Империи Средневековья. От Каролингов до Чингизидов

Несмотря на всемогущество, которым был официально наделен император, его положение в империи зачастую оказывалось довольно шатким. Все дело в различии между идеей императорской власти (basileia) и ее конкретным носителем (basileus). Множество греческих текстов свидетельствуют о том, что империя считалась лучшим из возможных политических режимов, о чем, например, в XV в. пишет Георгий Гемист Плифон, ученый-неоплатоник, один из самых известных интеллектуалов своего времени, представитель культуры блистательного города Мистра на юге Пелопоннеса. С учетом унаследованной триады, о которой мы говорили выше, император наделялся рядом необходимых добродетелей, о чем ему постоянно напоминали его панегиристы. Он должен был отличаться самообладанием, быть мудрым и рассудительным, щедрым и милосердным, заботиться об общем благе (philanthrôpia), что в конце концов обеспечивало превосходство над политическими противниками. За невозможностью расширения византийских границ, император должен был по крайней мере сохранять существующие. Благодаря этим добродетелям и своей власти император обеспечивал в империи мир и порядок, так называемый taxis, – эта концепция была весьма важна для того времени. Напротив, под беспорядком (ataxia) понималась порочащая императора критика, которой его подвергали политические оппоненты и претенденты на императорский престол. Обратная сторона Божественной природы власти состояла в том, что сначала Господь поддерживает одного, потом меняет свое решение и останавливает свой выбор на другом… Нужно только, чтобы люди, приближенные к императору, умели читать Божественные знамения. Военные неудачи, эпидемии и природные катастрофы, будь то засуха, наводнение или землетрясение, нередко фигурируют в источниках именно в таком качестве.

Если свобода Божественного выбора была конструкцией скорее умозрительной, то постоянные споры вокруг императорского престола были реальностью политической жизни Византии. За ними следовали восстания и государственные перевороты, с которыми часто связывают византийский мир, что, несомненно, является преувеличением. Политические потрясения нередко сотрясали Византию, но не были постоянным явлением, и чаще всего они не приводили к захвату императорской власти. Восстания принимали две основные формы: дворцовых заговоров в самом Константинополе и военных мятежей, начинавшихся в той или иной провинции. Подобные политические авантюры дали возможность нескольким узурпаторам захватить трон и даже добиться на нем впечатляющих успехов. Можно вспомнить Никифора Фоку (963–969), узурпатора времен Македонской династии (867–1056), блестящего генерала, развившего свои успехи на военном поприще рядом побед над Аббасидами уже в бытность императором. Василий I (867–886), основатель Македонской династии, начинал свое восхождение таким же образом; Алексей I (1081–1118), прежде чем стать императором и основателем династии Комнинов, продержавшейся у власти больше века, также был победоносным генералом^[67]. Тем не менее те несколько примеров из числа самых впечатляющих, что мы привели, не должны скрывать общую тенденцию: лишь ничтожная доля претендентов на престол получала его в конечном счете. Стремление к верховной власти было рискованным предприятием и могло привести к непоправимым последствиям. Признанный виновным в оскорблении величества (по-гречески это преступление называлось kathosiôsis, что означает «посягательство на святыню») несчастный самозванец приговаривался к суровому физическому наказанию, как правило ослеплению. Кроме того, неудачная попытка захвата власти могла повлечь за собой конфискацию имущества семьи, родственников и союзников.

Поддержка союзников и доверенных лиц играла очень важную роль, и тщательный анализ тысячелетней истории Византии помог выявить, какие из аристократических родов были особенно склонны к участию в заговорах^[68]. Чтобы захватить власть, мятежникам было необходимо войти в Константинополь и установить контроль над городом, начиная с императорского дворца. К этому стремилось большинство узурпаторов, что говорит о неразрывных связях между правителем и городом. Перифразы называющие Константинополь «Градом государевым» или «Царьградом», несут двойной смысл. С одной стороны, они отражают имперские притязания на мировое господство, а с другой – указывают на легитимность василевса, связанную с его присутствием и политическим признанием в городе. Наконец, эти перифразы подводят к мысли о том, что империя будет существовать до тех пор, пока ее столица находится в руках императора ромеев. На примере этой идеи можно еще раз подчеркнуть, что не на бескрайних территориях зиждилось имперское господство, но на мощной идеологии, обеспечивавшей преданность императорской власти.

