– Wǒ fēi zài Burgas, – быстрой скороговоркой пропищала стюардесса.
– Как, как? – не уловил с первого раза Ут.
– Wǒ fēi zài Burgas, – медленней и более внятно повторила девушка.
– Хм, понятно, – как бы удивляясь услышанному, промямлил Ут. – Еще, секундочку, please! – удерживая бортпроводницу, попросил он. – А можно эту фразу построить по другому: Wǒ fēi zài Burgas?
– Нет, нельзя! – подал голос сидевший у иллюминатора Сю Ли.
– А ты откуда знаешь? – повернулся к нему Ут.
Сю Ли многозначительно молчал. Тогда Ут вновь перевел вопрошающий взгляд на китаянку.
– Молодой человек прав, так говорить будет не совсем правильно, не по-китайски, – заученно вежливым голосом подтвердила стюардесса.
– Thank you, – поблагодарил Ут и опять погрузился в раздумья.
«Нет правила без исключения, – объяснил он возникшую нестыковку в теории своего покойного друга. – Жесткость конструкции все равно сохраняется: либо так, либо эдак, а так и эдак, как в русском языке, нельзя. Возможно, в китайской культуре есть элементы западной ментальности, не зря же они чем-то похожи на своих соперников и партнеров американцев".
Бургас встретил солнцем, морем и запахом жареных каштанов. В начале XIX века, когда сюда вошли тартарские войска, в поселке жили одни турки и греки, и не было ни одного болгарина. В современный курорт Бургас превратился сравнительно недавно, и особенно бурно начал развиваться, когда вблизи Бургасского, или как говорили сыны Эллады, Пиргосского залива нашли нефть. После отделения Болгарии от Тартарии, которое под натиском мирового общественного мнения, прошло относительно мирно, больше всех переживали имперские чиновники, курирующие нефтяные разработки. Зато какое ликование было в Европе и Америке!
Профессор Васил Стоянов принимал казанских гостей на своей загородной даче, расположенной в гористом ущелье, почти на самом берегу Черного моря. Эля со своим неразлучным Сю Ли месяц назад, будучи на молодежном форуме в Карловых Варах, познакомилась с дочерью профессора – Албеной, и черноокая красавица пригласила их к себе в гости Бургас. Расчетливая Эля, беря во внимание наказ уехавших в Лондон родственников присматривать за дядей (тут Ут был прав в своих догадках) и, зная его увлечение древнебългарской историей, сделала ему предложение, от которого он не мог отказаться. Ут читал в интернете некоторые статьи знаменитого профессора, они показались ему любопытными, и потому, услышав знакомую фамилию, тотчас согласился лететь в Бургас.
Хозяин накрыл шикарный стол на открытой веранде, откуда открывался чудесный вид на море и был слышен шум волн. Чего тут только не наготовили! Сарми – голубцы, завернутые в виноградные листья, запеченное с красным сладким перцем мясо и запеченная с большим количеством лука морская рыба, салаты из маринованных и свежих овощей, желтоватый сыр кашкавал, фрукты, пахлава, козунаки, лукум, ну и, конечно же, знаменитая Кадарка, которую хозяин почему-то называл Гымзой.
В коричневых вельветовых брюках, в свежей голубой сорочке, с открытым лысеющим лбом, который испещрила тонкая паутинка морщин, профессор выглядел весьма импозантно. Васил Стоянов, как и все ученые прежней формации, получившие образование в тартарских вузах, довольно прилично когда-то изъяснялся по-русски, но уже многое подзабыл и путал слова, а когда увлекался, и вовсе переходил на болгарский.
– Мои приятели из Плевны, института виноделия прислали, – похвастался хозяин, разливая искрящееся вино по высоким хрустальным бокалам. – Наздраве!
– Наздраве! – повторили гости новое, но абсолютно понятное для них слово.
– Извините, профессор, – пригубив вино, Ут вежливо напомнил: – вы так и не объяснили, почему Кадарку называете Гымзой.
Ему показалось знакомым это слово.
