Психология – наука будущего. Материалы VI Международной конференции молодых ученых. 19-20 ноября 2015 г., Москва

М. В. Дан (Москва)
Личностная зрелость и эмоциональное состояние матерей, ухаживающих за совершеннолетним ребенком с первым психотическим эпизодом^[14]

Семья представляет собой особый институт общества, играющий роль и в жизни отдельного человека, и в жизни социального, экономического и культурного прогресса общества. Семья решает задачи воспроизводства и социализации поколений. Безопасность семьи как главнейшей структурной единицы общества имеет решающее значение для социальной безопасности в целом. Именно поэтому актуализировано профессиональное изучение семьи как социальной системы и факторов, нарушающих ее безопасность и приводящих к угрозе ее распада или нарушения функционирования.

Рост и распространение психических заболеваний среди населения является одним из таких факторов. Острое, впервые возникшее психическое заболевание одного из членов семьи оказывает негативное влияние на всю семью в целом и на отдельных ее членов (Степанов, 1996).

Среди разнообразия психических заболеваний и их проявлений первый психотический эпизод становится наиболее тяжелым психологическим стрессом для родственников (Ениколопов, 2013; Коцюбинский, 2012).

По современным стандартам психиатрическая помощь базируется на биопсихосоциальной модели (Хьелл, Зиглер, 2008; Эйдемиллер, 2006).

Такой подход наиболее эффективен при возникновении первых психотических эпизодов, когда вся семья переживает глубокий психоэмоциональный стресс, сопровождающийся искажением самоидентификации пациента и семьи, изменением структуры внутрисемейного и социального взаимодействия (Engel,1980).

Психологическое благополучие и состояние ухаживающего родного остается за пределами многих исследований. Обязанности по уходу за больным чаще всего ложатся на плечи матерей пациентов, как наиболее близких, наиболее включенных и способных обеспечить максимально возможную поддержку.

Существует недостаток работ, посвященных исследованию связи эмоционально-личностной динамики матерей, переживающих стресс впервые возникшего психического заболевания у своего совершеннолетнего ребенка, с уже имеющимися у них разнообразными характеристиками – образование, возраст, профессия, характерологические особенности и др. Среди имеющихся личностных особенностей, на наш взгляд, высокий уровень личностной зрелости способен в значительной мере содействовать поддержанию адаптивных форм поведения и эмоционального реагирования в случае впервые возникшего психического заболевания у родного.

Настоящее исследование проводится с целью установления особенностей эмоционально-личностной динамики матерей в ситуации впервые возникшего психического заболевания у совершеннолетнего ребенка и их соотношения с уровнем личностной зрелости.

Для реализации данной цели было необходимо решить следующие задачи:

– изучить особенности изменения эмоционально-личностных характеристик матерей;

– установить различия между свойствами эмоционального состояния и степенью их изменения при разных уровнях личностной зрелости;

– сделать выводы на основе полученных данных.

Методики и выборка. Для диагностики эмоционально-личностной сферы использовались: симптоматический опросник SCL-90, Миссисипская шкала посттравматического стрессового расстройства (Тарабрина, 2001); тест жизнестойкости (Леоньтьев, Рассказова, 2006); тест-опросник личностной зрелости (Гильбух, 1994).

Исследование было проведено в 2012–2014 гг. на матерях пациентов с впервые возникшим психотическим эпизодом (давность стрессового воздействия не более 1,5 месяцев), посещающих «курсы психиатрической грамотности» на базе 2 филиала Психиатрической больницы № 14, психоневрологического диспансера № 10 г. Москвы и 2 филиала Психиатрической больницы № 15, психоневрологического диспансера № 16.

Результаты. Исходные показатели у испытуемых по симптоматическому опроснику SCL-90 до начала курсов превышали нормативные. Средний уровень выраженности симптомов: «Соматизация» – 2,25 и «Паранойя» – 2,00; повышенный уровень: «Враждебность» – 2,67, «Обсессивность – компульсивность» – 2,70, «Тревожность» – 2,80, «Межличностная сензитивность» – 2,89; высокий уровень: «Депрессия» – 3,54 и «Индекс выраженности дистресса» PDSI – 4,76.

После проведения курсов «психиатрической грамотности» достоверными оказались изменения по таким шкалам опросника, как «Межличностная сензитивность» (p<0,001), «Депрессия» (p<0,001), «Общий балл GSI» (p<0,001), «Индекс тяжести симптомов» (p<0,01), «Индекс выраженности дистресса» PDSI (p<0,001), «Обсессивность – компульсивность» (p<0,001), «Паранойя» (p<0,003), «Тревожность» (p<0,002), «Враждебность» (p<0,04).

