Человеку, с которым у него вышло столкновение, можно было дать лет тридцать, даже тридцать пять; он был крепкого сложения, и по тому, как он сжал руку Эммануэля, тот понял, что имеет дело с грубою силой, много превосходящей его. Благоразумие предписывало ему быть спокойным. Он бросал вокруг себя быстрый взгляд, надеясь увидеть полицейского агента, у которого он мог бы просить защиты. Но на улице не было ни души после проливного дождя, шедшего в течение почти четырех часов.

– Сударь, – сказал студент совершенно спокойно, – я только что был пьян и, может быть, был не прав, назвав вас невежей, но удар палкой отрезвил меня.

Эммануэль взглянул на говорившего, продолжавшего держать его за плечо. Он был одет бедно, на нем была фуражка, и он курил трубку, как многие студенты Латинского квартала, опухшее лицо его свидетельствовало о его пристрастии к спиртным напиткам.

Маркиз почувствовал брезгливость, точно увидел змею или жабу.

«И на кой черт я связался с ним!» – подумал он.

– Сударь, – продолжал студент, – мне кажется, судя по вашей наружности, что я вас знаю, но вашего имени я никак не могу припомнить.

– Я вас не знаю.

– Дайте мне вашу визитную карточку.

– Но, сударь…

– Вы ударили меня палкой, и мне необходимо удовлетворение.

– Извините, сударь, – произнес Эммануэль надменно. – Я не прав, извините меня.

– Мне не надо извинений.

– Но… однако.

Студент хлопнул себя по лбу и в то же время освободил плечи маркиза.

– Черт возьми! – воскликнул он. – Я вспомнил… я вас узнал… я знаю, кто вы…

Эммануэлю стало не по себе.

– Вы мой старинный товарищ по школе правоведения, вас зовут Шаламбель; впрочем, я ошибаюсь, теперь вы маркиз де Флар. Ведь так?

– Да, но…

– Вы депутат и миллионер.

– Но, в конце концов, сударь, что вам угодно от меня? – с нетерпением вскричал маркиз.

– Мне угодно прислать вам своих секундантов.

– Вам?

– Черт возьми! – заносчиво сказал студент. – Не стану же я хранить ваш удар палкой, как священную реликвию!

– Но ведь я извинился перед вами…

– Мне не надо извинений, вы ударили меня и должны драться.

– С… вами?

Маркиз произнес эти слова тоном величайшего презрения.

– Со мной, – сухо ответил студент. – Впрочем, случай не так слеп, как предполагают: давно, лет двенадцать назад, вы, не подозревая того сами, нанесли мне большую неприятность, и случай, который часто напрасно обвиняют, дает мне теперь возможность отомстить вам.

Слова студента сильно удивили маркиза.

Как мог он провиниться перед человеком, которого он видит в первый раз? Он подумал было, что его противник сумасшедший, но студент продолжал:

– О, вы, конечно, теперь забыли, так как вы в настоящее время важный барин, миллионер, депутат, Латинский квартал и того, кто говорит сейчас с вами.

– Но кто же вы? – спросил Эммануэль.

– Меня зовут Фредерик Дюлонг, – ответил студент. – Вы помните?

Это имя смутило Эммануэля.

– Первая любовь Блиды? – вскричал он.

– Совершенно верно, милостивый государь, но в то время ее звали Луизой; она меня любила, и мы жили счастливо в нашей маленькой комнатке, обедая всего на шесть су.

– Действительно, – пробормотал Эммануэль. – Теперь припоминаю…

– Я уехал из Парижа на один месяц, чтобы навестить моих родных. Когда я вернулся, Луиза исчезла, вы ее у меня украли. Я был беден – вы богаты; вы не любили ее, а я ее любил и с ума сходил от горя. И вместо того, чтобы стать талантливым адвокатом, почтенным судьей, я до сих пор еще студент и, быть может, по вашей вине.

– Но, сударь…

– И вот случай столкнул лицом к лицу вас, человека счастливого и известного, со мною, пьяным студентом, с человеком без будущего, которого вы сильно оскорбили. Ну что ж, случай слишком удобен, чтобы упустить его, и я им воспользуюсь. Завтра мои секунданты явятся к вам.

Студент поклонился и ушел, оставив маркиза де Флар-Монгори пораженного ужасом. Он вспомнил мрачное предсказание барона де Мор-Дье: «Поразившие мечом от меча и погибнут».

– Боже мой, – пробормотал он, – неужели наступил последний час моего счастья?

И шатаясь, с холодным потом на лбу, этот человек, который был храбр и еще недавно готов схватиться за шпагу при малейшей ссоре, продолжал свой путь к улице Масон-Сорбонн.

В первый раз в жизни он испугался под давлением того чувства отвращения, овладевающего нами, когда мы принуждены бываем скрестить шпагу с человеком, которого считаем ниже себя.

Жилище, о котором Блида писала в своем письме и где она ожидала маркиза де Флар-Монгори, было действительно ужасно: бедная студенческая комнатка с фаянсовой печкой, размалеванной деревянной кроватью и тремя или четырьмя соломенными стульями. Куча старого тряпья служила растопкой для печи; комната освещалась свечой, стоявшей на камине.

– Честное слово! – прошептала ожидавшая Блида. – Здесь собачий холод, и Дама в черной перчатке, кажется, чересчур требовательна в своем желании такой постановки сцены. Как подумаешь, что я три дня назад ужинала в «Золотом Доме», а сегодня разыгрываю роль падшей женщины, то становится очень забавно. В дверь постучали.

– Войдите, – сказала Блида.

Ключ торчал в замочной скважине; дверь отворилась, и маркиз Шаламбель де Флар-Монгори появился на пороге и на минуту остановился.

На Блиде были надеты старое шерстяное платье и полотняный чепчик; из-под платья выглядывали ее маленькие ножки, обутые в рваные ботинки.

«Какая нищета! – подумал Эммануэль, входя. – Я получу свое письмо за пятьсот франков».

Блида протянула ему руку, точно герцогиня, принимающая в своем отеле.

– Здравствуйте, друг мой, – сказала она ему. – Я вижу, что вы еще не окончательно забыли меня. Вы почти вполне аккуратны и заставили свою старую знакомую прождать только пять минут; это более чем вежливость, это героизм!

– Дорогая моя, – сказал на это Эммануэль, почтительно пожав хорошенькую ручку грешницы, – благодарю вас за то, что вы вспомнили обо мне в тяжелую минуту вашей жизни; могу только в одном упрекнуть вас…

– В чем же? – спросила она, улыбаясь.

– В том, что вы не вспомнили обо мне ранее. Эммануэль сел на стул, на который ему указала Блида.

– Но вам ужасно плохо здесь, и я не хочу, чтобы вы дольше оставались здесь.

Блида вздохнула и промолчала.

Эммануэль вынул из кармана небольшой бумажник, взял билет в тысячу франков и подумал: «Пятьсот франков за письмо и столько же ей, этого будет вполне достаточно».

И он протянул билет в тысячу франков Блиде.

– Спасибо, друг мой, – сказала Блида, взяв билет и зажав его в своей маленькой ручке. – Вы очень великодушны.

– О, – пробормотал Эммануэль сконфуженно, – не будем больше говорить о таких пустяках.

– Вы дарите мне на булавки…

– На булавки?

– Да, разумеется, или на бутылку вина, если вам это больше нравится.

– Каким образом? – спросил маркиз.

– Я подразумеваю мировую сделку, которую мы совершим с вами.

– По поводу чего?

– Ветренник! – сказала Блида, улыбаясь. – Вы уже забыли о письме полковника.

Маркиз смутился.

– Да, ваша правда, – сказал он, – но что же заключает в себе это письмо, которому вы придаете такое большое значение?

– Право же, – ответила Блида, – я могу сказать вам наизусть его содержание…

– Лучше покажите его мне…

Насмешливая улыбка мелькнула на губах у молодой женщины.

– Мы по-прежнему говорим только глупости, – сказала она тоном маленького ребенка, – и воображаем, что наша возлюбленная глупее нас.

«Гм! – подумал Эммануэль. – Я нахожусь в разбойничьем притоне. Она, очевидно, хочет палисандровую мебель взамен этого клочка бумаги».