Эволюция империи: изменения и адаптации

В противовес волюнтаризму Божественного выбора и вытекающим из него беспорядкам в Византии постепенно развивался династический принцип наследования. Передача власти внутри одного семейства была залогом стабильности в государстве. Подобные перемены всегда осуществлялись де-факто, а не де-юре: нет ни одного официального документа, который определял бы порядок наследования, потому как его наличие противоречило бы установке на то, что все совершается по воле Божией. Историки выделяют несколько династий, которым удалось удержать трон в течение продолжительного периода. Среди них можно назвать Ираклийскую династию (610–695), Исаврийскую (717–802), Македонскую (867–1056), династию Комнинов (1081–1185) и Палеологов (1258–1453). Их основатели были узурпаторами, которым в отличие от многих других удалось передать власть сыну. Достичь этого можно было разными способами.

Для начала следовало как можно раньше обозначить причастность сына или сыновей к императорской власти. В 720 г. Лев III короновал своего сына, будущего Константина V (741–775), спустя три года после своего пришествия к власти, когда наследнику было всего два года. Василий I поступил таким же образом, а когда его старший сын скончался в юном возрасте, возвел в императорское достоинство двух других сыновей, будущих Льва VI (886–912) и Александра (912–913). К тому же наследование по праву первородства насаждалось путем изображения императоров на монетах. Самодержавный василевс более не изображался в одиночку, но рядом со своим сыном-соправителем, а при Исаврийской династии – в окружении почивших предков! Во времена Македонской династии официальные изображения правителей (на изделиях из слоновой кости, миниатюрах, мозаиках и т. д.) стали еще сильнее акцентировать внимание на династических связях. Образ царя-воина сменяется образом застывшего в торжественной позе императора, принимающего благословение Господа. Зачастую он изображался вместе с императрицей, что подтверждало Божественное право их совместных детей наследовать престол. Тогда же появился эпитет «багрянородный», обозначавший ребенка императорской фамилии, рожденного в Багряном (Порфирном) зале Большого дворца в Константинополе. Этот эпитет и факт такого рождения подчеркивали законность его правления в будущем, позволяя династии оставаться у власти. Итак, этот факт – рождение из чрева матери-императрицы в стенах императорского дворца – обеспечивал легитимность наследника, позволяющую ему в будущем занять трон.

По-видимому, идея династической легитимности уже в достаточной степени прижилась, чтобы захватившие власть узурпаторы, по определению не имевшие никакого отношения к правящей фамилии, начали пытаться всеми силами связать свой род с ней посредством брака или усыновления. Тем самым они должны были продемонстрировать свое уважение к прежней династии. Так поступали Роман I Лакапин (920–944), Никифор Фока и Иоанн Цимисхий. По такой же логике во второй трети XI в. Зоя и Феодора из Македонской династии, дочери императора Константина VIII, пять раз передавали династическое право на престол людям, изначально не связанным с их семьей. Вместе с постепенным угасанием этой династии империя входила в период беспорядков. Множились попытки государственного переворота. Историки насчитывают около 40 восстаний в период 1028–1081 гг., когда Алексей I Комнин наконец утвердил на троне новую династию. Члены его рода занимали высшие посты и получали почетные звания. С того момента «империя действительно стала ассоциироваться с определенной “семьей” и правопреемством, основанным на кровном родстве»^[69]. Вплоть до окончательного падения Константинополя в 1453 г. императоры трех последних правящих домов (Ангелы, Ласкарисы и Палеологи) подчеркивали свою связь с родом Комнинов.