По методике «Миссисипская шкала» данные также оказались достоверными (p<0,04). Достоверными по данным теста Жизнестойкости оказался общий балл – уровень жизнестойкости (p<0,001), по отдельному параметру – «принятие риска» (p<0,001). По параметрам «вовлеченность» и «контроль» различия были незначимыми. Значения показателей по всем шкалам теста личностной зрелости до и после прохождения испытуемыми курсов не различались.

Для проверки гипотезы о том, что высокий уровень личностной зрелости способствует динамике личностных характеристик испытуемых, по сравнению с низкими значениями личностной зрелости, вся группа респондентов была условно разделена на две: с очень высокими и высокими значениями общего балла личностной зрелости (n=16, 55,6 %) и с умеренными и низкими значениями (n=20, 44,4 %).

Достоверная динамика в группе с высоким и очень высоким уровнем личностной зрелости была обнаружена по большему количеству параметров, а именно: «Соматизация» (t=3,957, p=0,001), «Обсессивность – компульсивность» (t=3,024, p=0,009), «Фобическая тревожность» (t=2,611, p=0,02), общий балл «Миссисипской шкалы» (t=2,364, p=0,03). Различия были достоверными для обеих групп в параметрах «Межличностная сензитивность», «Депрессия», «Тревожность», «Дополнительные пункты», «Общий индекс тяжести симптомов», «Индекс выраженности дистресса», «Принятие риска». Незначимыми различия оказались в группе с высоким уровнем личностной зрелости, по сравнению с группой с низким уровнем, лишь по параметру «Жизнестойкость».

Выводы. На основе представленных результатов можно сделать вывод об особенностях эмоционально-личностной динамики матерей в ситуации впервые возникшего психического заболевания у совершеннолетнего ребенка (первый психотический эпизод), а именно: снижении выраженности симптомов межличностной сензитивности, депрессии, обсессивности – компульсивности, паранойи, тревожности, враждебности общего индекса тяжести симптомов, индекса выраженности дистресса. Также значимая динамика выявлена в отношении посттравматических реакций, уровня жизнестойкости, принятия риска.

Обнаружены различия в подгруппах с различным уровнем личностной зрелости, заключающиеся в выявлении достоверно значимой динамики для большего количества параметров.

Выявленные различия динамики эмоционально-личностной сферы могут быть связаны с уровнем личностной зрелости матери. Расширение выборки испытуемых и проведение исследований среди перенесших другие виды интенсивного стрессового воздействия могут способствовать подтверждению полученных результатов. В рамках вышеописанного исследования планируется дальнейшее изучение особенностей динамики эмоционально-личностных характеристик матерей, перенесших интенсивное стрессовое воздействие первого психотического эпизода у ребенка, разработка реабилитационных мероприятий и рекомендаций для улучшения помощи таким семьям.

Литература

Ривкина Н. М., Сальникова Л. И. Работа с семьями в системе психосоциальной терапии больных с шизофренией и расстройствами шизофренического спектра с первыми психотическими эпизодами // Социальная и клиническая психиатрия. 2009. Т. 19. № 1. С. 65–76.

Солоненко А. В. Влияние некоторых внутрисемейных психологических факторов на трудоспособность пациентов с первым психотическим эпизодом // Сборник региональной научно-практической конференции «Социальная сфера Кубани: экономические и социально-психологические аспекты развития». Краснодар, 2006.

Солохина Т. А., Иванов В. В. Опыт работы социально-психологической школы для родственников психически больных // Журнал неврологии и психиатрии им. С. С. Корсакова. 2001. Т. 101. № 3. С. 51–53.

Тарабрина Н. В. Практикум по психологии посттравматического стресса. СПб.: Питер, 2001.

Engel G. L. The clinical application of the biopsychosocial model // American Journal of Health Psychiatry. 1980. № 137. P. 535–544.

