Ожидание превратилось в муку. Дни тянулись мучительно, особенно, когда приходилось лицезреть кампанию убийц во главе с отпрыском Рябцовых, хоть и поредевшую на одного человека. Только рука Константина на плече и ответственность перед семьей не давали ему натворить глупостей, но стоит признаться, что гром в середине апреля всё же прогремел пару раз.
В то время, как Константина грела интимная переписка, Алексей получал лишь поток жалоб от матушки. Она изливала ему душу и сетовала на супруга, и Семёна, а теперь ещё и на тётушку Алёну, которая постоянна впадала в юность, словно последние двадцать пять лет стирались из её памяти.
Декабрь подходил к концу, как и терпение Алексея. В его голове множество раз прокручивались сцены мести, после которых наступало разочарование от невозможности воплотить их в жизнь.
– Тебе стоит отдохнуть, – посоветовал Олег, услышав возмущения брата. – Я стараюсь изо всех сил, чтобы позже не навлечь на семью неприятностей. Воспользуйся выходными в честь празднеств. Отвлекись ненадолго. Я помню данное вам слова, и я его сдержу. Перестань злиться, иначе парик воспламенится.
Ехать домой на весенние каникулы не хотелось. Матушкины письма сгущали краски и родной дом, ранее наполненный загадками и благом жизни, теперь казался тихим склепом, где не стоило ждать ничего хорошего. Но зная её страсть к преувеличению, Алексей всё же отправился вместе с Константином в родное имение.
Как он и думал, ничего страшного он там не обнаружил. Только, тётушка Алёна была немного не в себе, и когда начинала упоминать былые дни или людей, которых уже давно нет, делалось жутковато и мурашки бежали по спине. Но ни в какое буйство она не впадала.
– Ты не всё знаешь, – ответил батюшка, когда Алексей задался вопросом, зачем тётушку Алёну запирают на ночь. – Поверь, если мы не будем этого делать, то непременно её лишимся.
Алексей хмыкнул. Ему претило оставаться в неведении. У матушки в свою очередь были всё те же жалобы. Кого было по-настоящему жаль, так это Ивана, который уже третью неделю мучился с горячкой, её удавалось сбить лишь на непродолжительный отрезок времени. И Семёна, которого в последнее время часто мучили кошмары.
– Раньше мне снились корабли, а теперь лишь чаща и вой волков, – поделился он со старшим братом.
– Это в твоей крови, – попытался успокоить его Алексей. – Думаю, нам стоит навестить дядюшку Дария.
– Какая чушь, – фыркнула матушка, когда Алексей обратился к ней с этой просьбой. – Он придумывает.
Но Алексей всё равно отправился в имение Кириваткиных, взяв с собой Семёна. Когда тот рассказал дядюшки о своих кошмарах, он сделал то же скептическое выражения лица, что и матушка, и затронул совсем другую тему:
– Дмитрий хотел пойти на ночную охоту, не хотите составить ему кампанию?
Предложение было заманчивым, и Алексей был просто не в силах отказаться.
– Хех, ну ты и вырядился, – усмехнулся Дмитрий. – Пора весны как никак.
В парадной, он натягивал пальто на оголенную грудь. Преданный пёс, то скрёбся в дверь, то тёрся о ноги хозяина, предвкушая забаву.
Чтобы не окоченеть и как можно дольше пробыть в лесу, где было ещё довольно морозно, Алексей натянул на себя, и шубу, и шаль, и валенки. Семёну ничего такого надевать не пришлось, он даже не взял накидки для вида. В тёмном лесу нет любопытных глаз не посвященных, ему не дали даже оружия. В то время как Алексей захватил порох и ружье. Сегодня Дмитрий обходился лишь своими руками.
– Черныш, – ласково позвал пса хозяин, как только они вошли в лес. – Взять.
И пёс, заливаясь веселым лаем унесся в чащу.
