О чём молчит Феникс. Фантастическая повесть

– Эээ… есть у вас карта? Любая. Хоть географическая.

Возникло молчание, и паузу эту прервала Лиса.

– Дайте, – сказала она негромко, но так, что услышали все.

Ага. Значит, не Патрик…

Кэй принёс и развернул передо мной на столе карту. Большими буквами – русскими – сверху было написано «Карта королевства Аскаланта». Были тут и сопредельные государства. Я видел знакомые названия – мной придуманные! – и незнакомые. Я посмотрел на Лису. Она выжидательно, чуть исподлобья смотрела на меня. Они все смотрели. Мне нечего было им сказать, кроме очевидного.

– Здесь нет Алтая.

– Может, ещё что скажешь? – спросил Патрик.

Я молча покачал головой.

Лиса сделала короткий жест, и Альбинос сзади сказал: «Вставай». Я снова оказался в своей клетке.

Поговорили. Прояснили ситуацию, называется.

Опять я сидел в темноте и сам на сам задавал вопросы и искал ответы.

Итак, если отказаться от идеи, что всё это дурацкий розыгрыш, приходится принять, что я оказался в мире, который придумал. А, может, вправду существует такое какое-нибудь крохотное малоизвестное королевство, и я когда-то о нём слышал, да забыл. И считал, что название своей выдуманной стране взял из мира геймеров, а на самом деле оно выплыло из дебрей памяти?.. Ага, и в нём говорят и пишут по-русски. Просто затерялось где-то в необъятной России.

Нет, легко сказать: оказался в мире, который придумал. И милости просим в психушку. Но у меня, вроде, с крышей всё нормально. Хотя относительно, конечно, полный разброд в ней продолжается. Но, с другой стороны, имелись же случаи материализации идей у писателей. Флобер чуть коньки не двинул, когда травил мышьяком свою госпожу Бовари. А Диккенс видел в уличной толпе своих придуманных персонажей и скрывался от них. Ну-ну, вспомнить ещё шизофрению Гоголя, и как перед смертью мучили его видения чертей и прочей нечисти из его сказок, и всё встанет на свои места.

Ладно. Я в королевстве Аскаланта. Королевство… тоже ладно, пусть. Есть же современная Англия с её монархией. Но в моей Аскаланте непоседа Лиса бегала по королевскому саду, подхватив длинные юбки, и браслеты звенели на тонких запястьях. Она не ходила в камуфляже и берцах и не возглавляла военизированную группу отчаянных парней. И она что-то знает обо мне. Стоп. А нет ли Стрелка в этом мире? Тогда всё сходится, и понятно Лисино узнавание меня. Ведь Стрелок в историях о принцессе Лисе – я сам. Нет, опять не сходится – парни-то меня не узнали. Значит, ни разу не видели. Надеюсь, мы с Лисой хотя бы по одну сторону баррикад. Или Стрелка тут нет. Может, так и лучше. Не хватало ещё встретиться со своим двойником. И всё же откуда-то Лисе моё лицо знакомо.

Хмм… а ведь я как-то забавлялся мыслью, что неплохо бы писателям после смерти попадать в мир, который они создали, и встретить в нём своих персонажей. Писал всяких гадов, подлецов, маньяков – вот и живи теперь с ними. А в моём мире жила бы принцесса Лиса, и я был бы счастлив. И вот я в моём мире, но почему он вовсе не такой, каким я его придумывал?

Да ладно, хватит уже этой глупой мыслёй развлекаться. Я же не умер.

Глава восьмая
Из сочинений Стаса Маренго. Стрелок.

Тогда, на берегу пруда, Стрелок не придал большого значения словам Принцессы. Почему-то они совсем не затронули. Мысли его касались больше её поведения, манеры держаться – с достоинством и ноткой высокомерия. Ведь она обращалась к нему с просьбой. Просила остаться, поменять бродячую вольную жизнь на осёдлую. Но подала эту просьбу как распоряжение.

«Истинно королевское величие, – усмехнулся про себя Стрелок. – И она с ним родилась».