– Дорогая моя, – сказал он вслух, – я, честное слово, не знаю, что может заключаться в этом письме, компрометирующем меня, по вашему мнению. Я слишком мало был знаком с полковником Леоном.

– Вот как! Очень мало?

– У меня было дело с ним только по поводу одной или двух дуэлей.

– Вот именно дуэлей-то и касается письмо. Эммануэль вздрогнул и взглянул на Блиду с некоторым опасением.

– Ведь это полковник Леон убил офицера де Верна? – спросила Блида.

При этом имени Эммануэль вскочил со стула, бледный и весь дрожа.

– Откуда вы это знаете? – спросил он.

– Черт возьми! Об этом говорится в письме и вот приблизительно в таких выражениях: «Мой дорогой друг. Де Верн убит сегодня утром Гонтраном де Ласи, который выказал себя при этом вашим истинным другом. Вы можете жениться на баронессе де Мор-Дье, и она никогда не узнает, что вы были одним из убийц ее приемного сына. Что касается барона де Мор-Дье, то он согласен на мировую сделку».

Эммануэль слушал Блиду с помутившимся взором и вставшими дыбом волосами.

– Согласитесь же, мой друг, – продолжала молодая женщина, – что вы были очень неблагоразумны, не потребовав ранее, чтобы я вернула вам письмо. Целую неделю перед вашей свадьбой вы жили в Париже и заходили ко мне. Письмо вы забыли в кармане дорожного плаща, где я и нашла его.

Эммануэль побагровел.

– Я думаю, – пробормотал он, – что ты вернешь мне это письмо!

– Подожди, сначала поговорим немного.

– Хорошо, скажи свои условия.

– Тебе, вероятно, известно, – продолжала Блида, – что если обожаемая тобою жена, которая принесла тебе в приданое богатство, узнает об этом письме, то она отвернется от тебя.

– О, молчи! – вскричал Эммануэль. – Говори, сколько ты хочешь за письмо?

– Об этом мы сейчас потолкуем, вероятно, она почувствует ужас к убийце сына… – продолжала Блида.

– Молчи!

– Сына своего первого мужа, – прибавила Блида.

– Молчи! Молчи! – прервал ее Эммануэль, и в голосе его звучала одновременно мольба и угроза. – Говори, сколько ты хочешь?

– Много денег.

– Хочешь десять тысяч франков? Блида насмешливо расхохоталась.

– Ну, мой друг, – сказала она, – ты походишь на жида, которому принесли бумажник со ста тысячами франков и который великодушно предлагает за него сто су…

Эммануэль вздрогнул и понял, что требования Блиды будут чудовищно велики.

XXIV

Слова и смех Блиды так поразили Эммануэля, что на него нашел как бы столбняк, и он имел вид человека, пробудившегося после кошмара;

Блида продолжала:

– Однако, мой милый, я не прошу тебя быть великодушным и еще менее снисходительным, я просто прошу тебя не притворяться дураком. Ты предлагаешь мне десять тысяч франков взамен письма, которое может разрушить твое счастье, оттолкнуть от тебя твою жену и навсегда уронить тебя в глазах света! Ты попросту сумасшедший или дурак, если ведешь дела твоих избирателей так же, как свои собственные, и я искренно сожалею о коллегии, которая дала тебе образование.

Насмешки Блиды вызвали краску негодования у Эммануэля.

– Однако сколько же тебе надо? – спросил он.

– Прежде чем назначить цифру, – ответила Блида, – я поговорю с тобою о существе, которое я очень люблю.

– О ком это?

– Увидишь. Дело идет о моем сыне.

– О твоем сыне?

– Черт возьми, мой друг, ведь ты отлично знаешь, что у меня есть сын, сын, для которого его отец не сделал и никогда не сделает того, что сделал твой для тебя.

– Вот как? – надменно проронил Эммануэль.

– Ты сердишься? Но ты не прав? А что если этот сын твой?

– Это выдумка!

– Ну, что ж! Теперь я хочу подумать о своем сыне.

– Почему?

– Ты глуп, мой милый! Да попросту потому, что я хочу, чтобы ты обеспечил его будущее.