Все это свидетельствует о том, что империя менялась вопреки своим идеологическим установкам, хотя и не отвергая их полностью, и таким образом умудрялась сохранять определенный баланс. Способность приспосабливаться, без сомнения, является одной из отличительных черт Византийской империи на протяжении всей ее тысячелетней истории, что говорит о мудрости ее правителей. Рассмотрим это на примере армии. Во время «кризиса VII в.» из-за столкновений со своими воинственными соседями армия была реорганизована таким образом, что повысилась роль региональных отрядов, сформированных из крестьян, которых можно было мобилизовать в любой момент. Они защищали империю более двух веков, но со временем возросло значение регулярных войск (тагматы), составляющих ядро армии. В X в. под командованием блестящих генералов, многие из которых, как мы уже говорили, в дальнейшем становились императорами, тагмата подготовила почву для отвоеваний значительных территорий в следующем веке. Воины из тагматы, которых было легче мобилизовать и которым больше платили, играли в этом все более важную роль. Многие из них были наемниками иностранного происхождения, поступившими на службу к императору с целью обогащения и в надежде войти в привилегированный круг аристократов. В начале 70-х гг. XI в. нормандский наемник Руссель де Байоль так преуспел в военной службе, что даже претендовал на императорский титул! Византия была морской империей, поэтому приспосабливаться приходилось и на море. Роль флота, состоящего из быстрых кораблей, оснащенных знаменитым греческим огнем (горючей жидкостью, которую выплескивали в море, чтобы поджечь вражеские суда), порой была решающей для спасения империи от многочисленных врагов, к которым смело можно добавить пиратов, постоянно бороздивших Средиземное море^[70].

Поговорив о войнах, перенесемся обратно в императорский дворец в Константинополе. Присущие ему роскошь и помпезность обычно приходят на ум при одном лишь упоминании Византии. Однако историку хорошо известно, что называемый Большим дворцом комплекс включал в себя множество зданий в южной оконечности города, первое из которых было построено при Константине. По разным причинам Комнины оставили их в XII в. и перебрались во Влахернский дворец на севере столицы. Соблюдение порядка (taxis) и некоторая роскошь характеризовали придворный церемониал и на новом месте. О многих его элементах середины X в. мы узнаем из дошедшей до наших дней «Книги церемоний», объемного свода правил придворного этикета при императорском дворе. Описанные в ней ритуалы и жесты отражают государственную идеологию. Так, например, василевсы хранят молчание, в то время как вошедшие гости падают ниц, по крайней мере при первой встрече. Об этом также свидетельствуют некоторые иностранные послы^[71]. Их присутствие напоминает нам о том, насколько активную дипломатическую политику вела Византия, всегда предпочитавшая ее военным столкновениям. Когда традиционные методы убеждения (деньги, дары, титулы и т. д.) заканчивались, приходилось идти на другие уловки, прибегая к брачным союзам для укрепления отношений с придворными или использовать союз с Римской церковью в качестве козыря в переговорах с Западом^[72].

Порой изменения были не такими заметными, но оттого не менее важными. Например, позднеримский ритуал поднятия императора на щите не использовался после императора Ираклия (610–641), но возродился в XIII в., утратив, однако, свое военное содержание. Возложение венца на голову нового императора патриархом в храме Святой Софии вслед за торжественным возглашением обрело новый смысл после того, как в XIII в. была введена практика помазания святым елеем (myron). Коронование превратилось в священнодействие, в котором Церковь играла все большую роль. Производя акт миропомазания, патриарх разрывал прямую связь между императором и Богом^[73]. В такой перемене можно усмотреть западное влияние, учитывая, что латиняне в тот момент господствовали в Константинополе. Обобщая, следует отметить, что западные королевства все больше вдохновлялись имперской моделью византийского образца, а империя ромеев, напротив, приобретала черты королевства. Императорская власть со временем определенно теряла сакральные черты. Несомненно, это компенсировалось введением династического преемства, о котором мы уже говорили, что напоминало статус королевской власти на Западе, в том числе во Франции, где правитель считался «императором в своем королевстве»^[74].

Были и другие признаки произошедших изменений. Поскольку Византия желала видеть себя подобной целому миру, описания ее территорий и границ редко встречаются в византийских источниках. Опираясь на административный аппарат, император мудро правил, пребывая в своем дворце под защитой крепостных стен Константинополя. Однако со временем василевсы выходят из роскошных дворцов и начинают все больше перемещаться по империи, посещая свои земли, бывая даже на границах, как это происходило при Комнинах в XII в. В «Книге церемоний», составленной по воле императора Константина VI Багрянородного (944–959) и представляющей собой трактат по внешней политике, можно найти подробные описания соседей империи и того, как с ними следовало уживаться, что еще раз свидетельствует о том, что византийские правители руководствовались принципами «реальной политики» (Realpolitik). Четкое установление границ снижало напряженность, определяя пределы внутреннего и внешнего мира в империи, но в то же время означало отречение от универсалистской идеологии, которая так никогда и не была открыто провозглашена. Для того чтобы прийти к взвешенному взгляду на эту империю, стоит рассматривать Византию как государство, в основу которого был положен имперский экуменизм, но по факту оказавшееся зажатым в собственных границах: власть претендовала на абсолютное господство над всем множеством народов, населявших империю, но не могла выйти за пределы своей территории. Таким образом, почти незаметно, но неуклонно мы переходим от идеи «императора мира» (unus imperator in orbe), к концепции «императора в своем мире» (imperator in orbe suo)^[75].

Заключение

Поиск компромиссов, способность к изменению и адаптации, прагматизм в лавировании между идеологией и реальностью – все это, по всей видимости, было присуще Византийской державе. Важно также подчеркнуть особую роль всегда твердого и основательного управления империей (институционального, налогового, военного и т. д.). Идея о незыблемости императорской власти во многом искажена постоянным повторением идеологических постулатов. Стоит несколько дистанцироваться от нее, отдавая должное ее объединяющей роли. Нет ничего удивительного в том, что Византия находила подражателей, а многие правители, в частности в Западной Европе, вдохновлялись имперской моделью и заимствовали ее. Византийская империя подавала пример для подражания не только в политическом, но также в культурном, интеллектуальном и художественном отношении, что создавало благоприятный образ Византии в кругу соседей, в том числе латинян^[76]. Но известно, что однажды восхищение может превратиться в зависть, а затем в ненависть, что в итоге и привело к трагедии 1204 г., остающейся синонимом разрыва между православными и католиками по сей день. Нельзя забывать о Восточной Европе и славянском мире, которые и сейчас связывают себя с Византией, почитают ее за колыбель православия, а себя – за его хранителей^[77].

Византия заслуживает внимания не только ученых или любителей истории, но и широкого круга читателей, так как демонстрирует политический пример, достойный размышления и изучения. Как сказал один выдающийся византолог, «Византия являет собой иной способ существования и иной способ быть европейцем»^[78]. А как же исламский мир? Византия была его зеркальным отражением в эпоху Средневековья. Имея общую с ним границу с VII в. до середины XV в., Византия нашла множество способов для изучения государств и культур, причислявших себя к исламскому миру^[79]. Османская империя, пришедшая на смену Византии в 1453 г., унаследовала множество ее политических концепций. Взяв Константинополь, Мехмед II велел отчеканить золотую медаль, надпись на которой провозглашает его императором греков и турок^[80]. Столица сохраняла свое название вплоть до 1930 г., когда ее переименовали в Стамбул (название греческого происхождения!). Было бы неплохо изучить и постараться понять особенности перехода империй в национальные государства в балканском мире, так как этот процесс неочевиден. Несомненно, что причина этого кроется в византийском наследии, которое играет важную роль даже после гибели империи, и уроки Византии – это то, что нам следует усвоить сегодня, на заре нового тысячелетия, после ряда кровавых переделов Юго-Восточной Европы.

