо обязательно поддерживать извне. Возможно, наивно предлагает автор в заключение, попечители Тейт будут рады предоставить Эрмитажу все работы Тернера с условием, что в Лондоне состоится выставка работ неофициальных советских художников.

12 октября корреспондент «по коммунистическим делам» газеты Daily Telegraph сообщил, что секретарь райкома компартии, некто Б. Чаплин, ответственный за разгон выставки абстракционистов милицией 15 сентября, был уволен со своего поста. По сообщениям российских газет, его перевели на другую работу. Как пишет Daily Telegraph, увольнение чиновника подтверждает ощущение, что инцидент с выставкой, на которой грубо обошлись с несколькими западными дипломатами и корреспондентами, вызвал неловкость у советских властей.

Об этом же, только более подробно, пишет Хедрик Смит⁴⁰ в газете International Herald Tribune от 11 октября. В заметке «Россия находит козла отпущения за диспут об искусстве» он указывает, что об увольнении первого секретаря Черемушкинского райкома КПСС Б. Чаплина сообщила «Московская правда», однако российские журналисты проявляют гораздо больше внимания к фигуре некоего В. Ягодкина, секретаря МГК КПСС по идеологической работе, который не мог не знать о готовящейся выставке в Беляево и должен был принять меры. По весьма распространенным слухам, у крайне консервативного, самоуверенного и активного Ягодкина тесные связи с М. Сусловым, одним из четырех партийных лидеров в Политбюро. Но установить, чей приказ выполнял Ягодкин – Суслова или Гришина, другого члена Политбюро или начальника Ягодкина, – не представляется возможным.

О выставке 29 сентября в Измайлово:

21–22 сентября в уик-эндовском выпуске International Herald Tribune корреспондент NYT Хедрик Смит поведал миру о неожиданном согласии московских властей на проведение выставки неофициальных художников 28 сентября. Как следует из заметки, замдиректора Главного управления культуры Мосгорисполкома М. Шкодин сообщил четырем представителям художников, что они могут провести выставку в лесной зоне Измайловского парка. По словам спикера художников Александра Глезера, все были удивлены таким быстрым согласием после недавнего разгона выставки в Беляево, хотя многие выразили разочарование тем, что дата ее проведения попадает на рабочий день (субботу), когда не все смогут прийти, – а заявку подавали на воскресенье. Решено было отсрочить принятие решения до обсуждения этого вопроса с остальными художниками и осмотра площадки для будущей выставки. Из неофициальных источников известно, что художники объясняют неожиданное решение властей общественным возмущением, которое вызвало на Западе жестокое обращение с авторами и публикой за неделю до этого в Беляево.

Также 21 сентября об этом решении Моссовета сообщила газета Daily Telegraph, с тем забавным отличием, что на встречу в Моссовет пригласили 12 (!) организаторов выставки и о разрешении провести выставку им сообщил заместитель мэра (?!) Н. Г. Сычев (ошибка – Н. Я. Сычев, секретарь исполкома Моссовета). Вероятно, на самом деле чиновников на приеме было несколько, а дальше разные художники рассказали корреспондентам свои версии.

В том же номере газеты сообщается, что директор галереи Тейт сэр Норман Рейд отменил свой официальный визит в Россию в знак протеста против разгона милицией выставки абстракционистов в Москве в предыдущее воскресенье. Теперь попечители Тейт могут не разрешить галерее предоставить России картины Уильяма Тернера для намеченной на весну выставки, посвященной 200-летию художника.

23 сентября и Daily Telegraph, и International Herald Tribune сообщили, ссылаясь на О. Рабина, что художники единодушно отказались вновь выставляться в субботу и потребовали провести выставку в воскресенье, чтобы как можно больше людей могли посмотреть их экспозицию. Об этом же, хотя и в более глобальном ключе, с пересказом бульдозерной предыстории и рассмотрением тщетных дипломатических усилий СССР по восстановлению дружеских связей с Югославией, пишет 23 сентября безымянный корреспондент газеты Guardian в сдержанно-инвективной заметке «Советский Союз пересматривает свое отношение к абстракции», отмечая, что сторонники перемен в СССР на какое-то время все же победили.