– О, Гымза е арабски име, означава «Каприз дамы». Вино имеет специален вкус, и мутит разум, как каприз красивой жени.
Гости смаковали вино, терпкое и приятное, от которого исходил чарующий аромат.
– Элечка, попитайте салата от баклажан, я сама подготвени, – на другом конце стола красавица Албена потчевала своих молодых друзей, – хозяева, чтобы было понятно гостям, старались на каком-то ломанном русско-болгарском наречии.
– С удовольствием! – сказала Эля и отрицательно покачала головой.
Все дружно рассмеялись, давая понять, что шутка удалась. Болгары, в отличие от других народов, когда выражали с чем-то согласие, мотали головой из стороны в сторону.
– А я по этому поводу слышал одну легенду, – вставил свое слово всезнайка Сю Ли. – Говорят, во время турецкого господства янычары ловили восставших болгар и, приставив к горлу кривую саблю, спрашивали «Будешь служить турецкому султану?» Те, кто посмелее, отвечали «Нет» и гордо кивали, а те, кто были менее отважны, говорили «да», но при этом отрицательно мотали головами.
– Интересна хипотеза, – одобрительно хмыкнул профессор и ловко подцепил из салата коричневатый с желтым пузом баклажан, собственноручно приготовленный его дочерью.
– А я знаю самое длинное болгарское слово, – решила тоже блеснуть эрудицией Эля и с трудом произнесла: – НЕПРОТИВОКОНСТИТУЦИОНСТВУВАТЕЛСТВУВАЙТЕ.
Все опять засмеялись.
«Молодцы, ребята, подготовились», – одобрительно подумал про Элю и ее мужа Ут. Он сидел спиной к стене веранды, потягивал Гымзу и любовался очаровательным видом, открывавшимся с его места на море.
– Уважаемый профессор, мне хотелось бы знать ваше мнение по поводу еще одной гипотезы.
– Слушам внимательно, – хозяин в пол-оборота развернулся к Уту, изображая на лице выражение доброжелательного ожидания.
– Я, конечно, не специалист, но мне показалось, что вновь оживились сторонники византийского происхождения славянского алфавита – кириллицы.
– Ето стара тема. Я придерживаюсь традиционна позиция. В източнике «Житие Кирилла» ясно написано: «родомъ съи блъгаринь от солоуна града»… Ясно написано – «българин», и где той был роден в Солун, или Средец – няма значение.
– Но нельзя же отрицать наличие у Кирилла и Мефодия македонских корней.
– Не може, – охотно согласился профессор. – Больше того, там есть и фракийски, и киммерийски корени, как и у всего български народ.
Васил Стоянов сел на своего конька. А молодежь, напротив, заскучала, взгляды ребят все чаще устремлялись в сторону моря, по ровной глади которого бесшумно скользили белоснежные яхты.
– Вы забыли о тюркских корнях, – напомнил Ут.
– Не было турски корени! – возмутился профессор и поморщился, словно от надоевшей зубной боли. – Отлетя, как жълти листа от кестен.
– Вы меня не поняли, профессор. Турецкое влияние было более поздним, и оно, действительно, как вы образно выразились, отлетело, как желтый лист с каштана. Но я говорю о более ранних тюркских, хонских корнях Атиллы, хана Кубрата, его сына Аспаруха и всей царской династии Дуло.
– Не было и тюркски корени, – насупился профессор.
– Ну как не было! – стал кипятиться Ут, разгоряченный азартом дискуссии и ароматом «Капризной дамы». – Например, в нашем университете на кафедре медиевистики преподает Васил Манапов, заметьте, Васил, – подчеркнул Ут, – и представьте, у него тоже, как и у вас есть дочь, и ее тоже зовут – бывают же такие совпадения – Альбина!
– Никто не отрица родство Дунавска и Волжка България, они е порождение Велика България, – несколько смягчился тезка казанского профессора. – Нас тоже наши соседи сърбы, как и вас, иногда кличут «тартары». Но ето не важно, если есть един български дух.
– А Васил и Албена – это славянские имена?