Таким образом, понятно, что 1453 г. стал роковым для государства, но это вовсе не означало гибель самой византийской цивилизации. Образ жизни, повседневные практики и менталитет жителей Восточной Европы во многом завязаны на византийское прошлое. Тем не менее само название «Византия» все еще окутано некой тайной, подчинено мифу, отчасти созданному ею самой. По сравнению с королевством в империи гораздо больше воображаемого. В некотором роде Византия до сих пор расплачивается за это.

Избранная библиография

AHRWEILER, Hélène, Byzance et la mer. La marine de guerre, la politique et les institutions maritimes de Byzance aux VII^e—XV^e siècles, Paris, PUF, 1966.

AUZÉPY, Marie-France (dir.), Byzance en Europe, Saint-Denis, Presses universitaires de Vincennes, 2003.

CHEYNET, Jean-Claude, Pouvoir et contestation à Byzance, 963–1210, Paris, Publications de la Sorbonne, 1990.

DAGRON, Gilbert, Empereur et prêtre. Recherches sur le «césaropapisme» byzantin, Paris, Gallimard, 1996.

–, «Oublier Byzance. Éclipses et retours de Byzance dans la conscience européenne», dans Praktika tès Akademias Athènôn, 82, 2007, pp. 135–158.

–, Idées byzantines, Paris, Associations des amis du Centre d’histoire et civilisation de Byzance, 2012, 2 vol.

DELOUIS, Olivier, COUDERC, Anne, et GOURAN, Petre (éd.), Héritages de Byzance en Europe du Sud-Est aux époques modernes et contemporaines, Athènes, École française d’Athènes, 2013.

DROCOURT, Nicolas, Diplomatie sur le Bosphore. Les ambassadeurs étrangers dans l’Empire byzantin des années 640 à 1204, Louvain, Peeters, 2015.

DUCELLIER, Alain, Chrétiens d’Orient et Islam au Moyen Âge (VII^e—XV^e siècle), Paris, Armand Colin, 1996.

–, «Le fantôme des empires. La longue durée politique dans les Balkans», Le Débat, 107, 1999, pp. 69–96.

ESTANGÜI GÓMEZ, Raul, Byzance face aux Ottomans. Exercice du pouvoir et contrôle du territoire sous les derniers Paléologues (milieu XIV^e – milieu XV^e siècle), Paris, Publications de la Sorbonne, 2014.

GOUGUENHEIM, Sylvain, La Gloire des Grecs. Sur certains apports culturels de Byzance à l’Europe romane (X^e – début du XIII^e siècle), Paris, Cerf, 2017.

KAPLAN, Michel, Pourquoi Byzance? Un empire de onze siècles, Paris, Gallimard, 2016.

MALAMUT, Élisabeth, Alexis Ier Comnène, Paris, Ellipses, 2007.

MORRISSON, Cécile, et LAIOU, Angeliki (dir.), Le Monde byzantin, t. 3: L’Empire grec et ses voisins, XIII^e—XV^e siècle, Paris, PUF, 2011.

3
Империя Аббасидов
Мари-Терез Урвуа

В гармонии ж правленья моего

И времени – я слуха не имел,

Чтоб уловить пропущенные такты^[81].

ВИЛЬЯМ ШЕКСПИР. КОРОЛЬ РИЧАРД ВТОРОЙ

Мухаммед (Магомет) явился в Мекку, а затем в Ясриб (будущую Медину), объявив себя «посланником Бога». Его проповедь привела к глубоким трансформациям в Аравийском регионе: появлению ислама, ставшего третьей крупной монотеистической религией, во многом воспроизводящей иудаизм; объединению племен Аравийского полуострова под знаменем одной веры; созданию империи, по силе не уступающей Византии и средневековому Западу. В первую очередь новую империю характеризовали арабский язык и ислам.

