Мужчина и женщина: бесконечные трансформации. Книга вторая

Опус седьмой. Марго Фонтейн и её мужчины:…жизнь на пуантах

…Марго Фонтейн^[442], в одном ряду с Эдит Пиаф^[443] и Коко Шанель^[444]

Никогда особенно не интересовался балетом. Не помню когда в последний раз ходил на балетный спектакль, может быть, только в детстве.

Мир балета, балерины, танцовщики, балетная публика, балетная критика, всегда казался мне герметичным, с одной стороны, искусственным – с другой. Все, будто на пуантах, чуть приподнято, чуть напыщенно, чуть манерно. Невероятная лёгкость бытия без самого бытия как со-бытия.

Но как-то случайно по ТВ увидел, как танцуют Рудольф Нуриев^[445] и Марго Фонтейн. Зацепило, особенно Марго Фонтейн. Не столько балет, сколько то, что просвечивало через балет. Почти по Пастернаку: «и здесь кончается искусство, и дышит почва и судьба»^[446]. Не знаю относительно «почвы» (чуждый мне образ), за искусством «дышала» женская судьба.

Стал в Интернете читать всё подряд, и про Марго Фонтейн, и про Рудольфа Нуриева. Посмотрел два фильма, игровой «Марго» («Marqot», 2009, Великобритания)^[447] и документально-биографический фильм «История Марго Фонтейн» («The Marqot Fonteyn Story», 1989, Великобритания.)^[448]. После некоторых сомнений (мир балета?!), решил включить эту историю в свою книгу. Прежде всего из-за судьбы Марго Фонтейн – горькой и счастливой, монументальной и ломкой. Показалась похожей на Эдит Пиаф, такой же маленький «воробышек»^[449], беззащитный и сильный в одно и то же время. А может быть на Коко Шанель – маленький «цыплёнок»,

…от песни «Ко Ко Ri Ко», которую пела молодая Шанель, родился псевдоним…

жизнь могла раздавить, но «цыплёнок» оказался с характером. Такой вот ряд женщин XX века.

Кто-то может возразить, ряд придуманный, даже вымученный. Не буду спорить, но что-то символическое связывает этих женщин. Родились в начале XX века (Коко Шанель, в конце XIX), умерли во второй его половине, что-то пытались доказать мужчинам, те вряд ли способны были их услышать.

В биографии всех трёх женщин есть пикантные стороны, не будем от них ханжески отворачиваться, но «низкое» в их жизни никогда не переходило грань «пошлого». Все три женщины были чужды фарисейски-лицемерному взгляду на взаимоотношения мужчины и женщины, «сладкий плод» мог их привлечь, обмануть, но не растлить.

Песни Эдит Пиаф, её неповторимый голос,

…стёртый эпитет, но не буду искать другой, голос на самом деле исключительный, не пение, а обнажённая исповедь…

стали продолжением её самой, её чувств, её любви, её беззащитности, не в смысле слабости, желания за кого-то спрятаться, буквально без защиты, от кого ей защищаться, от молвы, от унижений, что они ей, смешно, от себя самой, от боли, от страданий, какой ценой, и что получила бы взамен. А если кто-то скептически заметит, вот и получила, всего 47 лет жизни, то легко возразить, целых 47 лет своей (своей!) жизни, немыслимое пространство, куда больше…

Коко Шанель один из самых сильных вызовов XX века, до сих пор в должной мере не услышанный. Шанель – это новая женская мода, не просто мода, переворот в мировоззрении, один отброшенный корсет чего стоит, целая эпоха осталась позади, дистанция женского

…читай покорного, для мужской забавы придуманного…

отброшена, разрушена, можно примерить на себе мужскую одежду, оставаясь по-женски элегантной. С Коко Шанель начинается новая философия женской одежды:

«Если вас поразила красотой какая-нибудь женщина, но вы не можете вспомнить во что она была одета, – значит, она была одета идеально» – говорит Коко Шанель.

Шанель это духи, вся философия современной индустрии запахов, вышла из «шинели»^[450] Коко Шанель.