Наутро, когда собирался в путь, даже не вспомнил о пожелании принцессы. Но вот что странно – позже обнаружилось, что в его памяти осталось каждое слово девочки. Шло время день за днём, неделя за неделей, а разговор с нею не желал забываться. Более того, слова её прорастали раздумьями и удивлением. Откуда она, почти его не зная, виделись-то считанные разы, а разговаривали и того меньше, так откуда такое отношение к нему? Может быть, вправду, детская влюблённость? Нет. Он поверил Лисе, что нет, не влюблена она в Стрелка. Какая-то особая тяга…

И Стрелок не мог теперь не признаться себе, что чувствует к ней нечто похожее. С тех пор, как нашёл её на том звёздном перекрёстке, не было и дня, в который он не подумал бы о Лисе. Каждую ночь, отходя ко сну, Стрелок и ей желал доброй ночи.

«…на самом деле ни за кого не хочешь отвечать» – так она сказала, и это была истинная правда. Он постоянно кого-то охранял, защищал. Но отработав, получив причитающееся, часто забывал тех, кто благодаря ему оставался жив. Забывал всех, только не ту малышку, что живёт тоже, благодаря ему. Его-то что тянет к ней?! Он не мог себе ответить.

В этот раз работа ему нашлась в первом же заезжем дворе, перед которым он под вечер остановил свою лошадь. Зажиточный посёлок раскинулся вблизи речной переправы. Дома здесь были добротные, обнесены крепкими высокими заборами. К проезжим людям тут привыкли – через посёлок проходила большая наезженная дорога и спускалась к переправе. Продолжался тракт за рекой и вёл в город, что лежал в двух дневных переходах отсюда и славился ярмарками. Туда Стрелок и держал неторопливый путь – купцы ведь всегда нуждаются в верном спутнике и надёжной защите.

Впереди показался большой двухэтажный дом с длиной коновязью. Нижний этаж был сложен из серого камня, а надстройка верхнего этажа была деревянной. Срелок повернул к этому дому и не ошибся, разглядев доску прибитую к столбу. На ней значилось «До счастья три шага» и стрелка указывала направление, чтобы уж не ошибиться по пути к счастью. Путник спешился, бросил повод на коновязь и поднялся на крыльцо.

Внизу располагалась корчма. В это время народу здесь столовалось немало. Больше сидели компаниями, но были и одиночки. Стрелок прошёл к человеку за стойкой. Тот встретил сначала острым, распознающим взглядом, потом почему-то разулыбался, как знакомому. Стрелку он знаком не был.

– Ты хозяин? – спросил он.

– Точно так, хозяин.

– Мне комнату на ночь. Вели сейчас же принести туда воды. Да распорядись мою каурую разнуздать, накормить и напоить.

– Сделаем в лучшем виде, господин хороший, на ночь в конюшню поставим, – заверил хозяин счастья и, высмотрев в зале подростка, собирающего в эту минуту пустые кружки с одного из столов, махнул ему рукой и велел проводить Стрелка в комнату.

Не прошло и пяти минут – принесли ведро воды и большой медный таз. Стрелок вылил в него воду, разделся до пояса и долго и с удовольствием смывал пот и пыль, расплескивая воду на пол. Потом, облачившись в свежую рубаху, спустился в корчму. Попросил хозяина послать убрать в комнате и почистить его одежду.

На ужин хозяин предложил томлёный суп в горшочке, замазанном сверху ржаным тестом, добрый кусок нежной телятины с белой фасолью, промаринованный, нашпигованный приправами и запечённый на углях до хрустящей корочки. И, разумеется, ужин не ужин без доброй бутыли красного вина. Стрелок одобрил предложение хозяина, только вместо вина попросил медового сбитню на яблоках, и уселся за свободный стол у дальней стены, откуда вся зала была у него как на ладони.

Как скоро догадался Стрелок, владела заезжим двором одна семья, члены этой семьи и работали здесь. Организовано всё было чётко и спокойно.

Каждый новый, едва появившийся на пороге гость, тут же брался на заметку всеми работающими в зале. Потом бывало довольно лишь взгляда хозяина, чтобы поспешить к нему за поручением.

