Мужчина и женщина: бесконечные трансформации. Книга третья

Лиля безо всякого стеснения могла заказать Маяковскому, который был в Париже:

«Рейтузы розовые 3 пары, рейтузы чёрные 3 пары, чулки дорогие, иначе быстро порвутся… Духи Rue de la Paix, пудра Hubiqant и вообще много разных, которые Эля посоветует. Бусы, если ещё в моде, зелёные. Платье пёстрое, красивое, из крепжоржета, и ещё одно, можно с большим вырезом для встречи Нового года».

Дошла очередь и до «автомобильчика» из Парижа. В результате Лиля сбила маленькую девочку, дело обошлось без судебных последствий (у Лили Брик всегда были высокие покровители), после чего она ездила с шофёром.

…намеренно включил в свой короткий текст эти подробности о подарках, и совсем не для того, чтобы развенчать Лилю Брик. Понимаю, будут читатели (обоего пола), которые ухватятся за эти факты, и с пеной у рта будут доказывать меркантильность во всех поступках человека, особенно женщины. Если придётся с ними обсуждать эту (да и другие) ситуацию, попытаюсь объяснить, что за деревьями они не видят леса…

В предсмертном письме Маяковский два раза упоминает Лилю Брик. Сначала отдельной строкой «Лиля, люби меня». Потом в обращении к правительству, чтобы обеспечить сносную жизнь членам его семьи, в которую первой входила Лиля Брик, потом мама и сёстры.

Лилю Брик часто называли женой Маяковского и, на мой взгляд, это было совершенно правильно, если не определять «жену», только по официальной регистрации. Она оставалась его женой до самой его смерти,

…возможно, оставалась женой и после смерти Маяковского, хотя у неё были мужья и после Оси Брика…

несмотря на то, что по утверждению Лили Брик, интимные их отношения прекратились задолго до этого.

Зимой 1922 года в отношениях Лили Брик и Владимира Маяковского наступил кризис. Можно предположить, что она просто устала от Маяковского, их «старенький, старенький бытик» показался ей утомительным. Во всех случаях, она защищала собственную свободу, от которой не собиралась отказываться.

Лиля Брик предложила расстаться на два месяца, была даже определена дата, когда они вновь встретятся.

Для Маяковского расставание превратилось в добровольную каторгу, он писал Лиле письма, передавал подарки, в том числе такие символические, как птица в клетке. Но, самое главное, он написал большую поэму «Про это», с посвящением «ей и мне».

Судить о поэме оставляю более тонким знатокам поэзии, но начальные строки из первой главы поэмы «Баллада Редингской тюрьмы»^[163], запомнил на всю жизнь. В них нет лесенки, нет ничего сверх меры, они спокойные и тихие, при всём их трагизме.

 
Немолод очень лад баллад,
но если слова болят
и слова говорят про то, что болят,
Молодеет и лад баллад.
 

Они встретились в назначенный срок на вокзале и сели в поезд который отправлялся в Петроград.

В дневнике, который Маяковский вёл во время вынужденного заточения, сохранилась запись.

«Я люблю, люблю, несмотря ни на что и благодаря всему, любил, люблю и буду любить, будешь ли ты груба со мной или ласкова, моя или чужая. Всё равно люблю. Аминь… Любовь это жизнь, это главное. От неё разворачиваются и стихи и дела и всё прочее. Без тебя (не без тебя «в отъезде», внутренне без тебя) я прекращаюсь. Это было всегда, это и сейчас»

У нас нет основания не верить поэту, и мы должны воздать должное его музе.

P. S. Мне пришлось увидеть Лилю Юрьевну Брик в первые дни после открытия в Москве памятника Маяковскому. Там стихийно возникло нечто вроде клуба. Приходила и Лиля Брик, хотя в дискуссии не ввязывалась, стояла молчала.

Запомнил, высокая женщина, прямая, как знак закрытости и неприступности. Память меня часто обманывает, скорее всего, обманула и в этот раз. Прочёл, что Лиля Брик была хрупкой миниатюрной с фигурой девочки-подростка, при этом часто сутулилась.

Но, запомнилось как запомнилось, понимаю, что это не просто физическая память, но и моя легенда о Лиле Брик и Владимире Маяковском.

Она ушла из жизни, выпив большую дозу снотворного. Ей было 87 лет.

Скелеты в шкафу

Этот фильм очень правильный.

…«45 лет», фильм 2015 года, режиссёр Эндрю Хэй^[164], в главных ролях Шарлотта Рэмплинг^[165] и Том Кортни^[166]…

Он правильно придуман, правильно снят.