И. С. Дикий (Ростов-на-Дону)
Влияние эмоциональных состояний участников полиграфных проверок на достоверность детекции скрываемой информации^[15]

Проблема повышения достоверности инструментальной детекции скрываемой информации при проведении скрининговых обследований является достаточно актуальной в сфере прикладной психологии (Герасимова, Сергиенко, 2004; Козлов, 2010). Изменение параметров вегетативных реакций, регистрирумых при традиционном методе опроса с применением полиграфа, может быть подвержено влиянию эмоционального состояния и личностных свойств опрашиваемого (Грузьева, 2006; Дикий, Дикая, 2014). При этом механизмы взаимосвязи вегетативных реакций и степени эмоционального напряжения практически не изучены (Поповичев, 2010). Актуальность исследования связана с тем, что характер влияния эмоциональных состояний и психологических особенностей на достоверность обнаружения скрываемой информации у лиц, обследуемых с помощью полиграфа, на сегодняшний день остается малоизученным, а значимость принятия решения о виновности/ невиновности участников полиграфных проверок достаточно высока.

Цель работы: исследование влияние эмоциональных состояний и индивидуальных особенностей личности участников полиграфных проверок на достоверность детекции скрываемой информации.

Объект исследования: 60 студентов Южного федерального университета, из них 26 женщин и 24 мужчины в возрасте 18–24 лет.

Предмет исследования: достоверность обнаружения информативных признаков скрываемой информации, психофизиологические вегетативные реакции (КГР, ЧСС, частота дыхания), эмоциональные состояния тревоги и фрустрации, свойства личности (экстраверсия/ интроверсия, нейротизм, психотизм).

Нами были выдвинуты следующие гипотезы:

1. Ярко выраженные эмоциональные состояния и свойства личности участников полиграфных проверок могут оказывать значительное влияние на степень достоверности обнаружения информативных признаковскрываемой информации.

2. Достоверность обнаружения информативных признаков скрываемой информации у участников полиграфных проверок может иметь разный характер взаимосвязи с их эмоциональным состоянием и индивидуально-личностными особенностями.

Методы: 1) метод инструментального психофизиологического опроса с применением полиграфа; 2) методика «Самооценка эмоциональных состояний» Г. Айзенка; 3) методика субъективной оценки ситуационной и личностной тревожности Ч. Д. Спилбергера и Ю. Л. Ханина; 4) методика исследования экстраверсии – интроверсии и нейротизма (опросник Айзенка); 5) статистическая обработка данных (сравнительный по t-критерию Стьюдента, корреляционный анализ по критерию Спирмена) с помощью пакета компьютерных программ Statistica 13.0.

На предварительном этапе исследования проводилась психодиагностика текущего психического состояния тревоги и фрустрации, а также личностных свойств экстраверсии/интроверсии, нейротизма и психотизма. По результататам психодиагностики все испытуемые были объединены в условные группы по уровню выраженности эмоциональных состояний и личностных свойств.

На втором этапе проводился инструментальный психофизиологический опрос участников исследования с применением полиграфа. В качестве модели расследуемого события выступила ситуация неправомерного завышения студентами оценки собственной контрольной работы по результатам самостоятельной проверки. Контрольная работа выполнялась студентами в форме тестирования на компьютере. Доступ к файлу результатов проверки позволял им самостоятельно редактировать результаты теста. Вносимые изменения в файл результатов автоматически регистрировались, что позволяло обьективно оценивать факт завышения студентами оценки. После проверки испытуемым объявлялось, что правомерность выставленной им оценки будет подтверждена проверкой на полиграфе, что позволило сформировать у них мотивацию к преднамереннму сокрытию информации.

Инструментальный психофизиологический опрос участников эксперимента проводился с использованием профессионального компьютерного полиграфа «ПОЛАРГ-М» с программным обеспечением «Фемида». В качестве методики выявления скрываемой информации использовался тест на знания виновного, содержащий проверочный и нейтральные вопросы.

Физиологические реакции регистрировались по каналам дыхания (частота дыхания), плетизмограммы (частота сердечных сокращений) и кожно-гальванической реакции (амплитуда и латентность КГР). Вероятность выделения эмоционально значимого стимула оценивалась по четырем информативным признакам симптомокомплекса физиологических вегетативных реакций.

На заключительном этапе исследования сравнивались показатели параметров вегетативных реакций у участников условных групп с разным уровнем выраженности эмоционального состояния и свойств личности. Также выявлялась взаимосвязь между степенью достоверность обнаружения информативных признаков лжи, параметрами вегетативных реакций при ответах на нейтральные и проверочные вопросы, выраженностью эмоциональных состояний и свойств личности испытуемых.

Результаты. Статистически подтверждены все выдвинутые гипотезы (p≤0,05), вследствие чего нами были сформулированы следующие выводы.