Расторопная молодуха, лицом очень схожая с хозяином, уже несла горшочек, обернув его полотенцем. На кухне, в печи, десяток таких горшочков стояли наготове, подвинутые к зеву, а в глубине печки допревал ещё с десяток – томлёные супы заслуженно пользовались спросом.

Поставив горшок на край, молодка обмахнула полотенцем и без того чистый стол, поставила суп перед гостем, положила ложку и с улыбкой пожелала: «Кушайте на здоровье!»

Стрелок отломил край ржаной лепёшки, что служила крышкой. Она была мягкая, румяная, в меру поджаренная. Из горшочка в образовавшееся отверстие вырвалось такое ароматное облако, что Стрелок поневоле глубоко вдохнул его, смакуя густой запах томления и приправ.

После сытного и вкусного ужина самое время выкурить трубку. Стрелок неторопливо, небольшими порциями укладывал табак в чашку трубки, каждую тщательно утрамбовывал и выглаживал большим пальцем. Время от времени потягивал воздух через мундштук, проверяя, как он проходит. Стрелок исполнял ритуал, предшествующий собственно курению, и он был не менее приятен и важен. Потом раскурил трубку, потянул воздух носом, чтобы почувствовать аромат и вкус табака. Курил он давно, ему нравился и сам процесс курения, и аура покоя, окутывающая его в это время. Иногда трубка была необходима, чтобы привести в порядок мысли и принять какое-то решение.

Закончив ритуал раскуривания своей любимой трубки с довольно длинным прямым чубуком, Стрелок откинулся на спинку стула и скользнул глазами по залу. Привлёк внимание хозяин и один из тех гостей, кто прежде вкушал ужин в одиночестве. Теперь он разговаривал с хозяином, склонившись к нему над стойкой – разговор явно шёл о каком-то приватном деле. И тут хозяин бросил короткий взгляд на Стрелка. Собеседник его повернул голову и посмотрел в его же сторону. Встретившись с прямым взглядом, он секунду-другую держал его, потом направился к Стрелку.

– Позволите присесть?

Стрелок кивнул на стул.

– Вы заметили, что мы говорили о вас?

Вопрос ответа на требовал, и так было понятно: да, заметил.

– Я спросил у хозяина совет, не знает ли он надёжного человека, кто возьмётся быть мне спутником. Он указал на вас.

«Выходит, он в самом деле знает меня. – Стрелок глянул на человека за стойкой. – Интересно, откуда? Впрочем, это неважно, земля слухом полнится».

– Ты чего-то опасаешься или не любишь путешествовать в одиночку?

– Мне кажется, меня хотят убить, – спокойно сообщил человек.

Минуту-другую Стрелок молчал, разглядывая его и медленно, глубоко затягиваясь ароматным дымом. Тепло чашки согревало ладонь. Он любил холодное курение и потому иногда давал трубке почти затухнуть, чтобы она не перегрелась. К тому же он так хорошо знал свою трубку, что чувствовал, когда стоит сделать затяжку слабее и реже, а когда усилить её.

Человек напротив был молод, на той стадии возраста, когда называют и юношей, и молодым мужчиной. Сейчас он смотрел прямо, с ожиданием, но без нетерпения либо волнения. Стрелку это нравилось.

– Хорошо, считай, что нанял меня.

– Спасибо. Деньги есть, цена меня не беспокоит, – юноша правильно услышал в словах Стрелка то, что должен был услышать.

Глава девятая
Из сочинений Стаса Маренго. Роланд Чаита.

Сын богатого коннозаводчика из благодатных Срединных Земель двадцатилетний Роланд Чаита возвращался домой после трёхлетнего отсутствия. Отец отправил его набраться нового опыта к старому знакомцу, занимавшемуся разведением беговых и вьючных верблюдов.

Стрелок хорошо знал разные породы верблюдов и знал им цену.

