Мужчина и женщина: бесконечные трансформации. Книга вторая

Максуд Ибрагимбеков: «И не было лучше брата»

Журнал «Новый мир»^[894]: дух свободомыслия…

В отличие от повести Рамиза Ровшана «Камень», которая прошла практически незамеченной,

…о ней чуть позже…

повесть Максуда Ибрагимбекова «И не было лучше брата» сразу обрела известность. Ничего удивительного.

Во-первых.

Повесть была написана в 1973 году, на русском языке, в СССР. Русский язык открывал доступ к миллионной читательской аудитории, общественное мнение, в большей степени, формировала критика на русском языке.

Помню «Литературную газету»^[895], всю страницу которой заняли две рецензии: на повесть «И не было лучше брата» Максуда Ибрагимбекова и на повесть «Мать едет женить сына» Гранта Матевосяна^[896].

…была напечатана в том же году в журнале «Дружба народов»^[897]…

Повести были признаны самыми значительными событиями литературного года.

Во-вторых.

Сейчас, когда прошло много-много лет, когда нет уже той страны, в которой были напечатаны эти повести, бросается в глаза, что при всём отличии художественных миров, есть между этими повестями нечто общее.

Что я имею в виду?

Вот как начинается повесть Г. Матевосяна:

«Люди, пролетая над Цмакутом, из Москвы до Еревана добираются за каких-нибудь сто двадцать – сто двадцать пять минут, а чтобы добраться из Цмакута в Ереван, нужно ехать целый день и ещё ночь.

– Наше село, кум, далеко, далеко…

– Уж ты так говоришь, будто и не в Армении это…

– И не в Армении, и не на этой земле…»

В повести М. Ибрагимбекова нет конкретного названия, просто «отдалённый район»

…подробнее об этом «отдалённом районе» далее…

Большого Города. Но и здесь можно добавить, «наш «отдалённый район» далеко, далеко, будто и не в Баку, будто и не на этой земле.

Но это «далеко, далеко» не просто пространство, пространство-время, а такой «хронотоп», как сказал бы М. Бахтин^[898], в котором пространство и время стянуты настолько сильно, что возникает ощущение отгороженности от всех мира, будто «и не на этой земле».

Но это «далеко, далеко» не должно обманывать, это 1973, это Советский Союз, развитый социализм, застойный социализм, что как оказалось одно и то же.

Так вот, и Цмакут, и «отдалённый район», будто не замечают этот, социалистический мир, будто они и «не на этой земле».

Два писателя иронизируют по поводу этого «близко, близко» и «далеко, далеко», ирония одного, в соответствии с его художественным миром, и, шире, ментальностью его народа, горькая, горькая-горькая, ирония второго, в соответствии с его художественным миром, и, шире, ментальностью его народа, лукавая, насмешливо-лукавая.

Во всех случаях, ирония объединяет этих двух писателей, по крайней мере, объединяла в том, в 1973 году.

И, как это не парадоксально, благодаря этой иронии по поводу «советского, социалистического», на эти повести обратила внимание критика, поэтому они стали литературным событием года.

И последнее.

Оба писателя ровесники, оба родились в 1935 году, один в феврале (Матевосян), другой в мае (Ибрагимбеков).

В-третьих.

Повесть была напечатана в таком журнале, как «Новый мир».

…В качестве своеобразного теста я спросил у нескольких, относительно молодых людей (лет 35–40, для меня молодость), знают ли они что-нибудь о журнале «Новый мир». Они ответили отрицательно.

Не будем их обвинять: другие времена, другие нравы, другие пристрастия, другие кумиры. Но придётся сказать несколько строк о журнале…

Со второй половины 50-х годов прошлого века общественная атмосфера в СССР стала кардинально меняться. Были сняты многие ограничения, стали печататься произведения, как зарубежные, так и отечественные, которые ранее были запрещены. Толстые журналы, в которых печатались такие произведения, выходили миллионными тиражами, их дочитывали до дыр, передавали друг к другу, широко обсуждали.