– А, вот оно что!

– Слушай: у меня не выходит из головы история моей старинной подруги Аврелии.

– Кто такая эта Аврелия?

– Одна добрая толстушка, судьбу которой обеспечил бретонский дворянин. О, Господи! Ведь она не была добродетельна, уверяю тебя, а была даже порядочно… легкомысленна; но у нее был сын. Добрый дворянин был богат, любил ребенка и женился на Аврелии.

Эммануэль расхохотался.

– Я полагаю, – сказал он, – что ты не льстишь себя подобными надеждами относительно меня?

– Нет, я не думаю занять место госпожи маркизы, но у меня другой расчет…

– А, послушаем!

– С меня вполне достаточно, если у моего сына будет майорат.

Эммануэль отшатнулся пораженный.

– Хорошенький маленький майорат, приносящий двадцать пять тысяч ливров годового дохода.

Эммануэль пожал плечами.

– Ты с ума сошла! – вскричал он.

– Честолюбива, быть может. А что с ума сошла – право нет.

– И этот… майорат?

– Я даю тебе неделю на то, чтобы приобрести его; – сказала Блида. – Даже миллионеру надо дать время обернуться со своим капиталом.

– Пятьсот тысяч франков! – проговорил ошеломленный Эммануэль. – Но это невозможно! Это приданое одной из моих дочерей.

– Ну, что ж, мой милый, я уверена, что твоя жена даст мне эти деньги.

– Молчи! Молчи! – вскричал Эммануэль. – Я запрещаю тебе произносить имя моей жены!

Блида поклонилась.

– Но ведь твое требование не серьезно? – продолжал Эммануэль.

– Напротив, совершенно серьезно.

– Ты хочешь пятьсот тысяч франков?

– Для моего сына.

– Но…

– Подумай.

– Хорошо, – сердито пробормотал Эммануэль, – я подумаю.

– В твоем распоряжении целая неделя.

– И если… я соглашусь?

– В тот день, когда все формальности будут соблюдены, ты получишь письмо полковника.

– А если я откажу?

– Тогда, быть может, твоя жена окажется более щедрой, чем ты.

Эммануэль встал; ужасная мысль мелькнула у него в голове.

«Я здесь один, – сказал он себе. – Один с этой женщиной, в мрачном доме, среди отдаленного квартала; если схвачу ее за горло и задушу, то буду спасен…»

И он взглядом смерил с головы до ног Блиду, под влиянием этой ужасной мысли.

Блида, казалось, прочла его мысль в его глазах, потому что она сказала ему:

– Уж не хочешь ли ты убить меня? Берегись! Письма здесь нет, оно уже не в моих руках… Если ты меня убьешь, то завтра оно очутится в руках королевского прокурора.

Эммануэль вздрогнул, и его уже поднятые было руки беспомощно упали.

– Ну, мой милый, – продолжала Блида, – будь благоразумен, не сердись и не выходи из себя, это бесполезно.

Поезжай лучше домой и подумай. В твоем распоряжении целая неделя.

– Ты права, – сказал Эммануэль. – Мы еще увидимся. Он взял шляпу, сделал прощальный жест, походивший скорее на угрозу, и вышел. Блида слышала, как он медленно, словно пьяный, спускался по лестнице.

В это время отворилась дверь и Блида увидала Даму в черной перчатке. Она была по-прежнему в трауре, по-прежнему бледна, грустна и задумчива.

– Вы хорошо сыграли вашу роль, – сказала она. – Я довольна вами.

– Ах, сударыня, – пробормотала Блида, вдруг изменяя тон и позу и падая на колени перед Дамою в черной перчатке. – Сударыня, сжальтесь надо мною!

– Что вы хотите сказать?

– Верните мне наконец моего ребенка!

– Позже.

– О, скажите мне, что это будет скоро…

– Это будет тогда, когда вы уже не будете нужны мне, – сухо ответила Дама в черной перчатке.

И так как Блида продолжала умоляюще протягивать к ней руки, то мстительница прибавила:

– Если вы будете верно служить мне, то ваш сын получит пятьсот тысяч франков, которые даст этот человек.

Блида вскрикнула от радости.

– Вы были преступны, – сказала Дама в черной перчатке. – Но вы любите своего ребенка, а материнская любовь очищает вас в глазах Божиих.

В это время Эммануэль возвращался домой. Он застал свою карету на углу улицы Сент-Андре и в продолжение двадцати минут, которые длился переезд, погрузился в тяжелые думы, почти окончательно потеряв голову. И только на дворе своего отеля, когда лакей открыл дверцу кареты, маркиз немного пришел в себя. Но он был еще слишком взволнован и растерян, чтобы явиться в салон госпожи Флар, где в это время находились молодой надворный советник и несколько друзей, явившихся провести вечер.

Он отправился в свой рабочий кабинет и заперся там.

Шаламбель бросился в кресло и схватился руками за голову.

«Октав де Р. был прав, – подумал он, – есть люди, которые встречаются на нашем пути, как живое воплощение судьбы. Барон де Мор-Дье – один из этих людей… Он взял мою руку в свою, и вдруг звезда моя закатилась… пятьсот тысяч франков! Но, несмотря на мое богатство, я не могу приготовить эту сумму в недельный срок, не испросив на это согласия моей жены. Все мое состояние заключается в имениях, и, чтобы сделать заем, мне нужна подпись госпожи де Флар.

Это материальное затруднение было бы как бы медной стеной, о которую разбивалась храбрость маркиза. Он охотно дал бы миллион за это письмо, но с условием, чтобы этого не знала его жена, к несчастью, это была вещь невозможная.

Двадцать планов, один нелепее другого, складывались в голове маркиза с течение нескольких минут. Он думал о бегстве, думал броситься на колени перед женой и признаться ей в каком-нибудь увлечении своей юности, за которое теперь ему приходится расплачиваться. Он думал даже обратиться к префекту полиции и просить у него разрешения арестовать Блиду и отнять у нее это письмо, которое могло погубить его супружеское счастье. Но все его решения не выдерживали критики.

Бежать? Но куда?

Броситься к ногам своей жены и признаться ей в своем юношеском увлечении? Но увлечение должно было быть слишком велико, если оно стоит пятьсот тысяч франков. Что же касается последнего плана, то выгоден ли он? Арестовать Блиду и отнять у нее письмо, не значит ли подтвердить донос этой женщины и привлечь на себя внимание правосудия.

Эммануэль потерял голову среди этих размышлений, так скоро разбитых им же самим… Вдруг позади него послышался шорох. Он обернулся:

Это был Жан, его верный камердинер.

– Что тебе надо? – резко спросил его Эммануэль.

– Каких-то двое господ желают вас видеть. Эммануэль взглянул на часы: было около полуночи.

– Как, в этот час?

– Да, сударь.

Маркиз смутился и вспомнил о своей встрече и о ссоре со студентом Фредериком Дюлонгом, о котором он совершенно забыл после дерзкого требования пятисот тысяч франков за письмо.

– Кто эти люди? – спросил он.

– Они оба молоды.

– Как их зовут?

– Вот их визитные карточки. Эммануэль взглянул на первую и прочитал:

«Гастон де Рубо, студент юридического факультета».

Затем он посмотрел на другую и вздрогнул с ног до головы.

«Арман Леон».

Имя Леона поразило маркиза.

Предсказание барона де Мор-Дье снова прозвучало у него в ушах, и чей-то голос как будто прибавил: «Сыновья убийц поразят убийц». – Впустить их? – спросил Жан.

– Да, – ответил Эммануэль.

– Войдите, господа, – сказал камердинер, пропуская молодых людей.

Чувство собственного достоинства победило волнение маркиза. Он поднялся и приветствовал посетителей. Арман заговорил:

– Простите, маркиз, что мы явились к вам так поздно, но нас привело неотложное дело…

– Хорошо, господа, – ответил маркиз, – отбросим в сторону обычные учтивости…

Молодые люди поклонились.

– Приступим прямо к делу, – прибавил Эммануэль, предлагая сесть.

Но те продолжали стоять.

– Маркиз, – сказал Арман. – Мы друзья г-на Фредерика Дюлонга.

– Я так и думал, господа.

– В таком случае вы знаете причину, которая привела нас сюда.