После смерти Мухаммеда в 632 г. наступило время халифата. Первостепенной задачей четырех «праведных» халифов было сохранить политическую гегемонию Медины над покоренными племенами Аравийского полуострова. За время своего непродолжительного правления, отмеченного глубокими кризисами и политическими убийствами, им удалось расширить территорию исламского мира («дар аль-ислам») и распространить власть арабов далеко за пределы Аравии. За арабскими завоеваниями стояли малочисленные отряды, а их военная тактика, свойственная бедуинам всех времен, заключалась в совершении набегов. Все это говорит о том, что арабские завоевания можно рассматривать как события в череде нашествий кочевых и полукочевых племен на великие оседлые империи: цели этих племен были всегда одинаковы – захватить территории, чтобы установить политическое господство.

Кровавыми событиями завершилась история Мединского халифата, после чего в 661 г. династия Омейядов воцарилась в Дамаске. За один век отпрыски этой династии оставили родную Аравию, оказавшуюся на задворках империи, и, очарованные пышным церемониалом византийского и персидского дворов, порвали с грубыми, суровыми нравами арабского общества. Провал Омейядов отчасти обусловлен созданной ими самими институциональной системой. Состав населения на завоеванных землях не мог поменяться за короткий промежуток времени, однако местные власти укрепляли господство арабов, которые составляли всего около 5 % населения. Массовые обращения в ислам ставили главенство арабов под угрозу. Новообращенные мусульмане неарабского происхождения должны были стать «клиентами» знатных арабов, чтобы заручиться их «покровительством». Таких людей называли «мавали». Большая часть среди них были персами. Их положение уступало арабам в юридическом и налоговом отношениях, что свидетельствовало о нарушении фундаментального принципа ислама – «уммы» (общины), предполагавшего равенство правоверных. Неспособность правящей династии интегрировать местное исламизированное население, грабительские налоги, возмущения на почве политической дискриминации, несправедливость и беззаконие Омейядов в 747 г. привели к мятежу под предводительством вольноотпущенника персидского происхождения. В 749 г. повстанцы нагрянули в Ирак из ранее завоеванных Хорасана и Фарса. Ас-Саффах, потомок аль-Аббаса, приходившегося дядей пророку, был провозглашен халифом в Куфе. Так появилась новая династия Аббасидов. Титул халифа находился в их руках вплоть до 1258 г. Тем не менее смена династии не повлекла за собой фундаментальных институциональных перемен, потому что только две вещи волновали различные народы, принявшие ислам: 1) нахождение у власти того или иного потомка клана Курайшитов, к которому принадлежал пророк; 2) положение мусульман неарабского происхождения.

Столица халифата была перенесена из Сирии в Ирак, который стал центром новой империи. Аббасиды отвернулись от средиземноморского мира и обратились в сторону культуры персов и ассимилированных ими народов, оставив Сирию на западной периферии империи. Очевидно, что Аббасиды намеревались установить «имперский» тип правления.

У Аббасидов не было определенного принципа престолонаследия, не существовало нормативных текстов о передаче власти. Каждый халиф выбирал себе наследника, а высокопоставленные придворные облекали его властью в ходе церемонии принесения присяги («байа»), устанавливающей правовую легитимность верховной власти.

Первые пять халифов пользовались всей полнотой верховной власти. Кровавые события разыгрались после смерти пятого халифа: в 794 г. Харун ар-Рашид (786–809) назначил наследником своего сына аль-Амина, а в 799 г., согласно обычаю, сохранившемуся с омейядских времен, выбрал другого сына аль-Мамуна вторым наследником, доверив ему управление Хорасаном. После смерти своего отца аль-Амин решил начать централизацию власти в халифате, приказав вернуть казну и войска в Багдад, однако аль-Мамун выступил за независимость восточных провинций. Четыре года длилась братоубийственная война, лишь изнурительная осада Багдада и смерть аль-Амина позволили аль-Мамуну занять престол в 813 г.