1. Достоверность обнаружения признаков скрываемой информации у студентов со средним уровнем ситуативной и личностной тревожности значительно выше, чем у высоко- и низкотревожных. Наибольшие различия параметров КГР при ответах на нейтральные и проверочные вопросы, наблюдаются у участников исследования со средним и низким уровнями ситуативной тревожности, по срав нению с высокотревожными испытуемыми.

У испытуемых с выраженной фрустрацией регистрировался более значимый рост ЧСС при предъявлении проверочных вопросов, чем у испытуемых с низким уровнем фрустрации.

2. Достоверность обнаружения признаков скрываемой информации у студентов без признаков психотизма значительно выше, чем у студентов, склонных к эмоциональной неадекватности. У испытуемых с высоким уровнем психотизма амплитуда и латентность КГР, сопровождающей ответы на нейтральные и проверочные вопросы, не дифференцированы и слабо выражены, по сравнению со студентами без признаков психотизма.

3. У всех испытуемых степень достоверности обнаружения скрываемой информации положительно взаимосвязана с выраженностью состояния фрустрации и отрицательно – с выраженностью психотизма. Взаимосвязь между степенью достоверности обнаружения скрываемой информации и уровнем личностной и ситуативной тревожности имеет нелинейный характер. У высокотревожных индивидов достоверность обнаружения скрываемой информации отрицательно взаимосвязана с уровнем выраженности личностной и ситуативной тревожности. У испытуемых с низким и средним уровнем личностной тревожности достоверность обнаружения скрываемой информации положительно взаимосвязана с выраженностью нейротизма.

Литература

Герасимова А. С., Сергиенко Е. А. Понимание детьми обмана как показатель становления модели психического («theory of mind») // Социальный интеллект: Теория, измерение, исследования / Под ред. Д. В. Люсина, Д. В. Ушакова. М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 2004. С. 63–81.

Грузьева И. В. Формально-динамические и стилевые особенности индивидуальности как факторы вероятности инструментального выявления скрываемой информации: Автореф. дис. … канд. психол. наук. М., 2006.

Дикий И. С., Дикая Л. А. Психофизиологические характеристики субъектов при реализации ложных ответов // Естественно-научный подход в современной психологии / Отв. ред. В. А. Барабанщиков. М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 2014. С. 265–271.

Козлов И. С. Методологические аспекты применения опроса с использованием полиграфа в практике // Юридическая психология. 2010. № 3. С. 2–6.

Поповичев С. В. Взаимосвязь потребности в безопасности субъекта и вероятности распознавания лжи в опросе с применением полиграфа: Автореф. дис. … канд. психол. наук. М., 2011.

С. В. Дружинина (Москва)
Связь интеллектуальных способностей и креативности^[16]

В психологической литературе нельзя найти однозначного решения проблемы интеллекта и креативности. Точки зрения варьируются от отрицания творческих способностей как таковых, в частности креативности, до интеграции креативности и интеллекта в единую модель. Эмпирические исследования демонстрируют различный характер отношений между интеллектом и креативностью: коэффициент корреляции, по разным данным, достигает r=0,3. Анализ исследований позволяет сказать, что диапазон корреляций зависит от измеряемых компонентов, методического инструментария, процедуры тестирования, применяемых статистик. При этом, несмотря на существующие данные о статистически значимой связи (около 0,2–0,3), в экспериментальном плане креативность и интеллект относятся к разным конструктам. Гипотезой нашего исследования стало предположение о том, что связь между интеллектом и креативностью наблюдается на уровне отдельных специальных способностей.

Выборку составили 115 учащихся старших классов средней общеобразовательной школы Московской области (59 мальчиков и 56 девочек в возрасте от 14 до 16 лет).

Были использованы следующие методы:

1. Тест структуры интеллекта Амтхауэра для диагностики интеллектуальных способностей (Намазов, Жмыриков, 1988).

2. Тест «Необычное использование предмета» Дж. Гилфорда для выявления вербальной креативности (Аверина, Щебланова, 1996).

3. Сокращенный вариант изобразительной батареи теста креативности П. Торренса «Завершение картинок» для выявления невербальной креативности (Матюшкин, 1990).

Исходя из накопленных в научной литературе данных о корреляции интеллекта и креативности анализировалась связь (r Спирмена) общего интеллекта с вербальной, невербальной креативностью. Анализ показал связь между общим IQ и вербальной креативностью на уровне r=0,24 (p=0,02). IQ и невербальная креативность имеют незначительную связь r=0,15 (p=0,13).