Давно уже Алексей не посещал ночные охоты Кириваткиных, и спустя долгий промежуток времени было не привычно передвигаться по лесу, лишь при свете луны. Каким – то чутьем он ощущал, когда нужно выстрелить, но каждый раз промахивался, и спугнутый тетерев или глухарь улепётывали прочь. После этого птицу впереди ждал Дмитрий, ломающий ей шею голыми руками, словно тоненькие веточки. Семён плёлся сзади, то и дело увязая в зыбком снегу.
Алексей выдохнул облачко пара на миг скрывшее луну, всем своим естеством он чувствовал, прилив духа. Из чащи к ним вышел Черныш, таща за собой тушу оленя. Охота удалась.
Стрелки напольных часов ещё не показали полночи, как молодая поросль уже грелась у камина в багровой гостиной. Семён разлёгся на софе, внимая речам двоюродного брата.
– К тебе взывает внутренний зверь, – Дмитрий оказался куда сговорчивее, чем матушка и дядюшка Дарий. Он с некой гордостью заметил. – Значит, кровь Кириваткиных, оказалась сильнее крови Орловых. Странно только, что это волк.
– Говори по делу, – нахмурился Алексей.
Дмитрий насмешливо фыркнул, но некоторые дельные советы Семёну все же дал:
– Не убегай от него, попробуй договориться. Только так ты поймешь, чего он желает и жизнь станет легче. Как только луна позовёт тебя в первый раз, постарайся уйти, как можно дальше от дома и деревни. Первая ночь всегда бывает буйной и невозможно предугадать, что выйдет по утру.
Когда братья уезжали от Кириваткиных, Алексей заметил, что Семён вновь приободрился и юношеский румянец вернулся на его щёки.
Отбыв в университет Алексей часто злился на Олега, за, как ему казалось, нерасторопность и равнодушие.
Позже юноша узнал, что так задерживало Олега в работе над делом Фёдора. Надежда уже, как полтора месяца была мертва. Алексей видел публичное покаяния Сергея, но не поверил, его глаза не выражали раскаяния в содеянном. Когда братья пришли посмотреть на казнь, то заметили в толпе Веру, Герман держал её под руку, этот жест был нужен в первую очередь ему самому. Алексей и сам забеспокоился о самочувствии сестры, но увидев, с каким воодушевлением она смотрит, как голова Горячева отделяется от тела, понял, что волноваться не о чем.
Поминали Надежду уже дома. В узком кругу, без священника, показательное отпевания уже провели в столице. Хоронили в закрытом гробу. Тело лежало в подвале, на сырой земле, и черви подъели всё, что только можно было. Но несмотря на это, родные надеялись, что Надежда всё же сможет обрести покой и войти в небесные врата.
Именно тогда, в час горя и печали, которое казалось преследовало семью Орловых, Олег наконец позволил братьям воздать по заслугам убийцам брата и тем, кто притеснял их веками, наслаждаясь казнями.
– Чем меньше людей, тем больше нам простора, – часто повторял Олег. – Мир между нами невозможен. Но, – добавлял он, – падать в ту же грязь, что и они я категорически отказываюсь.
Не смотря на беду, которая случилась с кампанией, возглавляемой молодым князем Рябцевым, во время их нетрезвого разъезда, он всё же не открестились от своего разгульного образа жизни. Казалось, без кутежа они не могли прожить и дня, пытаясь насытиться всеми благами, которые преподнесла им жизнь вместе с дворянской фамилией.
Учебная неделя подошла к концу, и в ночь с субботы на воскресенье, представители одних из самых громких фамилий Империи воспользовавшись лазейкой в подвале, покинули общежития, чтобы глотнуть хмельного, сыграть в карты на деньги, и конечно же пронестись со свистом по набережной под звон бубенцов, когда алкоголь бежит по венам и туманит разум. Поэтому никто из них под утро бредя по туннелю не заметил, что их стало на одного меньше.
Симион Комисаров отстал после кабака на Дятловой улице. Затащить его в арендованную повозку было не сложно, только предложи ещё развлечений. По дороге в тихое место, где протекала безымянная речушка, Симион начал, о чём – то догадываться, и Константин попросил ветер нашептать ему колыбельную. Сидя на козлах, Алексей с трудом заставлял себя не гнать лошадей во весь опор, чтобы никакие лишние глаза их не заметили.
