А во дворе царили последние сытые годы Москвы. Впрочем, на этот счет я не заморачивался: пачка овсяных печений с пачкой молока приятно дополняли мой вечер. Завтра, после работы, меня ждали заседание штаба «Комсомольского прожектора». А ещё было вкусное черное кофе, заваренное в турке красавицей-инженершей, татаркой из Набережных Челнов, кстати, тоже представительницей «лимиты», Неллей, а к нему бутылочка армянского коньяка, подготовка живописного полотна очередного выпуска «Комсомольского прожектора» и очередная приятная новость. На этот раз меня и других молодых рабочих приглашали на курсы по подготовке абитуриентов к приёмным экзаменам в Московский государственный институт международных отношений.
Ряд веских причин не позволил мне получить образование в МГИМО. Мимо меня, на чужой пруд, пролетела смуглая лебедь Нелля. И моя борцовская секция при ДСО «Спартак» тоже накрылась медным тазом.
Кстати, московский борцовский зал, в отличие от МГИМО и состоявшейся новой москвички Нелли, напомнил мне о себе через много-много лет.
В моем родном городе закрывали тюрьму. Новость так себе. Если бы это была последняя тюрьма в моей стране, – ещё понятен был бы ажиотаж вокруг неё. Впрочем, как оказалось, тюрьму не просто закрывали и переводили в другое место, её зданию после ремонта возвращали статус мечети, места обращения мусульман с молитвами к Всевышнему.
Статус корреспондента областной газеты позволил мне проникнуть в бывшую тюрьму, сохранявшую некоторое время все признаки строгого режимного объекта: высокий забор с колючей проволокой, часовых на вышках с прожекторами, а также плотный, давящий на душу запах страха в своих камерах и коридорах. Если насчет страха, это могло быть моим преувеличением, неправильной реакцией моего носа, предпочитающего хорошие запахи: ну какой урка – дерзкий вор, отпетый уголовник, идет на дело с коленками, которые трясутся от страха?! Пахло давно не мытым человеческим телом, миазмами старых сантехнических приборов, буквально въевшихся в стены и потолки бывших камер.
Немного истории. В 30-е годы прошлого века центральная площадь моего родного города, традиционно в восточных городах носящая имя Регистан, подверглась катастрофическим переменам. Большинство культовых сооружений и резиденция бека – правителя региона, были снесены, хранилище пресной воды – сардоба, была засыпана, а оставшиеся на лоне Земли мечети и медресе (духовные учебные заведения) были срочно перепрофилированы. Мечеть Одина, берущая свою историю с десятого века, стала тюрьмой, медресе Бектемир, не столь старое сооружение восточной архитектуры, отвели под службы областного радио. На месте резиденции бека и кладбища избранных высоких лиц при ней появился городской спортивный стадион «Мехнат» («Труд»). Большую часть глубокого рва, что окружал Регистан, завалили, а на оставшейся в целостности части разбили Комсомольское озеро с лодочным причалом и прочими интересными причиндалами легкого времяпровождения молодежи.
Переделка мечети Одина – будущей тюрьмы, не потребовала больших усилий. Снесли центральный купол, укоротили башенки по периметру центрального здания, а внутри самой мечети понаделали камеры и другие функциональные комнаты из кирпича.
Прошли годы, и мечеть Одина после усилий реставраторов вернула прежнюю величавость и сакральность. В ней расположили часть экспонатов областного краеведческого музея, а также часть исторических раритетов, обнаруженных при её реконструкции. Подверглись реставрации и оставшиеся в бытии бывшие медресе. Пусть и частично, но площадь Регистан моего родного города восстановила свои границы.
На этом бы, казалось, можно и закрыть тему. Историческая справедливость, пусть и поздно, вернулся в Первопрестольную: в 70-е годы прошлого века.
Я вспомнил встречу у входа в борцовский зал ДСО «Спартак» в Москве с женщиной преклонных лет, несмотря на давящую июльскую жару в неприметном платке и платье до пят серого цвета. Она остановила меня словами: «Молодой человек, грех заниматься спортом в храме божьем…».