Всё вместе, мода, духи, многое другое, позволяет назвать Коко Шанель самой великой женщиной XX века.

Мэрилин Монро^[451], отвечая на вопрос, что она одевает, ложась спать, говорила «лишь несколько капель «Шанель № 5».

Андре Мальро^[452] считал, что «Шанель, де Голль^[453] и Пикассо^[454] – самые известные личности XX века».

Шанель изменила смысл присутствия женщины в современном мире, изменила то, что можно назвать «онтологией» современной женщины.

Марго Фонтейн, не Эдит Пиаф, тем более, не Коко Шанель, но и она в этом ряду. Пусть менее известная, пусть как женщина менее дерзкая, более слабая, более покорная. Она достойна этого ряда и как великая балерина, и как великая женщина. Она оказалась между мужчинами, упоёнными своим мужским величием, их собственное Эго заполняло весь остальной мир, но она не сломалась, не изменила самой себе, при этом такая маленькая, такая уязвимая, смогла стать иконой британского балета.

Больше чем балета.

…«и вдруг прыжок, и вдруг летит»

Говорили, что у неё железная спина, что у неё стальной носок, но в танце она была лёгкой, почти невесомой, возможно, такой она и была, «железной», «стальной», и «лёгкой», «невесомой».

…смешно рассуждать о балете мне, почти равнодушному к балету, но вот увидел эту Жизель^[455] в записи на ТВ, всего-навсего несколько мгновений, пронзило, стал понимать, почему Жизель считают альфой и омегой балета, а Марго Фонтейн воплощением подлинной Жизель. Вспомнил Александра Сергеевича^[456], «одной ногой касаясь пола, Другою медленно кружит, И вдруг прыжок, и вдруг летит, Летит, как пух от уст Эола^[457]». Это и про Марго Фонтейн, только с важной поправкой: хотя и летит, но совсем не как «пух от уст Эола», бесконечно долго может стоять на своих пуантах, потом мягко отталкивается, и ещё, и ещё, и никуда не улетает, просто становится весомо-невесомой, дух захватывает, то ли от восторга, то ли от горечи…

Как всегда с явлением неординарным, возникает множество вопросов.

Почему о ней говорят «чувственная балерина», ведь её жесты лаконичны и чуть суховаты («британский стиль?» – боюсь таких обобщений, но, тем не менее), а классические балеты всегда немножко бисексуальны и ирреальны?

Почему о ней, в большей мере, чем о других балеринах, не менее выдающихся, не менее хорошо обученных, говорят «грация и женственность»?

Это относится к её танцу, или к тому, что просвечивает сквозь её танец, к «сору жизни»

…«из какого сора растут балетные па»^[458], это буквально про неё, про Марго Фонтейн…

преломлённому в «грацию и женственность»?

А «грация и женственность» это свойство танца великой балерины, или безотчётный вызов великой женщины своему окружению?

Может быть, в этом разгадка её слов: «к своему искусству следует относиться предельно серьёзно, а к себе никогда», «рецепт чудесной жизни в искусстве, но не в жизни как таковой».

Не будем торопиться. Начнём с сухого изложения фактов, касающихся двух мужчин, составляющих с Марго любовный треугольник, чтобы потом позволить себе «фантазии».

Рудольф Нуриев…

Рудольф Хаметович Нуриев, известен как Рудольф Нуриев.

Всемирно известный танцовщик. Биография Нуриева буквально для жёлтой прессы. Его «прыжок» на Запад из закрытого СССР наделал много шума. Как танцовщик быстро завоевал на Западе всемирную известность, выступал во многих странах мира, ставил классические балеты, в последние годы выступал как дирижёр. Считается, что полностью изменил пассивную роль танцора в классическом балете. Скандально известен своей гомосексуальной ориентацией, и бурной, беспорядочной, сексуальной жизнью. Подогревала интерес жёлтой прессы его любовь к известному датскому танцовщику Эрику Брауну^[459]. Умер от СПИДа.

Марго Фонтейн пригласила Нуриева на свой Гала-концерт.

