–Скорее да, чем нет, – правдиво ответила я, туша сигарету, точнее оставшийся фильтр.
–Пойми, я хотела начать с чистого листа в универе. Хотела быть обычной девчонкой без темного прошлого, -Лерка замолчала, я же напряглась. После ее слов Олег и все проблемы, связанные с ним, вылетели из головы.
–Какого темного прошлого? – спрашиваю требовательно, чувствуя, что за этим скрывается нечто ужасное. Я до сих пор была зла и разочарованна, но какая-то часть меня готова без объяснений простить подруге всю эту ложь, точнее утаивание. Может, я просто цеплялась за нее, так как она единственная моя подруга? А уж мне известно, как больно терять друзей.
–Я не хочу пока об этом говорить, Ян. Прости. Не сейчас. Может, как–нибудь потом. Еще пока слишком рано, – тихо ответила Лерка, пристально рассматривая свои руки.
–А я вот от тебя ничего не таила. Как дурочка –душа нараспашку, – горько усмехнулась я, Лерка потупила взор и прикусила губу. Меня же несло.
–Ты вообще когда-нибудь собиралась рассказать о себе? Или так и дальше кормила бы меня сказочками о том, как прекрасно тебе живется, какая ты милая пташка? –допытывалась я, Гельмс отвела взгляд и я поняла, что все продолжалось бы как прежде – игра на публику.
– Как же мне везет с «друзьями»!– хохотнула я сквозь слезы и подхватив рюкзак, пошла на выход.
–Куда ты? Ян, постой. Ну, куда ты пойдешь? –Лерка идет следом. Я же молча одеваюсь и только после отвечаю;
–Туда, где мне хотя бы не врут!
–Господи, да очнись, Ян! Это не больше, чем на месяц. Натрахается и выкинет тебя на улицу, – пыталась достучаться до меня Лерка с таким видом, будто я наивная глупышка, что меня взбесило еще больше.
–Именно так, Лер! Но он хотя бы об этом говорит открыто, – отрезала я и вышла из квартиры, но Гельмс пошла следом и вцепилась мне в рукав куртки. Я повернулась.
–Это ошибка и ты пожалеешь. У тебя и так уже столько косяков, куда еще? –продолжала она наставлять с умным видом. Легко ей рассуждать.
У меня в горле стоял комок. Я задыхалась и было настолько плохо, что хотелось только одного –бежать подальше от всего и всех. Где –то там на задворках сознания мигала, как красная лампочка мысль, что не стоит горячится. Но я утопала, как в болоте во всей этой непроглядной тьме проблем и мерзких открытий. Мне необходим был свежий воздух и тишина. Осторожно убрав руку Лерки, уставшим голосом тихо сказала:
–Мне нужно побыть одной, обдумать все, переварить. Я позвоню.
–И куда ты пойдешь?
–Переночую в гостинице, подумаю, как быть дальше, возможно, вернусь домой.
–Ясно. Не обижайся на меня, ладно? Ты для меня дорогой человек, – улыбнулась она почти искренни, не понимая, насколько фальшиво звучат ее слова. Я не смогла сдержать язвительную усмешку, от чего Гельмс переменилась в лице и уже более холодно произнесла:
–Хотя бы держи меня в курсе событий. И… я рядом, если что. Ты же знаешь, что всегда можешь на меня положиться? –вопрошала она, только я уже ничего не знала и ни в чем не была уверенна. Но чтобы поскорее уйти, молча кивнула и без лишних слов стала спускаться по лестнице.
Выхожу на улицу и иду в неизвестном направление быстрым шагом, надеясь, что таким образом не поддамся истерике. Боже, как же я устала! Хоть дурниной ори.
Я шла, сама не зная куда. В конечном счете оказалась в метро. Как в каком-то тумане добралась до Отрадного. Зачем? Сама хотела бы знать. Вообще состояние было какое-то меланхоличное, я ни о чем не думала и не грузилась. Просто смотрела на суету городской жизни: на людей, бегущих куда-то, на проезжающие машины, на то загорающиеся, то потухающие огни, дышала выхлопными газами, смешанными с ароматом осени и продолжала бесцельно идти, пока не наткнулась на гостиницу «Алтай». Прочитала название и как говорится «сердце биться перестало». Все-таки родина – не пустой звук. Тянет, как не крути. Смотрю на неоновую вывеску и диву даюсь. Прям знак какой-то. Я же с Алтая.