Фактически в середине IX в. передача титула халифа зависела от решения высокопоставленных придворных, видных сановников и визирей. Их влияние было настолько велико, что они могли отстранять выбранного халифом наследника в пользу другого члена правящей династии, которого считали более подходящим для этой роли или более сговорчивым. Законность Аббасидского халифата основывалась на трех главных принципах:

● принадлежность к семье пророка Мухаммеда;

● превосходство потомков Аббаса, дяди пророка, над отпрысками рода Фатимы, дочери пророка, матери Хасана и Хусейна, которых сторонники Али, двоюродного брата и зятя Мухаммеда, провозгласили мучениками;

● уверенность в том, что якобы сам Мухаммед отдавал предпочтение Аббасу.

Во время официальных церемоний аббасидские халифы использовали плащ и копье Мухаммеда, что было символом их политической легитимности. Даже в те времена, когда реальная власть перешла в руки шиитских эмиров, эти инсигнии были гарантом незыблемости аббасидского правления вопреки всем превратностям политической истории.

Можно утверждать, что исламская империя Аббасидов функционировала как слаженный политический механизм в период VIII–X вв. Держава Аббасидов приобщила подчиненные территории к цивилизационным и материальным благам. Несмотря на то что исламские земли простирались от Иберийского полуострова и Атлантического побережья Магриба до Центральной Азии и Инда, их границы оставались весьма неопределенными, поэтому до воцарения Аббасидов исламское государство сложно называть «империей». Оно не имело достаточной логистической и административной организации. Земли ислама включали в себя территории, ранее входившие в Византию и в империю Сасанидов. Когда обе империи начали разрушаться, а Вестготское королевство было уничтожено, их земли перешли под власть Омейядов. Они были слабо связаны с центральной властью, которой не удавалось совладать с разнородным населением, проживающим на бескрайних просторах исламского государства: с берберами в Магрибе, иберами в Испании, коптами в Египте, арамеями в Сирии и Ираке, иранцами на Востоке. Каждый из этих народов говорил на одном или нескольких местных языках и исповедовал разные религии: христианство распространилось в Испании и на территории бывших византийских провинций, иудаизм, зороастризм и манихейство были популярны в восточных регионах. Несмотря на то что мусульмане оставались в меньшинстве, подчиненный им мир являлся поистине исламским, так как местные правители связывали себя с новой религией и навязывали подвластным народам общественную организацию, сообразную с кораническим правом, а также арабский язык, на котором говорили завоеватели и записано откровение пророка, ставший с начала VIII в. официальным языком администрации. Основные векторы политики, направленной на объединение империи при Омейядах, в середине VIII в. привели к восстаниям и волнениям, которые были вызваны управленческими ошибками и дискриминирующей налоговой политикой, навязываемой кочевым народом, покорившим оседлый мир и подарившим ему одно-единственное новшество – ислам.

Придя к власти, Аббасиды сделали ставку на централизованный административный аппарат и новую армию, которой удалось подавить всякое сопротивление. Именно эти факторы позволили огромной империи сравниться с Римом по уровню цивилизационной динамики, охватывающей и регионы. Византия приходила в упадок, а Священная Римская империя вела ожесточенную борьбу с итальянцами и Папской курией – благоприятный момент для небывалого триумфа, оставившего в коллективной памяти мусульман скорбь о былом величии. По сей день политические и религиозные традиции апеллируют к золотому веку «благословенной династии», который прославился многими достижениями науки, искусства и культуры.

Знаменитые представители арабской словесности, появившиеся на закате эпохи Омейядов, красочно описывали сияние новой империи. Очерки, послания и хроники прославляли установившийся политический режим. В следующем столетии историки и географы принялись с усердием описывать логистическую систему империи: караванные маршруты, торговые пути, перевалочные пункты и т. д. В конце VIII в. появились правовые и теологические трактаты. Хронисты и панегиристы в своих работах уделяли особое внимание аббасидской экспансии, вписывая ее в общий цикл развития человеческой цивилизации, чтобы объяснить причины торжества ислама. Особый интерес с точки зрения источниковедения представляет то, как хронисты использовали творчество собирателей хадисов (преданий о жизни и деяниях Мухаммеда). Эти тексты, порой носящие анекдотический или иносказательный характер, требуют вдумчивого толкования с учетом условий, в которых появился исламский порядок, в свое время оказавшийся настолько эффективным, что напоминал скорее политическую фантасмагорию, воспоминания о которой живы по сей день.