30 сентября Guardian помещает довольно подробный рассказ Питера Осноса⁴¹ из Washington Post под названием «Москва играет на публику»⁴² – о выставке «неофициальных» художников в Измайлово 29 сентября. На невиданное в Москве событие слетелось так много людей, что картины нельзя было рассмотреть. Но это было и не важно, потому что сами участники единодушно высказали мнение, что самое главное то, что выставка состоялась. В течение четырех часов зрители шли от картины к картине под неусыпным оком людей в штатском, которые, впрочем, только фотографировали толпу и не вмешивались. Три участника, являющихся членами МОСХа (указаны Михаил Одноралов, Виктор Скалкин и Алексей Тяпушкин), просили свое руководство разрешить им участвовать в выставке, но так и не дождались ответа. Теперь они опасаются дисциплинарных мер против себя. Известны и случаи запугивания тех экспонентов, что ходят на службу. Все эти нелепые превентивные меры – притом что выставка получила официальное одобрение, – кажутся иностранцам очень странными. Судя по информации корреспондента, окончательное решение разрешить выставку принималось не на городском, а на более высоком уровне и было связано напрямую с пошатнувшимся международным престижем СССР.

Хедрик Смит в не менее подробной статье «10 тысяч посетителей съехались в парк на выставку современного искусства» в газете International Herald Tribune от 30 сентября красочно описывает невиданное событие. По его словам, один французский дипломат даже назвал его «русским Вудстоком», а некий зритель сказал, что все это напоминает ему Париж, потому что тут много абстракции, но нет пьяных и нет полиции. Однако Смит подчеркнул, что эта «Вторая осенняя выставка на открытом воздухе», как было напечатано на приглашениях, имеет больше политическое, чем эстетическое значение, поскольку представленные картины были намного скромнее экспериментов Кандинского, Малевича, Поповой или Татлина пятидесятилетней давности. Впрочем, как отметил Александр Гольдфарб, молодой ученый и друг многих художников, даже этого бы не произошло без сильного давления общественности Запада. И сам факт публичного показа такого неортодоксального искусства, пишет автор, явно послужил ферментации определенных процессов и настроений в обществе. Так, группа поэтов уже обсуждала подачу заявки на уличное чтение стихов. Художники уже готовы подавать заявку на проведение следующей выставки в помещении. Некий студент заявил, что это только начало и публика должна продолжать знакомиться с подобным искусством, даже если мы не со всеми работами согласны. Благодаря западному радио и западным газетам люди сумели узнать, куда нужно прийти на выставку, добавил он.

Вообще, настроение в толпе кардинально отличалось от атмосферы на разогнанной акции за две недели до этого, отметил Смит. Сегодняшние зрители были молодыми и образованными и явно в праздничном настроении. К представленному искусству они относились с любопытством, уважением, дружелюбием, двигаясь друг за другом плотной толпой вдоль шнура, ограждающего работы. При этом, подчеркнул автор, в экспозиции не было открыто провокационных или политических работ. На выставку, продолжавшуюся 4 часа, пускали без ограничений, хотя некие люди в штатском фотографировали толпу и посетителей, общавшихся с иностранными корреспондентами. По мнению Смита, наибольший отклик у зрителей вызвали поэтично-сюрреалистические работы молодого художника Владислава Ждана.

30 сентября газета London Times помещает весьма любопытный и неординарный, но, к сожалению, анонимный обзор последних событий под названием «Референтные рамки для советских картин»⁴³. Прежде всего, журналист указал на необычность второй выставки, поскольку она прошла не под эгидой какой-либо официальной советской организации и в то же время была официально разрешена. Уже в этом заключался серьезный отход от общепринятой практики проведения мероприятий в те времена. Но это не означает наступления новой эры свободного творчества в СССР, добавил автор и не преминул напомнить, что многие из выставлявшихся художников достаточно долго прекрасно зарабатывали, продавая свои картины на неофициальном и неконтролируемом рынке.

Однако предыдущая разогнанная выставка показала, что «в системе есть множество серых зон, где правила неясны и где люди с опытом и мужеством способны испытывать на прочность и даже расширять границы личной свободы». Справедливость этого постулата была многократно подтверждена в разной форме теми, кто прошел когда-то сталинские лагеря.

По мнению автора, неразбериха с первой выставкой была вызвана нежеланием местной администрации и СХ принимать решения, в результате чего выставка не была ни запрещена, ни разрешена. Чиновниками двигал главным образом страх перед начальством принять неправильное, нелояльное решение. А потом, учитывая природу системы и взращиваемую ею осторожность, ей было безопаснее отправить машины и бульдозеры для разгона выставки, чем думать о международном резонансе этого решения.