– Български, а не славянски.
– А разве болгарский язык не церковно-славянский?
– «Лаф без акъл е съща кавга» – определяйте, какой ето език?
– Так, «лаф» – хвастовство, – быстро стал соображать Ут. – «Акыл» – разум… Что там еще было? «Съжда»? Поклонение… «Кавым» – отрезок времени… Похоже на тюркский. Но ерунда какая-то получается: хвастовству разум поклоняется короткое время…
– Не, ето не тюркски, ето стари български език, – настойчиво-утвердительным тоном произнес Васил Стоянов. – «Лаф без акъл е съща кавга» означава «Сказ без разума е готов раздор».
– Дядя Васил, уважаемый профессор! – чтобы избежать «раздора», вмешалась в «сказ» между разволновавшимся хозяином и неуступчивым гостем чуткая Эля. – А вы знаете, что наш дядюшка Ут тоже пишет книгу, только не научную, а художественную?
«Что за чушь, откуда она это взяла!», – возмутился про себя Ут.
– Каку книгу пиша, коллега? – заинтересовался хозяин.
Ут, действительно, писал, вернее, наговаривал иногда на подаренный ему Сю Ли смартфон свои мысли, которые умный девайс переводил в печатные знаки. После небольшого редактирования получался весьма даже удобоваримый текст.
– Никакая это не книга, так, зарубки на память. Кому они интересны!
– Много интересно, – не унимался профессор.
– Это стало интересно даже мне, – слегка иронично произнес молчавший до сих пор Сю Ли. – Вот уж не предполагал, что у нашего дядюшки откроются литературные таланты.
– Какие уж там таланты…
– Ладно, дядюшка, не скромничай, give your smart phone – я сама прочитаю, если ты стесняешься.
«А что, – решился вдруг Ут – надо же, чтобы это кто-то увидел, не вечно же мне свои мысли при себе держать».
Поковырявшись в дядином смартфоне и найдя нужный файл «погоня за ланью», Эля стала читать его своим громким, хорошо поставленным голосом.
Погоня за ланью
«Чем ближе всадники-кимеры приближались к воде, тем сильнее и шире раздувались влажные ноздри коней, с шумным свистом всасывая сыроватый воздух меотских болот. Легкий и грациозный бег лошадей замедлялся, словно их мускулистые ноги сковали железным обручем. Чувствуя под собой недовольное фырчанье, охотник, скачущий впереди на гнедом красавце-жеребце, опустил поводья и поднял руку. Повинуясь команде, товарищи тоже стали придерживать лошадей, подзывая громкими криками вырвавшихся вперед собак, которым не терпелось окунуться в болотистую топь Меотского моря.
Когда всадники стремительным галопом мчались по украшенной воздушной ковылью киммерийской степи, небо было абсолютно синим, как и само приближающееся море. А теперь со стороны Эвлисийских холмов его стало заливать черной краской. Небо сердилось и вдавливало находившихся под его мрачнеющим куполом людей в нетвердый болотистый берег. И рассерженная туча, и надвигающееся болото наполняли воздух удушающей влагой, как будто хотели о чем-то предупредить людей и отвратить их от действий, неугодных Вечному Небу – Тенгри.
– Квок, квок, квок! – вдруг резко и властно, заглушая все остальные звуки, откуда-то сверху разрезал темнеющее небо крик большой недовольной птицы.
Охотники, одновременно подняв головы в остроконечных конусовидных шапках, увидели белохвостого орлана. Царь птиц невозмутимо восседал на вершине голого, без единого зеленого листочка, дерева. Торопливо снимая из-за спины изогнутые боевые луки, всадники пришпорили лошадей. Учуяв добычу, взбесились собаки и, вырываясь из под копыт вздыбленных лошадей, понеслись навстречу охотничьей удачи.