– Да, господа, – ответил с поклоном маркиз и продолжал. – Господа, имя мое должно быть вам известно, и я уверен, что вы не сомневаетесь ни в моей порядочности, ни в моей храбрости.

– Боже упаси! Маркиз.

– Я толкнул г-на Дюлонга на улице два или три часа назад и даже ударил. Я признаю себя виновным, а так как признавать свою вину вовсе не позорно, то я прошу вас передать ему мои нижайшие извинения.

– Увы, сударь, – ответил Арман, – это расходится с нашими полномочиями.

– Что вы хотите этим сказать?

– Г-н Фредерик Дюлонг не желает иного удовлетворения, кроме оружия, несмотря на все наши советы и увещевания.

– Но, господа…

– Сударь, – сказал второй секундант, г-н Гастон де Рубо, – мы уполномочены передать вам, что если вы откажетесь от дуэли, то г-н Дюлонг явится в палату депутатов и там публично оскорбит вас.

– Хорошо, господа, – надменно сказал маркиз, выпрямляясь, – если так, я к вашим услугам.

– Завтра, в восемь часов, в лесу Венсен, в ста метрах от дороги в Нозан.

– Я буду там: какое оружие вы выбираете?

– Шпаги.

Молодые люди поклонились и вышли. – Ах, – прошептал маркиз, оставшись один, – барон прав… Обнаживший меч от меча и погибнет. Мне страшно.

XXV

Как только секунданты г-на Фредерика Дюлонга удалились, оставив Эммануэля Шаламбеля одного, совершенно подавленного всем только что случившимся, на двор отеля въехала наемная карета. Из нее вышла женщина, тщательно закутанная вуалью. Старый Жан встретил ее.

– Господин де Флар дома? – спросила она.

– Сударыня, – ответил удивленный камердинер, – мой господин не принимает в такой час, в особенности…

– В особенности дам, не правда ли? Камердинер утвердительно кивнул головой.

– Ну, что ж! – настаивала дама, закрытая вуалью. – Скажите вашему господину, что в его интересах принять меня.

Эти слова были произнесены с таким убеждением, что произвели впечатление на старого слугу.

– Сударыня, не угодно ли вам сказать, как вас зовут? Она подала визитную карточку, на которой лакей прочел: «Госпожа Бевуаль».

Жан впустил незнакомку, провел ее в нижний этаж отеля и оставил в маленькой библиотеке, которая примыкала к комнатам Эммануэля. Последний при виде лакея, явившегося с новой визитной карточкой, вышел внезапно из своего оцепенения.

– Боже мой! Что еще? – пробормотал он.

Жан подал ему карточку, маркиз взглянул на нее.

– Я в первый раз слышу это имя, – сказал он.

– Эта дама утверждает, что она пришла по интересующему вас делу.

– Что ж, впусти, – приказал маркиз, прибавив про себя: «Я начинаю ожидать всего».

Дама в вуали была введена. Эммануэль приветствовал ее и предложил стул, в то время как выходил лакей. Она откинула вуаль, и маркиз был поражен ее красотой.

Очень редко случается, чтобы несчастье было забыто перед обольстительными чертами, но красота, молодость Фульмен, явившейся под именем госпожи де Бевуаль, успокоили немного Эммануэля, обуреваемого самыми тяжелыми предчувствиями. Что нужно этой женщине? Она, конечно, хочет предложить выкуп за какое-нибудь компрометирующее письмо.

Фульмен села и гордо взглянула на маркиза.

– Маркиз, – сказала она ему, – позвольте мне умолчать, зачем и как я приехала к вам в полночь, почему я впутываюсь в некоторые, лично касающиеся вас, дела?

– Но, сударыня… – пробормотал удивленный маркиз.

– Сударь, – продолжала Фульмен, – вы проходили вчера вечером на улицу Сент-Андре…

– Действительно, но откуда вы это знаете?

– Один человек оскорбил вас. – Совершенно верно.

– И вы деретесь с ним завтра?

– Вам и это известно? – спросил удивленный Эммануэль.

– Мне известно также, что вы были на улице Масон-Сорбонна, N 4, у Блиды.

