Глава 4
Солнце потихоньку карабкалось в зенит, становилось жарко, от сырой одежды поднимался пар. Чай в котелке давно закончился, а разговор только начинался, поэтому Карл ещё раз сходил к ручью набрать воды. Ульрик тем временем кругами бродил по полянке, пытаясь размять затёкшие от долгого сидения на корточках ноги и искоса поглядывая на Лёку, чьи рыжие вихры мелькали в просветах между деревьями – девчонка вызвалась насобирать хворосту для костра.
Карл вернулся с ведром воды и с охапкой разных цветов и трав, некоторые из которых Ульрик совершенно точно видел в леске рядом с бабушкиным домом, когда приезжал к ней в деревню на летние каникулы, – из импровизированного букета выглядывало несколько кустиков брусники, пару метёлок вереска, веточки лесной малины, мята – остальные Ульрику были незнакомы.
Птицы, которые оголтело орали всё утро, то ли сорвали наконец-то голос, то ли убрались подальше в прохладу и тень леса, но на полянке воцарилась относительная тишина. Лёка с сосредоточенным видом остругивала найденную в лесу деревяшку. Карл орудовал ложкой в котелке, тихонько напевая что-то себе под нос. Иногда пение прерывалось, и Карл начинал гримасничать, смешно складывая губы трубочкой, чтобы сдуть прядь волос, упрямо падающую на глаза. Сдутая прядка немедленно возвращалась на привычное место.
А Ульрик пытался как-то упорядочить в своей голове события сегодняшнего утра.
– Рассказали нам про тебя, – закончив возиться с чаем, Карл уселся на землю и с видимым удовольствием вытянул к костру руки. – Цыганка из соседней деревни нагадала. Сказала, что появится в наших краях человек из спящих, который придёт и всё исправит, и что путь его скоро пересечётся с нашим.
Карл шмыгнул носом, вытер лицо грязным рукавом и задумчиво уставился в огонь.
– Ну, вот мы с Лёкой и решили, чем почём зря бегать и искать, где ты ходишь, просто взять и остаться на одном месте. Раз сказано "скоро" встретимся, значит встретимся где-то неподалёку от деревни, пешком-то все пути долгие. Дорога хожая тут одна, разминуться негде, с одной стороны бурелом, за буреломом, если умудришься насквозь продраться и живым выйти – море, а по другую сторону – болота. Да и если уже предначертано встретиться, так даже захочешь от встречи сбежать – не получится.
Ульрик фаталистом не был, в судьбу не верил и вообще на всяческую мистику смотрел скептически. Но когда о судьбе рассуждает вампир, а рядом на корточках сидит и важно кивает ведьма, поневоле начинаешь верить в странное.
– А в деревне почему не остались? Там ждать удобнее – народу больше, еда, вода, крыша над головой.
– Ну так ты же сам себе и ответил, – улыбнулся Карл, – в деревне народу больше. Приходят, уходят, суетятся, не уследишь за всеми.
– А "судьба" твоя как же? Ведь вы и в деревне со мной бы встретились, раз пути обязаны пересечься.
– Дурень ты и темнота, – подала голос Лёка, – предсказания – они штука вредная и капризная, их то дословно надо понимать, а то и вовсе наоборот. Пути могут пересечься и если мы с тобой просто в деревне на улице столкнёмся и разбежимся в разные стороны. И знать не будем, что предсказание сбылось уже. Там же толпа народа. А пропускная способность тропинки – один человек.
На словах "пропускная способность" брови Ульрика поползли вверх, а Карл опять расхохотался.
– Не удивляйся так, я же говорил, что у нас гостей много, и не такого нахватаешься. И сказочники, и маги, и инженеры – все в одной таверне рядом ложками стучат. Один чудак недавно с гномами договорился на базе их кузниц завод по производству летательных аппаратов строить. И о добыче сырья договорились, и чертежей гору начертили, а как начали будущую прибыль обсуждать, тут проект и завяз. Прибыль – дело такое, она только умножается хорошо, а делится очень неохотно. Даже если её и в природе нет ещё.
– Так, ладно… С тем, почему вы меня ждёте, и почему ждёте именно здесь, мы, кажется, определились. Вот только – зачем? Что я такое должен исправить? И с чего вы решили, что это именно я вам нужен – ты же сам сказал, что у вас тут спящих – каждый второй. Или есть примета какая-то?
– Да нету никакой приметы… Цыганка сказала, поймём, когда увидим, – Карл замолчал, сорвал травинку и начал мять её в пальцах. В этот момент из леса донёсся вопль.
Глава 5
Ульрик подскочил и заозирался вокруг. Вопль повторился.
– Это что?
– Жрут кого-то, – безразлично пожал плечами Карл.
– Кого жрут? Кто?!
– Да тут всё время кто-то кого-то жрёт, – философски заметила Лёка, – ты не отвлекайся.
– Вы с ума тут все посходили, что ли? Вам, может, и всё равно, что где-то кого-то жрут, а мне – пока нет! – последние слова Ульрик договаривал уже на бегу, через секунду он скрылся в густом подлеске. Карл с Лёкой переглянулись, неохотно поднялись и поплелись следом.
– Тоже мне, герой нашёлся, – сетовал Карл, – мало ли, кого там жрут и за что. Может, за дело жрут. А может, у кого-то завтрак. Сам вон только что рыбу ел.
– Ну, а если там действительно кого-то хорошего едят? – предположила Лёка. Карл сморщился, как от зубной боли.
– Может, и хорошего. Вот сейчас и увидим.
– Давай быстрее пойдём, – предложила Лёка, – а то позавтракают там нашим спящим заодно, что делать будем? – Карл кивнул, и они побежали.
Когда Карл с Лёкой вывалились из леса на просеку, Ульрика нигде не было видно, зато тропинка была сплошь усеяна клочьями рыжевато-коричневой шерсти. Карл принюхался, поднял брови и задумчиво протянул:
– Однааако… Любопытно-то как…
– Что? Что тебе там любопытно?
– Лёка, горе луковое, ты ведьма вообще, или как? Зачем я тебя только с собой таскаю? Ты такие вещи должна первой замечать, – получив неожиданную отповедь, Лёка моментально оскорбилась, насупилась, а кончик её курносого носа предательски покраснел.
– Сейчас я тебе покажу, какая я ведьма, мало не покажется!
– Уймись ты уже, присмотрись лучше. А ещё лучше – принюхайся. Чуешь?
– Да как я могу что-то чуять, если у меня насморк всю последнюю неделю? Говорила же! – взвилась Лёка.
– Мёдом пахнет.
– Персиковым?
– Ага.
Лёка нахохлилась, а потом выдала тираду, которой позавидовал бы и старейшина сапожной гильдии гномов. Из всех произнесённых слов приличными были только первые два. Карл подумал и согласился:
– Нда, плохо. Всё это очень плохо пахнет. В прямом и переносном смысле.
– Пойдём обратно? Или попробуем всё-таки поискать этого обормота? Ну, или то, что от него осталось, – видно было, что идти обратно Лёке страшно не хочется, а идти вперёд просто очень страшно.
– Пойдём, поищем. Если Пушок Ульрика сожрал, то он сейчас сыт, и нам ничего не сделает. А если не сожрал, то тогда это не Пушок и нам опять-таки бояться нечего, -рассуждения Карла возымели эффект, Лёка чуть успокоилась, покрутила головой, принюхалась и уверенно показала рукой в направлении высоченной ели, рядом с которой все остальные деревья в лесу казались просто низкорослым кустарником.
– Нам туда.
– Да я уж догадался, что туда. Смотри, какую борозду они тут пропахали, – от просеки в направлении, указанном Лёкой, по земле тянулась длинная извилистая полоса, отмеченная сломанными ветками, поваленными деревцами и клочьями всё той же рыжевато-коричневой шерсти.
Карл с Лёкой углубились в лес. Шли осторожно, с оглядкой, стараясь не шуметь и внимания к себе не привлекать. Логика логикой, но вдруг Пушок всё же не успел позавтракать. Или вдруг там оказался не один Пушок…
– Карл, с-смотри…
Лёка замерла, как вкопанная. У корней гигантской ели лежал Пушок. На необъятном пушистом жёлтовато-розовом брюхе Пушка сидела зверушка. Небольшая, коренастая, рыжевато-коричневая, абсолютно несуразная и нелепая – спина сутулая, короткие передние лапы увенчаны когтями, формой и остротой напоминающими небольшие ятаганы, задние ноги – несоразмерно длинные, плоскостопые и косолапые. Шерсть, которая явно ещё недавно была густой и блестящей, сейчас на одном боку отсутствовала вовсе, а на втором слиплась от крови, всё ещё сочившейся из длинной тонкой царапины, проходящей наискось от правой передней лапы через весь живот.
Куцый пушистый хвост. Морда – широкая и короткая, почти медвежья, с крошечными круглыми ушами. Полоса более светлой и длинной шерсти начиналась над глазами, продолжалась дальше к вискам, за уши, и тянулась вдоль всего тела до самого хвоста. Казалось, что зверушка носит плащ с капюшоном. Вся она была какая-то неловкая и нескладная – и могла бы выглядеть комично, если бы не холодный недобрый взгляд маленьких черных глаз.
Рядом со зверушкой на земле сидел донельзя изгвазданный и растрёпанный, но очень довольный Ульрик. Сидел и чесал зверушку за ушами. Зверушка периодически зажмуривалась и тихонько урчала.