Среди этих журналов духом свободомыслия выделялся журнал «Новый мир», особенно в те годы, когда его главным редактором был поэт А. Твардовский^[899].

Это был не просто журнал с высокими требованиями к литературному тексту, это был политический проект. В те годы, так не думали, ещё жива была иллюзорная вера в «социализм с человеческим лицом», но сегодня можно смело утверждать, что «Один день Ивана Денисовича» А. Солженицына^[900], который был опубликован в «Новом мире», имел политическое значение. А был ведь не только «Один день».

В конце 1960-х годов журнал стал испытывать противодействие со стороны властей, каждый номер выходил с огромными трудностями, цензура придиралась буквально к каждому тексты, что, в конечном итоге, заставило А. Твардовского уйти в отставку. Но и в 1970-е годы

…в какой-то мере, и в последующие…

журнал сумел сохранить своё лицо, хотя его общественное значение, не говоря уже о политическом, стало затухать.

Сегодня, когда прошли десятилетия, когда рецидивы советского сознания обнаружились не только в России, но и во многих других постсоветских странах, приходиться с большей осторожностью говорить о «политическом значении» журнала «Новый мир», и, в целом, о том времени.

Несомненно, «политический проект» 50-х и 60-х XX века в СССР подготовил политический проект 90-х годов XX века. Теперь политический без кавычек, поскольку СССР исчез с политической карты миры, дух свободолюбия

…не хочется говорить «призрак свободолюбия», по аналогии с другим «призраком»…

50-х и 60-х с новой силой прорвался в 90-е.

А что дальше?

Что видим мы сегодня, в 2015 году, в России, в Азербайджане, в некоторых других постсоветских странах.

Не следует ли признать, что дух свободомыслия, 50-х, 60-х, 90-х, годов XX века выдохся, не успев распространиться на всё общество, выдохся, не успев стать неоспоримым фактом политики, экономики, социологии?

Вопросы эти продолжают стучать в висок, рождают сомнения, разочарования, заставляют тех, кто продолжает верить в неистребимость духа свободомыслия, искать новые ответы на современные вызовы.

Вопросы эти продолжают стучать в висок, и когда задумываешься о дальнейшей судьбе автора повести «И не было лучше брата».

…семидесятые… XX век

Мир вокруг и художественный текст.

Мир вокруг и трансформация ролей мужчины и женщины.

Опыт такого сопоставления был использован в тексте о «Гедде Габлер». Попробую вновь, в отношении «И не было лучше брата».

Бесспорно, что пьеса «Гедда Габлер» напрямую не связана с событиями 90-х годов XIX века, точно также как повесть «И не было лучше брата» не имеет прямого отношения к 70-м годам XX века. Но и опосредованная связь позволяет обнаружить много любопытного.

Позволю себе чуть подробнее остановиться на семидесятых годах XX века, когда была написана повесть «И не было лучше брата».

Понимаю, что получится некий «аппендикс» к основному изложению.

Решился на него не без некоторых внутренних колебаний. Не буду притворяться, и тема для меня болезненная, и не счёл нужным прятать личные мотивы. А в остальном.

Не собираюсь быть политкорректным. Просто надеюсь, что внимательный читатель поймёт, что обиды обидами, но этот «аппендикс» закольцовывается со сквозной темой всей книги.

Личное – становится

…если удаётся переступить через личные обиды…

фактом самосознания.

…мир в те годы

Начну с перечня событий семидесятых годов XX века в мире, на которые обратил внимание.

Война во Вьетнаме. «Красные бригады»^[901]. Теракт в Мюнхене^[902]. Военный переворот в Чили^[903]. Военный переворот в Пакистане^[904]. Уотергейтский скандал в США^[905]. «Массовое самоубийство в секте «Храм народа»^[906]. Нефтяной кризис 1973 года^[907]. «Немецкая осень» 1977 года^[908]. Война «судного дня»^[909]. Падение режима «чёрных полковников»^[910]. Исламская революция в Иране^[911].