В то время ей было сорок два года, ему двадцать четыре. Руководство «Ковент-Гарден» предложило им совместно выступить в балете «Жизель». После этого они танцевали вместе более пятнадцати лет. Несмотря на большую разницу в возрасте, эта пара считается одной из самых выдающихся в истории классического танца XX века.

Тито Ариас…

Роберто (Тито) де Ариас^[460] панамский юрист, дипломат и журналист, неудавшийся политик левацкого толка. Отец Тито какое-то время был президентом Панамы, сын дружил с Фиделем Кастро^[461] и не терял надежды взойти на политический Олимп.

С Марго Фонтейн был знаком с юности, но женился на ней в 1955 году (ей в это время 35 лет, ему 36), оставив свою первую жену и троих детей. После женитьбы был назначен послом Панамы в Великобритании (никаких намёков).

В 1959 Тито и Марго были обвинены в контрабандном провозе оружия на борту их яхты и подстрекательстве к мятежу против президента Панамы. Фонтейн была депортирована, Тито укрылся в бразильском посольстве. Согласно документам, выпущенным британским правительством, оба супруга участвовали в попытке переворота, которая провалилась из-за грубого просчёта, допущенного в последнюю минуту.

В 1964 году Ариас был избран в Национальную ассамблею, что стало его первым участием в активной политике. Через два месяца был ранен своим другом и бывшим политическим помощником. Считалось, что поводом к покушению стал роман Тито с женой друга.

Тито Ариас провёл 18 месяцев в британских больницах и до конца жизни остался прикованным к инвалидной коляске. Всё свободное от выступлений время Марго проводила с больным Тито, практически в качестве сиделки. Во время отлучек Марго к Тито переезжала его тайная жена, светская красавица Анабелла Вальярино. В день смерти Тито Анабелла покончила жизнь самоубийством, выпив содержимое очистителя для бассейнов. Оба были похоронены в один день.

…вернёмся к Марго Фонтейн

От прозы жизни спрятаться невозможно, но всё-таки будем помнить девиз Марго Фонтейн: к искусству относиться серьёзно, к жизни как таковой, никогда.

Настоящие имя и фамилия Маргарет (Пеги) Хукем (Margaret Hookham). Вспоминают, что мать Маргарет искала для дочери благозвучное имя и фамилию, и по телефонной книжке нашла Фонтейн, Маргарет же стала Марго. С этим именем, Марго Фонтейн, она и вошла в историю.

С самого детства Марго любила много танцевать, её называли «чёрной кошкой», за кошачьи прыжки и гуттаперчевость. Мать Марго была наполовину бразильянка, может быть, поэтому девочке особенно нравились ритмы «латино»^[462] и фламенко^[463].

Марго начала заниматься балетом в возрасте пяти лет. Ещё в детстве сказала матери, что когда-нибудь станет лучшей танцовщицей в мире. Не будем преувеличивать значение этих слов, мало ли что может сказать маленький ребёнок, но в контексте Большой судьбы подобная мечта гуттаперчевой девочки воспринимается почти символически.

В возрасте пятнадцати лет поступила в Королевскую школу балета в Лондоне, уже вскоре стала примой балериной театра. Много гастролировала по миру. Исполнение партии Авроры в «Спящей красавице»^[464] прославило её на весь мир.

Её стали называть мисс Балерина.

Документальный фильм о Марго Фонтейн начинается с таких слов:

«это история о том, как самая знаменитая балерина английской сцены была обманута и предана самыми близкими людьми».

Колет Кларк, её ассистент и близкая подруга считала, что у Марго «не было вкуса к людям» (?!), она плохо разбиралась в людях, это была её главная слабость, многие люди обманывали её, эксплуатировали, использовали, пользуясь её открытостью и простодушием.

Действительно ли это «слабость», действительно ли история Марго Фонтейн это история обмана и предательств? К этому мы ещё вернёмся.