Орлан гордо вздернул крючковатым желтым клювом, неспешно взмахнул огромными крыльями и торжественно взмыл ввысь. Преследователям оставалось лишь наблюдать за его удаляющимся белым клиновидным хвостом. Поняв, что Царя птиц уже не достать, охотники нехотя спрятали обратно в колчаны не понадобившиеся длинные тонкие стрелы с железными наконечниками. А орлан тем временем, отлетев на безопасное расстояние, плавно приземлился на вершину другого такого же голого трона, на котором он сидел ранее, хотя рядом росли деревья, покрытые густой зеленью.
Охотничье счастье переменчиво – никогда не знаешь, кого поймаешь, а кого потеряешь. Азарт погони еще не остыл в крови, как кимерам вновь пришлось седлать измученных коней. На этот раз из камышовых джунглей показались ветвистые дугообразные рога. Молодая испуганная лань бросилась в протоку и, отчаянно выдергивая тонкие изящные копытца из болотистой тины, поплыла к противоположному берегу.
Хотя лань у кимеров считалась священным животным – мас-лулим, охота на нее не была запрещена. Принц Уту снова совершил предостерегающий жест – именно он, старший сын кана, возглавлял этот небольшой отряд. Уту вознес руки к все продолжавшемуся хмуриться небу и приготовился к молитве. Ёе быстро, не слезая с коня, прочитал наставник сыновей кана и хранитель веры кам Кагир:
– О, Тенгри, ты наш единственный Бог! Разреши нам охоту на убежавшую от нас мас-лулим, ибо воины наши голодны так же, как и наши собаки. А больше мы ничего не просим.
После этих слов, жрец опустил руки и устремил свой взор вниз, к водной глади заросшей болотной травой протоки, обращаясь к Хозяйке воды:
– И, Масщяп Аз аб, разреши нам войти в твои воды и преследовать животное…
Бултых! Не дослушав до конца, кто-то из нетерпеливых охотников направил своего коня в воду, обдав брызгами заскучавших на берегу собак. Это был Кур – брат командира отряда Уту. За ним, сталкиваясь друг с другом, стали прыгать в воду остальные всадники и собаки. Последним осторожно, со словами «Да хранит нас Тенгри!», вошел в воду кам Кагир, так и не сумев окончить молитвы.
Кагир слыл опытным камом, пожалуй, самым опытным в Меотиде. Нет, он не был посвящен в сокровенную суть замысловатых синтагм, выдавленных тростниковыми палочками на мягких глиняных дощечках с помощью тайного языка древних жрецов Самара. Кам не поклонялся Дингир – пантеону бесчисленных самарских богов, он молился только Тенгри и умел разговаривать с алпами рек, озер, лесов, степей и гор. Кагир происходил не из жреческого сословия, он был потомком легендарного Тарвиля. Иногда в знак особого уважения его называли и этим именем, – именно Тарвиль вывел воинов-кимеров после страшного Потопа из Большого Рума в Меотиду.
Но каким бы безграничным уважением и авторитетом не пользовался Кагир-Тарвиль среди своих соплеменников, он не мог перечить воли царских отпрысков, разве только в минуту смертельной опасности. А таковой – несмотря на многие знаки природной стихии – не возникало.
Тучи уже полностью покрыли небосвод, и первые дождевые капли забарабанили по головам людей и лошадей, которые, петляя по болотистым протокам между многочисленными островами, вырвались, наконец, на водный простор. Впереди, то скрываясь под волной, то вновь взмывая на ее гребень, показались ветви рогов. Лошади, освобожденные от всадников, которые плыли рядом, держась за поводья, заметно увеличили скорость погони».
– Это конгениально! – восторженно вскричал Васил Стоянов, как только Эля прочитала последнее предложение и захлопнула обложку смартфона. Захмелевший профессор даже наклонился через стол, чтобы пожать руку своему гостю, как будто перед ним сидел, по меньшей мере, Нобелевский лауреат.
– Я понял, – кричал профессор, – я все понял! Охота за ланью – ето сюжет из Прокопус Кессарийски. Уту и Кур – е вожди, Утригур и Кутригур – киммерски племена. Они через меотскую протоку проникали в Европу. Тарвиль – е Тарвел, Самар —е Шумер! Вы, коллега, подтверждаете моя хипотеза за щумеро-кимерски произход български Держава. На основе българо-етруската цивилизация възникнали римската, италианската и германско-австрийската цивилизации… Прекрасна, прекрасна!