Он имел с ними дело в Запределье, где в кочевых племенах бескрайних пустыней Габлин-Горта верблюды были величайшим богатством и мерилом ценности. Купцы из других земель, самые рисковые, кого не пугал тяжёлый долгий путь и разбойничьи отряды, тоже использовали в караванах только верблюдов. Никакая лошадь, даже самая выносливая, не выдерживала иссушающей жары и бесконечных пыльных троп Габлин-Горта. Верблюд за один переход терял четверть своего веса, но спокойно нёс груз в десяток пудов, а то и больше. Какая лошадь выдержит?

Так же и через хребты Алмазных гор Стрелок не брался вести караван, если груз был навьючен на лошадей. Холодные кручи обязательно возьмут живую дань. Копыта, даже специально подкованные для ледника, всё равно скользят на обледенелом камне, и лошадь летит с обрыва вместе с грузом, хорошо, если не увлекает с собой человека, за которым идёт в поводу. На крутых горных тропах он доверял только двугорбым бактрианам. Вместо копыт у них две мягкие мозоли с когтями, и по любым кручам взбираются они размеренно и легко. К тому же спокойно выдерживают тридцати-сорокаградусные морозы.

А кто не слышал о бишаринах – скаковых верблюдах! Высокие, поджарые, злые, они способны зараз пробежать по пустыне хорошей рысью больше ста вёрст, да ещё без остановки для еды и питья. Никакая лошадь не угонится за таким скакуном. Рысь его столь плавная, что всадник может выпить чашку чая, не пролив ни капли.

Укротить своенравного бишарина труднее, чем норовистого жеребца. Они легко приходят ярость, ревут и визжат, кусаются, лягаются, закусывают удила. Почуяв на себе человека, бишарин старается сбросить ненавистную ношу в заросли колючек, и, если удастся, тут уж берегись – он не убегает, а пытается затоптать человека. Цены на этих надменных строптивцев с пушистыми ресницами достигают заоблачных высот, а спрос на них никогда не падает.

Вот таким делом и занимался Роланд три года, изучая породы верблюдов, хитрости их разведения, укрощать тоже доводилось. Нелёгкая работа закалила парня. Был он высокий, почти как сам Стрелок. Худощавый, но не тощий, а как бы жёсткий, подобранный весь. Загорелый, с выбеленными солнцем бровями и волосами. В лице тоже мягкости не было: взгляд прямой и твёрдый, высокие чёткие скулы, резкий контур губ.

Если подозрения парня не на пустом месте выросли, то легко предположить происки конкурентов. Кто-то не желает, чтобы появился новый и сильный завод по производству верблюдов, не согласен расстаться с той частью доходов, которые потекут в другой карман. Даст ли им что-то смерть сына коннозаводчика? Возможно. Как устрашение. А, может быть, отец юноши получал уже какие-то требования и угрозы. Но в таком случае, разве не предупредил бы он сына, позволил бы одному пуститься в путь?

– Так что привело тебя к такой мысли? – спросил стрелок.

– Как пересёк границу и вошёл в Срединные Земли, странное начало твориться. На первом же заезжем дворе ночью убили человека в той комнате, где я должен был остановиться.

– Тут подробнее.

– Отвели мне комнату, проводили в неё. Я сразу-то ничего, комната как комната. Потом гляжу, сразу под окном крыша пристройки. Я люблю спокойно спать ночью, чтоб ничего не тревожило. А тут лезь кому не лень. Я служанку в коридоре увидел, попросил другую комнату. А в ту, видать, другой приезжий зашёл. Утром, сквозь сон ещё – суета. Смотрю, из той комнаты человека выносят, зарезали его ночью. Удивился, похвалил себя за осторожность, но ничего такого не подумал. А сейчас думаю – мог же кто-то приметить, в какую комнату я зашёл, а что вышел – этого уж не видели. Ну вот, собираюсь дальше ехать, тут попутчики подвернулись, семья. Два всадника да в кибитке две женщины с младенцем. Попросили с ними ехать, надежнее, мол. К вечеру добрались мы до следующего подворья, заночевали. Утром оседлал я лошадь, пошёл за вещами. Вернулся, гляжу, лошадь беспокойна. В общем, нашёл под седлом, под попоной, колючку с шипами. Если б вскочил в седло, лошадь взбесилась бы от боли, понесла. А там… вы знаете, наверно, – там дорога через перевал идёт, так мы наверху как раз были. Перевал хоть не трудный, но если лошадь понесла, разбиться есть где, точно рухнули бы с обрыва. Кто колючку под попону сунул, так и не выяснили. Все на виду были. Выходит, чужой кто-то рядом скрывался. Три дня назад это было. Я теперь на дневных переходах пристаю к попутчикам. Но уже опасаться начал, как бы злыдни себя не подставили добрыми попутчиками.