Параллельный перечень событий из тех «параллельных», которые пересекаются в неэвклидовом пространстве истории и культуры.

Выделю молодёжную (культурную) революцию на Западе, которая началась в 1968 году и распространилась на семидесятые^[912]. Её называли «загадочной», «мистической», «таинственной», исследователи до сих пор не могут объяснить, почему именно в те годы, молодые люди в разных точках планеты одновременно впали в революционный раж. Некоторые исследователи считают, что именно в те годы СССР не справился с болезнью, загнал её внутрь, и через 20 лет распался. Молодёжная революция родила движение хиппи^[913], один из самых известных лозунгов которого, «занимайтесь любовью, а не войной» («Make love, Not war»).

И конечно, в этом параллельном перечне, не обойтись без упоминания о том, что семидесятые годы XX века стали временем сексуальной революции на Западе, о которой мне уже приходилось писать в настоящей книге.

Комментировать эти события не буду, только одно допущение.

Можно допустить, что «параллельные» события, сознательно или бессознательно, были протестом против войн, переворотов, революций, и пр. Всего того, что делает продолжающуюся мужскую доминацию в мире всё более трагической и трагикомической.

…о себе

Прежде чем перейду к СССР, два слова о себе, поскольку жил в те годы именно в этой стране.

«Кухонный диссидент», шутливо называл себя и себе подобных с типичной эволюцией от XX съезда^[914] к Будапешту^[915], Праге^[916], и далее по всем пунктам. Но когда «шум и ярость»^[917] отодвинулись в прошлое, начал понимать: там, в прошлом, не сплошная же «чёрная дыра». Так просто не бывает. Но тогда, в семидесятые, особенно, после ввода в Прагу советских войск, которые пережил как личную трагедию, «шум и ярость» полыхали во мне, был убеждён, что все советские годы сплошная «чёрная дыра».

Сейчас, когда пишу эту книгу (20 июля 2015 года) «шум и ярость» поутихли, но от метафоры «чёрная дыра» в отношении Советского Союза полностью не отказался.

…СССР: годы застоя

СССР в семидесятые годы, это, прежде всего, период застоя, своеобразный апогей СССР.

«Застой» очень точное определение этого времени, но оно содержит не только негативные коннотации. Время «застоя», это относительно мирное время после яростных пятидесятых (второй половины) и шестидесятых, которые буквально взорвали общество. Свободомыслие становилось опасным и для судеб страны, и для судеб социалистического лагеря. Его следовало взять под контроль, остановить его дальнейшее распространение, чтобы страна окончательно не развалилась.

Загнать джина в бутылку не удалось, да власть и не особенно стремилась вернуться к прежним временам. Главное, чтобы никаких потрясений, чтобы всё было мирно и смирно. В конце концов, «застой» это ещё и «стабильность», кому от этого плохо. В той же Чехословакии, после «Пражской весны», поволновались, поволновались и успокоились.

Ничего страшного, что с помощью советских танков.

Ничего страшного даже в том, что через каких-то двадцать лет всё развалилось.

Главное всё разрешилось в тот момент.

Вот так жили мирно и смирно, не мешали писателям писать книги, а кинематографистам снимать свои фильмы.

Можно было снять, не только «Служебный роман»^[918], но и «Зеркало»^[919], многие другие блестящие советские фильмы тех лет. Конечно, противодействовали, контролировали, цензурировали, но потом на что-то соглашались, так, чтобы общей мирной картины в стране не нарушить.

В такой мирной обстановке лидеры страны занимались охотой, рыбной ловлей,

…молодые, которые не поймут, о чём речь, могут посмотреть такие фильмы более позднего периода, как «Особенности национальной охоты», «Особенности национальной рыбалки», «Особенности национальной бани»^[920], снятые уже в 1990-е годы. Чуть позже, уже в 2000-е, как ироническую перекличку с этими названиями, написал серию статей под названием «Особенности национального самопознания (колючие заметки»)»^[921]…

постепенно старели, не задумываясь над тем, что пройдёт ещё какой-то десяток лет, и страна, под названием СССР, окончательно канет в Лету.