– И не только европейские… – хотел было вставить слово Ут, но профессор его перебил:
– Да, да! Ваше имя тоже е Утгур! Это редко имя?
– Достаточно редкое. Хотя в Тартарии много населенных пунктов типа Утяково, Утигово…
– Прекрасна, прекрасна!
Все эти восклицания закончились тем, что профессор пригласил Ута ехать вместе с ним на международный конгресс историков в Вену, где он должен был выступить с докладом "Българская цивилизация: прошлое и будущее". На законные сомнения гостя, как же это возможно, наверняка, списки участников конгресса давно уже согласованы, Васил Стоянов важно заявил:
– Я представляват ГЕРБ!
– Что еще за герб?
– Граждани за европейско развитие на България – ГЕРБ.
Профессор входил в руководящий состав этой популярной в Болгарии общественной организации, опекаемой влиятельными международными фондами, и мог по собственному усмотрению подбирать список лиц для участия в различных европейских мероприятиях.
Вылетать нужно было на следующий день.
7. В сердце Европы
Вот уж никак не думал, не гадал Ут, что окажется в Западной Европе, да еще где, в самом ее сердце – столице Австрии Вене.
Устроители исторической конференции, похоже, придавали ей большой значение. Болгарская карта, после отделения Болгарии от Тартарии, активно разыгрывалась европейскими политиками. Западные СМИ умело подогревали интерес к теме, предвещая скорое присоединение к Евросоюзу еще одного независимого государства – Мосхии. Говорили о Софии, а целились в Мосху. Однажды такой фокус уже пытались провернуть в другом западном регионе Державы, и лишь твердая позиция крымских тартар, не пожелавших отрываться от своих исторических корней, позволила удержать в лоне Империи не только Крым, но и левобережную Украину. Правобережная часть, правда, отошла и влачит теперь жалкое существование на задворках Европы.
Международной конгресс историков "Българская цивилизация: прошлое и будущее" начался ни где-нибудь, а в здании Венской государственной оперы, что тоже подчеркивало его особый статус. Перед пленарным заседанием в исполнении Венского оркестра прозвучала планетарная музыка Софьи Губайдуллиной, эмигрировавшей, как известно, в последней четверти минувшего века из Тартарии в Германию. Это тоже было символично, как когда-то заметила сама Софья Асгатовна: «Как дочь двух миров, я живу душой в музыке одновременно Запада и Востока». Конгресс широко освещался в Глобальной сети, в автоматическом режиме осуществлялся перевод на все европейские и многие азиатские языки.
Доклад «Истоки Великой Българии» своего нового знакомого профессора Васила Стоянова, выступавшего на родном языке, Ут слушал вживую, отключив электронного талмача. За два дня тесного общения с профессором ухо уже привыкло к болгарским словам, очень близким к русским. К тому же оказался достаточно действенным метод его покойного друга Гайни, научившего понимать значение чужих слов по их звучанию. Научиться говорить таким образом на других языках было сложновато, но вот понимать их можно было вполне.
Ничего такого, чего бы Ут не знал раньше из его статей, профессор не открыл. Свое выступление он предвосхитил несколько урезанной ссылкой на японского историка Шигеоши Мацумае: «Болгарская культура входит в число семи цивилизаций в истории человечества, обладающих ответственной миссией связывающего звена между Востоком и Западом». Ут сразу догадался, что Васил Стоянов использовал авторитет известного японского ученого лишь для того, чтобы придать некую «легитимность» утверждению «ответственная миссия в истории человечества», которое он нещадно потом эксплуатировал на протяжении всего доклада.