Особенно тяжело складывались её отношения с мужчинами. Она была ещё несовершеннолетней, когда её соблазнил музыкальный руководитель и дирижёр театра, в котором она танцевала. Это был замечательный музыкант, который оказал на Марго огромное влияние. Он привил ей вкус не только к музыке, но и к литературе, к живописи. Марго доверилась ему, возможно, нашла в нём отца, которого никогда не видела. Но дирижёр был «не самых честных правил»^[465], бонвиван^[466], пьяница, способный на самые непристойные поступки. Всё окончилось двумя абортами, которые не прошли для Марго бесследно, врачи признали, что она не сможет иметь детей.

Колет Кларк всю жизнь пыталась образумить Марго. Она не могла смириться с тем, что Марго Фонтейн, лицо Англии, более знаменитая, чем сам Уинстон Черчилль^[467], ведёт себя как большой ребёнок. Она расставалась с ней, возвращалась, пыталась что-то изменить в её жизни, но всё было бесполезно.

В результате, к концу жизни Марго осталась без гроша. Её даже сначала похоронили в общей могиле для нищих. Позже, согласно завещанию, её перезахоронили в одной могиле с Тито де Ариасом…

Про Марго Фонтейн говорили, что она сама себя придумала, сама себя создала. По мнению Мередит Дейнеман^[468], биографа Марго Фонтейн, она была как открытая книга с чистыми страницами, которые ещё предстояло заполнить. Или как куколка, которой только предстоит стать яркой бабочкой. Ей самой предстояло заполнить открытую книгу самой превратиться из куколки в бабочку. Она была одновременно и Генри Хиггинс^[469], и Элиза Дулиттл^[470], и Пигмалион^[471], и его ожившая скульптура.

В детстве она была полненькой, немножко похожей на китаянку. Повзрослев, решила изменить свою внешность. Она стала более худой, лицо изменилось, лоб стал более открытым (выщипала лишние волосы), подобрала новый цвет волос, постоянно тянула голову вверх, чтобы шея стала более длинной. Она понимала, что может показаться нелепой и смешной, порой откровенно признавалась «это ужасно, что я с собой делаю», но минутные сомнения не могли её остановить. Её внешность изменилась, как раньше изменилось её имя.

Как и Элизе Дулиттл, как и любой женщине, которая сталкивается с подобным превращением (назовём его «обрядом посвящения»^[472]), наступает время нового «костюма» для новой внешности. И она сама его нашла, пусть с помощью модельеров. Ив Сен-Лоран^[473], с мнением которого нельзя не считаться, признавал Марго Фонтейн одной из самых элегантных женщин, которых ему довелось видеть. Она всегда выглядела непогрешимой, никогда не позволяла себя джинсы или кроссовки, всегда в перчатках, всегда на каблуках, всегда ровная линия чулка, всегда в шляпках и костюмах от Диор. «Потрясающий стиль» – заключал Ив Сен-Лоран.

Куколка окончательно превратилась в бабочку.

…насколько можно преобразовать себя?

Два вопроса возникает в связи с превращением Марго Фонтейн: сколько их ещё будет? Многие вопросы так и останутся без ответов, вопросы и будут ответами.

Во-первых.

Какая она на самом деле, сильная или слабая, железная, несгибаемая, или мягкая, покорная?

Ответом должен стать весь настоящий текст, здесь же замечу следующее. Фред (Фредерик) Эштон^[474], балетмейстер, который много работал с Фонтейн, признавался, что она была как мягкая, податливая глина. Древние китайцы сказали бы, сильная, потому что слабая, твёрдая, потому что податливая^[475]. Позволю себе одну поправку: в жизни Марго не могла и не хотела быть сильной. Древние китайцы с этим бы не согласились, сильная, потому что слабая, они относили ко всем сферам жизни, а не только к искусству.

Во-вторых.

Кто-то может возразить, Пигмалион – это миф, Элиза Дулиттл – красивая сказка для девочек старшего возраста, история Марго Фонтейн для наивных романтиков, которые тянутся в неведомые дали, чтобы спрятаться от унылых будней. Частично соглашусь, и миф, и сказка, и история, каждый конструирует на свой лад.

Важнее другое.

