Армянские предания

И схватив лежавший на блюде острый нож, Аршак вонзил его в свое сердце. С ужасом увидел Драстамат, как рухнуло на пол тело царя и кровь окрасила каменный пол каземата.

Когда весть о гибели царя разнеслась по Армении, скорбь объяла всю страну. И с тех пор глубокая тоска звучит в песнях, в которых народ воспевает своего плененного царя и замученного сpарапета.

Свято выполнил народ завет царя: сын царя, Пап, и сын замученного спарапета, Мушег, сумели сплотить восставший народ и изгнали иноземных захватчиков из пределов родной страны.

Злосчастные купцы

 
Летучей Мыши с Чайкой вдруг
Взбрело купцами стать сам-друг.
Ведут летуньи разговор
И заключают договор.
Но вот беда: нет ни гроша, —
Ведь это срам для торгаша, —
Бегут к Шипу они, спеша.
И, вексель дав,
И подсчитав
Проценты с суммы, что он дал,
Берут изрядный капитал.
Мышь дом, как сторож, стерегла,
А Чайка деньги забрала,
Сев на корабль, среди пучин
Плывет во Мсыр, в Чинмачин,
И в Фарсистан,
И в Индостан.
Там, нагрузив судно добром,
Опять плывет морским путем,
Стремится весело в свой дом!
Вот дорогие шали тут,
Вот жемчуг, лал и изумруд,
Фисташки, финики, миндаль, —
Всего не перечесть мне, жаль…
Все, все, что приглянулось ей
Из украшений и сластей.
Но страшный шквал
На море встал.
Товары буря унесла,
И Чайка жизнь едва спасла,
Своей хранимая судьбой.
Но как вернуться ей домой?
Что кредитору ей сказать?
Как пред приятелем предстать?
Там у порога Мышь сидит,
Там на дорогу Мышь глядит,
Считает дни: когда ж, когда ж
Вернется в дом торговец наш?
Ей долго ждать
И тосковать,
И видеть сны, боясь, дрожа,
Что близко время платежа…
И вот на кровле Шип стоит,
И, с векселем в руках, кричит:
«Эй, чем вы заняты, друзья?
Забыли, как помог вам я?
Дельцы за здорово живешь,
Пора произвести платеж!
Коль вексель дали – знайте срок,
Бесстыдство, – это ль не порок!
Ведь тут грабеж средь бела дня,
Ведь это гибель для меня!
Свое же золото отдать
И не суметь обратно взять?!
Вот и попробуй тут помочь,
Просителя не выгнать прочь!»
Так Шип кричал на весь квартал,
Сердито должников ругал.
А кто слыхал,
Тот повторял:
«Ай, Мышь! Ай, Чайка! Ай-ай-ай!
Не стыдно ль слышать вам? Ай-ай!..
Купцы совсем с недавних пор,
И вдруг – в делах такой позор!
Мышь с Чайкой, ай, —
Ай-ай, ай-ай!»
А Мышь летучая – внимай!
Уйти куда
Ей от стыда?
Плевалась, плакала, кляла:
«Ах, Чайка, чтоб ты померла!
Чтоб ты истлела под землей!
Ну, что ты сделала со мной?
Ведь ты меня, ох, как срамишь!..»
И вновь, и вновь просила Мышь:
Шип, не сердись,
Не торопись.
Ты долго ждал. Подожди чуть-чуть.
Вчера пришло письмо, что в путь
Пустилась Чайка. Ну, вот-вот
С тобой произведем расчет,
Кой-что накинем сверх того…»
«Ну, нет, не нужно ничего,
Возьму лишь то, что я вам дал,
Я и проценты подсчитал.
Назначали вы сами срок, —
Прошу платить, коль он истек,
А лишнее нейдет мне впрок…»
«Нет, господин,
Расчет один:
Сполна все выплатим тебе.
Проценты сами по себе —
И благодарность будет тож,
Поверь… Ведь люди мы… Не ложь…
Ведь надо бога позабыть,
Чтоб так нечестно поступить».
Бедняжка – так, бедняжка – сяк…
Не оправдаться ей никак!
И кредитору наврала,
Приятельницу всё ждала.
Коварной Чайки нет как нет.
«Что за напасть! Не мил мне свет!
Ведь вот несчастье, вот беда,
Я осрамилась навсегда:
Не вылезть мне, как из огня,
Из долга. Кто спасет меня?
Что мне сказать?
Чего мне ждать?»
Пришлось по дому все собрать
И все до ниточки отдать.
А что за толк? —
Остался долг.
Ну, тут уж стало ей невмочь
На крыльях улетела прочь,
Исчезла, сгинула, чтоб ей —
Банкроту, ставшей всех бедней, —
Уж не являться на позор
Пред кредитора грозный взор.
С тех пор, гонимая стыдом,
Она уж не летает днем.
Когда ночная ляжет тишь,
Тогда летает наша Мышь, —
Во тьме укрыться легче ей
От кредитора и друзей.
А Чайка… ах,
Кричит в волнах,
То вдруг нырнет,
То вновь всплывет,
Вся трепеща
И все ища:
Вдруг в глуби вод
Товар найдет!
А Шип с обиды и тоски
Все точит злобно коготки,
И если мимо кто идет —
Его за полы он берет,
Крича: «Эй, ты не видел, слышь,
Бесстыдниц – Чайку или Мышь?»
…Те дни прошли. Проходят дни.
А все не встретились они.
 