Знаменитый японец, произнося эти часто цитируемые слова, если и имел виду какую-то конкретную концепцию, то совсем не ту, что исповедовал профессор Стоянов. Были мнения и других болгарских историков, не представленных на конгрессе. Одни, например, считали, что прародину болгар следует искать в Согде, в горах Памира и Гиндукуша, упоминаемой индийскими источниками, как Балхара, а греческими – Бактрия. А другие находили протоболгар в племенах имэн (кстати, хоны называли Японию именно Имэн), обитавших на границе с Китаем. И Мацумае эти «согдо-имэнские версии», естественно, были ближе, нежели «шумеро-киммирейская хипотеза» Стоянова.
Но профессор Стоянов знал, о чем и как нужно говорить в «сердце Европы». И совсем не замечал того, что сводя корни българской культуры лишь к одной западной шумеро-киммерийской основе, отсекал тем самым огромный пласт древней хонской истории, оставляя в зоне «дикого варварства» не только Модэ (хоны считали его Огуз-ханом) и Балымера (западные историки называли его Баламбером), но и Кубрата с Аспарухом, основавшим саму Дунайскую Българию.
Да, еще со времен Атиллы и Чингисхана Запад панически боялся нашествия "диких орд" с Востока. Этот страх заложен у европейцев на генном уровне, чему в немалой степени поспособствовали в свое время буйные фантазии сирийского грека Аммиана Марселлина и готского сказочника Джорданеса, на которых до сих пор ссылаются, как на достоверные источники.
Поэтому Васил Стоянов так яростно и открещивался от этого "дурного наследия". Он, словно не доклад читал, а вещал, как мессия, говоря об особом "бремени истории", которая лежит на Бълагрской цивилизации, призванной нести в мир высокие идеалы "свободы, мира и справедливости".
Пафосно и театрально произнеся свою коронную фразу «На основе българо-етруската цивилизация възникнали римската, италианската и венгерско-австрийската цивилизации», Васил Стоянов взял паузу и многозначительно посмотрел в зал, ожидая оваций.
Однако их не последовало. Напротив, на лицах, сидевших рядом с ним участников конгресса, Ут заметил легкие усмешки, дескать, мели Емеля, твоя неделя!
Другие выступления также не отличались оригинальностью. Все они признавали огромный вклад болгар в сокровищницу мировой культуры. Восхищались идеей българской государственности, построенной на отрицании рабства, свободном труде и толерантном отношение к другим народам. Отмечали раннюю христианизацию болгар, которая частично началась еще в V веке н.э., вспомнив, что павших в 451 году в битве на Аварайрском поле болгар армянская церковь объявила святыми… Но забыв, естественно, упомянуть при этом, что когда-то Византия выплачивала ежегодную дань Българии.
Докладчики допускали наличие как западных, так и восточных корней в происхождении Българской цивилизации. Они предлагали принадлежность к ней, избегая детального антропологического анализа, определять не по признаку крови, а по мировоззрению – личному отношению к идеалам демократии и социальной справедливости.
Ут вполне принимал эти очевидные вещи, но его настораживало, что сотни раз перепетые сентенции о единстве исторических судеб стран Западной, Центральной и Восточной Европы сводились, в конечном счете, к необходимости установления в них «демократических режимов западного образца». Чему будто бы препятствовала "империя зла" – Алтын Тартария – «последний оплот тоталитаризма» на Земле. Правда, при этом отмечалось, что в последние годы, после разрушения Великого дувала, в «этой дикой азиатской стране» тоже наметились прогрессивные тенденции и движение в сторону «демократических и общечеловеческих ценностей».
В общем, Уту это надоело слушать эту ахинею, и он решил вернуться в отель. Его путь лежал через Ringsctrasse – бульварное кольцо в виде огромной подковы, которое изумляло эклектичностью архитектурных стилей. Ратуша, университет, парламент, государственная опера – все эти сооружения были построены разными зодчими и несли на себе отпечатки их предпочтений и вкусов – от классики до неоготики.
Но у Ута не было решительно никаких сил любоваться живописными видами старой Вены. Его чрезвычайно утомила череда последних событий: ранний вылет из Бургаса, поспешное размещение в отеле, дешевый завтрак в китайском ресторане и особенно пустопорожняя болтовня на историческом конгрессе.