«Застой» было время мирное и смирное, но ещё и голодное. Жил в это время, знаю, как питалась моя семья кандидата наук, не роптали, не столько смирились, сколько привыкли.

Исключение составляла только «номенклатура», у которой были спецмагазины, спецполиклиники, спецсанатории», и пр.

Подспудно росло глухое недовольство, пока спрятавшись (затаившись?!) на интеллигентских кухнях («кухонные диссиденты»).

Народ продолжал безмолвствовать.

Если говорить о конкретных событиях этих лет, то я бы выделил два.

В 1974 году был арестован и выслан из страны Александр Солженицын.

В том же году в СССР был катастрофический неурожай зерновых.

…Азербайджан: «достижения» семидесятых

Теперь перейдём к Азербайджану тех же семидесятых.

Если судить по официальной историографии,

…она сегодня распространена на Интернетовских сайтах и считается почти официальной точкой зрения…

то в Азербайджане, в эти годы, ни о каком застое и речи не было. Успехи, переходящие знамёна, рекордные достижения, великий руководитель.

«Широко шагает Азербайджан»^[922] – без капли иронии. Но самое главное, причина и первопричина – «великий руководитель».

Легко сбиться на сатирический тон (иронического, не избежать), но постараюсь избежать его. В то же время, не прячась за политкорректность.

…История с мышонком

Прежде чем высказать свою точку зрения на эти годы в Азербайджане, коснусь того, что выше назвал «личными мотивами».

Начиная с семидесятых, автор повести «И не было лучше брата» стал яростным апологетом «великого руководителя».

Позже в 2001-м году, когда всё уже было не так мирно и смирно, он разразился гневной статьёй по поводу тех, которые позволяют себе высказывать сомнения по поводу тех или иных Его поступков. Он «гроссмейстер», он способен переиграть нас всех, вместе взятых, и мы должны признать его несомненное превосходство», ««Другого такого человека нет. Мы все должны его беречь и морально поддерживать». «Если мы будем продолжать Ему мешать в Его титанической работе, мы окончательно потеряем все земли, и нам останется переселиться на остров Нарген (островок в Каспийском море)».

В ответ, в той же газете^[923] была напечатана моя статья под названием «Время не бить стёкла в собственном доме». Я считал неприемлемой и опасной социологию М. Ибрагимбекова, по мнению которого, в азербайджанском обществе существует жёсткая демаркация между теми, кто вокруг «патриарха», кто не поддаётся на провокации, кто аристократичен и интеллигентен, и, в силу этих качеств не мешает патриарху работать, и всеми остальными, то ли «люмпены», то ли «шпана», то ли просто толпа, кто без случая и по случаю шумят, что-то требуют, всем мешают, всех дезорганизуют и пр.

…М. Ибрагимбеков даже создал Дворянское общество Азербайджана (?!) Председателем назначил себя, первым номером Его, остальных «выбрал» по собственному усмотрению. Дворянского общества практически как не было, так и нет, но какое это имеет значение. Главное, можно включить в статью о себе в Википедии. Комментарии излишне…

Ясно, что это было уже другое время, народ, в отличие от 1970-х, перестал безмолвствовать, и не будем сейчас обсуждать, к чему это привело и чем закончилось. Также как не будем обсуждать, какой результат дали титанические усилия патриарха.

…«зная его, я уверен, что переговоры, в конечном итоге завершатся успехом» – писал в той статье наш проницательный писатель. «Переговоры» продолжаются не один десяток лет, чем они могут закончиться, никто не знает, стороны бряцают оружием, и вот-вот вспыхнет очередное кровавое противостояние…

М. Ибрагимбеков, в ответ на мою статью, разразился новой, не менее гневной статьёй, в которой перешёл к прямым оскорблениям. Напомнил «мудрое и ёмкое изречение замечательного исследователя и учёного Альфреда Брема^[924] – «И У МЫШОНКА ЕСТЬ МОШОНКА» -

…заглавные буквы предпочёл сам автор…

универсальная формула, задолго до трудов Фрейда во многом объяснившая истоки нелепого тщеславия, беспричинной агрессии, привычки кусать, подкравшись сзади, а также желания утвердиться, вопреки собственным возможностям в глазах окружающих за чужой счёт, словом, всех причудливых и забавных проявлений, иногда наблюдаемых нами в поведении млекопитающих, преимущественно очень мелкого калибра».

Вот так пригвоздил меня к позорному столбу.

Ответ мой не напечатали, хотя он состоял из несколько спокойных строк.

Теперь, когда прошло почти 50 лет с семидесятых, и почти 15 лет с 2001 года, думаю о том, что М. Ибрагимбеков, в какой-то мере был прав.

Признаюсь, никогда не был «млекопитающим большого калибра», в какие-то периоды своей жизни, скорее «мышонком», признаюсь, никогда не был «мачо», в какие-то периоды своей жизни даже комплексовал по этому поводу, но сегодня думаю, что мне повезло, прежде всего, с женщиной, которая не стала искать во мне «млекопитающее большого калибра», но дело не только в этом, постепенно стало открываться для меня в мире что-то иное, не «зоологическое», открываться, что мир людей, может быть, хрупким, трепетным, печальным, даже альтруистичным, это не слабость мира, как не парадоксально, условие его выживания, благодарю судьбу, что через десятилетия проросла во мне «Фиеста», возвратилась Брет, а через «Фиесту», через Брет, возвратилась нежность и печаль к женщинам моей судьбы, которых уже нет в этом мире.

И ещё благодарю судьбу, что пусть в преклонном возрасте, сумел понять опасность, смертельную опасность «млекопитающих большого калибра», которыми все должны восторгаться в меру своей «аристократичности».

Мне остаётся, отдав должное «зоологическому остроумию» автора, поговорить о том же самом, только на языке человеческой рефлексии, поскольку речь идёт о людях, а не о млекопитающих.

Речь идёт о человеческих, слишком человеческих, феноменах господин и слуга, о которых не один век размышляет цивилизованное человечество.

…Господин и слуга

Серьёзная рефлексия на эту тему восходит к «Феноменологии духа» Гегеля^[925].

Было бы наивно пытаться изложить концепцию Гегеля, да и компетенции моей явно недостаточно. Для моих целей достаточно сказать, что господин и слуга во взаимоотношениях людей были и будут, о них писали и будут писать.

В «театре жизни» люди играют разные роли, воплощаясь то в одну роль, то в другую. В том числе, воплощаясь в различные модификации ролей слуги и господина. «Играют», «театр» не должно обманывать, игра может быть предельно серьёзной, ценою жизни и смерти.

Прежде всего, запомним – уроки Гегеля – слуга и господин это взаимоотношения самосознания одного человека с самосознанием другого человека. Одно из этих самосознаний может быть подавленным, испуганным, бог знает ещё каким, но, во всех случаях, самосознанием человека. Если страх окончательно парализовал всё человеческое, не только слуга перестаёт быть слугою, но и господин господином. Люди, человек, скатываются не к животным, много ниже.

Не надо думать, что общественная роль «слуги» предопределяет униженность, угнетённость. Разные исторические времена, разные культуры, соответственно, разные «слуги». Вспомним слуг из английского кино, несмотря ни на что, сохраняющих горделивую осанку. Или американский фильм о реальном дворецком при нескольких президентах США^[926], который в самых тяжёлых обстоятельствах жизни, сумел сохранить своё достоинство.

Не будем идеализировать положение слуг или дворецких, но во всех случаях, в развитых культурах, растоптать достоинство слуги (дворецкого) означает растоптать сами основы жизни.

В общественных ролях слуги и господина много динамичного, изменчивого, у каждого свои иллюзии, своё ложное сознание, – вновь уроки Гегеля.

Господин, который ставит между миром и собой бесправного раба, фактически наталкивается на пустоту, и его иллюзия всесильности сразу, или с течением времени, обнаруживает отсутствие действительной исторической силы.

С другой стороны, здоровая привычка к повиновению, важный момент в развитии самосознания человека. Не испытав на себе этого принуждения, ломающего своеволие личности, никто не может стать свободным, разумным, и способным повелевать. По Гегелю именно рабское сознание возвышается до стоического и скептического, каким оно реализовало себя в древнегреческой философии.

Возможно в этом суть библейского изречения «страх перед господином есть начало мудрости»^[927]. Признаюсь, мне не очень понятен этот «страх перед господином», но покорность, тем более, «космическая покорность», пожалуй, действительно «начало мудрости». Особенно в эпоху бездумного потребления, когда хочется всё забрать, ничего не отдавая.

Экстатический вариант подобной покорности, жизнь и поэзия Марины Цветаевой^[928]

…приведу хотя бы такие строчки: «я раба, ты Господин», «Ты – Господь и Господин, а я – Чернозём»…

Прав я или не прав, не мне судить.

Наконец, возможно, самое главное для наших целей.

Понимание того, что в современную эпоху власть определяется не отношениями господства и подчинения, а уровнем легитимности. Между человеком, избранным во власть, и гражданином, который избирает эту власть, стоят политические институты и правовые процедуры. Они то и не позволяют «господину» игнорировать самосознание слуги, тем более, растоптать его как личность.

Западные (и не только западные) интеллектуалы могут доискиваться до подводных течений и скрытых мотивов любой власти.

Кто-то будет приветствовать сверхчеловека как абсолютного господина, кто-то будет скептически развенчивать западные легитимные институты, кто-то обнаружит, что власть использует интеллектуалов как медиумов, кто-то выдвинет феминистическую гипотезу о становлении Женщины как Господина, кто-то, с менее изощрённым умом, будет продолжать цитировать Брёма.

Не будем лукавить, об этом полезно рассуждать, когда власть легитимна, а политические институты нормально функционируют. К нам это не относится. Следует отдавать себе отчёт, что без нормально функционирующих политических институтов, у нас не только не наступит эпоха «конца истории», когда полезно рассуждать о неизбежных границах (ограничениях) легитимности, но и постоянно будем мельтешить в преддверии «начала истории».

Мнимое мельтешение господина и его слуг.

Мнимое мельтешение истории.

Несколько важных итогов для азербайджанского сознания.

Первое.

Политик, занимающий высокий политический пост, нередко преувеличивает свою историческую значимость, и не понимает ограниченный характер своей власти. Даже когда все перед ним склоняются, и он волен унизить, даже уничтожить, любого из них.

Второе.

Понимание того, что в театре человеческого духа, не стыдно, даже полезно, оказаться «мышонком», имеющим ничтожно малый социальный ресурс. При условии, что сумеешь сохранить достоинство, сам, в себе, и для себя. И не следует возмущаться, торопиться свергать «господина», не возвысившись в себе самом до стоицизма и скептицизма.

Третье.

Господин, который не видит в слуге, иное самосознание, создаёт вакуум в собственной душе, не осознавая, что его господство оказывается пустым и мнимым.

Четвёртое.

Господин и слуга всегда были и всегда будут.

Только в одном случае, институты мешают им окостенеть, мешают прорваться атавистическому началу. В другом случае, господин может позволить себе играть со слугой, как кошка с мышкой. Играть долго, развлекаться, а потом и не съесть.

Чтобы получить изысканное удовольствие от своего господства. Чтобы упиваться своей всесильностью.

Пятое.