Без лишних раздумий направляюсь в эту гостиницу. Выглядит она вполне себе прилично, три звезды меня устраивают да и цены, как оказалось, не слишком бьют по кошельку. Снимать номер было почему-то неловко и страшно, но пересилив себя, все же сделала это.
И вот я уже в номере эконом класса, лежу поперек кровати, курю, пытаюсь пускать дым колечками. Получается как-то коряво, но я пробую снова и снова. Это бестолковое занятие занимает меня и отвлекает. Не знаю, сколько это продолжалось, но тут раздался сигнал, извещающий меня о новом сообщении. Вздрагиваю от неожиданности и хватаю телефон, вспомнив про Гладышева. Даже не глядя, открываю сообщение и словно получаю удар под дых, прочитав: « Что, не можешь даже трубку взять? Стыдно? Правильно! Ты – неблагодарная свинья! Попробуй только не появись, когда я приеду, потом можешь вообще не возвращаться домой. Мне Катьке в глаза смотреть стыдно. Воспитала дуру. Я в Москве буду послезавтра, чтоб собрала сумки и ждала меня!».
Я перечитывала сообщение раз за разом, пока оно не начало расплываться от подступивших к глазам слез. Они жгли, разъедали, как кислота, но я держалась из последних сил, чтобы не заплакать, не дать волю истерике, которую буду не в силах остановить, в которой захлебнусь. Утону в диком отчаянье и безысходности. А мне еще нужны силы, очень нужны! Чтобы хотя бы обрести какую-то стабильность, уверенность в завтрашнем дне, чтобы просто выжить в этом жестоком мире. А потом, когда врасту корнями в эту каменную, неудобренную почву, только тогда расслаблюсь. И втихомолку, по-бабьи так закушу подушку и буду выть ночью о маме, о своих мечтах, о том, как я могла бы жить, радуясь каждому дню, заботясь лишь о высшем балле по какой-нибудь дисциплине; о том, как могла бы ходить на свидания, флиртовать и говорить, что в голову взбредет, вместо того, чтобы глотать обиды, скалится сквозь слезы и утешать себя надеждами на что-то.
Только эти мысли еще сильнее травят душу и слезы, как не сглатывай, а все равно текут по щекам. Борюсь с ними еще пару секунд, а потом вновь пробегаю затуманенным взглядом по сообщению, и меня прорывает. Закусив костяшки на руках, трясусь всем телом и навзрыд, до болезненного воя, до срыва голоса плачу. Нет, даже не плачу, рву душу в клочья. Жалею себя, нагнетая и накручивая и без того непростую ситуацию.
Что же мне делать? Что делать?– повторяю вновь и вновь. Так страшно, одиноко и больно мне еще никогда не было.
Звонящий телефон вызывает панику и удушье. Мама и тетя Катя бьются изо всех сил, заваливая меня смс и звонками. После к ним присоединяется Лерка, но я уже не реагирую. Просто лежу, сверлю потолок бессмысленным взглядом. В какой-то момент жуткая истерика утихает, как и штурм моего телефона. Только эта тишина еще невыносимей. Чувство, будто жизнь оборвалась у меня, будто я призрак, на который всем наплевать. Поэтому, когда телефон вновь зазвонил, я была почти счастлива, особенно увидев, что это Гладышев.
Одиночество –страшная штука, когда в жизни полнейший бардак. Мысли сжирали, словно стая голодных гиен. Мне нужен был кто-то, чтобы забыться, даже если этот кто-то не поймет, что со мной происходит. Я больше не могла сидеть одна в этом номере и захлебываться безысходностью, поэтому схватила телефон, как утопающий спасательный круг.
– Ал… ло, – прошептала надорванным голосом, чтобы Олег не услышал мои всхлипы.