– Ты только не двигайся, – почти беззвучно, одними губами прошептал Карл, – так и сиди, мы тебя вытащим.
Лёка наморщила лоб и свела брови домиком, всем своим видом показывая, что способа вытащить Ульрика она не видит.
– Ребята, знакомьтесь, это Маха! – радостно провозгласил Ульрик, – Маха, это друзья!
Зверушка, которую только что окрестили Махой, в очередной раз лениво приоткрыла глаза и то ли оценивающе, то ли даже как-то презрительно с ног до головы оглядела Карла с Лёкой, потом склонила лобастую голову набок, словно размышляя, кивнула и задрала морду кверху, чтобы Ульрику было удобно почесать ей шею во впадинке под подбородком.
Глаза Ульрика лучились восторгом. Всё детство он уговаривал родителей купить ему щенка или хотя бы котёнка, но успехом эта затея так и не увенчалась. Мама считала, что животное – это ответственность, к которой сын пока не готов. А папа просто отказал, не объясняя причин. Теперь Ульрик нашёл себе друга, за которого был готов сразиться в одиночку со всем миром. И, похоже, это чувство было взаимным.
Зверушка смотрела на Ульрика даже не с обожанием, нет, она смотрела на него по-хозяйски, как будто это её личный человек, и делиться им она будет неохотно, только с избранными, и под неусыпным её, зверушки, надзором. Похоже было, что Маха записала Ульрика в свои дети, а так называемых "друзей" разрешила оставить, чтобы ребёнок не расстраивался.
– Вы не представляете, что тут было! – взволнованно начал Ульрик. Карл с Лёкой действительно не представляли.
***
Когда Ульрик подоспел к месту сражения, Пушок уже крепко держал зверушку в пасти, где она помещалась практически целиком, и самозабвенно мотал головой из стороны в сторону. Услышав шаги, Пушок аккуратно положил добычу на землю, придавил её сверху гигантской передней лапой, чтобы никуда не делась, и злобно уставился на Ульрика. Испугаться Ульрик не смог.
Представьте себе, что вы встречаете в лесу плюшевого медведя, даже и не медведя, а скорее Тоторо из мультика Хаяо Миядзаки. Жёлто-розового Тоторо размером со школьный автобус. По идее, должно быть очень страшно. Но Ульрик смотрел на этого огромного Винни-Пуха и его разбирал смех. Очень странный нервный смех. Пушок, который за свою очень длинную жизнь привык к тому, что при виде него все с криком бросаются наутёк, сделал крошечный шаг назад. На всякий случай. Пушок не был трусом, он просто был осторожным и предусмотрительным. И осторожность говорила ему, что если кто-то ведёт себя не так, как полагается, то этот кто-то либо безумный, либо больной. А и тех, и других совершенно нельзя назвать здоровой пищей.
Ульрик сделал шаг вперёд. Пушок сделал шаг назад. Зверушка, которая за время этих нехитрых манёвров умудрилась выскользнуть из-под прижимавшей её лапы, взвилась в воздух и вцепилась Пушку в шею.
Пушок тоненько взвизгнул, зашатался и рухнул на спину.
***
Ко всеобщему огорчению Пушок был совершенно и абсолютно несъедобен. К тому времени, когда все усталыми и голодными вернулись на поляну, уже стемнело, и поиски пропитания пришлось отложить до утра. Ужинали оставшимся чаем и разговорами.
Маха вытянулась у костра, зализывая раны, и мчаться искать еды на всю честную компанию совершенно не собиралась, хотя то Ульрик, то Карл периодически посматривали на неё с надеждой.
Ульрик выяснил, что в местных лесах существует всего два зверя, от которых совершенно невозможно спастись – это Пушок и Маха. Научного названия пушка Карл не знал, а вот Маха оказалась росомахой, и Карл долго выспрашивал Ульрика, откуда он взял это имя.
– Она так представилась, – пожал плечами Ульрик.
– Вот так просто взяла и представилась? Не знал я, что они говорить умеют…
– Ну, она, наверное, вслух не умеет, она как-то молча говорит, про себя. Но я слышу. А вот она меня не слышит пока, хотя я уже сколько раз пробовал. Или делает вид, что не слышит, – Маха у костра повела своими маленькими медвежьими ушками, перевернулась на спину, закрыла глаза и моментально уснула.
– Ага, понятно, – улыбнулся Карл, хотя что именно ему было понятно, Ульрик не знал, да и сил не было спрашивать. Глаза слипались. День выдался просто бесконечным.