Традиционно у нас мужчина был господин, женщина – слуга. У женщины не было прав, не было статуса. Рьяные националисты, всё равно мужчины или женщины, могут привести множество примеров высокого статуса той или иной женщины в нашей истории, но это не меняет сути.

Это «традиционно», а что сейчас, в современной жизни.

Как и во всём другом, здесь много имитационного. На словах, везде, и в социуме, и в семье, главенствует мужчина, хозяин, господин, но это только на словах. Думаю, в наших семьях давно происходит перераспределение ролей, но по инерции все делают вид, что ничего не изменилось. Остаётся ожидать, когда будут сброшены маски. Думаю, что не только женщина, мужчина, в этом случае, спокойно вздохнёт.

Мне остаётся привести буддийскую притчу о человеке, который сначала обладал большим внешним авторитетом и производил угрожающее впечатление на окружающих. До такой степени, что те восторженно вставали, когда он входил в помещение.

Потом этот человек обрёл внутреннюю власть над собой и люди перестали его замечать. Этот человек обрёл мудрость, мудрость постепенно стали обретать и люди вокруг.

Эта притча, увы, пока не про нас.

…вернёмся к Азербайджану… к семидесятым…

Надо ли говорить, что Азербайджанская ССР, была составной частью СССР, и принципиально отличаться от других союзных республик не могла.

Как везде и здесь был застой. Иначе говоря, за редким исключением, было мирно и смирно. Не принято было высовываться, хотя никто под микроскопом не искал крамолу.

Как и везде ассортимент продуктовых и промтоварных магазинов был крайне скуден. Отсюда «достать» и «дефицит» было почти жизненной программой.

Как и везде была номенклатура, со своими спецмагазинами, спецполиклиниками, путёвками в спецсанатории. Признаюсь, какое-то время входил в данный «контингент»

…разумеется, не на самой высокой ступени пирамиды…

и могу засвидетельствовать, что в сравнении с современными супермаркетами и модными бутиками, они показались бы просто нищенскими.

Одним словом, тот же советский застой, те же нравы, та же политическая иерархия.

Политических институтов в реальном их значении, не было в СССР, не было и в Азербайджанской ССР.

Понятия гражданин в реальном политическом значении, не было в СССО, не было и в Азербайджанской ССР.

Тогда что же означал Большой нарратив о «великом руководителе», который живёт до сих пор, и не только в официальной пропаганде, но и в сознании многих людей?

Легко сказать «Большой миф», не на голом же месте он родился и продолжает жить. Большой миф невозможен без доли правды, которая потом гипертрофируется, мифологизируется, закрепляется в массовом сознании.

В чём она, эта «доля правды», заключалась?

Почему многие деятели нашей культуры до сих пор остаются апологетами этого нашего самого «великого руководителя»?

Почему критическое мышление у нас отступило перед лицом «Большого нарратива»?

Почему никто по-настоящему не задумался, как одному и тому же человеку удалось стать (быть или казаться?) национальным героем в республике, сделать головокружительную карьеру в центре, которая невозможна без проявления верноподданнических чувств, вернуться на самую вершину власти уже в независимом государстве?

Оставляют этот вопрос философам, историкам, политологам, всем тем, кто любит и умеет думать.

Выскажу только своё твёрдое убеждение, что две редакции повести «Звук свирели» факт не случайный. За этим фактом стоит целая философия жизни, которая сплошь должна состоять из искусных манёвров, тактических уловок, когда цель оправдывает любые средства для её достижения.

Господин должен оставаться господином, слуга слугой, и следует любыми средствами разрушить политические институты, которые могут нарушить эту субординацию.

По аналогии с известной мыслью А. Чехова придётся по капле выдавливать из себя «великого руководителя»^[929].

Особенно это касается слуг…

«На Хребтовой»…

В 1967 году азербайджанский писатель Рустам Ибрагимбеков напечатал повесть «На 9-й Хребтовой».

В 1969 году по этой повести был снят знаковый для Азербайджанского кино, фильм «В этом южном городе»^[930].