–Я выезжаю, напомни адрес. И говори громче, не слышу ничего.
Типичная Гладышевская манера «строго по делу» бодрит моментально, вызывая в моей душе раздражение. Интересно, он со всеми такой «не здрасте, ни насрать»? Почему-то думается мне, что да. Не в стиле Гладышева церемониться и шаркать ножкой. А может, его мама в детстве плохо воспитала? От этой мысли становится смешно. Даже странно, что у Гладышева есть мама. Дурацкая мысль, конечно. Просто Гладышев и мама – это то, что крайне сложно представить. Кажется, он родился уже таким взрослым, серьезным и занудным.
–Алло? Ты уснула там? –окончательно приводит он меня в чувство. И слава богу, лучше быть в бешенстве, чем в соплях.
–Тебя что, мама в детстве здороваться не учила?
–Мы уже сегодня здоровались, если ты забыла. За день одного раза вполне достаточно или ты так не считаешь? – поинтересовался он с издевкой.
–Я считаю, что ты зануда, Гладышев, и язва. Как тебя люди каждый день выносят – боюсь представить.
– И тем не менее, мы с тобой обсуждаем возможность встречи, – весело подкалывает он меня, что вызывает у меня улыбку и какое-то тепло.
–Ну-у, – тяну я, лихорадочно придумывая ответ, отчего сердце колотится, как сумасшедшее. С Гладышевым каждый разговор, как азартная игра: желание выиграть– не имеет границ, но главное азарт вызывает ни с чем несравнимое удовольствие. – У меня, понимаешь ли, Олег Саныч, особый пунктик. Вот многие бабы по мудакам тащатся, а я по занудам. Такая вот слабость. – с умным видом вещала я, едва сдерживая улыбку. Гладышев засмеялся.
–Не рановато такие выводы –то делать ? Как говорится, один раз – еще не пидор*с .
–У меня опыта, Олег Саныч, целых сто восемьдесят пять сантиметров…
–Сто восемьдесят семь, – поправил он меня небрежно.
–Сто восемьдесят семь, – провозгласила я торжественно, закатывая глаза. – И девяносто килограммов занудства.
–Восемьдесят шесть!
–А по ощущениям целый центнер.
–Ой, гореть твой жопе, девочка, – многообещающе сообщил он, отчего меня бросило в жар, но Гладышев не дал мне покайфовать и уже серьезно спросил. – Где ты?
Только я еще не готова была перейти к своим проблемам, поэтому шутливо возмутилась:
–Я что, похожа на дуру – после таких заявлений говорить, где я?
–Ты похожа на особу, нарывающуюся на знатную порку, –парирует он безапелляционно, а мне вновь душно от моих недетских фантазий.
–А «знатная порка» -это в каком смысле? –провокационно интересуюсь невинным голоском.
–Маленькая извращенка, – пожурил меня Гладышев и добавил тоном строгого учителя, – В том смысле, деточка, что ты еще неделю сидеть на заднице не сможешь.
–Ну, я же говорила – З-А-Н-У-Д-А!
–Какой есть. Ладно, адрес какой у твоей подруги?– поставил он точку в нашей болтовне ни о чем. Удивительно, что за какие-то пару минут с ним, я забыла обо всех проблемах. Но сейчас они вновь обрушились на меня непосильным грузом, возвращая в убогую реальность.
–Я не у подруги. Я в «Алтае», – осторожно сообщила ему. Мне было жутко стыдно и неловко почему-то.
–Где?! – воскликнул он, повысив голос.
–В гостинице «Алтай»! –повторила я уже громче, с вызовом .
–И что ты там забыла?– со скептизом отозвался он.
–Это долгая история, – отмахиваюсь, не зная, что сказать. Слезы вновь начинают душить, когда понимаю, что не смогу его о чем-то попросить. Просто не смогу. Зажимаю рот ладошкой, чтобы не выдать своего состояния.
Гладышев шумно втягивает воздух и с тяжелым вздохом, словно все поняв, наказывает;
–Значит так: я выезжаю, а ты собирайся, как подъеду, позвоню – выйдешь.
–Я не поеду в квартиру твоих шлюх, – категорически заявляю, уверенная в том, что он повезет меня туда. Мне очень хотелось увидеть его, поцеловать, обнять и заняться любовью, несмотря на все происходящее, но в ту квартиру я больше ни ногой.
Я должна была показать ему, что у меня тоже есть гордость и собственное достоинство.
Но мой отказ испортил невольно вырвавшийся всхлип.
Олег несколько секунд, кажущиеся мне вечностью, молчит. Я же боюсь, что он начнет смеяться надо мной, но этого не происходит. Гладышев проигнорировал мою реплику и, как обычно, сразу перешел к сути проблемы:
–Что случилось?
Для меня этот вопрос стал пусковым крючком. Не сдерживаясь, плачу, мотая головой, хоть он ничего и не видит. Как не странно, Гладышев терпеливо ждет, ничего не говоря, не пытаясь успокоить или заткнуть. Просто ждет, пока я сама не выдавила из себя:
–Ничего.
–То есть это с «ничего» тебя так понесло?
–Не хочу об этом… говорить, – еле -еле выговариваю слова, всхлипывая и икая.
–А что ты хочешь? -мягко интересуется Олег.
–Кушать хочу, – отвечаю, надув губки, по голосу слышу, что Гладышев едва сдерживает улыбку.
–Кушать? –переспрашивает он ласково, отчего у меня в груди щемит и так спокойно на миг становится, что я не одна и обо мне есть кому позаботиться.
–Угу.
–Господи, Чайка, я с тобой поседею раньше времени.
–Ты все равно блонди, так что ниче страшного, – отмахнулась я, вытирая слезы.
– Не "ниче", а НИЧЕГО! Колхоз-деревня.
–Ой, не учи меня, а! Лучше покорми бедную девушку. Тоже мне интеллигент ! Сам-то откуда вылез, забыл? И туда же – в калашный ряд, – возмутилась я. Гладышев засмеялся и наверняка покачал головой, когда выдал мне эту заезженную фразу:
–Правду говорят, можно вывезти девушку из деревни, а вот деревню из девушки не вывести никогда.
–Ну, какая есть, – ответила я его же словами. Он усмехнулся и вдруг спросил:
–Успокоилась?
–Немного. –признаюсь тихо, тронутая его вниманием.
–Вот и правильно. Слезами горю не поможешь, ты же знаешь. Собирайся, я скоро подъеду.
–Хорошо. – отзываюсь покорно, слишком утомленная, чтобы спорить еще по этому поводу.
–Плакать не будешь? – задает он хитрый вопрос всех взрослых, когда они хотят заставить что-то делать ребенка.
–Не буду, – обещаю с улыбкой, как маленькая девочка.
– Умница. Я перезвоню, как подъеду.
–Окей.
Закончив разговор, я еще некоторое время продолжала лежать на кровати, обдумывая, что сказать Олегу при встрече, как вообще завести разговор о том, что мне негде жить? Как себя вести?
Эти вопросы вызывали тошноту и головную боль.
Не представляю я себе этого – просить мужика содержать меня. Вот не представляю и все! А ведь миллионы женщин так делают. И ничего-нормально. А мне почему тогда стыдно и тошно?
Телефонный звонок , извещающий, что Гладышев подъехал, положил конец траханью собственных мозгов. Сбросив вызов, подхватываю рюкзак и иду к Олегу. Я решила не отказываться от номера, кто знает, чем закончится этот вечер.
По мере приближения к машине Гладышева волнение нарастает. Не могу я оставаться спокойной, когда этот мужчина где-то рядом.
Дрожащей рукой открываю дверцу, и как всегда сердце падает куда-то вниз от одного его взгляда. Тяжело сглатываю и дышу, не могу надышаться им, пожираю глазами жадно, как оголодавшая. Он сегодня прям с иголочки, впрочем, как и всегда. Дизайнерский темно-синий костюм, рубашка кипельно –белая. Кажется, дотронешься и захрустит, золотые запонки, часы. Сажусь в машину и даже не шевелюсь, хотя хочется броситься на шею и целовать его до потери сознания, но я уже научена опытом. И правильно делаю, потому как Гладышев начинает именно с того, о чем я думаю.
–Курила. – даже не спрашивает, а сразу выносит вердикт, означающий – никаких поцелуев.
–Да, – дерзко подтверждаю и тут же запальчиво бросаю, – и буду!
–Правильно, принципы дороже здоровья, – сыронизировал он, заводя машину.
–И я еще думаю, почему я постоянно хочу тебя при встрече, – нагло заявляю, с улыбкой наблюдая, как его брови взлетают вверх и он с усмешкой косится на меня с таким видом « ну, еще бы девочка», на что я тут же добавляю елейным голоском, – прибить!
Но Гладышева такими методами не смутишь, он тут же находится с ответом.
– Потому, что ты кушать хочешь. А когда голоден, хочется «сожрать» любого.
– Я «сожрать» хочу исключительно тебя, – парирую язвительно, наслаждаясь нашей перепалкой, отвлекающей ото всех проблем и забот.
–Ну, я же вкусный, сама говорила. –подмигнул он мне, улыбнувшись. А у Яночки сердце биться перестало от этой улыбки хулиганистого мальчишки. Улыбаюсь в ответ, и наплевав на его проклятые правила, тянусь и нежно касаюсь губами его щеки. Как помешанная вдыхаю аромат его лосьона и едва ли сдерживаю стон.
–Соскучилась, -шепчу, целуя шею, чувствуя его дрожь.
–Возьми на заднем сидение конфеты, они, конечно, не такие вкусные, но иначе мы далеко не уедем, – хриплым голосом отзывается Гладышев.
–Ты же не любишь «прилюдных проявлений чувств», – подкалываю его, отстраняясь.
–Да кто тебя увидит из-под руля?!
Пока я достаю с заднего сидения какой –то фирменный пакет с коробкой конфет и думаю, что таких еще не видела, до меня не сразу доходит смысл слов Гладышева. Но тут, словно что-то щелкнуло, и дошло –таки до утки на третьи сутки. К щекам приливает краска стыда, становится невыносимо жарко от представившейся картины. И что самое странное, почему-то меня это возбуждает. Ну, как бы раньше я думала так: минет-это же фу. А сейчас мне даже любопытно. От этих мыслей краснею, как помидор. Чтобы как-то скрыть неловкость, ударяю Олега по плечу этой коробкой и возмущенно отчитываю:
–Пошляк! Как не стыдно вообще?!
И не давая ему время развить тему, так как уж очень она меня смущала, учитывая прошедшую ночь, спрашиваю с хитренькой улыбочкой:
–Это ты специально для меня конфетки купил, да?
–Нет, вспомнил, что валялись где-то здесь, – насмешливо сообщает он, но сразу же расплывается в улыбке.
–Ах, ты врун! – вскричала я , ткнув его в бок, отчего он театрально застонал. Я же сладеньким голосочком начала канючить. – Ну, мне же купил? Ну, скажи, что мне.
–Да тебе, тебе. Кому же еще?! – сдается он. Я притягиваю его за шею и смачно целую в щеку, прикусываю ее, не обращая внимания на его ор о том, что он за рулем.
–Ты ненормальная! –гневно восклицает Олег .
–А ты мой вкусный и заботливый занудик. Конфетку будешь? Полегчает, – дразню его с улыбкой, не обращая внимания на гнев.
–Иди на хрен!
–Попозже давай?
–Боже, Чайка, жуй уже, займи рот чем-нибудь, – смеется он, качая головой. Я тоже смеюсь и послушно раскрываю конфету, демонстративно отправляю ее в рот, устроив из этого целое шоу со стонами блаженства и облизыванием пальцев.
–Я тебя сейчас в лес увезу, – прерывает он мой гастрономический оргазм.
–Ммм и зачем? –интересуюсь с предвкушением.
– Убивать тебя буду долго и больно. А ты что думала, Чаечка?– подначивает он меня.
–А я думала, нежно и медленно даже на больно согласна, – парирую провокационно, набравшись смелости . Подмигнув, берусь за вторую конфету и уже невозмутимо спрашиваю, хотя саму трясет от волнения, адреналин в крови зашкаливает от наших недвусмысленных разговоров. – А мы куда вообще едем?
–В офис ко мне, нужно забрать кое-какие документы, за одно и обсудим «материальные вопросы», –с усмешкой отвечает он, намеренно выделяя последние слова, отчего у меня внутри холодеет, улыбка тут же сползает с губ, как будто разъело маску кислотой. Конфета становится приторно сладкой, но я проглатываю ее, как и его насмешку. А что мне еще остается?
Боже, неужели теперь все время придется «глотать», когда не вкусно , опасаясь за свое шаткое положение?
Тепло и веселье начало медленно растворятся, словно мы очнулись и поняли, что заигрались, в то время, как все не столь шоколадно, как мы делали вид. Только проблема в том, что это была не игра, а просто мы вели себя так, как хотелось. И похоже, именно это Гладышева выводит из себя. Но почему?
Почему он постоянно загоняет наши отношения в какие-то рамки? Почему все время все портит? Хотя уже поздно задавать эти вопросы, мне все равно придется играть по его правилам.
Мои размышления прерывает звонок телефона. Смотрю на имя абонента и судорожно втягиваю воздух. Это из серии беда не приходит одна. Мигающее «Тетя Катя» подобно ядовитому скорпиону, кружащему вокруг меня, вызывает панику одним своим появлением. Выключаю телефон, и откинувшись на сидение, устало прикрываю глаза.
–В чем дело? Какие-то проблемы? –спрашивает Олег, паркуясь у одного из небоскребов, я и не заметила, как мы оказались в Москва-сити. Давно хотела посетить деловой район Москвы, но постоянно не хватало времени. Сейчас же у меня такое состояние, что нет совершенно никакого дела до архитектурных изысков.
–Да, проблемы, – признаюсь, не в силах больше откладывать разговор. Какая разница как умирать? По мне уж лучше быстро, поэтому сразу выкладываю все карты на стол.– Мне жить негде.
Гладышев отстегивает ремень безопасности и медленно поворачивается ко мне. Несколько секунд сверлит меня тяжелым взглядом, а после холодно произносит:
–Я ведь спросил, в чем проблема, а не какие последствия.
–Мои проблемы тебя не касаются, –отрезаю так же холодно, не имея ни малейшего желания рассказывать ему о возникшем конфликте. Да и как я ему скажу, если главная причина кроется в том, что я не учусь? ! Завралась я совсем, запуталась.
Гладышева мой ответ искренни веселит, и он начинает смеяться.
–Милая моя, если меня это не касается, то к чему ты тогда мне про «негде жить» сообщаешь? Или я чего-то не догоняю, но мне показалось, что решение данной проблемы ты возлагаешь на меня, – издевательски заметил он, называя вещи своими именами в своей грубой, прямолинейной манере. Мне же было так стыдно, что хотелось исчезнуть и никогда не появляться. Задевали за живое его слова, хоть они и были истинной правдой.
–Чего ты добиваешься? Хочешь, чтобы я унижалась перед тобой, просила ? Тебе это надо? Ты ведь и так все понял. Или тебе необходимо, чтобы перед тобой стелились? Это, наверное, так круто чувствовать себе хозяином жизни. Ну, давай! Давай, я попрошу, если это так необходимо, – язвительно вопрошала я сквозь слезы стыда и унижения.
Лучшая защита – нападение – вот, чем я руководствовалась, когда выливала все это на Олега. Слишком больно показывать, что я нуждаюсь в нем. Просить – просто невыносимо.
–Ой, да прекрати ты этот цирк! –поморщился тем временем Гладышев. – Мне нужно, чтобы ты не придуривалась и немножко, бл*дь, головой своей думала, что несешь. «Мои проблемы тебя не касаются». Так ты обращайся тогда туда, кого они касаются! Нормально пристроилась, я смотрю! Так я тебе поясню сразу, чтобы ты знала: кто платит – тот и музыку заказывает.
У меня вырывается смешок сквозь слезы. Киваю молча, не в силах что-то сказать. Смотрю невидящим взглядом на свои ногти, обрезанные под корень, в душе же обида вступила в борьбу с безысходностью. Я понимаю, что он прав и все сказанное справедливо. Но все равно до слез обидно, больно и неприятно. Вот зачем, скажите на милость, ему знать, в чем причина моих проблем? Дотошный – капец!
Признаться, что я лгала, сейчас не представлялось возможным. Это было слишком для моего самолюбия. На сегодня достаточно унижений и откровений. Я хочу, чтобы меня просто оставили в покое.
–Послушай… – начал было он, но я тут же перебила его, зная, что не смогу без слез выдержать очередную колкость.
–Я понимаю, Олег. Правда! Все понимаю. И как бы не было сложно признавать, но ты прав. Просто сейчас я очень устала и мне не хочется обсуждать все это, – ответила тихо, перебарывая внутренний протест и гордость, требующую, послать Гладышева на хрен и идти, куда глаза глядят. Но я ведь не совсем дура да и Москва не тот город, где можно просто взять и пойти куда-то. Сглатываю слезы. Как же сложно с этим мужчиной да и со мной не просто. Неудачница я какая-то, лохушка.
От этих самоуничижительных мыслей отвлекает прикосновение его холодных пальцев к моему лицу. Вздрагиваю, но не смею на него взглянуть. Гладышев настойчив: осторожно заставляет меня приподнять голову и посмотреть ему в глаза. Починяюсь, хотя в моем взгляде скользит вызов, за которым я пытаюсь скрыть беспомощность и слезы. Но Олег все понимает. Смотрит и видит меня насквозь. Поглаживает нежно мою щеку, доводя меня до истерики. Перехватываю его руку и сжимаю крепко.
–Не надо, –прошу ели слышно, слезы жгут глаза. Ни что так не уязвляет, как жалость. Никакие крики, упреки и угрозы не способны разрушить стену человеческого самообладания, они ее лишь укрепляют. Но стоит только пожалеть, как она разлетается, словно дамба под напором слез и жалости к самому себе.
– Я погорячился. Ты же знаешь, я бывает, перегибаю палку, – начал он извинятся в своей своеобразной манере, а меня прорвало: киваю, задыхаюсь и плачу. Гладышев замолкает, резко притягивает меня к себе.
–Ну все, все. Тише. Успокойся. Все решим, моя девочка. Только не плачь, –шепчет он мне, целуя в макушку. Да только от каждого его слова меня наизнанку выворачивает. Нежность и Гладышев – страшная сила, рвущая мне душа. Это его «моя девочка» греет и в тоже время убивает. Мое глупое сердце жадно впитывает каждое слово и радуется, хотя разумом я понимаю, что эти слова ничего не значат. Только сейчас мне и их достаточно, чтобы бросить все ради него.
Постепенно успокаиваюсь в его объятиях. Расслабляюсь, чувствую себя в безопасности. Как уже говорила, с Олегом ощущаю себя, как за каменной стеной: спокойно так и не страшно. Знаю, что лучше бы мне смотреть на вещи реально и не видеть в нем принца на белом коне, но чувства не подвластны. Да и не хочу я сейчас загонять себя в эти рамки-границы. Хочу просто обнимать его, наслаждаясь любимым ароматом, который стал моим афродизиаком. С ума схожу по его запаху. Как же он органичен на Гладышеве, такой же солидный, без лишних выдрипонов заявляющий о себе. Не аромат, а какая-то провокация, как и Олег для меня. Интересно, что это за парфюм? Я бы им обливалась, если бы он не был чисто мужским.
–Что у тебя за парфюм? –не могу все же сдержать любопытства.
Гладышев чуть отстраняется и заглядывает удивленно мне в лицо. Наверное, проверяет, не поехала ли у меня крыша.
Поехала, Олеженька, от тебя поехала.
–Полегчало? –усмехнулся он, игнорируя вопрос.
–Немного, – смущенно улыбаюсь, пряча лицо у него на груди.