У него осталось лишь одно желание: добраться, как можно быстрее до гостиницы и дать отдых уставшей спине – обострилась застарелая боль в позвоночнике. А утром первым рейсом улететь в Казань, чтобы к обеду попасть на остров Бержуд. Но, похоже, он заблудился.
– Entschuldigen Sie bitte ich bin Auslеnder, ich suche Hotel "Hummer", – Уту пришлось сильно напрячься, чтобы припомнив университетский курс, составить несколько корявых немецких фраз. – Извините, пожалуйста, я иностранец, я ищу отель Хуммер.
Полицейский в серой мышиной форме, уточнив, что отель находится на Mariahilfer Strasse, отозвался довольно дружелюбно. Дескать, какие проблемы, закажи такси и езжай, куда тебе надобно. Ут понимал абсолютно все, что тот ему говорил – Слава КГУ и методу Гайни! – но вот построить следующее предложение никак не удавалось. Страж порядка, видя, что "Auslender" мнется, наверное, валюту экономит (откуда ему было знать, что в карманах Ута даже паршивого шиллинга не завалялось) предложил прокатиться до пункта назначения на метро.
– Nein, nein, zu Fug! – наконец прорезался голос у чужестранца.
Ну пешком, так пешком, подумал полицейский, и стал долго и нудно перечислять длинные названия венских улиц, прерывая их перечень короткими вставками nach Recht – направо и nach Links – налево.
– Fielen Dank, – поблагодарив полицейского, Ут отправился nach Links.
Пройдя поворот, он снова остановил прохожего и обрушил на него заученную фразу:
– Entschuldigen Sie bitte ich bin Auslender, ich suche Hotel "Hummer".
Повторив эту процедуру раз 5-7, Ут добрался-таки до своего отеля. Mariahilfer Strasse находилась на 7 или 8 круге – названиям улиц в Вене предшествовали цифры, и чем большей была цифра, тем дальше располагалась эта Strasse от центра.
Прошел эти свои "7 кругов ада" Ут, несмотря на больную поясницу, почти без заминок. Услышав, что "Auslеnder" прибыл из Софии, заботливые венцы с завидным усердием принимались помогать "собрату" из дружеской страны, освободившейся недавно от "тоталитарного рабства".
И лишь один бритоголовый господин не разделял их дружеских чувств. Опустив из блестящего "BMW" на вычищенный венский булыжник свой черный лакированный ботинок, наци отрезал, словно из пистолета выстрелил , – "keine Zeit!" – "Нет времени!" Видимо, он не любил не только выходцев из дремучей Тартарии, но и гостей из цивилизованной Бьлгарии, "обладающей ответственной миссией связывающего звена между Востоком и Западом".
Что ж, в европейской семье народов тоже не без урода!
…Ут лежал на широкой кровати в номере отеля "Hummer" на "Mariahilfer Strasse" и анализировал свои впечатления о конгрессе.
Ут никогда не примеривал на себя роль адвоката Алтын Тартарии. Более того, он считал, что дни ее существования сочтены. Экономика западной части Империи активно поглощается американскими транснациональными корпорациями, а за Уральскими горами хозяйничают сыны Поднебесной. Между колонизаторами существует негласный договор, и они до поры до времени не вмешиваются в дела друг друга. Об этом знает каждый школьник Алтын Тартарии. И лишь Верховный Каган, по традиции живущий в закрытом для простых смертных Алтын Сарае, похоже, пребывает в полном неведении о реальной экономико-политической обстановке в своей стране и мире. Он до сих пор думает, что Империя, созданная некогда его предками чингизидами, продолжает оставаться самой могущественной и непоколебимой на свете.
Однако Ут поймал себя на мысли, что ему были неприятны нападки на Алтын Тартарию, свидетелями которых он стал на конгрессе. Какая ни какая, а это была его Родина!