Под «правильно» я понимаю во всём соблюдаемую меру этого фильма.

Фильм стильный, но стильность в меру, она нигде не выпячивает.

Фильм в меру сентиментальный, в меру мелодраматический, в меру эпический.

Актёры играют, соблюдая меру, скорее печаль уходящего, чем драму того, что никогда не сбывается.

Фильм о двух немолодых людях, о «счастливой семье», если не помещать эту «счастливость» под микроскоп (а можно ли какую-либо «счастливость» помещать под микроскоп). Но фильм далеко не идиллический, поскольку речь идёт не о двух, а о трёх, а треугольник практически исключает идиллию. Но и «треугольник» не разрушает меру фильма, он растворяется в общей, я бы сказал, музыкально-печальной атмосфере этого фильма.

Сюжет фильма довольно простой. Немолодая пара готовится отметить 45-летнюю годовщину свадьбы. Они живут за городом, практически на природе, детей у них нет, только собака. И всё было бы прекрасно, если бы за неделю до юбилея, не пришло сообщение, что в Швейцарских Альпах, когда растаял снег, нашли тело давней возлюбленной мужа. Она погибла, сорвавшись со скалы, так и осталась замурованная во льдах. Это было давно, ещё до того, как он познакомился с женой.

Такой вот странный треугольник, муж и жена, которые за 45 лет семейной жизни постарели, но смогли сохранить нежность друг к другу, и молодая девушка, вмёрзшая в ледник. Муж даже удивляется, я постарел, а она, во льдах, осталась такой же, какой была 50 лет тому назад.

Хочется пофилософствовать, вот и позволю себе пофилософствовать.

Два человека, даже если они муж и жена, даже если они когда-то говорили, «я хочу быть твоим», «я хочу быть твоей», даже если они оказались верными своим обещаниям, это два разных человека, и у каждого из них неизбежны «скелеты в шкафу», если не в реальности, то в мыслях, в фантазиях. Трансформация института брака – а его трансформация неизбежна – будет, на мой взгляд, развиваться в понимании и признании неизбежных различий двух людей, какие бы обеты они не давали друг другу.

Но это всё теория, а художественный текст (книга, фильм, спектакль), даже если он концептуальный, не может не быть конкретным, иначе он оказался бы просто хорошей или плохой иллюстрацией тех или иных теорий.

Женщина фильма, жена, умная, тонкая, деликатная, преданная, не может не отдавать себе отчёт, что это было до неё, что он не обязан был ей всё рассказывать.

…мы знаем, что Лев Николаевич показывал Софье Андреевне свои старые дневники, хотел бы честным и до конца, чтобы жена знала о его любовных похождениях до брака, и знаем, к чему это привело…

Возможно, что и у женщины, до этих 45 лет или внутри этих 45 лет, в реальности или в фантазиях, были свои «скелеты в шкафу». Всё это неизбежно. Можно только согласиться с критиком из Российского журнала «Сеанс»^[167]: «Скелеты, где бы они ни прятались, – в шкафу, в ледниковой трещине или в подвалах, есть у каждого. Каждый человек – хранилище памяти, травм, комплексов, чужих слов, чужих прикосновений. Иногда эти скелеты оживают и выбираются наружу. Могут победить мертвые. Могут – живые. Но на месте боя в обоих случаях останутся следы».

Женщине, жене, если она умная, тонкая, деликатная, легко преодолеть ревность, если чувство к той давней сопернице, которая осталась вмёрзшей в леднике, можно назвать ревностью. Как быть с вопросами, назовём их вопросами дьявола, которых она не может избежать.

В какой степени та давняя, постоянно присутствовала в их жизни?

Почему же он с ней, с женой, не пошёл взбираться на эту гору в Швейцарии, не сейчас, а тогда, когда был молодым, сильным, «рассерженным»^[168]?

Почему с той он предпочёл горы, волнения, экстрим, а с ней равнину, спокойствие, будни?

А что если он специально заходил в туристическое бюро, хотел вновь отправиться в Швейцарию, вновь увидеть ту, пусть вмёрзшую в ледник, но хотя бы внешне, оставшуюся такой же, как в те годы?

А что если та мелодия, под которую они танцевали тогда 45 лет тому назад, и которую она заказала на их юбилей сейчас, была связана с той давней женщиной, что если это дань её памяти?

Что если её одежда, которую он покупал для неё, навеяна воспоминаниям о той, давней?

