Голубиный скит
Ленк-Тимур пришел – изувер, палач;
С ним – огонь и меч, с ним – туга и плач;
Не узлом сдавил нас удав-дракон —
Наше племя враг полонил в полон.
На прибрежье, где дышит мглой Севан,
У озерных струй он разбил свой стан —
Там, где, к богу сил воскрылясь душой,
Сторожит наш край монастырь святой.
В те поры в скиту – опекун армян —
Преподобный жил схимонах Ован,
День и ночь молясь за родной народ,
За крещеный люд, за неверный род.
Как прознал Ован из затворных стен
Злых татар набег, христианский плен,
Осерчал зело, затужил вельми,
Что владеет так сатана людьми,
Не скончал молитв седовласый мних,
Хвать за жезл – и вон из ворот святых.
Бормоча идет куда путь ведет.
В забытьи – на гладь бирюзовых вод:
Заплескал Севан, но седой росой
Доплеснуть не смел до ступни босой,
Как увидел то басурманский князь.
Хилым былием задрожал, склонясь,
Завопил, завыл с высоты крутой:
«Не гневись, вернись, человек святой!
С миром в дом вернись!» – Так взмолился хан;
Повернул стопы в монастырь Ован.
Чуть на брег сухой оперся жезлом,
Бьет угоднику супостат челом:
«Ты бери с меня, что велишь старик,
Золоту казну, аль на власть ярлык!»
«Не купить меня ярлыком, казной,
Отпусти, отдай мне народ родной!
Пусть, куда хотят, без помех идут,
Песню вольную жития поют!
Аль в поднебесьи уж простора нет
Птицам божиим? Али тесен свет?»
Лиходей в ответ: «Столько душ отдам,
Сколько душ войдет в монастырский храм,
Ну, ступай, старик, да не помни зла!»
И велел тотчас с одного крыла
Заходить толпе полоненной в скит:
Столько вольным быть, скольких храм вместит.
Стража грозная от застав ушла;
Потянулся люд, что река текла,
За святым вослед чрез одно крыло:
За сто тысяч их в малый скит вошло, —
Не наполнился и один притвор.
Удивляется басурманский вор
Диву дивному, сторожам кричит,
Новых пленников отпускать велит.
Тучей люд валит, в церковь вваливает, —
За тьму темь число переваливает:
Все не полон скит, все гостей зовет;
А людской поток плывет, да плывет.
Уж и в третий раз Ленк-Тимур кричит,
Остальной полон распускать велит.
Идут задние, и – за рядом ряд —
Все прошли во храм. Одичалый взгляд
Водит лютый враг до окружных гор:
Пленных нет, как нет. И все пуст собор,
Ужаснулся хан: «Это явь иль бред?
Обыскать весь скит! Разыскать их след!»
Входят бирючи во святой притон:
Там Ован один; на коленях он, —
Очи ввысь вперил, – словно в землю врос;
Борода влажна от обильных слез.
Сколько в малый скит ни вошло армян,
Обернул их всех в голубей Ован, —
Умолил на то благодать с небес, —
И в родимый дол, и в родимый лес
Выпускал он птиц на живой простор:
Все в приют ушли неприступных гор.
Упорхнули все – и сполох утих,
И стоит, один, на молитве мних.
Десница и меч
Покоряя страны, порабощая народы, дошел до Армянского нагорья мировержец Тугрил. Захватил он множество уделов, превратил в развалины великолепную столицу Багратидов – Ани и, наконец, раскинул стан на берегу Ванского моря.
На рассвете, глядя на окутанный синей пеленой остров Ахтамар, предводитель сельджуков замышлял новые завоевания, мечтал о новой славе.
Его раздумье прервал гонец вестью о том, что. несмотря на яростные приступы, осажденный замок Арджеш не сдается, ибо как лев сражается во главе своих смельчаков обороняющий крепость юный годами, но уже зрелый воин, сын владетеля края Татул.
– Молод Татул, – рассказывал вестник, – но великан он ростом и обладает силой сорока буйволов. Ростом он по плечу всаднику, не знает промаха стрела его, а дуга широкотетивного его лука напоминает радугу.
Отдает он приказ – и крепостные стены дрожат от громового его голоса!
Мрачно выслушал вестника Тугрил. Схватившись за рукоятку меча, повелел он сыну сестры, своему единственному наследнику:
– Даю тебе, Давуд, срок до восхода солнца: покоришь крепость и живым приведешь ко мне Татула!
– Повелел – будет исполнено! – отозвался Давуд и, вскочив на коня, поскакал к замку.
Увидев юного всадника на игравшем под ним скакуне, Татул крикнул:
– Выслушай меня, о правая рука и наследник могущественного Тугрила! Зачем нам истреблять безвинных людей и навлекать на себя проклятия женщин и стариков?!
Но надменный сельджук прервал Татула:
– Не жди пощады от меня! Если не хочешь кровопролития, – сдайся, склони свой меч перед великодушием всесильного Тугрила, и он сохранит тебе жизнь!
– Милости не прошу я у врага, а у тебя – жизни! – усмехнулся Татул – Коль бесстрашен ты, выходи, скрестим мечи, и пусть одержит победу тот, у кого десница сильнее и у кого дело правое.
В замешательство привел Давуд а неожиданный вызов: почувствовал страх он, припомнив рассказ вестника. Но горд был Давуд и самолюбив. Никогда в жизни не отступал он перед врагом, ни разу не дрогнул меч у него в руке.
Задумался на мгновение наследник Тугрила и высокомерно ответил:
– Принимаю твой вызов! Померимся силами, и ты почувствуешь мощь моего меча, как почувствовали ее другие богатыри, начиная от Турана до Ирана и от Турана до Вана.
И задрожала земля. Воины со страхом следили, как сшибались мечи с бронзовыми щитами у сражавшихся. Гром щитов и лязг мечей донесся до лагеря сельджуков, долетел до шатра самого Тугрила.
Вдруг смолк лязг мечей, и все нагорье погрузилось в тишину. Замерли взметнувшиеся волны Ванского моря, и только что выскользнувший диск солнца застыл на склоне горы.
Зловещая тишина заставила встрепенуться Тугрила. Что это значит, почему молчат бесстрашные воины, пронесшие славу своего непобедимого предводителя от востока до запада?
Но вот к шатру Тугрила на вспененном скакуне примчался всадник, пал на колени перед порогом и прерывающимся голосом поведал о том, что в поединке с молодым князем сражен наследник Тугрила.
Вскочив на ноги, Тугрил выхватил меч. От гнева и волнения по мутнели, налились кровью глаза, грозовые тучи спустились на лицо, казалось, вот-вот сверкнет молния ярости… Но предводитель сельджуков сдержался и молча вскочил на скакуна. Словно обрел крылья конь и помчался вперед. Приближенные поскакали за Тугрилом и за полчаса достигли замка Арджеш.
На земле перед воротами крепости, залитый кровью, лежал Давуд…
– Татул, эй, бесстрашный Татул! – загремел голос Тугрнла. – Сюда я прибыл не для того, чтоб сразиться с тобой, отвори ворота крепости и выйди ко мне, никто не подымет руку на тебя.
Грузно распахнулись ворота, из крепости вышел статный юноша и с высоко поднятой головой подошел к Тугрилу.
– Ты ранил меня в сердце, Татул! Такого удара не наносил мне еще ни один враг… Клянусь, не будет тебе пощады, если не выживет мой названный сын и наследник, моя единственная надежда. Но если выживет он, за отвагу твою отдам я тебе и эту крепость, и город, и удалюсь от Ванского моря. Поведай же мне, смельчак, оживет ли мое раненое сердце?
Шагнул к сраженному противнику Татул, вгляделся и спокойно сказал: