Мужчина и женщина: бесконечные трансформации. Книга первая

Наконец, пропуская Ариадну, Ифигению, Федру, Электру, Навсикаю, Андромаху, Кассандру, Электру, Антигону, Исмену^[377], можно перечислять и перечислять, именно греки (греческие мужчины) придумали Пандору^[378], первую женщину, «прекрасное зло», которое послано на «погибель мужчинам».

Да, с древними греками всё не так просто. Если говоришь аполлоническое, приходиться иметь в виду дионисийское, если восхищаешься «золотым веком демократии», приходиться включать в это восхищение саркастическую насмешку над государственными потугами банщика Клисфена, если говоришь о забитости древнегреческой женщины приходиться учитывать и то, что она способна основательно испортить жизнь мужу, если считает себя выше него по социальному статусу.

И – главное – о каком бесправии можно говорить, если у неё есть такая мощная отдушина, как дионисийские ритуалы. Нашим бы женщинам такую отдушину, согласились бы в остальное время годы быть замурованными в гинекее?!

…может быть, древнегреческие женщины не столь бесправны: способна ли древнегреческая жена испортить жизнь своему мужу?

Если у греков разных полисов отличались сорта вин и сорта оливкового масла, формы керамики, архитектурные силуэты храмов, версии общегреческих мифов, местные календари, монеты, диалекты, даже начертания одних и тех же букв алфавита, то это не могло не коснуться женщины. Разные полисы – разные женские судьбы.

Если на площади мужчины открыто обсуждают все вопросы, это не может пройти бесследно и для женщин. Можно предположить, что воздух свободы проникает сквозь стены домов, закрытых от постороннего взгляда, независимо от воли и желания мужчин.

Может быть, это был невидимый процесс, в результате которого некоторые из женщин получили разрешение присутствовать на трагических представлениях, другим стали доступны занятия музыкой. Наконец, женщины получили разрешение участвовать в религиозных празднествах, таких как Панафинеи^[379].

Возникают новая цепочка вопросов: насколько эти различия осмыслялись самим женщинами?

Если допустить, что существовали скрытые роптания, то в какой форме могло выражаться недовольство?

Не на голом же месте родились «Лисистрата» Аристофана^[380]? Пусть изобразил мужчина, но ведь речь идёт о бунте женщин.

Приведём несколько примеров, которые позволяют судить о том, как, в каких формах, могла возвысить свой голос женщина, замурованная в «доме».

«Самый длинный язык» в Греции, язвительный Аристофан выводит на сцену некого Стрепсиада, который на свою беду взял в жёны некую Алкмеониду, выше его по социальному и имущественному положению. То ли от жеманного характера этой «важной и надутой дамы», то ли от презрительного отношения к относительно бедному Стрепсиаду, она предъявляет непомерно высокие требования и ему приходится с ними считаться. Идиллия несчастного мужа, которому так нравилась сельская жизнь «среди пчёл, вина, оливок и овечьих стад» (?!), превращается в подлинный ад.

Как не посочувствовать бедняжке Стрепсиаду судьба которого, в той или иной модификации, будет не раз повторяться в будущем.

И как не задуматься над тем, что возможно дело не только в социальном и имущественном неравенстве, а в том, что с одной стороны мы имеем мягкого, женоподобного мужчину, а с другой стороны жёсткую, маскулинную женщину.

Приблизительно тот же мотив повторится в более поздние времена у Менандра^[381], которого мы вправе назвать автором «мещанских комедий» и «мещанской морали».

Персонаж одной из его комедий в неподдельном отчаянье восклицает:

«во имя Зевса Олимпийца и Афины, это невозможно выдержать! Я женился на чудовище с приданым…».

Тот же Менандр, наверно, насмотревшись подобных историй в жизни, напишет, что

«из всех диких животных нет никого более дикого, чем женщины».

Любопытное повторение мыслей великого Пифагора (?!), на мещанский манер.

Это только случаи, которые просочились на страницы литературных источников, а сколько было таких, которые так и канули в Лету.

…женщина в дионисийских ритуалах: как это возможно?

Признаюсь, когда писал свою «Древнюю Грецию» и коснулся дионисийских оргий, не мог скрыть удивления. Может быть, что-то не так понимаю. Сомнения не оставляют меня и сейчас, но, как и во всех иных случаях, мои заблуждения пусть останутся моими заблуждениями.

Поскольку моей компетенции явно не хватает, ограничусь некоторыми цитатами и констатацией существования явления, которое не вписывается в общую матрицу «брака по-древнегречески».

Вяч. Иванов^[382] в книге, «Дионис и прадионисийство»

…кстати, книга вышла в Баку в 1921 году и давно стала библиографической редкостью…

пишет об участии женщин в дионисийских ритуалах, из которых позже родилась древнегреческая трагедия:

«в женской душе с потрясающей силой разверзается то зияние, которое составляет психологический и эстетический принцип трагического».

Добавлю важный, для нашей темы, комментарий Г. Гусейнова к более поздней публикации фрагментов этой книги в издании, посвящённом Эсхилу:

«существенно обозначить две главные функции женщины в мифе: первую можно назвать «деструктивной» (напр., Пандора, Деянира, Медея, Клитемнестра), вторую – функцией «покорённого зверя», «подъярёмного животного» (напр., Кирка, Пенелопа). Сквозь призму этих мифологических функций лучше видно, почему в афинском обществе, например, женщины искали компенсацию своему низкому гражданскому статусу в «религии одержимости и экстаза».

Можно привести мнения других, столь же серьёзных и осведомлённых исследователей, но удивление не проходит.

С позиций более позднего времени, тем более с позиций нашего века, тем более, из нравов современного азербайджанского общества, это не просто удивление, это буквально шок, этого не может быть, потому что быть такого не может.

Женщина, жена, проводящая большую часть года в затворничестве, не имеющая элементарных гражданских прав, которая даже на рынок не может отправиться одна, без сопровождения служанок, покидает свой «дом», отправляется далеко от дома, наряжается в дионисов костюм, как символ освобождения от всего, что было вчера и продолжится завтра. При этом она перевоплощается, становится совершенно иной, впадает в экстаз

…«ekstasis», древнегреческое слово, означающее «замещение», «распутство»…,

постепенно доводит себя до транса и восторга («entbeos»).

И это не просто восторг, это подлинное безумство (легитимное безумство?!), она, они, в этом состоянии могут разорвать животное на части (своеобразное жертвоприношение), обмазаться кровью этого животного, совершая ритуальный танец.

А ещё пишут, что фракийские вакханки после ритуала набрасывались друг на друга.

Таким образом, на эти три дня женщины отдаются Дионису, доводят себя до такого состояния, что бог Дионис находит в их телах себе пристанище, чтобы совершать свои пьяные безумства.

И всё это, практически с согласия мужчин. Может быть, все они пифагорейцы, и откровенно отдаются «хаосу и тьме» женской природы.

Легче всего сказать, что всё это – ритуал, а ритуал – это, в какой-то мере, психотерапия. Культура, что у греков, что у папуасов, придумывает ритуалы, чтобы произвести настройку психики человека, чтобы человек мог выполнять, причём, по возможности, выполнять с воодушевлением, предписанные ему культурные роли.

Легче всего сказать, что мужчина воспринимал это как восхождение к древнему мифу, поэтому не роптал. В конце концов, их бесправные жёны 362 дня в году поклоняются богине Гестии, которая отвечает за домашний очаг, а потом, всего на три дня, уходят из дома, посвящая эти три дня богу Дионису. Можно три дня и потерпеть.

Легче всего сказать, что это хитрая задумка мужчин, своеобразная «теория спускового клапана». Эти три дня нужны, чтобы женщина освободилась от своего безумства, но при этом, как древние греки надо верить, что женщина иной природы, не такая как мужчины, она вся соткана из тьмы и хаоса, она опасна для мужчин, лучше дать им освободиться, выйти наружу.

Скорее всего, здесь скрыто не столько «слишком человеческое», сколько «слишком мифологическое». Иначе говоря, это рудимент «варварских обычаев, которые у древних греков сохранились на всём протяжении их истории.

Как к этому относиться? Как к обычному невежеству?

Мы вправе смотреть на мир глазами нового времени, когда наука стала вытеснять различные формы сакрализации и магизации мира, когда опыт развенчал многих «идолов», которые долгие годы (тысячелетия) завораживали и оглупляли нас. Только очень невежественный человек может оспаривать значение этой магистрали человеческого развития. Но…

И мифологическое, и варварское составляют ядро древнегреческой цивилизации, точно также как их мысль, способная во всём добраться до «логоса». Иначе говоря, их «заблуждения», если говорить с точки зрения прагматики нового времени, столь же значимы, как и их освобождённый «логос». Их достижения это не «миф» и не «логос» в отдельности, а сам процесс «от мифа к логосу», само удивление и восторг от возможности подобного процесса.

Но есть другая сторона этого вопроса, без которой трудно правильно оценить «брак по-древнегречески».

Если перевести всё это «мифологическое», «варварское», «запредельное» в просто человеческое (ничего «слишком», ничего «чрезмерного»), бросается в глаза некий разрыв между унылостью и буйством, скукой и экстазом, ледяным холодом и сверхгорением в жизни женщины. Пропасть между 362 днями и 3 днями. Будто не о людях речь идёт, а о заводных игрушках, они то неподвижные валяются в углу, то мечутся как заведённые. Та же космогония и космология без человеческого тепла.

Возможно, во мне говорят будущие эпохи рыцарского отношения к женщине, романтизм, сентиментализм, феминизм, и пр. Или это мой личный темперамент, личный опыт, неизбывная тяга к «домашнему». Возможно и так, но меня не оставляет ощущение, что все эти Афродиты и Елены, Клитемнестры и Кассандры не заполняют что-то существенное, что происходит (должно происходить?!) между мужчиной и женщиной.

Даже Пенелопа хороша в своём мужестве и хитроумности (не будем удивляться, жена Одиссея), а не в обычных женских проявлениях.

Вопросы, вопросы. Вопросы без ответов.

Может быть, нам следует посмотреть на «брак по-древнегречески» и со стороны мужчин. Может быть, только тогда мы приблизимся к разгадке.

Согласимся, жёны для древнегреческих мужчин, чтобы рожать детей, рабыни и наложницы для прелюбодеяния. А есть ещё гетеры (о них чуть позже), скажем так, для души и для участия в мужских беседах. Остальная жизнь на площади, на агоре. Там и общественная жизнь. Там и торговые сделки. Там и выступления ораторов и философов. А дома? Только ночной сон?

Конечно, можно устроить дома вкусное застолье. Если званый обед, можно с тщательностью выбрать рыбу, мясо, овощи. Приведу описание этого выбора продуктов для званого обеда, чтобы несколько отвлечься от серьёзных разговоров.

 
Сперва я увидел устриц,
крупных, бородатых, окутанных водорослями,
и я купил их,
и несколько морских ежей,
ибо пословица называет их
приятнейшими председателями пира.
Затем, освободившись от этого, я случайно увидел рыб,
маленьких рыбок, лежащих на прилавке,
и дрожащих от страха, как бы с ними не случилось беды.
Я принял их близко к сердцу,
я не хотел их обидеть —
ни одну из них…
и я купил громадного палтуса.
А потом я купил угря, креветок
и рыбу для жарения:
косорота, губанов, пескарей, окуней и лещей,
чтобы сделать блюдо более пышное, чем павлин.
Затем пришла очередь мяса?
Свиные ножки, головы и уши,
И печёнку (стыдно за её бледный цвет!)
 

Подлинное пиршество, причём, несомненно, с возлияниями, и даже удивительно, что это те самые древние греки, о которых пишут, что они жили впроголодь.

Если это званый обед то можно не только нанять повара, но и пригласить танцовщицу и флейтистов. Прекрасно, пригласили, угостили, поговорили, посмотрели на танцовщицу, послушали флейтистов, и все, довольные, разошлись.

А дальше?

Когда все ушли. Ложится спать или идти на женскую половину?

А если пир не удался?

Или… Повар был прекрасный, танцовщица и флейтисты и того лучше, все остались довольны, а на душе горечь. Или у них, у афинских мужчин, так не бывает, они не знают томления, беспричинной грусти, невесть откуда взявшейся депрессии?

Не думаю, что люди во все эпохи одинаковые. Да и в одну эпоху часто, люди как из разных цивилизаций. В том числе, и в отношении к женщине. Одни чувствительны, другие бесчувственны, одни убеждены в необходимости бережного отношения к женщине, другие уверены, что природа, создав их «мужчинами», предопределила им роль мачо. Даже если у них впалая грудь и трусливый характер.

Несомненно, древнегреческие мужчины, по крайней мере, некоторые из них, понимали, что они разные не только там, на площади, на агоре, но и здесь в «доме», в «oikos» e. Они же люди, пусть и мужчины, им хоть изредка хочется кому-то пожаловаться, хотя бы поводу того же неудавшегося пира.

Оставляю этот вопрос без комментариев, понимая, что в подобных вопросах прийти к общему знаменателю невозможно.

Договоримся только до того, что у мужчин своя жизнь, у женщин своя.

У женщин гинекея и отдушина в качестве дионисийского ритуала.

У мужчин общественная жизнь на площади, на агоре, гражданские повинности, которые им совершенно не в тягость. И беседа, там, на площади, и дома, когда организовывается застолье. А в качестве женщин, когда совсем невмоготу, гетеры.

…ещё об одном удивительном случае, для полноты картины

Действительно, мы многое не знаем о жизни мужчин и женщин в Древней Греции. В целом, эта культура не письменная, а устная. По крайней мере, до Платона и Аристотеля. Многое кануло в Лету, остаётся только строить догадки.

Но один случай, к счастью не канул в Лету и этому можно только порадоваться.

Признаюсь, когда прочёл об этом, сначала покоробило, «примерный» мужчина то ли безнадёжно глуп, то ли просто лицемерит, потом его рассуждения стали забавлять, потом пришло настоящее злорадство и, наконец, своеобразный катарсис, как освобождение и от того, что коробило, вызывало злорадство.

Этот случай описан в «Домострое» Ксенофонта^[383], а сенсационное разоблачение приведено в книге «Повседневная жизнь древнегреческих женщин в классическую эпоху» Пьера Брюле^[384].

Итак, Сократ Ксенофонта

…от дерзкого и весёлого Сократа здесь не осталось и следа, только унылый моралист…

рассказывает о своей встрече с неким Исхомахом, который представлен, так: «великое имя «прекрасный и хороший».

Суть того, что говорит Исхомах, проста до примитивности. Мне хочется цитировать и цитировать, но ограничусь только несколькими короткими отрывками:

«– Исхомах:

когда она

…местоимение заменяет имя жены…

пришла ко мне, ей не было ещё и пятнадцати лет, а до этого она жила под строгим присмотром, чтобы возможно меньше видеть, меньше слышать, меньше говорить

…как говорится, без комментариев, имеющий уши, да услышит…

– Жена:

нет, роль главы принадлежит скорее тебе, чем мне: я удивилась бы, если бы это было не так. Хранение и распределение мною того, что находится в доме, казалось бы, думаю, смешным, если бы ты не стал заботиться о внесении в дом чего-нибудь снаружи.

– Исхомах:

так вот, жена, если ты не любишь этого беспорядка, а хочешь уметь хозяйничать аккуратно, брать без затруднения вещи, нужные для употребления, и доставлять мне удовольствие, подавая, (!) что я спрошу, то отыщем место, подходящее для каждого рода предметов.»

Можно, пожалуй, не продолжать, поскольку Исхомах говорит настолько же обстоятельно, насколько нудно. Суть же одна и та же, этого она не знала, я научил, того она не знала, я научил, и всё в этом же роде.

А наша нимфа только просит своего господина и благодетеля, чтобы он научил её тому-то и тому-то, тому-то и тому-то. Полная идиллия.

Обращу только внимание на одно прелюбопытное место, поскольку этой темы придётся коснуться в последующем разговоре об Аспазии.

Исхомах однажды обнаружил, что жена сильно набелена, сильно нарумянена, и что на ней башмаки на высокой подошве. Исхомах наставляет жену на путь истины очень рассудительно и убедительно. Разве жена хочет, чтобы он, Исхомах, хвастался тем, чего у него нет, или, чтобы он демонстрировал своё тело, не таким как оно есть, а, например, наложивши сурик под глазами

…наверно, Исхомах красавец, на зависть остальным афинским мужчинам, не боится предстать перед женой во всей своей красе…

Жена, разумеется, соглашается, и больше не прибегает к косметике.

Удивительно, что «Домострой» Ксенофонта не стал до сих настольной книгой для некоторых наших мужчин. Да и тех женщин, которые остаются питательной средой для всех «домостроев» от древности до наших дней.

Теперь о «сюрпризе» или, о сенсационном разоблачении Пьера Брюле.

Он рассказывает историю о том, как некто женился на дочери некоей женщины, прожил с ней менее одного года, забрал к себе её мать, и жил вместе с матерью и дочерью, как с жёнами. Дочь пыталась повеситься, ей помешали, она бежала, вернулась, теперь мать её прогнала.

Мать родила сына, отец сначала не признал его, но позже вновь «возобновил связь с этой старухой, бесстыднейшей из женщин» и признал сына.

Понимаю, читать это противно, смаковать безнравственно, но бывают случаи, когда лучше не отворачиваться.

Так вот, как нам разъясняет Пьер Брюле, наш герой

…Калий, если кому-то интересно это имя…

женился на дочери Исхомаха, следовательно – вы ничего не поняли – следовательно, мать дочери, известная нам нимфа, которую так усердно и успешно воспитывал Исхомах, и с таким умилением рассказывал Сократ в изложении Ксенофонта.

Такой вот красивый итог воспитания. И как можно не злорадствовать по поводу Исхомахов всех мастей, у всех народов, во все времена…

…предварительные итоги «брака по-древнегречески»…

Относительный ответ по поводу «брака по-древнегречески» и его «не слишком человеческой» сути, даёт С. Аверинцев.^[385]

По мнению С. Аверинцева, древний грек классической эпохи стремился оставить потомство не столько как человек мира, сколько как представитель гражданской общины. Этим объясняется многое, в том числе однополая извращённая любовь, не приводящая к потомству. Только в христианстве, благодаря обетованию Бога, «одомашнивается» мир, который становится своим для каждого человека, самого заброшенного и забытого. Это сказывается на отношении к семье, в которой узы брака, рождение детей, и многое другое, обретает особый смысл доверительности, интимности, «чревности»

…кажется, только С. Аверинцев использует это слово в значении самого потаённого, самого интимного, самого духовного и, одновременно, самого физиологичного в человеке…

Дом, независимо от достатка, одухотворяется, «одомашнивается».

До христианства, в том числе и в Древней Греции, подобные чувства могли возникнуть только как прозрение, предчувствие, предощущение. Так язычник Плутарх, спонтанно, из глубин своей души и своего очень интимного опыта счастливого в браке человека,

…а именно таким, по мнению исследователей, был брак Плутарха…

мог назвать мужчину, который всю свою жизнь знал только одну женщину, не хорошим, не добрым, не нравственным, а именно счастливым человеком.

Бессмысленно спорить о том, прав или не прав С. Аверинцев. Он ведь говорит не о нормах нравственности, о чём-то другом, что не проверяется опытом, и что не имеет доктринального характера. Если выпрямить его мысль – если выпрямить любую мысль – перевести её в разряд нравственных догм, мы получим полную агрессивности ханжескую мораль. С. Аверинцев же ищет, мучительно ищет, а не назидает.

Нам остаётся только допустить, что уже более или менее знакомый нам Перикл, яркий, энергичный, страстный, очень успешный внутри полиса, внутри гражданской общины, одновременно с этим, успешный и в создании среды, где велись умные беседы, сам получавший удовольствие от этих бесед, как оказалось, испытывал дефицит обычного человеческого тепла, то ли в «одомашненном мире», то ли в «одомашненном доме».

И для этого ему понадобилась Аспазия.

Женщина, которая стала его женой.

ОНА

Она была гетера. Её звали Аспазия. Не знаю, что означает её имя, но, на мой вкус, красивое имя.

…гетеры в Древней Греции

Нам придётся на время оставить Аспазию, чтобы поговорить о гетерах. Конечно, опосредованно сказанное о гетерах, относится и к Аспазии.

Аспазию – человека, Аспазию – женщину, можно домысливать, только отталкиваясь от того, что мы можем узнать об институте гетер.

Радостное открытие: у гетеры есть имя. Мы знаем по именам многих из гетер. И воздаём им должное.

Напомню только несколько имён.

Родопис или Родопис^[386] – одна из первых известных по имени гетер. Была сорабыней знаменитого баснописца и также раба Эзопа^[387]. Харакс из Митилена, брат знаменитой поэтессы Сапфо^[388], выкупил её и дал свободу. В качестве свободной гетеры зарабатывала много денег и послала в знаменитый Дельфийский храм драгоценный подарок. Жила в Навркатисе, греческой колонии в дельте Нила, где приобщала варваров к греческой культуре эротизма. Разбогатела настолько, что ей стали приписывать сооружение одной из знаменитых египетских пирамид.

Археанасса^[389] – подруга Платона.

Герпилис^[390] – подруга Аристотеля.

Таис Афинская^[391] – возлюбленная Александра Македонского.

Гнатена^[392] – ставшая знаменитой, благодаря своему уму и красноречию.

Леэна^[393] – откусила себе язык, чтобы не выдать заговор Гармодия и Аристогитона^[394]. За это ей была воздвигнута статуя.

Мильто^[395] – называли восточной Аспазией, отличалась в такой же мере красотой, как и скромностью.

Пигарета^[396] – отличный математик, питала особую склонность ко всем, кто занимался этой наукой.

Сапфо – великая поэтесса, окончила школу гетер.

Тартелия^[397] – отказалась предать свою родину Ксерксу^[398]. Была любовницей чуть ли не всех греческих полководцев и, как пишет Плутарх, благодаря своему уму и красоте стала королевой Фессалии.

Фрина^[399] – одна из самых знаменитых гетер древности. Позировала Праксителю для статуи Афродиты. Сохранила до старости свежий цвет лица и многочисленных любовников, которым, как она выражалась, «продавала отстой дороже, чем вино». Только платоник Ксенократ^[400] упорно противостоял ласкам Фрины, хотя она ночью сама пришла к нему:

«он не мужчина – сказала Фрина – а только изображение мужчины».

Когда Пракситель был вызван в суд по вопросу об оскорблении божества, он просто сдёрнул с Фрины покрывало, и весь ареопаг, увидев божественную красоту её тела, снял обвинение.

Аспазия заслужила право быть в этом почётном списке.

Гетеры – на греческом «спутницы», «подруги», будем считать подруги мужчин. Как говорил Демосфен, «гетеры каждому (мужчине) нужны для радости». Если жёны, чтобы рожать детей, наложницы и рабыни для вожделения, то гетеры для радости. Или, для более полного наслаждения жизнью.

Местом происхождения гетеризма в его рафинированной форме является ионийская Малая Азия и соседние острова, откуда гетеризм распространился по всей Греции. Число гетер было чрезвычайно велико, ими пропитан весь культурный мир Греции. Они пользовались международной славой, которая предшествовала им во время их путешествий и побуждала мужчин специально приезжать к ним. Отдельные черты их жизни и их любви были известны за пределами Греции.

В Афинах, Коринфе, других городах существовали школы гетер, в которых специально отобранные юные девочки обучались искусству общения, риторике, музыке, танцам, стихосложению, философии. Много времени уделялось гимнастическим упражнениям. Хорошо подготовленная гетера должна была уметь руководить симпосиумом (означало «пиршество», впоследствии обрело иной смысл), поддерживать беседу, философский спор. Несомненно, общество гетер доставляло грекам то умственное наслаждение, которое они так ценили.

Невольно возникает два вопроса: каково их происхождение, каков их генезис, и как это стало возможным.

И второй вопрос, стать гетерой – это свободный выбор или принуждение, и каков при этом их социальный статус, не являлись ли они изгоями.

Прежде всего, мы должны осознать, в архаике любой экстаз, тем более, связанный с оплодотворением, считался священным. Поэтому, вслед за некоторыми исследователями, мы вправе сказать, что явления половой жизни были изначально божественны и чисты. Начало таких представлений, по мнению исследователей, восходит к Вавилону, из которого они распространились в Переднюю и Западную Азию. Представления о женских формах Божественного воплощались в мифах (в архаике, единственная и тотальная форма сознания), которые становились частью магических оргий. Богиней представала всепоглощающая, всеобъемлющая в своём лоне, Земля Мать, Великая Богиня.

Далее, если говорить о греках, целая плеяда женщин-богинь, воплощающих тайну женственности, от богинь красоты и любовной страсти до девственных богинь, от богинь плодородия и земледелия до богинь домашнего очага и храма. А священный характер того, что называют «храмовой проституцией» доказывает и изречение из Книги Притчей Соломоновых^[401]:

«Начало блуда есть обращение к идолам».

Земным воплощением этих богинь были жрицы, которые направляли свою сексуальную энергию на связь с этими божествами и распространяли её на окружающий мир. И когда мы читаем, что жрица «ведя в храме особый образ жизни, культивирует свою женственность», мы понимаем, что речь идёт не о кокетстве и жеманстве, не о женских изысках более позднего времени, а о том, что жрица становилась для окружающих проводником некоего высшего чувствования и прорывом в область высших смыслов. Можно назвать его «тантрическим»^[402] смыслом, если говорить метафорически, выходя за рамки индуистской эзотерики.

На мой взгляд (возможно, ломлюсь в открытую дверь) непосредственно к подобным жрицам восходят и т. н. «храмовые проститутки»^[403], и гетеры, и различные их модификации в различных культурах. Почему в литературе прижилось именно это определение, мне непонятно. Попытаюсь объяснить свою позицию.

Слово «проститутка» приписывается обычно римлянам («prostate» на латыни – продаваться публично, «prostutio» – осквернение). Пишут, что ещё раньше Солон покупал женщин и предлагал их «в общее пользование, за внесение одного «обола». Такой вот способ борьбы с внебрачными связями замужних женщин придумал знаменитый древнегреческий мудрец. Но какое это имеет отношения к «жрицам любви», «храмовой проституции», хотя и там, и здесь, существует половой акт, там и здесь существует женщина для многих мужчин?

В Индии, откуда мы позаимствовали «тантрический подход», «жрица любви», которую по инерции называют «проституткой», помимо искусства любви должна была владеть ещё «шестьюдесятью четырьмя искусствами». Среди них музыка, танцы и пение, драматическое искусство, составление букетов, плетение гирлянд, изготовление благовоний и косметических средств, шитьё, вышивание, искусство заговоров, умение составлять шарады, фехтование мечом и дубинкой, стрельбы из лука, гимнастика, садоводство, разведение бойцовых петухов, а ещё химия, минералогия, логика и многое другое.

К чему всё это «публично продающейся» женщине?

Нам трудно понять, насколько в реальности требовалась эта образованность, не говоря уже о том, сколько лет требовалось потратить на такое образование.

Или вспомним греческую традицию, о которой пишет Геродот.

Каждая свободная, замужняя женщина, раз в жизни, должна была сесть у храма Афродиты, и отдаться за деньги

…насколько я понимаю деньги шли в общественный котёл…

какому-нибудь чужестранцу, посвящая свой поступок богу. Потом она должна идти домой и больше не повторить подобный поступок, сколько бы ей денег не предлагали. Комично, что красивые женщины очень скоро возвращались домой, безобразным же приходилось сидеть долго, порой несколько лет (?!).

В этой традиции, пожалуй, мало «тантрического», но вряд ли всё сводится к утилитарным (сексуально терапевтическим) целям.

На мой взгляд (возможно, вновь ломлюсь в открытую дверь), «там и здесь» существует принципиальная демаркация, которая, как выясняется, началась с Солона и распространилась на все времена.

С одной стороны, сакрализация, с другой секуляризация, с одной стороны «тантрический смысл», с другой социальная гигиена.

С одной стороны, возможность эстетизации, с другой, неизбежный провал в пошлость.

Не собираюсь бросать камень в «проституток» всех времён и народов, но, пафос их защиты (в тех случаях, когда их защищают) носит сугубо социальный и моральный характер.

…«жизнь заставила», «они тоже люди», «интердевочка^[404], может быть хорошим человеком»…

Даже их эстетизация может быть только мелодраматической и сентиментальной.

…«Дама с камелиями»^[405] – классика этого жанра: «ах, как нам жалко её, ах, как нам жалко самих себя»…

Готов признать, то, что я называю «пошлыми подходами» широко распространено в мире, как среди мужчин, так и среди женщин, эти подходы родили даже свой фольклор в виде анекдотов (иногда, остроумных).

Согласен, только давайте проведём разграничительную черту между «там» и «здесь», богу богово, кесарю кесарево. А мне, в настоящем тексте, остаётся заменить – там, где есть в этом необходимость – слово «проститутка» – словом «жрица любви» или «женщина для многих мужчин».

Теперь попробуем ответить на вопрос о свободном выборе и о социальном статусе гетер.

Следует допустить, что на каком-то отрезке греческой истории социальный статус гетер был достаточно высок. А если это так, если «карьера» гетеры была почётной, если она требовала от женщины не только врождённых способностей, но и дисциплины и трудолюбия, если гетерой становилась женщина, которая направляла сексуальную энергию на раскрытие талантов мужчин, если среди женщин только гетера пользовалась большой свободой, могла путешествовать, выбирать сексуальных партнёров (и могла отказать тому или иному домогающемуся), то мы вправе сказать, что это был её свободный выбор.

Не случайно, такие женщины становились музой поэтов и философов, вдохновительницей для вождей и героев, не случайно они называли себя «жрицами любви» Афродиты Урании, т. е. Любви Небесной.

И они принципиально отличались от другой категории женщин, которым, возможно, судьба не предоставила иного выхода, но которые, впоследствии сочли свою роль предпочтительной, а именно брак, пересуды на женской половине, в лучшем случае театр и, то ли счастливые, то ли безумные, три дня, отданные богу Дионису.

Но, скорее всего, время «высокого статуса» продолжалось недолго.

Если судить по «Беседам гетер» Лукиана^[406] среди них практически уже не встречаются гетеры высокой образованности и высокого положения в обществе, они не столь привередливы в выборе сексуальных партнёров и, естественно, не могут претендовать на высокий социальный статус. Мужское сообщество постепенно их маргинализирует, боясь их тлетворного влияния на законных жён.