Сейчас, когда я пишу эти строки (27 июля 2015 года), название фильма мне кажется неудачным. «Хребтовая» конкретное название улицы в Баку, а всего было 12 Хребтовых, последняя «12-я Хребтовая».

«В этом южном городе» вызывает у меня санаторные ассоциации, где-то там, в одном из южных городов. «Хребтовая» не оставляет сомнений, где это происходило. И с кем.

Фильм не книга, у неё другая, более многочисленная аудитория. Время, когда был снят фильм «В этом южном городе», хотя и было «мирное и смирное», но время советское, цензура уже не свирепствовала, но не была ещё отменена. Название «На Хребтовой», вкупе с событиями, которые происходили на этой «хребтовой», могли вызвать недоумение и неприятие, и не только у цензоров. Жизнь показала, что и название не спасло, не трудно было догадаться, имена персонажей, их поведение, их облик, говорили сами за себя, – не где-то там это происходило, а у нас. Фильм был про нас.

Нас это шокировало, мы к этому не привыкли. Фильм вызвал резкий протест у той части нашей интеллигенции (весьма многочисленной), которая была уверена, в мир следует транслировать наш благообразный облик. Мало ли что могут о нас подумать, вдруг решат, что мы такие же развращённые, как эти европейцы.

Или, ещё хуже, решат, что мы не такие как они, европейцы. Что мы, дикие азиаты.

«Хребтовая» не просто точное название улицы в Баку, название рождает множество ассоциаций. Тот самый случай, когда «дышит» культурный ландшафт. И не просто «азербайджанский», на мой взгляд, как раз лишённый конкретного культурного ландшафта, подобно «одному южному городу», а именно «бакинский», «апшеронский» культурный ландшафт.

Точно также как «дышит» культурный ландшафт западного региона Азербайджана в повести Исы Гусейнова «Звук свирели».

Что я имею в виду?

Во-первых.

Название улицы, несомненно, дали не сами жители этих улиц, а «колонизаторы» (не следует рассматривать это определение как обличительное).

У нас есть все основания назвать колонизаторами тех предприимчивых людей, которые оказались в Баку в период нефтяного бума XIX века. Колонизаторы не только хотели разбогатеть с помощью бакинской нефти, но и начали благоустраивать город, в котором намеревались жить. Местных жителей в ту пору называли «туземцы», без капли уничижительности. Часть «туземцев» (меньшая часть) подхватила это «благоустройство» и, тем самым, стала преодолевать свою «туземность». Другие так и остались «туземцами, отодвинувшись на периферию городской жизни. Туземцы в собственном городе.

«Хребтовые», «Нагорные», «Параллельные», как бы, названия без названий, говорящие о том, что эти улицы находятся за пределами культурной ойкумены города. Названия как указание на безымянность. Названия как указание на «туземность», как на жизнь, в которой время неподвижно.

Советские «колонизаторы» предпочитали другой стиль, никакой безымянности, точные идеологические названия как часть монументальной пропаганды. Та же «9-я Хребтовая» стала улицей Мирза Давуда Гусейнова^[931].

Во-вторых.

Все эти «Хребтовые», «Нагорные», «Параллельные» в советское время были перерезаны улицей, которая получила название «Советская». Наверно с целью всё той же монументальной пропаганды, чтобы «туземцы» становились советскими людьми. Составной частью «советского народа».

Много воды утекло с тех пор. Уже давно нет страны, которая называлась «Советской», в постсоветские времена переименовали улицу, которая долгие годы называлась «Советской», но в городском обиходе сохранилось название «советская». Иронический парадокс в том, что «советская» как жила по своим «туземным» нравам, так и живёт до сих пор, хотя город шагнул далеко за «Советскую», и последняя в этом смысле, даже приблизилась к центру. «Советская» так и осталась не «советской» или, точнее, вне «советской». Жители «Советской» так и не стали «советским народом».