Хотите ли вы поверить в такую историю о Марго Фонтейн, помогает ли эта история, вам, лично, поверить в собственные возможности. Если не верите, если не помогает, вы не мой читатель, и мне вам нечего сказать. Если готовы поверить, то мы должны сделать следующий шаг, и задать более универсальные вопросы.

Как далеко может зайти человек (культура), преобразовывая природу, как далеко может зайти человек, преобразовывая самого себя. Прометеевское^[476] в отношении к природе, прометеевское в отношении человека к самому себе, дерзость, безумство, или высокая отвага. Древние греки придумали «героя»^[477], для которого страшна не смерть, а бесславная жизнь, но те же греки придумали «hybris»^[478], в нём много смыслов, в том числе бред величия, угар перед низвержением с высоты. Оставляю эти специальные вопросы, только замечу. Кому была бы интересна Пеги Хукем, если бы не её «превращения». Культура запоминает и транслирует эти парадоксальные превращения, в которых позор бесславья с одной стороны, опасность ««hybris» с другой, остальное сбрасывается в «корзину».

«Красная линия» существует, природу не обманешь, вопрос только в том, как далеко можно отодвинуть эту «красную линию».

Марго Фонтейн в работе…

Не успели мы завершить с одними вопросам (не завершить, просто увидеть новые горизонты), как возникают новые.

Все, кто наблюдал Марго Фонтейн в работе, подчёркивают её предельную концентрацию в работе, никаких мелочей, упорство до самоотречения, «пот и мозоли», бесконечные, неотвратимые, как приговор самому себе.

Почему люди обрекают себя на подобные самоистязания, почему «покой им только снится»^[479], почему Марго Фонтейн не могла снизить планку, дать себе отдых, во имя чего постоянно держала себя в узде?

Попробуйте ответить.

«Западня», даже «шизофрения», сама себя обрекает на такую жизнь во имя мнимого эталона, говорили самые близкие люди, которым дозволено было заглядывать за кулисы.

«Она была особа королевской крови. Потрясающая улыбка, когда у неё всё получалось. Тогда все понимали, в мире всё прекрасно. Все видели, танцует женщина, у которой сочится счастье», говорили те, кого не допускали за кулисы.

Она могла просто стоять на пуантах, слушая музыку, и зал замирал, то ли от восторга, то ли от страха за эту хрупкую женщину. Молодые танцовщицы смотрели, как она танцует, и не могли понять, в чём её секрет. Никакой натужности, никакого «пота и мозолей», не видно самой техники, просто женщина языком хореографии рассказывает женские истории.

Марго Фонтейн в буднях жизни…

Она могла легко переключаться от «пота и мозолей», от фанатизма, даже от шизофрении, к лёгкому, даже беспечному отношению к жизни. Не просто люди, коварные, злые, сама жизнь, бросала ей вызов, могла раздавить, заставить считаться с собой. А ведь у неё «не было вкуса к жизни», не было иммунитета к тому, что выпало на её долю. Но каким-то чудом она со всем справлялась. Почти до самой старости.

Вспомним, Марго Фонтейн, родилась в 1919 году, следовательно, ей было всего 20 лет, когда началась мировая война. Её коллеги вспоминают как в годы войны, они ночевали в поездах, спали на чемоданах, которые ставили между сидений, в лучшем случае, спали на багажных полках. Питались только колбасой и картошкой, а хозяйки квартир, где они жили, были ещё недовольны тем, как много они едят (балерины?!).

Солисты балета получали примерно 4 фунта в неделю, потом 4,5, только после войны, уже в Ковент-Гарден, стали получать 10 фунтов в неделю и долго боролись за 15 фунтов (?!). Марго Фонтейн в полной мере разделяла эти тяготы, а большие гонорары стала получать много позже, особенно после всемирно известных спектаклей с Рудольфом Нуриевым.

Конечно, Марго Фонтейн оставалась Марго Фонтейн, вряд ли она обращала внимание на тяготы повседневной жизни. Так нормальный ребёнок, если его никто не унижает, сохраняет озорство и азарт, не обращая внимания на материальные затруднения. Проблема была в другом, Марго Фонтейн долго терзали сомнения, она ведь не знала, что сумеет превратиться в бабочку.