И тут журналист выдал замечательную фразу: «Очень многие чиновники среднего уровня на Западе с удовольствием прошлись бы бульдозерами по выставкам современного искусства, однако система, к счастью, не дает им полномочий сделать это». Ну а советская система дает своим чиновникам такие полномочия, поскольку она зависит от лояльности всего аппарата сверху донизу. «Но зависимость эта взаимная. Аппарат зависит от вышестоящих бонз и готов реагировать на прямые указания». А в случае с первой выставкой, справедливо отмечает автор, их не было. Как мы знаем теперь, решение о проведении второй выставки принималось на самом высоком уровне, и нельзя не согласиться с журналистом, отметившим «просвещенность и мудрость» высшего руководства, исправившего ошибку подчиненных и разрешившего проведение второй выставки. В самом деле, иначе получалось бы, что Советский Союз испугался нескольких странных картин, а его руководство было настолько невежественно, что направило бульдозеры против мирных художников. Кстати, тут автор опять поддел Запад, заявив, что немногие другие правительства проявили бы такую гибкость в подобных ситуациях.Однако, по мнению обозревателя, нельзя рассматривать это событие только в идеологической плоскости. Это не борьба между добром и злом или между свободным художником и идеологией, стремящейся подавить его, считает он, и здесь с ним очень даже можно поспорить. «Эта борьба охватывает многие аспекты, например меняющиеся точки зрения внутри советской системы, поиск новой референтной парадигмы и системы контроля, способной заменить сталинский террор (при котором все эти художники были бы расстреляны без церемоний). Эта борьба длительная и медленная, и ее передовая линия то уходит вперед, то возвращается назад, потому что на ход борьбы влияет давняя русская традиция (осторожничать? – Г. К.) и сказываются десятилетия изоляции, страха, неуверенности, инертности и незащищенности, а также глубоко укоренившаяся власть чиновничества среднего звена. А идеологические вопросы стоят в этом списке далеко внизу». …Конечно, не все моменты этого достаточно широкого анализа устройства советской жизни принимаются безоговорочно, но почему-то и теперь при чтении у нас возникает ощущение его непреходящей актуальности.

Журнал The Listener⁴⁴ 3 октября в разделе «Подслушано в эфире» публикует заметку под названием «Против абстракции». В ней излагается содержание выступления директора галереи Тейт сэра Нормана Рейда в передаче «Искусство во всем мире» на «Радио 3» (Би-би-си), где он объяснил причины своего отказа ехать в Москву для завершения переговоров по подготовке выставки Тернера. Как уже сообщалось, Рейд был возмущен разгоном выставки неофициальных художников в Беляево. «Я бы не хотел встретиться там с теми же людьми, что принимали решение о разгоне выставки абстракционистов», – сказал он. Говоря об историческом неприятии абстракции советской властью, Рейд признал, что «почти все правительства в мире с большим подозрением и тайной неприязнью относятся к абстракции, и наше тоже» (! – Г. К.). Но в то же время Рейд выразил уверенность в том, что в СССР есть умные люди, которые должны понимать абсурдность такой позиции по отношению ко всему искусству, созданному в ХХ веке. Вероятно, предположил он, их ярость была вызвана невозможностью найти выход из тупика, в котором они оказались.

Кроме того, Рейд обсудил в эфире грядущую в Москве выставку работ Пикассо из коллекции его друга Ильи Эренбурга. Он предположил, что Пикассо в свое время тщательно отбирал работы для Эренбурга и потому это, скорее всего, будут фигуративные работы. Однако, учитывая характер Пикассо, это точно будет «авантюрная живопись», сказал Рейд.

24 октября в газете International Herald Tribune появляется небольшая заметка о выселении без ордера и суда семьи фотографа Владимира Сычева, задержанного во время первой выставки в Беляево, и его жены Аиды Хмелевой. Эта пара арт-диссидентов была широко известна в те годы в Москве своей коллекцией работ неофициальных художников и салоном на Рождественском бульваре, где часто устраивались небольшие выставки и чтения поэтов. После выставок в Беляево и Измайлово многие художники стали сталкиваться с притеснениями и угрозами со стороны местных властей. Однако, по словам коллекционеров, еще за месяц до осенних выставок их предупреждали о выселении на окраину Москвы в квартиру меньшего размера, притом что в семье пятеро детей (!). Супруги оспаривали это решение в суде, но 23 октября милиционер и еще девять человек (!) в гражданской одежде сломали дверь и велели им выметаться, не предъявив никакого ордера.

International Herald Tribune от 25 октября сообщает, что советская пресса несколько запоздало набросилась на 65 участников выставки в Измайлово, которую посетили около 5 тысяч человек. Некий критик Рыбальченко в газете «Вечерняя Москва» заявил: «Миф о „непризнанных талантах“, раздуваемый Западом, развеялся: король оказался голым! <…> Но нельзя не заметить специфических намерений участников выставки показать свое враждебное отношение к нашей жизни, к русской культуре». Работы художников критик назвал «духовно мягкотелыми».

