Между строк

Глава 6

Дома Скопичевской по закону подлости, естественно, не оказывается, но Олег решает подождать. Хочется поскорее разобраться в ситуации и найти решение проблемы до отъезда на Север. Устроившись на детской площадке, они с Мишкой следят за Машкиным подъездом.

К счастью, долго Скопичевскую караулить не приходиться. Спустя час у подъезда останавливается вишнёвая «девятка», выпорхнув из которой с букетом красных роз, довольная Манька сияет, как начищенный тазик.

Гладышев смотрит, как она с улыбкой машет своему хахалю, и чувствует, что звереет.

– Э, слышь! – свистнув, поднимается он с лавки, когда Машка направляется в подъезд.

Скопичевская, застыв, резко оборачивается. Увидев приближающегося Гладышева, Маша меняется в лице и бросает взволнованный взгляд вслед уезжающей «девятке», но она уже выворачивает со двора.

Тяжело сглотнув, Скопичевская опускает букет, не зная, что с ним делать и как его вообще объяснить. Впрочем, что тут объяснять? Всё понятно без слов. И бешенство, с каким Гладышев на неё смотрит, подтверждает это. Маша ощущает его ярость даже кожей, внутри всё начинает дрожать от страха.

Боится она Гладышева, очень боится. Все знают, что он-мстительный гадёныш. Скопичевская даже не сомневается, что так просто он её предательство не оставит. За Борьку глотку перегрызёт и по каплям всю кровь высосет, и плевать ему, что его это совершенно не касается. Ей он спуску не даст, давно на неё зуб точит, поэтому обманчиво–ласковый тон его голоса не может её обмануть.

– Ну, привет, Машенька! – улыбается он, но от арктического холода в его глазах у Скопичевской мороз пробегает по коже. – Рассказывай, как жизнь молодая, что за извозчики у тебя вдруг появились?

– Слушай, давай не будем разводить цирк. Я Боре напишу и всё объясню, – преодолевая в себе страх, выдавливает Машка.

– Конечно, напишешь, – ехидно тянет Олег. – И будешь писать все два года, как ни в чём не бывало, иначе я тебе, сука, устрою красивую жизнь.

– Что? – ошарашенно выдыхает Скопичевская, отшатнувшись. – Ты охренел?! Ты кто вообще такой, чтобы со мной так разговаривать?!

– Скажи спасибо, что еще разговариваю. У меня с такими шалабудами, как ты, разговор всегда короткий.

– Пошел ты, урод! Тебя вообще наши с Борей дела не касаются. Не смей ко мне лезть, иначе я сейчас позвоню Арташу, и тебя в ближайшем лесу закопают, понял?! – срывается Машка на крик, не столько даже от возмущения, сколько от накатившего ужаса. Ей действительно страшно и не по себе.

– Понял. С чурками, значит, путаешься… Ну, ты и днище! – презрительно выплевывает Гладышев и смотрит на неё, как на какую-то мерзость. – Ну, давай, зови своего дятла. Интернатовские пацаны размотают его в два счета, а потом с тобой «пообщаются», чтоб знала, как перед хачами ноги раздвигать.

– Господи, ты – конченый отморозок, Гладышев! – сдавленно выдыхает Машка, глядя на него во все глаза. Букет выпадает из её рук, но она даже не замечает этого, попятившись к двери подъезда.

– Я нормальный, – отрезает Олег. – Просто хитровыдрюченых паскуд не люблю. Хотя… ты не хитрая, ты – тупоголовая: повелась на мелочь. С Борькой бы жила, как у Христа за пазухой, а теперь по рукам пойдешь. Хачи не дураки, они на своих женятся, а не на дешёвых подстилках.

Сказать, что слышать такое больно – не сказать ничего. Каждое слово бьет наотмашь. И Маша не находиться с ответом. Да и что в такой ситуации скажешь? Не станешь же рассказывать о своих сомнениях, страхах и проблемах. Гладышеву на них плевать. Да и не поймёт он. У него всё просто: есть чёрное и есть белое, а остальное – отговорки. У Маши тоже всё было чёрно-белым до определенного момента, а потом жизнь показала совсем иные краски. Мать в очередной раз с работы уволили, и она запила, Маше же пришлось оставить техникум и устроиться посудомойкой в кафе, чтобы хоть как-то держаться на плаву. И всё бы ничего, зарплату платили вовремя, относились по-человечески, но Маша не могла не думать о будущем.

Перспектива драить посуду следующие два года удручала. Но самое главное, что не было стопроцентной уверенности в том, что ожидание окупится. Это пока у Борьки любовь, а что будет потом – неизвестно.

Разве можно всерьез рассчитывать на парня, которому только-только исполнилось восемнадцать. Да, он ответственный, надежный, но он молодой, горячий, порывистый и в любой момент может влюбиться или просто уйти, а что потом делать ей – двадцати четырехлетней дуре, потратившей столько лет на ожидание?

Маша не знала. Она любила Шувалова. Правда, любила, но рисковать своим будущим ради чувства, которое однажды все равно угаснет и, возможно, даже быстрее, чем они думают, не могла. Поэтому, когда Арташ – хозяин кафе обратил на неё внимание, Маша не стала пресекать его попытки сблизиться, но и зеленый свет давать не спешила. Всё думала, взвешивала да пыталась побороть тяжесть на сердце, но это оказалось не так-то просто, пока обстоятельства-таки не заставили её пойти наперекор своим чувствам.

Не вытягивала она в одиночку, не справлялась. Надоело работать только на еду да на оплату коммуналки. В двадцать два хочется жить, а не выживать. И ради этого, порой, приходиться жертвовать чувствами.

Оправдание себе Маша не искала, но выбор свой считала именно жертвой, а не предательством, поэтому чувствовала себя не менее пострадавшей стороной. Но доказывать и что-то объяснять Гладышеву она, конечно же, не собиралась.

Стояла, потупив взор, и молчала, пока он обливал её помоями. Про себя, правда, дико ненавидя.

– Поняла меня? – меж тем, заканчивает он свою речь, которую Машка благополучно пропускает мимо ушей, погруженная в свои мысли.

– Нет, – качает она головой и тут же испуганно добавляет, заметив, как меняется выражение его лица. – Я не услышала.

– Так ты не щёлкай ртом, дура, – встревает Антропов, потирая замерзшие руки. Видно, что ему уже осточертело торчать на морозе.

– А ты вообще на хер иди, дебил! – огрызается она.

– За базаром следи, – цедит Мишка сквозь зубы и достает пачку сигарет.

Маша собирается ответить, но Гладышев не позволяет.

– Значит, слушай сюда, я повторять больше не стану. Вякнешь Борьке про своего хахаля, я тебя интернатовским скормлю живьем, поняла? Они отмороженные, Скопичевская, лучше не нарывайся. Хач твой, если рыпаться начнёт, останется без забегаловки, её подожгут только так. Мне пофиг, что там у тебя и кто, Шувалову будешь два года писать, как миленькая.

– Думаешь, он потом тебе за это «спасибо» скажет? – усмехается Маша сквозь слёзы.

– А мне никакое «спасибо» и не нужно, мне надо, чтобы мой друг не натворил глупостей из-за какой-то шалавы! – жестко припечатывает Олег, отчего Машка бледнеет. – И он их не натворит, иначе ты у меня взвоешь.

– Ты – псих, Гладышев, тебе лечиться надо!

– Ну, вот не забывай об этом, пиши Шувалову, и будет тебе счастье, – ухмыльнувшись, холодно резюмирует он. – Давай, дуй, письмо строчить. Чтоб прям сегодня села и написала, что болела или что там… придумай, короче. Поняла меня?

– Поняла, – цедит Скопичевская и, не говоря больше ни слова, спешит домой, глотая слезы. Гладышев с шумом выдыхает, поражаясь собственной выдержке. Желание убить идиотку было нестерпимым.

– Зря ты это затеял, – бубнит Миха, чиркая зажигалкой, пытаясь подкурить очередную сигарету.

– В смысле? – хмурится Олег, хотя у самого на душе неспокойно. Понимает, что неправильно это, но и придумать что-то получше пока не получается.

– Да шла бы она лесом, – скривившись, делает Антропов затяжку. – Стопудова херню какую-нибудь намутит. Пусть бы просто не вякала, а там уж сами без неё как-нибудь разрулили бы. На крайняк левую девку можно попросить писать, всё спокойней.

– Слушай, а это идея, – задумчиво тянет Гладышев.

В самом деле, зачем нужна эта падлюка? С таким же успехом любая другая может писать, только при этом не шляться с кем ни попадя. Конечно, правильнее рассказать правду и позволить Борьке решать самому, но Олег боится рисковать благополучием друга, а оно для него важнее всяких понятий. Поэтому он готов на любую авантюру, чтобы уберечь Шувалова от необдуманных поступков.

– Тогда я пойду, заберу у неё письма да скажу, чтобы сидела на жопе ровно, – предлагает Миха.

– А письма зачем?

– Ну, чтобы если что почерк скопировать, да и вообще понять, о чем они там трындели.

– Охренеть, ты у нас, оказывается, интриган еще тот, – усмехается Олег.

– Поживешь в интернате, не только интриганом станешь, – скривившись, парирует Мишка. – Ладно, я пошел до этой курицы, стуканёмся завтра. Я сегодня к Рыжей с ночёвкой, у неё родаки куда-то свалили.

– Давай, Викусе мой пламенный, – с понимающей ухмылкой махнув рукой, направляется Гладышев к тёте Любе, чтобы забрать подарок.

В голове же назойливой мухой крутиться мысль: где бы найти такую девчонку, которая согласилась бы писать в армию незнакомому парню, прикидываясь его девушкой? Задачка-то не из легких, но, тем не менее, разрешимая. И Гладышев собирается решить её, чего бы ему это ни стоило.

Глава 7

– Алёнка, иди кушай, – с нажимом повторяет Ольга Андреевна.

– Сейчас, – на автомате уже в который раз отзывается Алёна, продолжая сосредоточенно смётывать платье. Длинные пальчики, словно разноцветные крылья бабочки задорно порхают над бархатной тканью, сверкая яркой радугой на ногтях: от небесно-голубого до неоново-розового.

У Ольги Андреевны от скорости, с которой дочь сшивает выкроенные части, рябит в глазах, а на душе становиться тоскливо. Где это видано, чтобы её Алёнка сидела дома в такое время и головы не поднимала от работы?!

Дочь, конечно же, обожала своё хобби, с детства шила куклам платья, рисовала да придумывала разные образы. В четырнадцать записалась на курсы и уже с пятнадцати лет начала подрабатывать, обшивая подружек и знакомых, но никогда это не выходило на первый план, и не попахивало фанатизмом.

У Алёнки было множество занятий, интересов, друзей. Она никогда не сидела на месте, всегда была в гуще событий и людей. Её жизнь кипела, подобно пробудившемуся вулкану: школа, дизайнерские курсы, волейбол, соревнования, различные конкурсы, праздники и вечеринки, на которых она неизменно была душой компании.

В доме Глазковых не переводились Алёнкины друзья. То они с девчонками готовились к контрольной, то репетировали какие-то номера на школьные выступления, то приглашали друзей брата поиграть в мафию или просто побалдеть. Шум, гам, взрывы смеха и громкая музыка были привычным делом в их доме, и ни у кого из семьи не вызывали раздражения или непонимания. Ольга Андреевна любила гостей, атмосферу праздника и сияющие глаза своих детей, а потому нынешняя тишина и витающая легким флёром подавленность очень удручала.

С переездом в Бийск жизнь круто изменилась, но если поначалу в суете и хлопотах это было не слишком заметно, то теперь, когда с ремонтом и обустройством быта было покончено, глядя на поникших детей и измотанного новой должностью мужа, Ольга Андреевна все чаще испытывала разочарование и сожаление. Не так она это всё себе представляла. Совершенно не так.

Конечно, она понимала, что период адаптации неизбежен, но не думала, что он настолько затянется. Особенно, у её энергичной, неунывающей Алёнки. Вот уж кто-кто, а дочь должна была с лёту влиться в новый коллектив и уже вовсю устанавливать в нём свои порядки, как всегда, делала раньше. Но, как ни странно, на сей раз этого не случилось.

Новый класс принял Алёну прохладно. «Королевы» школы были, мягко говоря, не в восторге от её заграничных, модных вещей, привезённых отцом из командировок. Хотя завидовать в общем-то было нечему. Брендами Евгений Дмитриевич отоваривался исключительно в стоках и секонд-хендах, а уж умелые ручки Алёнки превращали потрепанные вещички в лакомую конфету. Денег -то, как и у всех в стране, особо не было, вот и выкручивались, как могли. Но подросткам это, конечно же, было невдомек, да и гордая Алёнка никому ничего объяснять, и в друзья набиваться не собиралась, а вот использовать зависть для своей выгоды была очень даже «за».

Её предприимчивая и деятельная натура не позволила долго киснуть и переживать из-за не самого радушного приёма в новой школе. Справедливо рассудив, Алёна решила, что раз уж с друзьями она в пролёте, то почему бы не обзавестись клиентурой, а если уж Глазкова приняла какое-то решение, то подходила к делу основательно, и этот раз исключением не стал, несмотря на все возникшие трудности.

Пожалуй, они даже подстегнули Алёнку, бросая вызов, который она без колебаний приняла, и со всем присущим ей энтузиазмом решила доказать, прежде всего, самой себе, что способна достичь поставленных целей не на фарте, харизме и врожденных талантах, а трудом, терпением и упорством, чему теперь посвящала всё своё свободное время, и что в общем-то уже дало положительные результаты.

У Алёнки появились постоянные клиентки, не много пока, но за пару месяцев иначе и быть не могло, зато некоторые из них рискнули даже заказать новогодние наряды, что было для Алёны очень лестно, ибо такого доверия и признания она не ожидала, во всяком случае, так скоро, а потому очень боялась не оправдать ожиданий и с головой ушла в работу, посвящая ей всю себя.

Наверное, любая мать должна бы радоваться подобному рвению ребёнка, но у Ольги Андреевны Алёнкин трудоголизм восторгов не вызывал, ибо она свою дочь знала и понимала, что это просто такой способ заменить недостающую часть привычной жизни и отвлечься от переживаний, ибо, как бы Алёнка не пыталась делать вид, что всё в порядке и она всем довольна, Ольга Андреевна видела, что её девочку очень ранит сложившаяся ситуация. Более того, она стыдится, что не сумела влиться в новый коллектив, словно не справилась с поставленной задачей и не оправдала ожиданий.

Ольге Андреевне очень хотелось объяснить дочери, что не всегда такие моменты зависят исключительно от одного человека, но она знала, что разговор еще больше смутит Алену. Гордая она у них девочка, сочувствия и уж не приведи господь, жалости не потерпит. Именно поэтому Алёнка предпочитала делать вид, что, как и прежде, находится в эпицентре школьной жизни, а Ольга Андреевна не спешила лезть ей в душу, уверенная, что всё со временем наладится. Дочь у неё не из тех, кто сдается, своё место еще обязательно найдёт. Просто на это, видимо, уйдёт больше времени и сил, чем они предполагали. В общем, за Алёнку она сильно не переживала, но вот сын по-настоящему беспокоил.

У семнадцатилетних парней были более примитивные методы социальной борьбы, чем у шестнадцатилетних девчонок, и зачастую все вопросы решались силой. Лёшка же в этом плане никогда особо не блистал, да и не возникало до переезда такой необходимости.

По натуре он был очень спокойным, неконфликтным молодым человеком. На рожон и в сомнительные компании никогда не лез, но постоять за себя мог. Вот только против тех, кто привык кулаками и угрозами выбивать своё место под солнцем это было не эффективно, скорее даже раззадоривало.

Ольга Андреевна мало, что знала, сын был скрытным и все переживал в себе, но то, что ему приходится несладко, чувствовала материнским сердцем, и оно кровью обливалось от неизвестности, и страха.

Нет, Лёшку не били, но деньги стабильно отбирали и издевались, судя по обмазанной чем-то одежде. Сколько они с Алёнкой не допытывались, что за сволочи это творят, Лёша молчал, как сыч, либо посылал куда подальше. Тоже гордец еще тот.

Алёнка пыталась проследить за ним, но попытки не увенчались успехом, только переругались с братом, а ведь руководствовались одним: Лёшка её пытался уберечь, а она за него вступиться.

Вот так и жили – на нервах и в бесконечных переживаниях. Сегодняшний вечер тому наглядное подтверждение: на часах уже десятый час, а Лёшки все нет, и Ольга Андреевна себе места не находит, как и Алёнка, то и дело поглядывающая на часы. Будь они в родном городе, до полуночи бы даже не хватились, но здесь после девяти можно смело начинать бить тревогу, что Алёнка и делает, отложив шитьё.

– Мам, я пойду Лёшку искать, – решительно объявляет она, не в силах больше бездействовать, когда брат неизвестно, где и с кем.

Внутри всё переворачивается и сжимается, стоит только представить, что он один среди толпы каких-то отморозков. И такая ярость накатывает, что дышать становиться трудно. За брата Алёнка готова перегрызть любому глотку. Вот только толку-то от неё?

Один в поле не воин, как говорится. Это раньше она бы свистнула своим знакомым парням с волейбола, и они бы быстро уработали любого, кто к ним с Лёшкой полез, а теперь за ней никого нет. И Алёнка, сколько не анализирует, никак не может понять, почему вдруг стала парией.

Это злит и вызывает, как ни странно, боль, которую Аленка каждый раз старается отгонять, свыкнувшись за последние месяцы с мыслью, что таких друзей, как в родном городе, здесь у неё не будет, но вот с чем свыкнуться и смириться не получается, так это с полнейшим бессилием, когда её брату требуется помощь.

Не может Алёнка бездействовать, наизнанку всю выворачивает, особенно, когда мама, как сейчас, мечется из угла в угол, заламывая кисти в беспокойстве.

Нет, хватит с неё Лёшкиного геройства! Пусть от неё толку немного, но одного она его не оставит. Огребать так вместе! В конце концов, двое против толпы уже что-то. Уж одной сволочи она нос разобьет, а там хоть трава не расти. Плевать ей, сколько их будет, главное, чтобы брат знал, что он не один.

Эта мысль подстегивает её, и Алёнка, решительно подойдя к шкафу, достает старый спортивный костюм, в котором ездит на природу.

– Алёна, ты никуда не пойдешь! – безапелляционно произносит Ольга Андреевна, поняв, что дочь действительно настроена идти искать брата.

– Пойду, – отрезает Алёнка, переодеваясь.

Взглянув на себя в зеркало, девушка усмехается. Она всегда комплексовала из-за своего высокого роста и широкой кости, но теперь её крепкая, спортивная фигура играла только на руку. Парни в большинстве своем щуплые и невысокие как-то сразу тушевались в присутствие такой «бабы -гром», как однажды её обозвал один придурок, над которым ржала вся параллель, когда она сшибла его во время баскетбола.

– С ума сошла! Я тебя одну не пущу! – продолжает Ольга Андреевна воевать. – Вместе пойдем.

– Мам, ну, куда ты пойдешь?! Скоро папа придёт, не нужно его грузить еще и этими проблемами, он и так еле живой приползает, – резонно замечает Алёнка.

Евгений Дмитриевич на новой должности действительно зашивался, разгребая завалы и исправляя ошибки своих предшественников, будучи хорошим специалистом и крайне ответственным, а главное – порядочным человеком, что в нынешнее время только добавляло головной боли, прежде всего, этому самому человеку.

Вот и маялся глава семьи Глазковых, в который раз за последние полгода проклиная тот день, когда согласился на переезд, соблазнившись повышением и хорошей зарплатой. Не стоило оно того, совершенно не стоило. Но теперь уже поздно было давать задний ход. Да и детям скоро поступать, играть свадьбы, помогать обустраиваться в жизни, а это всё требовало не малых средств, поэтому приходилось терпеть и пахать, как проклятому, что Евгений Дмитриевич и делал.

Жена же и дети, понимая всё это, старались лишний раз его не расстраивать и не беспокоить. Но сейчас Ольга Андреевна считала, что не время для подобных церемоний, с чем Алёнка была категорически не согласна. Ей вообще идея взять с собой маму казалась дикостью.

Ни к чему Лёшку унижать перед какими-то утырками. Для начала надо хотя бы выяснить, с кем они имеют дело, а там уже думать, что делать дальше, так что мамин поход даже не подлежал обсуждению. Не маленькие, сами разберутся.

Глава 8

– Я не одна, соседа позову, – выкручивается Алёнка, сама не понимая, как это ей раньше в голову не пришло.

Ведь Олег тут всех на районе знает и вполне может помочь. Конечно, они не настолько близко общаются, чтобы он впрягался в их проблемы, но он всегда очень тепло к ней относился: улыбался при встрече, спрашивал, как дела, шутил, а как-то даже подвёз на отцовской машине до центра, и они немного поболтали.

Алёнка тогда была очарована и казалось, даже влюбилась. Да и не влюбиться было невозможно. Красивый он, остроумный и жутко колючий, но от того еще более милый. Его хотелось потрепать по волосам, как ребёнка, чтоб рассмешить и сбросить всё наносное. А то, что этот его видок «я вас всех на хэ вертел» – наносное, Алёнка даже не сомневалась, хотя сама не понимала, откуда была эта уверенность. Просто чувствовала и всё.

Бывает такое: встречаешь человека и сразу понимаешь, что он «твой», и тебе с ним как-то легко и комфортно. Вот и Алёнке, несмотря на ершистость соседа, было с ним легко, как если бы они знали друг друга много-много лет. Хотя поначалу Глазкова, конечно, немного смущалась, поняв, что увлеклась, но как-то школьные проблемы быстро вытравили из её головы всякую романтическую дурь, что, пожалуй, было только к лучшему. Олег совершенно не годился в кандидаты на звание «первая любовь», уж больно заносчивый.

– Какого еще соседа? – меж тем недоуменно смотрит на неё мать, уперев руки в бока.

– Ну, Олега со второго этажа, – нетерпеливо поясняет Алёнка и, надев кроссовки, спешит к двери, не взирая на то, что Ольга Андреевна ещё своего согласия не дала.

– Алёна, если он не согласится, не вздумай пойти одна, иначе я тебя прибью! – строго предупреждает она, вызывая у Алёнки едва заметную улыбку.

– Хорошо, мам, – послушно отзывается девушка и мчит на второй этаж, хотя ей не по себе от необходимости просить малознакомого парня о помощи. Алёна вообще это себе слабо представляет.

Кому надо тащиться куда-то на ночь глядя, искать чужого брата, а то и отбивать его у каких-то типов? Понятное дело, никому. И с вероятностью в девяносто девять и девять десятых процентов Глазкова предсказывает отказ, но ради Лёшки она готова и попросить, и отказ получить, а то и ещё что похуже.

Оказавшись у нужной двери, немедля ни секунды, Алёна решительно нажимает на звонок. В глубине квартиры слышатся мягкие шаги. Вскоре дверь открывается, и Алёнку окутывает лёгкий, цветочный аромат какого-то чистящего средства вперемешку с чем-то аппетитным, отчего девушка рефлекторно сглатывает, а пустой желудок издает урчащий звук, да так громко, что, если бы не работающий на заднем фоне телевизор, по которому идет футбольный матч, хозяйка квартиры услышала бы, что Алёнкин желудок не прочь оценить её кулинарные таланты.

– Алёнушка, – удивленно приподнимает Вера Эдуардовна идеальной формы бровь, но тут же приветливо улыбается и приглашает в дом. – Проходи, детка.

– Э-э… здравствуйте, Вера Эдуардовна, спасибо, – растерявшись, смущается Алёнка еще больше. Она почему-то думала, что дверь откроет Олег.

– Что-то маме понадобилось? – подсказывает Гладышева девочке, заметив её растерянность.

Алёнка только открывает рот, чтобы всё объяснить, как из соседней комнаты раздается дикий мужской вопль:

– Да куда ты пасуешь?! Ну, что за покойники?!

Глазкова от неожиданности вздрагивает. Вера Эдуардовна же, закатив глаза, качает головой.

– Лига чемпионов, – поясняет она с улыбкой. Алёнка понимающе усмехается.

Если бы отец не работал допоздна, тоже бы сейчас орали с Лёшкой на весь дом, вызывая у них с мамой недоумение и улыбки. Наблюдать за этим цирком без смеха и слез просто невозможно. В такие моменты Алёнка очень сильно сомневалась в адекватности сильной половины человечества. Бесноваться из-за того, что мячик по полю туда-сюда катается? Ну, не дебилизм ли? Всё-таки мужчины – такие дети. И Алёнка была теперь на все сто процентов уверенна, что ребёнка в лице Олега Гладышева она ни за что не оторвёт от ящика, но уйти, не попробовав, все же не могла, ибо где-то сейчас дорогой её сердцу «ребёнок» был окружен какими-то сволочами.

– Вера Эдуардовна, я к Олегу пришла. Не могли бы вы его позвать, – преодолевая неловкость и смущение, произносит она.

– А-а, ну, конечно, – не скрывая удивления, кивает мать Олега и идет в зал, сообщить сыну о гостье, гадая, что той могло понадобиться, да еще в такой час.

Вроде бы в друзьях и, уж тем более, девушках она у сына не числилась, хотя кто этого паразита знает, таскается безбожно.

Ну, она ему устроит, если он с малолеткой связался. Девочке ведь, наверное, даже семнадцати нет. Еще, не приведи господь, посадят!

Не подозревая, какой резонанс вызвала у женщины, Алёнка без особого интереса оглядывается вокруг. Да и что можется быть интересного в «Сталинке» среднестатистической семьи?

Тот же темно-коричневый трельяж советского образца, что и у повального большинства в прихожей, те же фотообои из восьмидесятых и, конечно же, главный элемент декора в квартире любого приличного россиянина – цветастый ковер на стене в спальне прямо по курсу. Всё-таки одной декларацией от «Совка» не избавиться. От столь странного направления мыслей ее отвлекает голос Веры Эдуардовны.

– Сынок, к тебе пришла Алёна.

– Какая еще Алёна? – раздается недовольный голос Олега, отчего у Алёнки внутри всё обрывается. Стыдно так становиться и неловко, что хочется сквозь землю провалиться.

– Соседская.

– А что ей надо? – недоумённо уточняет он, окончательно убивая в Глазковой всякую решимость.

– Олег! – шикает на него Вера Эдуардовна, видимо, что-то показав жестами, так как, не сказав больше ни слова, Гладышев выходит из зала.

Алёнка, сцепив дрожащие от волнения руки, радуется, что в прихожей довольно тусклое освещение. Её лицо горит, словно ошпаренное, и на щеках наверняка разливается яркий румянец, выдавая смущение с головой. Пожалуй, ей было бы легче в одиночку разобраться с Лёшкиными обидчиками, чем просить чужого человека о помощи. Но разве она ищет легких путей?!

– Привет! У тебя что-то случилось? – не давая ей собраться с мыслями, сразу же переходит Олег к цели её визита.

– Эм… да, – потупившись, кивает она и тут же торопливо добавляет. – Мне нужно с тобой поговорить.

Звучит это крайне глупо, и Алёнка краснеет еще сильнее. У Гладышева же в глазах вспыхивают смешинки.

– Ну, говори, – улыбнувшись, дает он добро. Ей же его мягкая улыбка придает смелости, и Глазкова быстро выпаливает:

– В общем, я хотела попросить о помощи. Обратиться мне больше не к кому, поэтому вот…

Глазкова разводит руками, поражаясь самой себе. Вроде бы косноязычием никогда не страдала, а тут прямо прёт из неё тупость какая-то, как из рога изобилия.

Олег кивает в ожидании продолжения. И, надавав себе мысленных лещей, Алёнка продолжает, быстро и четко обрисовывая проблему. По ходу её рассказа брови Гладышева взлетают всё выше, как бы говоря: «А я тут вообще при чем?». Но Глазкова старается не обращать на это внимания, главное – помочь брату, а что там подумает этот Олег – вопрос второстепенный.

Гладышев же, уловив суть проблемы, слушать перестает. Дело ерундовое. Он уже сейчас мог со стопроцентной уверенностью сказать, кто прессует её брата. Идиотов этих, обирающих школоту, он знал. Ссыкло на ссыкле. Им будет достаточно пары слов, чтобы отстали, вот только Алёнке он об этом говорить не собирался, ибо у него на неё появились планы.

Осенило вдруг, что вот она – та самая девчонка, которую они с Михой искали. Неиспорченная, умная, живая, открытая, а главное – ни Борьку не знает, ни Скопичевскую, да вообще никого, кто мог бы сплетни распустить. Всё-таки дело деликатное, не хотелось Шувалова ставить в неловкое положение перед левыми людьми. Этого он точно не простит.

Олег вообще сомневался, что Борька простит такое вмешательство в личную жизнь. Неправильно это, мерзко даже. Если бы он был на месте Шувалова, то, наверное, дружбе бы пришел конец. Но Борька мудрее его, когда дело касается отношений, поэтому Олег надеялся на понимание с его стороны. Надеялся, что друг не поставит ему в вину искреннее желание уберечь от неприятностей. Однако, если нет, то лучше он рискнет дружбой, чем забьет на неё, рискнув благополучием друга.

Решив всё для себя, Олег смотрит на Алёнку, которая, как раз, заканчивает излагать свою просьбу, и окончательно убеждается, что она – то, что нужно, встречая её взволнованный и в тоже время твердый взгляд, говорящий о том, что она в любом случае не сдастся, и, если Гладышев откажет, сама ринется вызволять брата из беды. Олега такие воинственные девчонки всегда восхищали. Такой хотелось помочь без всяких «если» и «но», и Гладышев бы так и поступил, если бы не уезжал через пару дней на Север.

Теперь же у него нет времени, чтобы узнать Алёнку получше и убедиться, что чутье его не подводит, и ей можно верить на слово. Да и предпочитал Гладышев что-то более гарантийное, нежели чьё-то обещание. Поэтому, как и всегда, решает лишний раз подстраховаться и предложить почти честный бартер: пока она пишет Борьке, они с братом находятся под защитой Мишки, и их никто не трогает.

Для абсолютного успеха можно, конечно, добавить, что будет в противном случае, но Алёнка ему нравилась, и с ней не хотелось вести диалог в таком тоне. Лишнее это. В конце концов, хоть чуть-чуть можно и к внутреннему голосу прислушаться, а он подсказывал, что эта девчонка не подведёт.