Алексей долго не церемонился, и дабы прогнать сонливость Симиона, окунул его головой в речку. Тот быстро всполошился. Мартовский воздух освежал голову.
– Где я? – обескураженно спросил он, отплевавшись.
Месяц над их головами был ярким, и поляна у речушки хорошо освещалась. Проморгавшись, Симион тут же узнал своих похитителей.
Они не обратили внимание на всю брань, что вылетела из его рта. Алексей молча кинул ему шпагу.
– Мы дадим тебе шанц отстоять свою жизнь, – пояснил Константин.
– А я не принимаю вашу дуэль, – Симион отшвырнул шпагу ногой, всё ещё сидя на талом снегу.
Алексей легким движением руки вынул из ножен свою шпагу, она со свистом рассекла воздух и упёрлась Симиону в подбородок.
– Тогда умри как шелудивый пёс.
– Когда все узнают об этой дуэли, то вас не только за шкирку вышвырнут из университета, но и отрубят голову на площади Свободы. Уж я об этом позабочусь, – угрожал Симион, подтаскивая к себе шпагу.
Константин усмехнулся. В кармане его камзола, лежало закупоренное в бутылек забвение.
Дуэлянты скинули плащи, чтобы те не сковывали движение. Честь отдал только Алексей. Стоило противникам скрестить шпаги, как победитель стал очевиден. Симион был взволнован, сложившаяся ситуация сильно потрясла его душевное состояние, заставляя нервничать и злится. Все эти тревожные чувства заполняли его, мешая твёрдо держать в руке шпагу.
Возможно, когда Алексей ударил своей шпагой по эфесу Симиона, чтобы тот бросить оружие, а после вонзил клинок ему в живот, юноша пожалел о многом в своей жизни. А может, и вовсе не понял, что же произошло. Но Алексей был уверен, что мысль о том, что не стоило пренебрегать уроками фехтования, его посетила.
Симион вскрикнул и повалился на снег, обагряя его горячей кровью. Он стонал и извивался в грязи, словно укусившая себя змея. Лёгкие Алексея наполнились металлическим запахом. Он оттёр шпагу о снег и вернул её в ножны, с досадой и удивлением подмечая, что ближе к концу в металле появилась трещина.
Константин завороженно смотрел на страдания однокурсника, поджав бледные губы, в его потемневших голубых глазах мешалось сочувствие и некое презрение. Алексей похлопал брата по плечу, и пониже натянув капюшоны они покинули место дуэли, игнорируя жалкие мольбы о помощи.
Пропажу Симиона Комисарова обнаружили по утру, когда объявили подъем. Его постель была аккуратно заправлена, словно он к ней не прикасался с прошлого утра. Комендант забил тревогу, и после того, как все помещения общежития и университета были проверены, стало понятно – потеряно благородное дитя. Студенты косились в сторону подвала, где находился туннель к гроту, но никто и словом не обмолвился, как Симион мог покинуть общежития. Никто ничего не видел, все спали.
А к вечеру новость о убийстве прогремела на всю столицу. Жертвой стал сын дома Комисаровых. Как же так, бедный министр образования. Такая трагедия. Убийцу нужно срочно найти.
И вновь по столице поползли самые неведомые слухи. Это играло братьям на руку, только путая делопроизводства, которое завели в Полицмейстерской канцелярии быстрее, чем дело Фёдора, и расследовали куда более тщательно.
Алексею пришлось постараться, чтобы достать из папки несколько бумажек, прежде, чем отправить их в огонь. Миг – и показаний больше нет. Переполох по этому случаю был страшный. Директор место себе не находил, и кричал на подчиненных так, что, наверняка, было слышно в императорском дворце. Но как бы полицмейстеры не рвали жилы, бумаг было не вернуть.
– Не делай так больше, – хмуро сказал Константин, когда они возвращались в общежитие с практики. – А если бы тебя поймали? Стыд, позор, заключение…
– Но этого не случилось, – отмахнулся Алексей.
– Опомнись, – не прекращал Константин. – Ты с каждым разом поступаешь всё безрассудней.
Алексей резко остановился и обернулся к брату.
– Я предпринимаю хоть какие – то действия, и не надеваю маску добродетели. Если семья для тебя ничего не значит, то и помощь твоя мне не сгодиться. Справлюсь сам, – высказался он, и ушёл, оставляя брата позади.
Выловить следующего виновника оказалось сложнее. Они стали аккуратней и видимо смекнув, что пока выходить опасно из – за коменданта, который проверял их по несколько раз за ночь и усиленных полицмейстерских патрулей. Кажется, они вовсе не догадывались о причине смерти своего друга. Возможно, свалили всё на алкоголь и чернь.
Пришлось ждать около двух недель, прежде, чем ворота общежития вновь были открыты и студентам позволили выходить на практику. Без ночного покрова действовать было неуютно, и немного боязно. Но тёмные плащи полностью скрывали лица братьев. С того разговора в парке, они не обмолвились между собой ни словом.
Василий Грачевский учился на последнем курсе юридического факультета, но местом его практике было не как у большинства студентов в Полицмейстерской Канцелярии, а в Императорском суде. Такой привилегии, удостоился ещё разве что молодой князь Рябцов. Как и братья Орловы, они вместе ходили до суда и обратно одной дорогой. Проследить было не трудно.
Впервые наглость Рябцева сыграла братьям на руку. Алексей неделю следил за ними по пути на практику, и понял, что молодой князь частенько пренебрегает учебными обязанностями. Тот, в отличии от своего друга, пришёл на практику лишь единожды.
Дальше дело было за Константином. Он попросил Олега поспособствовать в найме неприметного экипажа, на козлах которого будет сидеть посвященный. В назначенный день, они пошли одной дорогой. Рябцев отлынивал. Затем, Константин предложил нанять экипаж, чтобы быстрее добраться до общежития, и не подозревающий ничего Грачевский согласился.
Экипаж тронулся, но вместо того, чтобы взять курс на общежитие Императорского университета, повернул на другую улицу. А вот усыпить бдительность Василия оказалось гораздо сложнее, он сразу понял, что карета свернула не туда. Отговорки Константина…
– Этот ямщик ездит по-другому пути.
… хватило не на долго, и вскоре Грачевский вновь заволновался.
– Что вы задумали?
– Тебе лучше не поднимать шума, – угрожающе нахмурился Алексей.
Но руки Василия уже потянулись к шторке на окне. Алексей не успел ничего предпринять, как Константин уже одной рукой схватил Грачевского за грудки, а другой закрыл рот.
– Если ты сейчас закричишь, – напряженно зашептал он. – То я расскажу всему университету, что Грачевский отказался от дуэли, и ему стоит сменить кюлоты на юбку.
Василий оттолкнул его.
– Не припомню, чтобы мне бросали вызов.
Константин стянул перчатку и бросил её Грачевскому в лицо. Тот вернул ему перчатку в той же манере.
– Пусть будет так, – процедил Василий сквозь зубы. – Я принимаю твой вызов.
Ямщик остановился у старого кладбища. Стоило юношам выйти, как он хлестнул вожжами и лошади покатили экипаж дальше, чтобы через некоторое время вернуться на тоже место.
Дуэль представителей именитых домов состоялась меж молчаливых крестов, под покровом голых дубовых ветвей. Погода была сырой. До обеда прошёл снег с дождем. Вызов Василию был брошен Константинам, ему и держать шпагу.
Прекрасный день для возмездия, подумал Алексей.
Василий оказался благороднее Симиона, и прежде, чем напасть, отдал честь противнику. Шпаги скрестились со звоном, от напора, чуть не высекая искры. Алексей чувствовал, как дрожит земля и эта дрожь тревожила давних жителей.
Грачевский наносил хлесткие удары, тесня Константина. И тому пришлось уйти в оборону. Наткнувшись спиной на трухлявый крест, Константин повалился вместе с ним в сырой снег, но всё же сумел встать на ноги, избежав неприятельской шпаги. Константин продолжал отступать, пытаясь подгадать наиболее удачный момент для ответного удара. Когда Василий замахнулся для очередного удара, Константин сделал рывок, пронзая Василия шпагой. Алексей бросился к ним, но заведенный для удара клинок обрушился на плечо Константина так стремительно, что спешка оказалось бесполезна. Острая шпага вошла в плечо брата.
Юноши повалились на снег. Сердце одного из них больше не билось.
– Ничего страшного, – заверил брата Константин. – Только камзол порвался.
Он кинул Алексею временную шпагу Василия, и с вызовом произнес:
– Всё ради семьи.
А в это время на Золотой Аллее полыхало ещё не открывшееся ателье.
Хоронили Веру, как и Надежду, в закрытом гробу. Из горящего здания удалось вынести только её обожжённое тело, с выражением умиротворения на том месте, где было лицо, словно огонь настиг девушку во время сна. Покой телу Веры даровали на семейном кладбище Золотаревых. В их имении Золотые Луга. Там, среди простора и душистых трав, которым не долго осталось дремать под снегом, она обрела покой.
В отличии от Веры, Герман даже мечтать не смел о покое. В один день его покинула супруга, забрав с собой ещё не родившегося ребёнка. Он сдерживался до того момента, пока не пришла его очередь прощаться. Подойдя к могиле, Герман взревел, словно раненый волк и бросился вниз на гроб любимой. Олег и Родион успели схватить его за полы камзола. Им стоило больших трудов оттащить его от края могилы. После этого Герман закрылся в их с Верой супружеской спальне. Дальнейшее развитие этой истории Алексею было неизвестно.
Больше его интересовала участь поджигателя, по вине которого в миг истлело целых две жизни. Но делопроизводство по этому случаю возбудила Тайная Канцелярия, под предлогом происков колдунов и злых сил против семьи Орловых.
Алексей не стал требовать от Олега подробностей, а решил примкнуть к нему в самом конце, чтобы поучаствовать, или в крайнем случае понаблюдать за расправой, которую он переносил лучше, чем бледный Константин, которого после дуэли на кладбище, иногда бросало в холодный пот, а руки начинали трястись. Его болезненный вид удавалось списать не недавнюю трагедию, что приключилась в доме Орловых.
Новость об этом варварстве, заглушала роптания о смерти Василия Грачевского, тело которого нашли только через несколько дней после дуэли. Все это время оно служило пищей для бродячих собак. Как считал Алексей, достойная смерть для преступника.
В “Имперском Восходе” тут же приписали все случаи гибели дворян проискам неизвестного убийцы. Несмотря на то, что в газете эту новость обозревали в довольно мрачных красках, простой люд тут же вознёс его, как героя, карающего богатых за грехи. Эти новости дошли даже до Сиреневого Сада, и озабоченные безопасностью сына батюшка с матушкой, прислали Алексею письмо, где просили его быть осторожнее.
Общественное волнение замедлило работу Полицмейстерской Канцелярии, и Алексей счёл это хорошим моментам, чтобы обрушить кару на голову, следующего в их списке, негодяя.
Казимир Рябцов как раз оправился от потрясений связанных со смертью друзей, и набрался смелости, чтобы вновь покидать общежития по пятницам после отбоя. Выждав момент, когда он в очередной раз решиться на этот поступок, братья последовали за ним.
Передвигаться по туннелю бесшумно было практически невозможно. Апрель был на исходе, и почва прогревалась всё сильнее и сильнее. Близилась настоящая весна. Днём снег подтаивал, и стремившаяся в низину вода, стекала в грот, а оттуда в туннель. После захода солнца её схватывал легкий морозец. Теперь тончайшие льдинки хрустели под ногами.
Алексей шёл впереди, стараясь прислушиваться к каждому звуку. Но перезвон льдинок, прервал свист шпаги и вскрик Константина, эхом разнесшийся по туннелю. На мгновение Алексей растерялся, не в силах понять от куда идёт звук, а заметем уловил чужое сбившиеся дыхание и шаги, крошащие лёд.
Следуя на звук, Алексей бросился на Рябцова, лишь с помощью удачи, не напоровшись на шпагу, которой Казимир махал во все стороны, и повалил его на обрушившуюся кладку, за которой он до этого прятался. Алексей ударил молодого князя несколько раз, прежде, чем понял, что тот больше не сопротивляется.
Запах крови витал в холодном воздухе. Алексей встряхнул Рябцова. Голова того перекатилась на другой бок, и он больше нащупал, чем увидел, что у Казимира проломлен череп. Его сердце ещё тихо билось в груди, борясь за каждый удар, но вечная дама уже склонилась над Рябцовым, чтобы сопроводить в чёрную бездну.
Алексей почувствовал, как шум в ушах, настигший его во время схватки, отступает, и поспешил Константину на помощь. Тот корчился среди льда и воды, давясь болезненными стонами. Шпага Рябцова проткнула его насквозь в районе ключицы. Темнота туннеля его спасла. Тот наверняка целился под рёбра.
Алексей перекинул здоровую руку брата через плечо, и потащил с трудом перебирающего ногами Константина к выходу из туннеля, не забыв о шпаге Рябцова, чтобы его смерть выглядела, как несчастный случай.
Труп Казимира нашли следующей же ночью. На него наткнулся студент философского факультета, решившийся бежать из университета на зло семье. После пережитого потрясение родители, решили забрать юношу уже официально. Дирекция и комендант узнали о туннеле. Вход в него заколотили, чтобы никто больше не имел возможности им воспользоваться.
Пока старожилы орудовали гвоздями и молотками, столица вновь загудела одобрением и порицанием неизвестного убийцы дворян. Полицмейстеры стали ещё усерднее рыть землю в его поисках, словно их подгоняли хлыстами.
Скромно и тихо было не про Рябцовых. Множество людей пришло оплакивать расставшегося с жизнью в столь юном возрасте Казимира. Плакальщицы заглушали звон колоколов, который в свою очередь сливался для Алексея в мешающий сосредоточиться на чем – либо писк.
Он сам не знал зачем сейчас скрывается в толпе, следующей за гробом Казимира. Это был порыв его души ещё со времени похорон Симиона Комисарова. Константину об этом Алексей не говорил. Брат ещё до того, как обнаружили труп молодого князя сказался больным и отбыл в столичный дом на неделю другую.
Алексей молча наблюдал за чуждыми, таким как он, ритуалами, люди выполняли их, прежде, чем, как и просвещенные, опустить Казимира в землю, которая его приняла. Перед ней все были равны.
Наступала весна, постепенно стирая все следы зимы. Снега на улицах столицы осталось совсем немного, он укрывался в тени парковых аллей и таил кованное великолепие беседок. Большая же его часть лежала на полях и скрывалась под еловыми ветками.
Ненавистные Алексею лица так же таяли под редким весенним солнцем, словно снег, пока целым не осталось лишь одно, скрывающееся за мантией своей семьи.
Покинув университет, он закрылся в своём доме и ещё ни разу не покинул его, ссылаясь на резко ухудшившееся здоровье. В светских кругах бытовало мнение, что молодого Сорокина снедает стыд за неоконченное образование. И только довольно узкий круг лиц знал, что тот содрогается от каждой новости, которую приносили ему громкие заголовки газет.
Матушка долго уговаривала его отправиться в семейную усадьбу. Но страх, столкнуться за пределами дома с той опасностью, которую он так старательно избегал, сковывал его, мешая предпринять более решительные действия.
Но как только Казимира Рябцова опустили в землю, Еремий понял, что пробил его час и остался лишь один путь – бегство. Ехать решили, когда небо уже потемнеет, но россыпь звезд ещё будет скрыта от человеческого глаза.
Весь путь Еремия Сорокина от столичного дома, до усадьбы был подробно расписан в записке, которую камердинер Олега передал Алексею, под предлогом приезда домой на выходные.
В народе волчью тропу называли проклятой. Люди из близлежащих деревень считали, что этой дорогой следуют те, кого лучше не встречать после захода солнца. Редко какой отчаянный человек решался по ней проехать даже днём. Но отчаяния дома Сорокиных наполнило чашу, и готово было выплеснуться за край.