Что если его кулинарные вкусы, те блюда, которые по его просьбе, они не заказывали в ресторанах, а она готовила дома, навеяны вкусами той, давней?

Может быть, не случайно он выбрал именно её, у неё было то же имя, у неё волосы, пока не поседели, были того же цвета?

Что если всю жизнь она была не оригиналом, а копией?

Весь фильм мы практически видим и чувствуем мужчину, мужа, глазами и чувствами его жены. Он понимал, на юбилее, на который соберётся много гостей, где будет звучать та же песня, что и 45 лет тому назад, он должен будет сказать самые главные слова, обращённые не столько к другим, сколько к ней.

И он нашёл эти слова. Он сказал самое главное.

Несколько раз в жизни, один раз, а может быть два, ему пришлось сделать выбор, который стал его судьбой. И он благодарен ей, что тогда, 45 лет назад, она приняла его предложение. Благодаря этому согласию и этим 45-ти годам, он стал тем, чем стал.

Мужчина, муж, своей речью, не снял все вопросы, и не мог их снять, «скелеты в шкафу» не могут испариться. Но он признался при всех, он был искренен тогда 45 лет тому назад, искренен и сейчас. И то, что сейчас, 45 лет спустя, им снова так хорошо и покойно друг с другом, говорит о том, что и она, в той же мере искренна с ним.

И такое завершение фильма является для меня не традиционным хеппи-эндом, а пониманием того, что «скелеты в шкафу», не обязательно должны быть разрушительными для двух близких и родных людей, если они готовы быть великодушными и снисходительными друг к другу.

И ещё я подумал, что испытания адом, не удаётся избежать в семейных отношениях. Хотим мы того, или не хотим, наши ожидания, как правило, утопичны, они не способны до конца выдержать испытание временем, а время это и изменение физиологии, и настроение мимолётного мига, который потом не можешь забыть, и нарастающая усталость и раздражительность друг от друга, и многое, многое другое. Вопрос только в том, насколько удаётся преодолеть этот «ад», насколько наступает за этим «адом» чистилище, и тогда выясняется, что этот «ад» не только разрушил прежние чувства и мысли, а только укрепил их.

…две женщины, о которых не мог не написать: Сапфо и маркиза де Помпадур

Хотелось написать о двух женщинах, которые смогли во весь голос заявить о себе в эпоху мужской доминации. Они очень разные, буквально из различных культурных галактик. Но если их что-то объединяет, то это страстный женский голос, возвысивший их в мире мужчин.

Одна из этих женщин – Сапфо^[169], великая Сапфо.

Один из исследователей писал о ней:

«Как будто бы эллинский дух нуждался в этой женщине для того, чтобы сделать последний шаг в сферу нового, внутреннего восприятия субъективного чувства. Это был великий шаг, по ощущению самих греков, коль скоро они – по словам Платона^[170] – почитали Сапфо как десятую музу^[171].

«Фиалкокудрая, сладкоулыбающаяся, чистая» – писал о ней поэт Алкей^[172].

«Некоторые говорят, что лучшее на земле – всадники, другие считают, что это пешие воины, третьи – что корабли. Я же говорю лучшее – это любимое существо, по которому тоскует моё сердце».

Это – Сапфо.

«Если я тебя только увижу, больше ни звука не выходит из моих уст, мой язык ломается, тонкий огонь распространяется у меня под кожей, перед глазами чернеет, в ушах шумит, пот течёт по телу, всё оно дрожит, я становлюсь бледнее травы, я выгляжу почти как мёртвая».

И это – Сапфо.

Больше чем поэтесса. Читаешь о ней, и кажется, что она вырвалась из своей эпохи, из древнегреческого полиса, из гинекея, прожила различные эпохи, Возрождение, суфизм, романтизм, реализм, экзистенциализм, феминизм, чтобы нигде не останавливаться, чтобы позволить себе оставаться свободной женщиной во все времена.

Мало о ней знаю, но будто знаю всё. Хочу узнать всё больше и больше, но не покидает ощущение, что не узнаю больше того, что знаю.

Остановлю свои фантазии, просто её имя должно было попасть на страницы этой книги, хотя бы в «Дневник».

Вторая из этих женщин – маркиза де Помпадур^[173].

Женщина, о которой пишут, что она не только позволяла себе вмешиваться в государственные дела, но и долгие годы (десятилетия) покровительствовала наукам и искусствам.

Конечно, в качестве официальной фаворитки короля у неё были огромные возможности. Но, можно с полным основанием сказать, что маркиза Помпадур сама себя создала. Вспомним, она была из третьего сословия, она была Жанна-Антуанетта Пуассон, а стала маркизой де Помпадур,

…не по этой ли причине Вольтер^[174], который восхищался ею, в то же время позволял себе подсмеиваться над её мещанскими манерами…

Она могла затеряться в этом веке, в этой среде, не затерялась и пусть кто-нибудь возьмётся доказать, что всё решили обстоятельства (повезло), а не выдающиеся способности этой необыкновенной женщины.

На этом вновь остановлюсь, достаточно и того, что назвал это имя, маркиза де Помпадур.

«Волшебная сказка» Джейн Остин: «леди и джентльмены» как ориентир для всех

Марк Твен^[175] писал о Джейн Остин^[176]:

«У меня нет прав критиковать книги, и я не делаю этого, кроме случаев, когда я их ненавижу. Мне часто хочется критиковать Джейн Остин, её книги так меня бесят, что я не могу скрыть своё бешенство от читателя, по этой причине мне приходится останавливаться, стоит только начать. Каждый раз, когда я открываю «Гордость и предубеждение»^[177], мне хочется размозжить ей череп её собственной берцовой костью».

Большой писатель, который не принимает произведения другого большого писателя, довольно распространённое явление. Л. Толстой не признавал У Шекспира, В. Набоков Ф. Достоевского, У Фолкнер Э. Хемингуэя^[178], при желании можно продолжить этот список. У каждого большого писателя свой художественный мир, он в него погружён, можно сказать, замурован, и не всегда в состоянии воспринять красоту иного художественного мира. Но слова М. Твена о Дж. Остин я привёл не случайно.

Во-первых, обратите внимание на слова: «стоит только начать… каждый раз». Откуда же брались эти «каждый раз», с какой целью, и сколько их было?

Во-вторых, нечто подобное, когда перечитываю «Гордость и предубеждение» испытывал и я сам. «Каждый раз» было всего пару раз, ненависти, бешенства, тем более желания «размозжить череп» не было, что-то действительно раздражало, но, вместе с тем, «каждый раз» раздражение проходило, и вспоминал героев романа с симпатией и даже с улыбкой.

То, что «раздражало» – более или менее понятно. Претенциозные названия, более подобающие моральным трактатам. Странные герои, прежде всего, героини, создаётся впечатление, что жизнь их протекает от бала к балу. А сами балы – спасибо экранизациям романа, можем воочию представить себе эти балы, – торжество добропорядочности, естественно, танцы, но совсем не танго, никаких соприкосновений, только лёгкий флирт, полувздохи, полунамёки. Сразу после бала, разговоры, чуть-чуть злословия, но без злости, без агрессии, и так до следующего бала.

Действительно, что нам до этих людей с их праздной жизнью, пересудами, богатыми наследниками и выгодными партиями?

Что нам до писательницы, которая взялась изобразить этих людей и их праздную жизнь?

Раздражало и морализаторство писательницы. Не была замужем, скорее всего, так и осталась девственницей, а позволяет себе учить, какой должна быть семья, какое место должна занимать в ней любовь, и всё в этом роде, такое же банальное, как и несбыточное. Попробовала бы сама, и год, и десять, и двадцать, с одним и тем же мужчиной, возможно, в какой-то момент обнаружила бы, что уши у этого мужчины неприятно растопырены, они постоянно бросаются в глаза, и ничего другого уже не видишь, не слышишь, не соображаешь.

А потом вдруг начинал понимать, всё это если и имеет отношение к Джейн Остин, то весьма отдалённое. Она из другой культурной галактики. Не в том смысле, что жила в своём времени, а у каждого времени свои правила и свои нормы, а в том, что жила в своём времени, но, как оказалось, поверх своего времени. Прозрела что-то такое, что вышло за границы жизни, которую она изображала.

Что же составляет «культурную галактику» Джейн Остин?

Что же она прозрела?

Попробую, хотя бы чуть-чуть расколдовать эту «культурную галактику», насколько хватит интеллектуальных сил и воображения.

В. Набоков^[179] пишет о романе Джейн Остин «Мэнсфилд-парк»:

«Мэнсфилд-парк» – это волшебная сказка, но ведь, по сути, все романы – сказки. Стиль и материал Джейн Остен на первый взгляд кажутся устарелыми, ходульными, нереалистичными. Это, однако же, заблуждение, которому подвержены плохие читатели. Хороший читатель знает, что искать в книге реальную жизнь, живых людей и прочее – занятие бессмысленное. В книге правдивость изображения человека, явления или обстоятельств соотносится исключительно с миром, который создан на её страницах… Для талантливого автора такая вещь, как реальная жизнь, не существует – он творит её сам и обживает её. Ощутить прелесть «Мэнсфилд-парка» можно только приняв его законы, условности, упоительную игру вымысла».