На тему этой выставки откликнулась 25 октября и газета Guardian, опубликовав большое интервью с искусствоведом Игорем Голомштоком в пересказе Тео Ричмонда. Статья иллюстрирована фотографиями художников Б. Свешникова, А. Харитонова, Д. Плавинского, В. Немухина, О. Рабина и искусствоведа И. Голомштока, репродукциями работ Д. Плавинского, В. Калинина, Е. Рухина. Голомшток, уехавший из России за два года до этого, назвал выставку в Измайлово 29 сентября «исторической датой, схожей по значению с 1957 годом, когда советские художники впервые смогли лично пообщаться с западными коллегами на Фестивале молодежи и студентов». В то же время он мудро воздержался от оценки качества выставленных картин, не имея возможности их видеть, указав лишь на участие многих серьезных художников в выставке, что уже делает ее событием. Голомшток отметил, что многие западные газеты окрестили событие «выставкой абстрактного искусства», что не соответствует действительности. По его мнению, на самом деле большую часть работ в экспозиции можно расценивать если не как реалистические, то, по крайней мере, иллюстративного толка.

События 15 и 29 сентября являются результатом долгого процесса завоевания своего места под солнцем, начавшегося вскоре после упомянутого фестиваля 1957 года, добавил Голомшток. Все годы между этими событиями так называемые «неофициальные художники» пребывали в СССР как бы в «чистилище», показывая свои работы только на квартирных выставках или в полуофициальных местах вроде вестибюля НИИ физических проблем и т. п. В то же время они могли изредка⁴⁵ показывать свои работы за границей, приглашать к себе западных дипломатов и постепенно набирать известность. Неразрешимость и противоречивость ситуации не могла не привести художников к фрустрации, закончившейся взрывом 15 сентября.

Дальнейший диалог о сути «неофициального искусства» оказался весьма любопытным. Голомшток объяснил, что это искусство слишком разнообразно и объединяет слишком широкий творческий спектр, чтобы стать художественным трендом или ярлыком. Неофициальным его делает скорее вопрос качества, чем политики. «В официальном искусстве есть определенный уровень качества, и всякий, кто работает на более высоком уровне, немедленно объявляется врагом. Неофициальные художники в целом не интересуются политикой. В отличие от писателей-диссидентов они не пытаются повлиять на политическое устройство или на ход событий, хотя иногда их деятельность и может привести к некоторым изменениям в жизни страны». Но настоящая борьба, добавил Голомшток, идет между соцреалистическим китчем и проявлениями творческой свободы, самовыражения. С 30-х годов соцреализм методично разрушал и выкорчевывал традиции и русского, и западного искусства. Образовался гигантский культурный вакуум, и сегодняшнее «неофициальное искусство» – это реакция на этот вакуум. В нем есть две основные тенденции: есть художники, которые стараются имитировать Уорхола, Лихтенштейна и других западных художников, но есть и такие, которые внимательно изучают традиции русского искусства и русского авангарда, – и Голомшток предпочитает именно их. Он считает, что есть четыре художника, чьи работы отличаются отменным качеством и русской оригинальностью, – это Оскар Рабин, Александр Харитонов, Дмитрий Плавинский и Борис Свешников, хотя корни их творчества не только в русском искусстве: они уважают те направления западного искусства, которые еще «не сошли с ума» и не стали искусством отрицания и разрушения. Думаю, сейчас немногие согласились бы с Голомштоком, и даже подборка иллюстраций к статье вызывает неоднозначные эмоции, но это уже не важно. В конце интервью он предостерег Запад от чрезмерного оптимизма в отношении развития ситуации в культуре в России, хотя и отметил, что выставка в Измайлово улучшила положение искусства в СССР и «приободрила» неофициальных художников. В этом же номере опубликована заметка Джонатана Стила о творчестве Вадима Сидура и только что открытой в Касселе его скульптуре, воспевающей борьбу за свободу. Безусловно, это было беспрецедентное событие для того времени, когда почти безвестный советский скульптор вдруг устанавливал бы свою работу в капиталистической стране! Скульптура представляет собой отлитую из алюминия фигуру человека, стоящего на коленях со связанными за спиной руками, – Сидур называет ее монументом всем, кто умер под гнетом тирании. На открытии памятника присутствовал бывший посол ФРГ в СССР д-р Х. Аллардт, а друг Сидура Сэмюэль Беккет прислал свои поздравления к событию, но автор скульптуры, разумеется, не смог приехать из-за отсутствия визы.