Возможно, она начала преодолевать сомнения, когда 20 февраля 1946 года балетом «Спящая красавица» открылся сезон в Ковент-Гарден. Это был первый балетный спектакль после кровавой войны. В театре был аншлаг, на спектакле присутствовали король, королева, принцессы. Роскошество спектакля поражало не только зрителей, сами участники спектакля испытывали восторг от этих роскошных костюмов, от всей этой атмосферы. Наверно и для зрителей подобные спектакли были отдушиной, в этом волшебном мире они забывали о тяготах жизни, забывали о том, что ждёт их дома, в трудных послевоенных буднях.

…гастроли в США

Окончательно поверила она в себя только после многомесячных гастролей в США, в 1949 году.

Марго вспоминает:

«я была в ужасе, я была уверена в провале. Журналисты, которые брали у меня интервью, обнаружили, что я «немая». Я не могла связать двух слов. Страх перед катастрофой парализовал меня».

Пожалуй, не только смех и радость, но и страхи бывают как у ребёнка, естественные страхи, не омрачённые неудачами и комплексами.

Были и другие причины её страха перед Америкой.

Критики напоминают, что это было ещё задолго до Beatles^[480]. В американском обществе сложилось мнение, что англичане слабоваты в искусстве, не было знаменитых английских музыкантов и художников. Сама идея гастролей английского балета казалась странной, хотя американской публике были любопытны чопорные английские балерины.

Однако Марго Фонтейн сумела сломать предубеждение публики, и критиков. Дело было не в безупречной технике (искушённых американцев этим трудно было удивить), она казалась очень юной (а ей уже было 26), очень непосредственной, совсем не чопорной, она выходила на сцену, широко улыбаясь и излучая радость.

Позже, с высоты своего опыта и в искусстве, и в жизни, она скажет «тщеславие, претензии – всё это неминуемо ведёт к заурядности в искусстве и поражению в личной жизни».

Рассказывают, что после гастролей в Америке Марго Фонтейн радовалась как ребёнок. Она смело давала интервью американским журналистам, перестав быть «немой». Искренне удивилась, когда её портреты появились на обложках влиятельных журналов The Times и Newsweek^[481], она была уверена, на этих обложках помещают только портреты государственных деятелей.

Марго Фонтейн стала всемирной знаменитостью, но со свойственной ей откровенностью, признавалась:

«многим приходится ждать своего часа, а я попала в струю – британский балет только начинался, и меня вынесло на гребень. Родись я на двадцать лет раньше, у меня бы не было такой возможности, а на 20 лет позже – пришлось бы дольше ждать».

…как молоды мы были

Став знаменитой, Марго Фонтейн оставалась всё тем же непосредственным ребёнком. Иногда во время репетиций она начинала смеяться, хихикать как полоумная, хотя через секунду становилась серьезной и сосредоточенной. Кто-то уподобил её ребёнку на рождественской ёлке, который способен всему радоваться, всем восторгаться, и ему нет дела до того, что там, за ёлкой, в другой комнате и в другом времени. И как взбалмошный ребёнок, она была готова на самые эксцентричные поступки.

Любопытен рассказ французского танцовщика и хореографа Ролана Пети^[482], одного из признанных классиков XX века.

«Марго была одним из главных людей моей жизни. Это, правда» – поверим великому хореографу, но следующая его фраза может покоробить не только феминисток.

«Я очень горжусь тем, что мне удалось соблазнить одну из величайших танцовщиц, которые мне были известны» – невольно хочется спросить, почему соблазнить не женщину, а «великую танцовщицу», что означает «соблазнить» женщину, что означает «соблазнить» Марго Фонтейн, почему об этом обязательно сообщать всему миру. Простим великому хореографу торчащие уши мужского тщеславия. Нас интересует не великий хореограф, а великая балерина. Послушаем рассказ дальше.