– Ценное везёшь что-нибудь?

– Только деньги, что заработал. Не так уж много, чтоб так…

Стрелок кивнул:

– Деньги отобрать можно, ограбить. Убивать ни к чему. Там, где жил три года, не натворил ли чего, за что стоит убить?

– Нет, – уверенно помотал головой Роланд. – С хозяином, на кого работал, добрыми друзьями расстались. Я честно работал, он честно учил. Он уже в преклонных годах, а наследников нет, дело некому передать. Он собирается отцу моему предложить купить у него завод.

«Значит, оттуда тоже может ниточка тянуться. Но, едва ли. Парня ждали здесь, на границе».

– Из дома давно известия получал?

– С полгода назад. Отец писал, что дома всё в порядке. Напоминал, что скоро мне домой возвращаться, заканчивается оговоренный срок. Писал, что скучают, ждут.

– Дождутся, коль скучают и ждут. Спать сегодня в моей комнате будем.

Утром после завтрака Стрелок велел Роланду вернуться в комнату, запереть дверь и ждать его. Через час он вернулся со свертком под мышкой. Свёрток глухо брякнул, когда Стрелок бросил его на кровать.

– Надень под рубаху, – велел он.

В свёртке оказалась чешуйчатая кольчужка.

Роланд с интересом разглядывал её, трогал пластины, смотрел, как они скреплены между собой.

– Как рыбья чешуя. Я и не знал про такие, я думал они из колец бывают.

– Из колец тоже. Но эта надежней. Проволоку для колец вытянешь только из мягкого, ковкого железа, а мягкие кольца болт арбалетный проткнёт, меч продавит. Плоскую чешую, – кивнул Стрелок на кольчужку, – легко выковать или вырубить из любого железа, а то и из стали отлить. Их не сломать, не разрубить, не проткнуть. К тому же крепятся нахлёстом и таким способом, что клинок под чешую не загонишь. Один недостаток – тяжела. Но тебе пешком не ходить. А пригодится наверняка. Если кто в самом деле на твою жизнь зарится, он скоро увидит, что близко к тебе подойти трудно. Тогда нож метнёт, стрелой достать попробует. Увидим.

Глава десятая
Писатель.

Темнота лишала каких-либо ориентиров, и я не мог даже приблизительно сказать, сколько времени сижу в этой клетке. Я дремал, просыпался, и вокруг меня была всё та же кромешная темнота. Нет, один ориентир у меня всё же был – собственный желудок. Он снова начал качать права и всё настойчивее. Выходит, что? После той миски прошло… Да ладно. Что даёт мне это знание? Я куда-то спешу? Куда-то опаздываю? Ещё подремать, что ли?

На этот раз шагов я не услышал. Или заснул крепко, или шаги такими лёгкими были. За мной явилась Лиса. Отперла замок, открыла дверь настежь и молча пошла прочь. Я торопливо поднялся, поспешил за ней. Мы опять пришли в ту залу с кухней. Я удивился, не увидев больше никого. Только я и Лиса. Она кивнула в сторону плиты:

– Там еда. Бери, ешь. Там, – Лиса указала на узкую дверь в углу, – туалет.

Сама взяла кружку из шкафа, налила себе чего-то из большого металлического термоса, и, не говоря больше ни слова, села к столу.