Был проведен факторный анализ шкал теста «TSI» Амтхауэра. Компоненты интеллекта объединились в четыре фактора: 1) исключение слова, аналогии, обобщение (факторные нагрузки – 0,67; 0,72; 0,83) – вербальное понимание; 2) арифметические задачи, числовые ряды (факторные нагрузки – 0,83; 0,88) – математические способности; 3) пространственное воображение и пространственное обобщение (факторные нагрузки – 0,55; 0,87) – пространственная организация; 4) дополнение предложений и память (факторные нагрузки – 0,64; 0,77) – долговременная семантическая память.

Корреляционный анализ связей вербальной и невербальной креативности с четырьмя полученными факторами показал следующее: вербальное понимание связано с вербальной (r=0,21; р<0,05) и невербальной креативностью (r=0,21; p<0,05); математические способности оказались связаны с вербальной креативностью (r=0,21; p<0,05).

Выборка с помощью кластерного анализа разбивалась на три группы (с высоким, средним и низким уровнем признака) по каждому из четырех выделенных факторов. Между собой сравнивались группы с высоким уровнем признака и низким уровнем признака по U-критерию Мана – Уитни. Три компонента интеллекта (математические способности, пространственная организация, долговременная семантическая память) оказались не связаны с показателями вербальной (беглость, гибкость, оригинальность) и невербальной креативности (беглость, гибкость, оригинальность, разработанность). Фактор вербальное понимание оказался связанным с показателем невербальной креативности – разработанностью (p=0,001).

Факторный анализ шкал теста Амтхауэра и параметров вербальной и невербальной креативности объединил следующие показатели: 1) все три показателя вербальной креативности (факторные нагрузки – 0,98; 0,98; 0,95); 2) три вербальных интеллектуальных способности (дополнение предложений, аналогии, обобщение) вместе с показателем невербальной креативности разработанностью (факторные нагрузки – 0,56; 0,79; 0,76; 0,53); 3) три показателя невербальной креативности – беглость, гибкость, оригинальность (факторные нагрузки – 0,88; 0,88; 0,71); также в отдельные факторы были выделены математические и пространственные способности.

Полученные коэффициенты корреляции общего интеллекта и креативности соответствуют данным смежных исследований (r<0,3). Отношения между интеллектом и креативностью объясняются связью отдельных вербальных интеллектуальных способностей с вербальной и невербальной креативностью. Такими интеллектуальными способностями оказались вербальное понимание (понятийная способность) и математические способности. При этом вербальное понимание связано как с вербальной, так и с невербальной креативностью, математические – с невербальной.

Факторный анализ и сравнение групп по U-критерию Манна – Уитни показали, что параметр невербальной креативности «разработанность» связан с тремя вербальными субтестами (дополнение, аналогии, обобщение), диагностирующими понятийные способности. Д. Б. Керролл утверждает, что параметры креативности: беглость, гибкость, разработанность – могли бы также отражать элементы интеллекта. А оригинальность, по мнению автора, и есть сама суть креативности (Carroll, 1993).

Исходя из полученных данных, можно предположить, что вербальная, невербальная креативность и отдельные интеллектуальные способности входят в общую структуру интеллекта и их разделение неправомерно. М. А. Холодная в своей модели ментального опыта включает креативность в структуру интеллекта (Холодная, 2002). Западные авторы отмечают, что понятийные способности и база знаний неразрывно связаны с творческим процессом и являются необходимым основанием для продуцирования творческого решения, так как новое знание всегда основывается на уже имеющейся информации.

Литература

Аверина И. С., Щебланова Е. И. Вербальный тест творческого мышления «Необычное использование». М.: Соборъ, 1996.

Матюшкин A. M. Фигурная форма А теста творческого мышления Э. Торранса, адаптированного сотрудниками Общесоюзного центра «Творческая одаренность» НИИ ОПП АПН СССР. М.: НИИ ОПП АПН СССР, 1990.

Намазов В. Н., Жмыриков А. Н. Психолого-педагогические методы исследования индивидуально-личностных особенностей. М.: Б. И., 1988.

Холодная М. А. Психология интеллекта. Парадоксы исследования. 2-е изд., перераб. и доп. СПб.: Питер, 2002.

Carroll J. B. Human cognitive abilities: A survey of factor-analytic studies. N. Y.: Cambridge University Press, 1993.