«Мы были молоды. Мы встретились в Париже, гуляли вдоль Сены, спустились к реке. И когда мы спустились к реке, я сказал, с удовольствием бы поплавал в Сене, хотя в Сене не купаются, река очень грязная. Марго сказала «я пойду». Я стал раздеваться, смотрю, и Марго снимает с себя платье. Потом она «пах», я «пах», переплыли на другой берег, возвращаясь, думаю, надеюсь, никто не украл наши одежды. Ведь мы оба были голые… После войны открылись клубы на левом берегу Сены и мы танцевали там как безумные, под модную тогда музыку, которая была ещё до рока».

Озорство, может быть, безумие, но сам Ролан Пети заключает, и это, едва ли не самое поразительное в его рассказе:

«Она летела на собственных крыльях, она летела в совершенно неведомую страну, мимо всех людей, которые её окружали».

Добавим, и мимо самого Ролана Пети, который гордится тем, что смог её «соблазнить».

Марго и Тито: начало любви…

В Тито Ариаса Марго влюбилась, будучи совсем юной (ей не было 20-ти). Он был импозантен и обаятелен. Она увидела, как он танцевал румбу^[483], и, как сама признаётся, просто сошла с ума.

Возможно, со временем она смогла бы забыть его, мало ли что случается в юности. Но Тито появился через семнадцать лет (?!), как раз в тот момент, когда Марго чувствовала себя особенно одинокой, и предложил ей руку и сердце. Тито всегда любил загадочные и эффектные поступки, столь же эффектным, не лишённым ореола таинственности, оказалось его пришествие через столько лет.

Предложение Тито Марго сначала сочла нелепой шуткой. Ведь Тито был женат, у него было трое детей, не виделись они семнадцать лет, красивый жест, не более того. Она наотрез отказалась, но, после нескольких месяцев ухаживания, весёлых проделок, дорогих подарков, согласилась стать его женой. Многие её друзья сочли, что она совершает безрассудный поступок, но это был её выбор. Ей было 35, карьера клонилась к закату, к тому же Тито всегда умел серые будни превращать в праздник.

Они поженились в 1955 году, бракосочетание состоялось в Панамском консульстве в Париже. Было столько народу что трудно было протиснуться в дверь, и среди всего этого столпотворения, «кошмара», «паноптикума»^[484] (мнения некоторых из тех, кто присутствовал), стояла элегантная Марго Фонтейн в белом платье от Кристиана Диора^[485].

Друзья Марго не любили Тито, но ради неё старались быть с ним любезным. Даже Рудольф Нуриев, который никогда не отличался терпением, всегда был с ним вежлив. Тито же называл Рудольфа «этим сумасшедшим русским», нарочно при нём пренебрежительно отзывался о балете.

Возможно, провоцировал Нуриева, сгораемый ревностью и ненавистью к нему.

…Тито в инвалидной коляске

В какой-то момент её отношения с Тито зашли в тупик, они даже собирались разводиться. Выстрел всё изменил. Тито оказался в инвалидной коляске, о разводе не могло быть и речи.

Колет Кларк не без доли ехидства, замечала:

«Люди говорили: это такая трагедия, что его, Тито, подстрелили. Конечно, это не стало трагедией, поскольку она получила то, что хотела. Заботиться о ком-нибудь, и любить, и быть щедрой со всей преданностью и силой её чудесного характера».

Действительно ли, Марго Фонтейн «получила то, что хотела»? В какой-то мере, да, Тито остался с ней, пусть в инвалидной коляске. Она откровенно признавалась, раньше он со мной не разговаривал, считал глупой, теперь он нисходит до меня.

Однако не будем упрощать. Многие из её окружения вспоминают какое отчаяние испытала Марго, когда ей сообщили, что в Тито стреляли, в какой неподдельный ужас пришла, когда увидела Тито на больничной койке, забинтованного с ног до головы, лишившегося дара речи. Она разрывалась между больным Тито и спектаклями, но её дом был именно в Панаме, рядом с Тито. И даже после смерти Тито она не осталась в Англии, вернулась в Панаму, где, согласно завещанию её похоронили в одной могиле с Тито.