Назавтра все проснулись голодными и решили разбрестись в разные стороны в поисках пищи, а потом собраться и посмотреть, что кому удалось добыть. Лёка пошла в поле ставить самодельные силки на птиц и кроликов, Карл – к реке, а Ульрик, не обладавший навыками охотника или рыболова, отправился в деревню, надеясь найти какую-нибудь работу на день.
Глава 6
Обойдя несколько дворов, Ульрик получил одно яблоко от сердобольной эльфийской старушки, увесистый подзатыльник и пожелание не болтаться по чужим домам – от коренастого гнома, заросшего клочковатой рыжей бородой до самых глаз, и совет поискать подработки на постоялом дворе – от маленькой девочки, заинтересованно наблюдавшей за его мытарствами, сидя в пыли прямо посреди дороги.
Постоялый двор не отличался ни обилием постояльцев, ни гостеприимностью хозяев.
Хмурый мужик неопределённого возраста, протирающий засаленные столы, несколько незаметных женщин, хлопочущих по хозяйству, да пара человек, прихлебывающих дешёвое пойло из сомнительной чистоты кружек – вот и всё, что увидел Ульрик, войдя в общий зал постоялого двора. Хмурый мужик оказался хозяином заведения.
Уяснив, что мальчик хочет поработать за еду, хозяин заметно подобрел и примерно очертил круг работ – нужно было перемыть вчерашнюю посуду на кухне, покормить и почистить лошадей постояльцев, привести в порядок коновязь во дворе, помочь убрать в номерах. Взамен хозяин пообещал Ульрику ужин.
Работа, изначально показавшаяся Ульрику пустяковой, изрядно вымотала его уже к полудню. Когда хозяин сказал, что нужно помыть посуду, он забыл упомянуть, что вчера в деревеньке был праздник, на который собралось всё способное передвигаться население, и всё это население ело и пило так, как можно есть и пить только за чужие деньги. В кухне громоздились горы грязных тарелок, кастрюль, сковород и тяжелых пивных кружек. Чтобы приступить к мытью, Ульрику пришлось сначала вытащить из мойки несколько стоп истекающих жиром тарелок. Про горячую воду из крана здесь никто не слышал, перемыть всю эту утварь холодной – не представлялось возможным, поэтому Ульрик кое-как взгромоздил на плиту найденный в углу кухни чан, больше похожий на небольшую ванну, до половины наполнил его водой и оставил нагреваться. А сам отправился посмотреть, что происходит с лошадьми и коновязью, рассудив, что как минимум полчаса у него есть.
Лошадей Ульрик любил и совершенно не боялся, в Москве рядом с его домом находилась школа верховой езды, в которой Ульрик был частым гостем, хоть и не в качестве ученика. Он ухаживал за лошадьми – чистил их, кормил, причёсывал, убирал в стойлах. Такая работа была привычной и не тяготила.
Обнаружив у коновязи единственную, довольно пожилую, упитанную и флегматичную лошадь, Ульрик решил, что пока греется вода, он вполне успеет позаботиться о животном – вооружился найденными здесь же щёткой и тряпкой, расчесал коняге гриву и хвост, протер бока, подлил свежей воды в один тазик и насыпал овса из висящей на коновязи торбы – в другой. Осмотрев результат своих трудов, Ульрик остался им вполне доволен и отправился обратно на кухню.
Следующие несколько часов показались Ульрику адом – он ковшиком добывал из чана горячую воду, сортировал посуду, мыл, тёр, скоблил, драил, вытирал, составлял вымытое отдельно, и снова доливал воды в чан, стоящий на плите. Руки от мытья стали красными и распухшими, кожа на пальцах сморщилась. Но несметные полчища грязной посуды, которым, казалось, не была конца, постепенно поредели. А там и закончились.
Ульрик протёр залитый водой пол и столешницы, аккуратно расставил по местам тарелки и кружки, развесил по крюкам кастрюли и сковороды, и встал посреди кухни, гордо подбоченившись. Но долго отдыхать не пришлось, впереди ещё ждала уборка номеров на втором этаже, с которой Ульрик провозился до глубокого вечера.
Не завтракавшего и не обедавшего Ульрика к концу дня уже не держали ноги, голова болела и кружилась, а живот даже не болел, а тоскливо ныл.
Разобравшись, наконец, со всеми делами из списка, Ульрик в последний раз окинул взглядом фронт проделанных работ, пришёл к выводу, что постоялый двор ещё никогда с момента своей постройки не выглядел так хорошо, удовлетворённо вздохнул и отправился к хозяину за обещанной платой.
Хозяин, видимо, пришёл к тому же выводу. Задумчиво пожевав губу, он выдал Ульрику кусок хлеба с сыром, одно яблоко и кружку чего-то, отдалённо напоминающего квас. А потом больно ухватил за плечо, отволок в маленькую комнатку под лестницей, где и запер…