Маркиз почувствовал, как холодный пот выступил у него на лбу.

– Блида хочет продать вам письмо за пятьсот тысяч франков.

– Но, сударыня, – пробормотал Эммануэль, – кто же вы: друг или сообщница этой женщины?

Презрительная улыбка мелькнула на губах Фульмен, и она пристально взглянула на Эммануэля.

– Неужели во мне можно заподозрить ее друга? – спросила она.

– Нет.

Фульмен продолжала:

– Маркиз, сегодня еще я могу быть полезной вам, но завтра, быть может, будет слишком поздно.

– Но кто же вы?

– Вы прочитали мое имя на визитной карточке; меня зовут госпожа Бевуаль, больше я ничего не могу сказать вам. Вы видите меня в первый раз и, может быть, в последний. Я явилась сегодня к вам как таинственная богиня, которую зовут Фортуной, и, проходя мимо, постучала в вашу дверь. Не будьте глухи, потому что после вы горько раскаетесь, если я пройду мимо.

Эммануэль смотрел на нее со все возрастающим удивлением и спрашивал себя: не имеет ли он дело с сумасшедшей? Но у Фульмен был такой спокойный вид, она говорила так убедительно, что подобное предположение казалось немыслимым.

– Сударыня, – сказал он ей, внезапно прерывая ее, – потрудитесь объясниться, ради Бога, потому что я ничего не понимаю.

– Маркиз, – ответила она, – я повторяю вам, что я не могу сказать, ни кто я, ни кто меня послал и откуда я знаю о вашей дуэли и о вашем разговоре с Блидой. Удовольствуйтесь тем, что я явилась предложить вам неожиданную помощь.

– Что вы хотите сказать, сударыня?

– Покушаются на вашу жизнь…

– О, я буду защищать ее, будьте спокойны!

– На ваше состояние… Видите ли, – продолжала Фульмен, – с вас требуют пятьсот тысяч франков не для того, чтобы только получить эту сумму.

– А… для чего же?

– Потому что предполагают, что вы не можете достать эту сумму иначе, как продав или заложив одно из ваших имений, для чего необходима подпись вашей жены.

– Это правда, – согласился маркиз, нахмурив брови, – я не мог бы выдать такую сумму без ее согласия.

– Вы ошибаетесь.

– Я… ошибаюсь?

– Да, потому что я привезла вам эту сумму.

– Вы!

Фульмен утвердительно кивнула головой.

– Но ведь я не знаком с вами! – вскричал маркиз, до крайности удивленный.

– Вам и не нужно знать, кто я. Я привезла вам деньги, которые одалживаю вам без всяких формальностей, кроме расписки в получении. Вы будете платить по пять процентов годовых и уплачивать капитальную сумму частями по одной десятой в какие сроки вам угодно.

Говоря это, Фульмен открыла бумажник из красного сафьяна и вынула оттуда два векселя банкирского дома «Ротшильд и К0» в Лондоне на дом Ротшильда в Париже, по двести пятьдесят тысяч франков каждый, уплата по которым должна была быть произведена через три дня по предъявлении.

Эммануэлю показалось, что он бредит.

– Сударыня, – сказал он наконец, – как ни ужасно мое положение…

– Именно ужасно, – перебила его Фульмен, – и я сейчас скажу вам содержание письма, за которое вы так дорого должны заплатить.

Маркиз сначала побледнел, потом лицо его вспыхнуло, и он сказал:

– Как ни ужасно мое положение, но я не могу принять деньги от незнакомого друга…

– Это вовсе не друг ваш, – возразила Фульмен.

– Кто же в таком случае?

– Слушайте, маркиз, – продолжала Фульмен, – позвольте мне сказать вам только одно слово, потому что более я ничего не имею права сообщить вам: улица Сент-Андре, мансарда улицы Масон-Сорбонна, ваш отель, Венсенский лес, где вы должны драться завтра, – все это составляет шахматную доску, на которой вы, ваш противник и Блида не более как пешки. Есть два лица, которые ведут между собою борьбу из-за вас.