Главное ее достижение заключалось в том, что в Империи нашли защиту и приют многие племена и народы, и все они тоже называли ее своей Родиной. Люди в Алтын Тартарии до всеобщей переписи, которую затеял Верховной каган, жили себе да жили, никто не считал себя ни тартарином, ни русским, ни вотяком, а говорил, например, "без, казанлы" – «мы, казанские»,"мы, псковские", «мы, кировские»…
И одной шестой частью суши, продолжил свои мысли Ут,– владеют вовсе не тартары и даже не тартарское государство, а только Верховный каган со своей кликой. Раньше каган носил еще и другие титулы: князь Мосхоский, хан Кавказский, кан Хазарский, эмир Бухарский, король Литовский, царь Българский…
"А ведь Адольф Шикльгрубер некоторое время жил в Вене, и даже мог останавливаться в этой гостинице" – вдруг переключился в своих мыслях на другую эпоху Ут.
Номера пятизвездочного отеля "Hummer" были обставлены под старину с использованием дорогого красного дерева. Время здесь остановилось лет сто назад. Так что здесь могло быть всякое.
– Дзинь, дзинь, дзинь, – зазвонил старинный красный телефон с круглым диском, прерывая исторические размышления хозяина номера.
"Такой телефон, наверное, стоял еще в рейхстаге у Гитлера", – подумал Ут, поднимая трубку.
– Entschuldigen Sie, bitte, – прозвучал в трубке робкий женский голос.
– Ich nicht spreche deutsch, – ответил Ут, уставший от немецкого языка.
– Извините, Ут, – заговорила трубка по-русски. – Простите, ради Бога, вы меня не знаете, но мне нужно с вами обязательно встретиться, это очень важно.
– Кто вы? – удивился Ут.
– Меня зовут Изабелла, но это имя вам ни о чем не говорит, Я нахожусь этажом выше, в номере 245, я бы очень хотела, если это возможно, с вами встретиться.
"Мой номер 245, и я спешу к тебе опять, – вспомнил Ут слова из старого шансона. – Что за странный звонок!".
Изабелла оказалась вполне симпатичной дамой трудно определяемого возраста, – нужно ли говорить о том, что скучающий иностранец, несмотря на смертельную усталость, не преминул воспользоваться этим загадочным приглашением. Ей можно было дать и 25, и 30, и 35. Но едва заметные морщинки у больших глаз со странным изумрудно-зеленым оттенком заставили Ута склониться все же к последней цифре.
Незнакомка выглядела соблазнительно: короткие каштановые волосы, высокая полуоткрытая грудь, тонкая талия, опоясанная красным поясом, строгое, но короткое платье, из под которого выглядывали аппетитные коленки в ажурных чулочках.
"Куртизанка, – подумал Ут. – Вяла на репсейшин телефоны, вот и названивает всем подряд, а я, дурачок, клюнул".
Но Ут ошибся.
Иштар, так она просила себя называть, разливала красное вино – "из дунайского винограда, такое делают только в древней столице Милк", – и извинялась бархатным, немного нервным голосом:
– Простите меня, ради Бога, за мой дерзкий звонок, я вам позже все объясню, если у вас хватит внимания меня выслушать.
– Вы хорошо говорите по-русски, Иштар, и у вас приятный тембр голоса, – заметил Ут, удивившись ее желанию называться таким странным именем. – Вы из Тартарии?
– Нет, – сказала Иштар, поднеся бокал своей изящной ручкой с тонким запястьем к нервным губам,– но я училась в Мосхоском университете, на филологическом отделении. Я обожаю русскую литературу!
Иштар выглядела как спелая ягодка, которая тяготилась и мучилась от переполнявшего ее внутреннего напряжения, и если ее в ближайшее время не сорвать, она могла сникнуть и завянуть, так и не успев никого опоить своим сладким соком.
– И кто же ваш любимый писатель? – учтиво осведомился Ут.
– Бунин, ну конечно же, Бунин! Такое ощущение, что он свои рассказы писал не пером, а кистью и красками. А из поэтов – Фет. Это какой-то вечный непрерывающийся гимн любви! Ну например, вот это, послушайте:
Ты пела до зари, в слезах изнемогая,
Что ты одна – любовь, что нет любви иной,