А была ещё Анабелла Валерьяно. Мы мало что о ней знаем, только то, что была «светской львицей», любовницей Тито. До сих пор всё понятно, тема для светских сплетен, не более того. Но она постоянно приезжала к парализованному Тито, проводила с ним дни напролёт. Она не завещала похоронить её в одной могиле с Тито, она просто покончила с собой в тот же миг, как Тито не стало. Кто знает, может быть в отличие от Марго Фонтейн, ей действительно нужен была сам Тито, а не забота о нём.

Впрочем, когда умерла Анабелла, ей было не до ревности. Она сама была больна и не могла не понимать, что жизнь клонится к закату.

…легенда Марго Фонтейн

Не буду дальше разгадывать характер взаимоотношений Марго и Тито, известно, что «дьявол прячется в деталях», но случается, что дьявол обманывает с помощью «правдивых деталей». Смотрю документальный фильм, не документ, заверенный нотариусом, живые высказывания близких, родных, коллег, очевидцев, критика, биографа, вслушиваюсь в «слова», в интонацию речи, всматриваюсь в облик, в пластику, домысливаю, додумываю, довоображаю. А дальше начинается моё высказывание, мои симпатии и антипатии, которые не намерен прятать за политкорректностью.

Готов поверить, румба – прекрасный танец, а молодой Тито в присутствии юной балерины танцевал со свойственной ему дерзостью и очарованием.

Все мы создаём собственные легенды и верим в них, свою легенду создала и Марго Фонтейн. В детстве решила, что будет лучшей танцовщицей в мире, потом повторяла как заклинание, что выйдет замуж в 35, и он действительно является в 35, предлагает руку и сердце, давнее (но не забытое) воспоминание о румбе молодого «латино» берёт верх, и она решается. Легенда легендой, но у нас нет оснований, считать, что ей изменил вкус к жизни.

…и аргументы самого Тито

Но далее (долой политкорректность) «румба» и «латино» начинают править бал, шаг, полшага в сторону, игра на понижение, на грани пошлости, порой за гранью.

…как можно сравнивать, с одной стороны мужская поступь, политика, оружие, власть, осязаемая тяжесть бытия, с другой, балет, жизнь на пуантах, женственные мужчины, романтические иллюзии, неприемлемая для настоящего мужчины лёгкость бытия.

Это я говорю за Тито.

Если зрителям нравится, что женщина долго стоит на пуантах, если они готовы за это платить, кто будет возражать, главное, встречаться в ложе с нужными людьми, игнорируя то, что происходит на сцене.

Это вновь я говорю за Тито.

Продолжу за Тито.

…что было у этой женщины, кроме балета, репетиций, кроме жизни на пуантах? Буквально ничего. А после замужества? По её собственному признанию:

«Пока я не стала женой Тито, то абсолютно не представляла, кто я такая вне сцены. А потом вышла замуж за него и узнала: я – госпожа Тито де Ариас». Она встречалась с Кастро, с Черчиллем, с королем Иордании Хусейном^[486], отправлялась в круизы с давним приятелем Тито Аристотелем Онассисом^[487] и его любовницей Марией Калласс^[488]».

…никто женщину не обманывал, она сама готова была участвовать в политике. При этом всякое могло случиться…

А ей при этом пришлось сидеть на сундуке с ручными гранатами, смеяться, очаровывать полицейских, которые производили обыск. А потом, когда раскрылась контрабанда оружия, спасаться на шхуне, и как вспоминает моряк шхуны «эта дама всю дорогу, плакала, и плакала, и плакала».

Но всё это сущий пустяк, какой мужчина всерьёз воспринимает слёзы женщины. Марго редко плакала и эти слёзы, как ничто другое, мать Марго не могла простить Тито.

Да и для самой женщины это была азартная игра, похлеще, чем голой через Сену. Проплакала на шхуне, зато потом, когда её допрашивали полицейские, только смеялась. Да, её арестовали, тюрьма есть тюрьма, но она находилась там не долго, и сам начальник тюрьмы ежедневно приносил ей букет роз (почти как Тито и безо всякой корысти). А потом, когда её депортировали, весело отвечала огромной толпе журналистов. Их можно было понять, не каждый день случаются такие истории: элегантная мисс Балерина и контрабанда оружием: