– Че, плохо тебе? Ну, щас будет хог’ошо! – засмеялся рыжий мальчик. Он бережно заворачивал какую-то траву в бумажку. Закончив, он аккуратно поджег тоненькую бумажную палочку и передал ее главарю. Тот сначала сам вдохнул ее содержимое, громко выдохнул дым и поднял глаза в потолок. Затем он немного пришел в себя и поднес ее к лицу Лины. Она быстро замотала головой и плотно зажала губы.
– Та-ак, помнятном. Ты и ты, – промямлил главный, указав на кого-то из толпы, – Держи-и ее.
На Лину набросилось сразу несколько человек. Она поняла, что сопротивляться бесполезно, и, с ужасом оглядываясь, далась им в руки. Ей крепко держали руки, ноги и голову. Разжимать губы ей не пришлось: она сама поддалась.
– Молодец, хорошая-м дело… девочка, – снова промямлил главный и всунул ей в рот косяк.
Она вдохнула. По всему телу снова пробежала дрожь, только намного приятнее. Сердце забилось со страшной скоростью. Тело размякло, как и мозг. Серое здание вдруг озарилось светом. Откуда-то послышался добрый голос мамы, как в детстве. Улыбка растянулась по лицу Лины. Она уже совсем не сопротивлялась от второй затяжки. Издалека заиграла какая-то незнакомая, но очень красивая мелодия. Напряжение со всего тела ушло и как будто расплылось по этой земле, которая казалась уже не твердой и сырой, а мягкой и теплой. Все голоса сливались в одну до боли приятную мелодию. Кто-то потянул ее за ногу, кто-то дернул за волосы, но сейчас ничего не могло причинить ей боль. Она что-то говорила, но сама не слышала и не понимала, что. Каждое прикосновение оставляло на ее теле приятный теплый след. В один момент память совсем покинула ее, как будто душа вышла из тела и унеслась куда-то далеко.
Темнота. Шум в ушах. Сырость. Холод. Звук капающей воды. Ветер. Боль во всем теле. Тошнота.
Лина открыла глаза. Все вокруг было размыто. Вокруг валялись осколки бутылок и окурки. Она попыталась встать, но по голове как будто ударило тяжелым молотом. Преодолев боль, она села на землю. В метре от нее валялись очки, от которых остались только запчасти, и то поломанные. Все тело было в синяках и ожогах. Колготки были порваны повсеместно, даже в самых неприятных местах. В углу валялся рюкзак, рядом с которым развевались на ветру листы порванных тетрадей и учебников.
Лина просидела так несколько минут, приходя в себя. Наконец она нашла силы встать и выйти из здания. Вокруг не было ни души. Только два ворона летали неподалеку, громко каркая.
Лина не могла ни о чем думать, но какой-то инстинкт толкнул ее и заставил идти.
Она шла и шла по грунтовой дороге, мимо деревянных домиков. Заморосил дождь, по всему телу пробежал озноб.
Все дороги в этом поселке были исхожены вдоль и поперек. Она направилась по самому знакомому пути. Люди только начинали выходить на улицу, сонно зевая, и оглядывали Лину, думая об этой грязной побитой девочке бог знает что.
Она добралась до знакомой бесконечной многоэтажки. Дверь в подъезд, которая почему-то оказалась открытой, все также была обклеена объявлениями о поиске работы, скупке рогов и копыт, пропаже сорокалетних мужчин и сдаче квартир. Она добралась до восьмого этажа и на несколько минут остановилась у двери. За ней – тишина. Сначала Лина только дотронулась до кнопки звонка, одернув руку, как от удара током, затем снова поднесла к нему красный палец и позвонила. Несколько секунд не было слышно ни звука. Послышались шаги и скрип открывающегося замка. Из-за двери показалось злое, замученное, удрученное, убитое, бледное лицо мамы и ее леопардовый халат. От нее неприятно пахнуло алкоголем.
– Че, приперлась, дура? – пробормотала она, в упор глядя на дочь. – Ты время видела? Явилась, не запылилась! Ты посмотри на нее, красавица! – с каждой фразой тон ее голоса повышался и все громче проносился эхом по сырому подъезду. – Ты где шлялась?! Ты вообще мать свою не уважаешь? Уважаешь или нет?! Говори, дрянь такая!
Лина молча смотрела на ее рваные тапочки. Капельки слез звонко падали на пол.
– Не хочу твою рожу видеть, скотина! Иди, откуда пришла! – крикнула она и захлопнула железную дверь.
Лина подняла глаза и погладила драную обивку двери. Постояв так пару минут, она развернулась и спустилась по лестнице, зачем-то считая ступеньки. Погода была все такой же отвратительной. Туман постепенно превращался в дождь.
Лина шла по дороге, пиная камушки. Перед ней дымились столбы электростанции, отражаясь в гладкой поверхности водохранилища. Дорога плавно перешла в мост. Пройдя его до половины, Лина обратила внимание на дырку в ограждении. Постояв над ней, Лина медленно опустилась и свесила ноги с моста. Прямо под ней встречались течения, образуя маленький водоворот. Лина болтала ногами, наблюдала за ним и изредка кидала маленькие камушки.
– Эй, девочка! – вдруг раздался мягкий голос. – Ты что здесь делаешь?
Лина повернулась. Над ней стояла высокая стройная женщина. На ней был тщательно выглаженный серый костюм и очки с черной заостренной оправой. Темные короткие волосы обрамляли ее милое лицо.
– Я? Ничего… – ответила Лина, немного смутившись.
– Что с тобой? Почему у тебя порвана одежда? Бо-оже мой! – девушка нахмурила брови. – Где твои родители?
Лина сидела и молча смотрела на ее черные лаковые туфли.
– Нет, это так нельзя оставить. Пойдем со мной, – девушка нежно взяла Лину за локоть. Та не сопротивлялась и встала.
Они несколько секунд смотрели друг другу в глаза; Лина – с надеждой, девушка – с испугом и состраданием.
– Пойдем, пойдем, – повторила она и повела Лину за собой.
Они прошли несколько метров. Лина все время спотыкалась.
– Почему ты спотыкаешься? У тебя ноги болят?
– Нет, – замотала головой Лина. – Я… у меня… я просто очки потеряла.
– Очки потеряла? Какое у тебя зрение?
– Минус три.
– Ох, бедняга ты моя! Вот, держи мои, у меня хоть и минус два, но всяко лучше.