Эммануэль вздрогнул и бросил на Фульмен взгляд, полный беспокойства. Фульмен прибавила:

– Одно из них, господин Шаламбель маркиз де Флар, наметило вас как предмет мщения и будет преследовать вас без пощады. Другое то, от которого я являюсь, прислало вам эту сумму, которую вы не знали, где достать, и это лицо к вашим услугам, так как первое против вас. Оно защищает вас, потому что вас хотят погубить.

– А кто победит?

– Одному Богу известно!

Фульмен была невозмутимо спокойна и торжественна. Эммануэль вздрогнул.

– Слушайте, – продолжала Фульмен, – я дам вам последний совет: возьмите эти пятьсот тысяч франков, выкупите письмо, которое необходимо во что бы ни стало уничтожить, деритесь с оскорбленным вами человеком, затем посадите вашу жену и детей в почтовую карету и уезжайте вместе с ними.

– Что вы говорите, Боже мой?

– Поезжайте в Италию, в Архипелаг, отправляйтесь в Азию, на край света, если это необходимо, и постарайтесь избегнуть роковой судьбы, преследующей вас.

– Но что же это за судьба? – вскричал маркиз хриплым голосом.

– Клятва, которой я связана, не дает мне права сказать это. Прощайте, маркиз.

Фульмен положила на стол векселя и прибавила:

– Вы напишете мне расписку?

– Но, сударыня… – пробормотал он, все еще колеблясь.

– Именем вашей жены и детей умоляю вас принять эти деньги, – сказала она.

Маркиз взял перо и написал расписку в получении двух векселей на дом Ротшильда. Затем он подписался и отдал расписку Фульмен, которая спрятала ее в красный сафьяновый бумажник, простилась и направилась к двери.

– Кому же я должен буду выплатить эту сумму? – спросил маркиз.

– Через год с этой распиской к вам явится человек, и вы условитесь с ним относительно следующих сроков платежа.

И уже на пороге Фульмен спросила:

– Послушайте, еще одно слово.

– Спрашивайте…

– Вы очень хотите драться с Фредериком Дюлонгом?

– С этим грубияном! Разумеется, нет.

– Ну, так уезжайте сегодня ночью, уезжайте сейчас… Эммануэль отрицательно покачал головой.

– Это невозможно, – сказал он.

– Почему?

– Меня сочтут за труса.

– Так прощайте, сударь, – сказала Фульмен, – и да отстранит Господь грозу, собирающуюся над вашей головой.

Фульмен вышла, а Эммануэль спросил себя: уж не грезят ли он. Но векселя, лежавшие перед ним, напомнили ему о действительности.

– Все это очень странно, необъяснимо… – прошептал он. – Кто это лицо, преследующее меня? Неужели у меня есть враг?

Этот вопрос, заданный им самому себе, заставил его мучительно вздрогнуть.

В первый раз этот доселе счастливый человек испугался, увидав угрожающую ему беду, обратился к своей совести, так долго молчавшей, и начал разбираться в своих воспоминаниях, отыскивая между ними наполовину уже забытые имена тех, которые погибли от руки ужасной ассоциации «Друзей шпаги». Все те, которых наметило себе в жертвы это ужасное общество, уже в могилах, а мертвые не мстят… Кто же в таком случае преследует его? Маркиз Эммануэль Шаламбель де Флар-Монгори провел бессонную мучительную ночь, и, когда старик Жан вошел в его комнату, чтобы разбудить его, он застал маркиза сидящим на кровати, опустив голову на руки, с мутными и неподвижными глазами.

– Барин, – сказал Жан, – вы приказали мне разбудить себя в половине седьмого.

– Хорошо, одень меня и вели заложить карету да положи в нее пару шпаг.

– О, Господи! – вскричал испуганный Жан. – Барин дерется?

– Да, – сухо ответил Эммануэль. – И у меня нет секундантов. Но отельный швейцар и берейтор оба военные, а берейтор даже с орденом. Пойди и прикажи им одеться. Это почтенные люди, и они вполне могут быть моими секундантами. «И притом будут вполне подходящими, – мысленно добавил Эммануэль, – этому дуралею, который тащит меня к барьеру».

Маркиз вскочил с постели, охваченный лихорадочной энергией, какая бывает у людей, ставящих свою жизнь на карту.