Позволю себе распространить мысли В. Набокова и на роман «Гордость и предубеждение». Перед нами не просто «волшебная сказка», сколько «волшебная сказка» самой Джейн Остин. Мир, который она придумала, в котором жила, который был скроен по её меркам, реальным и воображаемым. Джейн Остин позволяет себе быть ироничной в адрес этого мира, но сама её ирония мягко-терпимая, мягко-снисходительная, она никогда не достигает разрушительного скепсиса, ведь она сама, Джейн Остин, часть этого мира, ей в нём комфортно, и она не собирается от него отказываться.

Ирония, ироничность, определяет интонацию романов Джейн Остин, мягкую, лукавую, доброжелательную, совсем не сатирическую и не обличительную.

А мне остаётся сказать самое главное, мою фантазию, если хотите мой бред который объясняет (в той мере в какой можно объяснить эту тонкую материю), почему раздражение от романа Джейн Остин проходит, а восторг остаётся.

Действительно, бессмысленное занятие искать в романах Джейн Остин реальную жизнь, живых людей, ведь она изображает, придумывает, фантазирует, мечтает, не просто о мужчинах и женщинах, а о… леди и джентльменах.

Джейн Остин убеждает нас: как бы не складывалась жизнь, главное сохранить осанку, сохранить гордость (без предубеждения), не бояться быть леди и джентльменами. Главное не считать эти нормы утопией, в конце концов, если ничего не получается, мягкая, ироническая снисходительность может помочь не растерять эту гордость (без предубеждения).

Волшебная сказка? В какой-то мере, но почему бы жизнь не превратить в волшебную сказку, кто сказал, что это невозможно.

Позволю себе небольшое отступление:

Не знаю ничего изящнее и человечнее английского юмора. Несколько огрубляя, могу сказать, что подобный юмор контрастирует, скажем, с французским, гротескно-безудержным (раблезианским^[180]) и скептически-язвительным (вольтерианским^[181]). Английский юмор, как правило, сдержанный, даже чопорный, но это, скорее, просто игра, изящество которой, в кажущейся холодной неприступности и намеренной закрытости от других. В этом ряду английское «изобретение» – леди и джентльмены, образец безукоризненности во внешнем облике и в манерах и… капелька иронии по поводу самой этой безукоризненности. Может быть поэтому обращение «леди и джентльмены» и сегодня не выглядит анахронизмом.

Принято считать, что литература отражает жизнь, возможно, в какой-то мере это и так, но главное в том, что литература формирует эту жизнь, причём не только на уровне нравов, но и на уровне физиогномики.

Смейтесь, не смейтесь, но когда в прошлом году (2016 год) бродил по Петербургу задумался и о том, – продолжение моего бреда – что даже физиогномически петербуржцы сошли в жизнь со страниц романов Ф. Достоевского (может быть, добавить Н. Гоголя^[182] и А. Белого^[183]).

Вернёмся к Джейн Остин, к леди и джентльменам, и к моему бреду.

Отдаю себе отчёт, что «компетентный» специалист по истории английской культуры, скажет, действительно, «бред», или напротив, скажет, автор ломится в открытую дверь, это общеизвестно, и в том и в другом случае не огорчусь и не обрадуюсь, не раз говорил, повторю, я репрезентирую самого себя, а в таких случаях, возможно, через «бред» что-то и удаётся нащупать.

Кому-то может показаться, что леди и джентльмены, сегодня просто официальное обращение, на дворе XXI век, не будем столь наивными, чтобы верить в «волшебные сказки», даже если без них в определённом возрасте не обойтись.

Соглашусь, пошлость жизни неискоренимы, с другой стороны, хорошо бы избегать выспренности, ложного пафоса, нет ничего смешнее, чем выдавать себя за джентльмена. Но могу признаться, не стыдно, стоит мне услышать обращение «леди и джентльмены», как что-то во мне перезагружается. Больше или меньше, по ситуации, но перезагружается.

Не хочется думать, что леди и джентльмены не про нас, что мы к этому не имеем никакого отношения.

Вот за это, хотя бы за это – не только за это, но сейчас речь об этом – стоит поблагодарить английский дух и английскую культуру.

Джейн Остин, не в последнюю очередь.