Я решил первым делом воспользоваться узкой дверью, не подозревая, что ждёт меня там. А ждало меня зеркало. Споласкивая руки, я скользнул взглядом по своему отражению и как ужаленный метнулся, прикипел глазами к своему лицу. Это я?! Этот человек, в зеркале… сколько ему против моих далеко за пятьдесят? Я потёр лицо, как будто хотел стереть то, что видел в холодном стекле. Ладно, я согласен даже телепортацию принять как версию… Но она ведь не омолаживает! Я посмотрел на руки. А ведь что-то мелькнуло тогда, какая-то мысль, когда я карту разглядывал и руки свои вскользь увидел. Мелькнуло и ушло, вытесненное тем, что видел на карте. Снова поднял глаза на зеркало. Сколько же мне теперь? Лет тридцать пять? Да, никак не больше тридцати пяти. Новая мысль заставила качнуться к зеркалу и потереть висок, вороша волосы там, где шрам. Шрама не было. Я медленно опустил руку. Что это значит? Я такой, каким был вот в эти годы?.. А та болячка, от которой собрался помирать?.. Я опять с силой потёр лицо… Ладно, надо уже выходить. Чего доброго, Лиса подумает, что я через унитаз сбежал.

Всё же новое открытие здорово врезало по мозгам. Я вышел, туго соображая, что должен сейчас делать. Ага, Лиса предложила мне самообслуживание. Ну ладно, не будем стесняться. Я осмотрелся, увидел стопку глубоких мисок – Кэй приносил мне такую же. Заглянул в большую кастрюлю на плите, там была какая-то каша с кусками мяса. Пооткрывал дверцы шкафа, обнаружил ложки, кружки, начатую упаковку сухарей. В термосе оказался крепкий чёрный чай.

Когда я приступил к чаю, Лиса предложила:

– Рассказывай.

– Что?

– Всё, что считаешь нужным. О себе рассказывай.

Ох, Лиса… Мне бы кто-нибудь чего-нибудь рассказал бы… Помедлив, я заговорил:

– Я уже сказал, зовут меня Стас Маренго, я из России… страна такая. Писатель. Вчера… или… я не знаю, сколько времени я здесь. До того, как меня нашли твои товарищи, я помню, что был в своём доме, лёг спать, ночь была. А проснулся, когда эти парни меня растолкали. Уже здесь. У вас. Я не знаю, как это объяснить, – я пожал плечами, помотал головой. – Я не знаю, где я и как сюда попал. Ещё, что странно, в первые минуты я не мог слышать, говорить… Со слухом что-то творилось, звуки тянулись и были очень низкими. С памятью тоже… я ничего не помнил. Совсем не помнил. Кто я, как меня зовут, откуда… Потом со слухом нормально стало и память начала возвращаться.

– Я никогда не слышала о твоей стране.

Я вздохнул:

– А я никогда не слышал о королевстве Аскаланта. Мне кажется… В это трудно поверить, но я как будто совсем в другом мире. В моём мире нет Аскаланты. А здесь, ты говоришь, нет России.

– Ты не слышал о королевстве Аскаланта и ничего о нём не знаешь?

– Нет, – покачал я головой.

Да, так будет правильно. Не надо говорить ЧТО я знаю. Дальше-то как? Сообщить, что я выдумал их королевство? Выдумал её?

– Так ты писатель.

– Да.

– О чём твои книги?

«Ух ты! Вопрос же ты задала, Лиса… Почему ты его задала?»

– Я пишу… – увы, и этого я не могу тебе рассказать, дорогая моя принцесса. – Нет, не помню.

– Ты чем-то занимался, кроме писания?

«Чем-то занимался, точно. Но чем? Этого я, действительно, не помню».

Я пожал плечами.

Лиса неторопливо допила свой чай… и вдруг метнула в меня кружку. Я вскинул руку и кружка влепилась в мою ладонь. Я удивлённо посмотрел на неё и осторожно поставил на стол. Поднял глаза и встретил испытующий взгляд Лисы. Она усмехнулась:

– Похоже, тебе ещё есть что вспоминать.

Я не нашёл, что ответить.

– Ты хочешь уйти?

– Да мне… некуда.

– Хочешь остаться?

– Да.

– Хорошо. Оставайся. И вспоминай поскорее то, что забыл.

Меня больше не сажали в клетку. Не знаю, чем заслужил я доверие Лисы. А хотел бы знать. Ведь что-то она обо мне знала и доверие её имело под собой основу. Она скрывала что-то. Так же, как я.