Неприметная карета передвигалась окольными путями, в числе которых была и волчья тропа, обходимая стороной даже Кириваткиными. Чем дальше лошади уносили Еремия от столицы, тем спокойней он себя чувствовал, опасаясь только того, что колеса могли увязнуть в грязи. Тревога, поселившаяся в нём пару месяцев, назад немного отступила, и он поддался сладкой дрёме.
Молодому Сорокину снилось, что – то не доброе и стремительно настигающее его. Юноша не мог убежать или защититься…
Карету встряхнуло, и та повалилась на бок. Еремий оказался в абсолютной темноте, с замершим сердцем, слушая, как испуганные лошади уносятся всё дальше и дальше по дороге. Он задвигал руками и ногами, пытаясь найти выход. Трясущимися ладонями он цеплялся за всё подряд, пока не нащупал дверь. После несколько попыток открыть её, она все же поддалась. А когда Сорокину удалось увидеть свет звезд, от испуга он разжал пальцы и рухнул обратно в нутро кареты. Но затаиться ему не дали. Карету тряхнуло, и она оказалась на колёсах.
Сорокин прижался ко дну кареты, бледный и готовый вот, вот испустить дух. Дверь распахнулась, и цепко схватив его за воротник, сильная рука выволокла юношу наружу. Карету окружали голодные волки. Из алых пастей вырывалось горячее дыхание, топорщились клыки, готовые вонзиться в плоть, а глаза, словно болотные огни прорезали темноту.
Выволочивший его из кареты Алексей, кинул ему шпагу.
– Победишь – сможешь уйти, – ответил юноша на немой вопрос в широко распахнутых глазах.
– Вы колдуны, – судорожно выдохнул Сорокин до побеления костяшек вцепившись в эфес шпаги.
– Просвещенные – будет уместнее, – поправил его Константин. Он стоял рядом с братом. Его левая рука безжизненно свисала вдоль тела.
Еремий с трудом встал на трясущиеся ноги.
– Но мои руки чисты, – пытался увильнуть он. – Я ничего не делал. Я к нему и пальцем не прикоснулся. Это были Рябцов и Грачевский. Они скинули вашего брата с моста. Всё предложил Комисаров. А я ничего… ничего не делал…
– В том и есть твоя вина, – скрипнул зубами Алексей.
Первый же удар свалил Сорокина с ног, но тот смог удержать шпагу. Алексей выждал, когда противник вновь встанет на ноги и только тогда стал нападать. Алексей плавно управлялся со шпагой, нанося скользящие удары, попадающие точно в цель. Ещё немного и противник бы окропил дорогу своей кровью, но вдруг волки стали нетерпеливо порыкивать и качать головами, голодно облизываясь.
Они стали перешептываться между собой, путая мысли Алексея. Это длилось всего мгновение, загнанный в ловушку Сорокин был готов цепляться за каждый предоставленный ему шанс. Но этого мгновения не хватило, Алексей смог отразить удар, и схватка продолжилась. Еремий осмелел и стал нападать, стараясь задеть время, от времени, теряющего ориентировку в пространстве Орлова.
Раздражение охватило Алексея. Решив покончить с этим одним ударом, он сделал выпад вперёд. Клинок вошёл точно в сердце противника и последний виновный в смерти Фёдора, завалился на сырую землю.
Алексей пошатнулся и выронил шпагу. Он упустил тот момент, когда чужое лезвие полоснуло его по шее. Холодная кровь толчками выплескивалась наружу, пачкая скрытый под плащом светлый камзол и мешаясь с подмерзшей грязью на дороге.
Мир перевернулся в глазах Алексея и взывающего к нему брата он уже не слышал. Холод стремительно охватывал его тело, и последнее, что Алексей увидел была паутина созвездий, где запутались его гнев и страхи, оставляя пустоту, в которой он растворился.
Лев Орлов
День здесь начинался, когда небо на востоке заливалось багрянцем. Туманы стелились по полям и лугам, ластились к руке батюшки, плотные и влажные. Местность полнилась трелями соловья и стрекотам насекомых. Природа пробуждалась после безмолвной ночи.
Именно в этот час охота казалось Льву наиболее прелестной. Лес ещё не наполнился денной суетой, и можно было уловить каждый шорох: как заяц стучит лапой по поваленному дереву, как лось пьет из ручья, как лиса покидает нору.
Лошадей оставили у развилки, их топот в пробуждающимся лесу был излишен. Лев дышал полной грудью, ступая след в след за батюшкой. Рядом бесшумной поступью следовала за ним Мокошь, любимая гончая, которую три года назад ему преподнесли Кириваткины в качестве подарка на десятилетие. Её мощные лапы оставляли чёткие следы на земле, острые уши поворачивались, то в одну, то в другую сторону, улавливая малейший шорох. Она была крупнее обычных гончих, и могла завалить даже кабана. Мокошь набрасывалась на дичь со всей свирепостью, что жила у неё под кудрявой белоснежной шёрсткой. Но стоило Льву протянуть руку, как она нежно льнула к ней.
Домой они возвращались, когда погода становилась знойной и рубашка, пропитанная потом неприятно липла к телу. Ополоснув лицо в ручье, отец и сын соорудили носилки из крепких еловых ветвей и привязали к лошадям, захваченной из дома веревкой. Мокошь весело скакала рядом, сегодня ей посчастливилось впиться в шею молодого оленя. Вкус крови на языке будоражил её нутро и заставлял требовать игры.
Лев прикрепил связку из трёх зайцев к седлу, и отец с сыном тронулись в путь. Мокошь заливаясь лаем неслась вперёд.
– Опять эта грязь, – тяжело вздыхала матушка, наблюдая, как дворовые открывают ворота охотникам.
Она поморщилась и сделала глоток чая из любимой фарфоровой чашки. Чайных сервизов у неё было немерено: позолоченные, посеребренные, расписанные цветами, и птицами, был даже из ольпаского фарфора. Все они аккуратно лежали в резной антресоли и бережно содержались. Это коллекция успокаивала матушку в моменты, когда, что – то шло в разрез с её замыслами. В такие моменты ей было трудно собраться, и матушка была готова прибегнуть к крайним мерам. Впрочем, подобное поведение было свойственно всем представителям графского дома Краевских.
Сидящий в соседнем кресле Андрей отложил книгу, и тоже взглянул в окно, чтобы увидеть чуждую ему праздную жизнь. Заметив лошадей, тянущих за собой убитого оленя, он поморщился, словно сударыня Орлова посмотрелась в зеркало, на столько матушка и сын были похожи. Весь задний двор вновь будет в пятнах крови и ошмётках мяса.
Разрубать плоть было не трудно, проблема возникала, когда топор натыкался на кость. Но этот олень был молодой и со второго удара Льву удавалось перерубить бедренную кость. Внутренности складывались в корыто, чтобы Мокошь могла ими полакомиться. Всё, кроме ребрышек, которые подадут сегодня на ужин, будет упрятано в погреб к остальной дичи.
Пока дворовые перетаскивали куски мяса, батюшка омыл руки в ведре, и вдохнув полной грудью, сказал:
– Завтра по утру будет дождь.
Лев всё ещё по локоть в оленьей крови, вздохнул. Охота на завтра отменялась.
– К чему всё это? – морщила свой тоненький носик матушка, как только отец с сыном переступили порог поместья. – Дворовые управились бы и без вас. И выстави вон это животное, – махнула она веером на Мокошь, осторожно ступившую в дом.
Гончая заскулила и поджав хвост, прижалась к полу.
– Матушка, – протянул Лев. – Но позволь, я сам вымол ей лапы. Она чистая.
– Что делается в этом мире? Он сам её намыл, словно служка, – сокрушалась матушка. – Веди себя, как подобает графскому дитя, и пусть это порождение нави пойдет вон.
– Брось, – примирительно сказал батюшка. – Пусть наслаждается сельскими забавами.