Капля мёда

 
Один купец в селе своем
Торговлю всяким вел добром.
Однажды из соседних сел
К нему с собакою пришел
Пастух – саженный молодец.
«Здорово, – говорит, – купец!
Есть мед – продай,
А нет – прощай».
«Есть-есть, голубчик-пастушок!
Горшок с тобой? Давай горшок!
Мед – вот он: что укажешь сам,
Отвешу мигом и продам».
Все по-хорошему идет,
За словом слово – тот же мед.
Отвешен мед, но как алмаз
На землю капля пролилась.
Жзз… муха. Сладкий чуя мед,
Жужжит, звенят и к капле льнет,
Хозяйский кот бочком-бочком.
За мухой крадется. Потом
В один прыжок
На муху – скок!
И в тот же миг пастуший пес
Ощерился, наморщил нос.
Рванулся, взвыл
Что было сил,
Кота подмял,
За горло взял.
Сдавил, куснул —
И отшвырнул.
«Загрыз! Загрыз! Ах, котик мой!
Ах, чтоб те сдохнуть, пес чумной!»
Разгневался купец – и вот,
Чем попадя собаку бьет.
Визжит собака – и рядком
С несчастным падает котом.
«Пропал мой лев, пропал, конец!
Кормилец, друг мой!.. Ну, купец,
Мерзавец, вор, такой-сякой!..
Да провались домишко твой!..
Ты смел собаку бить мою , —
Отведай же, как сам я бью!»
Взревел пастух наш, над купцом
Дубину тяжкую с кремнем
Занес, – и вмиг хозяин злой
Упал с пробитой головой.
«Убили!.. Кто там?.. Караул!..»
По всем кварталам шум и гул,
Народ стекается, кричит:
«На помощь! Караул! Убит!
С нагорных улиц, из низов,
С дороги, с пастбищ, от станков,
Крича, проклиная,
Вопя, стеная,
Отец и мать,
Сестра и зять,
Жена и брат,
И кум, и сват,
И все дядья,
И все друзья,
И с тещей тесть,
И как еще их там – бог весть —
Бегут, бегут, бегут, бегут
И чем попало бьют и бьют:
«Ах, окаянный! Ах, пострел!
Да как ты мог? Да как ты смел?
Да с чем ты шел: товар купить,
Иль даром душу загубить?»
И рядом с псом своим в углу
Пастух простерся на полу.
«Ну, постояли за купца.
Бери, кто хочет, мертвеца!»
И вскоре в ближнее село
Известье скорбное пришло.
«Эй, кто там есть?
Возможно ль снесть?
Ведь это наш пастух убит!..»
Порой шалун разворошит
Гнездо осиное и прочь
Уйдет. Не то же ли точь-в-точь
Наделала и муха та?
Смятенье, шум и суета…
Что подвернулось – второпях
Хватают. Кто с ружьем в руках,
Кто с вилами, а кто с ножом,
С лопатой, с палкой, с топором,
Кто с заступом, кто вертел взял,
Тот шапку в спешке потерял,
Тот вскинул на лошадь седло —
И все на вражье село.
«Что за бессовестный народ!
Ни страха, ни стыд их не берет,
К ним за товаром забредешь —
Накинутся – и в спину нож.
Тьфу, пропасть! Провалиться б вам,
Убийцам лютым, дикарям!
Пойдем, побьем,
Сожжем, сотрем!
Эй, ну-ка, не плошай, вперед!»
И вышел на народ народ.
И каждый бил, и бил, и бил,
Рубил, и резал, и громил.
И всяк, чем больше порубил,
Тем больше в ярость приходил.
Соседа бил сосед.
Соседа жег сосед.
И кто где жил —
Простыл и след.
Но вот беда: меж этих сел
Рубеж, деливший земли, шел,
И подать каждое село
Владыке своему несло.
Заслышавши про тот разбой,