Особый исламский порядок появился благодаря желанию Аббасидов управлять государством с четко очерченными границами и упорядоченной внутренней структурой во имя Аллаха. Обстоятельства, влияющие на то, как задуманное претворялось в жизнь, были неразрывно связаны с семейной историей дома Аббасидов начиная со времени его триумфа, в течение периода установления прочной власти и до потери независимости, раздробления и падения.

Революция должна была долго вызревать, прежде чем потомки аль-Аббаса в 749 г. свергли Омейядов и установили власть над остальной бедуинской знатью и местными покоренными народами.

Истоки и основания Аббасидской революции коренятся в событиях, связанных с жизнью и смертью исламского пророка, о чем необходимо сказать несколько слов. Мухаммед создал в Медине политико-религиозную общину, после чего скончался, не оставив завещания. У него не было наследника мужского пола, а дочь Фатима, согласно исламским нормам, не могла стать его преемницей. Избрание и правление первых халифов было отмечено жестоким противоборством главным образом между сторонниками двух имеющих институциональное значение партий, которые были упомянуты Мухаммедом в Мединской конституции по прибытии в священный город: мухаджиры (мекканцы, переселившиеся вместе с Мухаммедом во время хиджры) и ансары (примкнувшие к нему мединцы). Проворность и ловкость первых привела Абу Бакра (632–634), а затем Умара ибн аль-Хаттаба (634–644) на место преемников посланника Аллаха («халифа Расул Аллах»). За несколько лет первые два «праведных» халифа сумели восстановить авторитет Медины. Абу Бакр боролся с восставшими племенами, желавшими вернуть независимость после смерти пророка и отказывавшимися платить десятину в мединскую казну, а Умар стоял у истоков первых арабских завоеваний. Он нарек себя «повелителем правоверных» («амир аль-муминин»), чтобы подчеркнуть свою политическую и военную роль. Халиф руководил многочисленными походами против соседних обескровленных империй, вторгаясь в земли Сирии и Месопотамии, Ирана и Египта. Затем захватчики направились еще дальше на Восток и Запад. После смерти Умара (в результате покушения) совет из шести сподвижников пророка выбрал его наследником Усмана. Новый халиф происходил из богатой мекканской семьи, также являлся сподвижником и зятем пророка, однако, в отличие от Али, не принадлежал к роду Бану Хашим, членом которого был Мухаммед. Ощущавшие себя незаконно обделенными, мединские ансары обвинили Усмана в хищении налогов и нарушении закона, а главное – в создании несовершенной версии Корана. Усмана убили в 656 г. В последовавшей за этим смуте ансары, бывшие в большинстве, провозгласили халифом Али. В свою очередь Муавия, родственник Умара, управлявший Сирией с 639 г., оспорил это решение. Али поддержали ближайшие родственники Мухаммеда, арабы Басры и Куфы, ансарамы и мухаджиры Медины. Муавия призвал к отмщению за убийство Усмана, в чем его поддержали мекканцы, сирийцы и египтяне. В 656 г. неподалеку от Басры состоялась Верблюжья битва, в которой Али смог одержать верх. Однако неопределенный исход Сиффинской битвы в 657 г. поменял расклад. Противоборствующие стороны решили прибегнуть к третейскому суду, что пришлось не по нраву части сторонников Али, которые отделились от него. Они получили прозвище хариджитов (от глагола «хараджа» – «выходить (из повиновения)»). Али разгромил их в битве при Нахраване в 658 г., но власть его уже пошатнулась. В 660 г. Муавия был провозглашен своими сторонниками халифом, а в следующем году Али был убит одним из хариджитов.