–Тогда пошли, – мягко предлагает он, но при этом не отпускает от себя. Впрочем, я и не собиралась никуда. Положение хоть и неудобное, а мне все равно хорошо и уютно дышать с ним в унисон, слушая мерный стук его сердца, действующий на меня усыпляюще. Вожу пальчиками по его груди, а глаза нехотя закрываются от усталости и перенапряжения.
–Пойдем малыш, пока мой секретарь еще здесь, – позвал он меня ласково, возвращая на землю.
Со стоном поднимаюсь и нехотя выхожу из машины.
Мы молча идем к небоскребу, от которого у меня должно было захватить дух. В Рубцовске десять этажей –предел. Но в моем растрепанном состоянии весь этот деловой шик ни капельки не впечатляет. Хочется уже просто остановиться и передохнуть, забыв на некоторое время обо всех проблемах. Но кого волнует, чего хочется мне? Кто платит – тот и музыку заказывает. Против истины не попрешь.
Также молча поднимаемся на последний этаж. Но молчание это не гнетущее, просто каждый погружен в какие-то свои думки. Из состояния этой задумчивости меня вывело появление из приемной женщины. Яркой, надо отметить, женщины. Она о чем-то оживленно болтала по телефону и одновременно пыталась надеть пальто, отчего ее огромная грудь грозила выпасть из V-образного выреза. Вообще формам ее можно только позавидовать, как впрочем, и всему остальному. Ухоженная, довольная жизнью и собой, исходя из того, что пока она шла нам навстречу, заглядывала во все попадающиеся на пути зеркальные поверхности и каждый раз встряхивала свои медные волосы, завитые крупными локонами. На вид ей было около сорока, она казалась жизнерадостной, энергичной и даже вызывала у меня симпатию, пока я не поняла, что это и есть секретарша. Она быстро закончила разговор и цокая каблучками, поспешила к нам. На губах ее играла предупредительная улыбочка, призванная задобрить Гладышева.
–Олег Александрович, а вы чего так поздно?– поинтересовалась она удивленно, сосредоточив все внимание на Олеге. На меня едва взглянула. Впрочем, ничего удивительного в этом не было. Отражение напротив было само за себя говорящее: солидный, состоятельный мужчина и рядом я, напоминающая в своей куртке и джинсах подростка из неблагополучной семьи. Заплаканное, опухшее лицо тоже не добавляло привлекательности. Глядя на нас, можно было подумать, что Гладышев приютил сиротку или бедную родственницу, но никак не то, что мы любовники. А вот с секретуткой у него все очень даже могло быть. Эта мысль отозвалась во мне злостью. Понимаю, что идиотизм чистейшей воды, но если он на меня обратил внимание, то на эту-то и обращать не нужно, на лице написано «бери меня, я вся твоя». Наверняка он с ней спал.
Пока я распаляю себя, сгорая от ревности, Гладышев с Милочкой говорят о каких-то делах. Обсудив их, наконец, Олег направляется в свой кабинет и с невинным видом бросает секретутке;
–Мил, задержись еще на час, пожалуйста, у меня к тебе поручение.
Надо было видеть ее гримасу. Я едва сдержала злорадный смешок, но дальнейшее начало меня бесить и убеждать в правильности выдвинутых предположений.
–Олег Александрович, я провозилась с этими документами два часа сверхурочно, а у меня у мужа день рождение, гости ждут. Он и так уже весь в подозрениях, –со страдальческим видом поныла она. Интересно, что там за подозрения? Наверное, такие же, как и у меня. Бедный мужик.
–Люд, тебе работа как? Нравится? –холодно уточняет Гладышев. Узнаю бескомпромиссного Олега Александровича. На мгновение стало даже жаль Милочку, когда она беспомощно развела руками и последовала за нами. Мне ли не знать, какой Гладышев предоставляет «выбор».
-Я поняла, Олег Александрович. – кивает она с тяжелым вздохом, раздраженно скидывая пальто в приемной.
–Подыщи, Мил, двухкомнатную квартиру недалеко от центра с евроремонтом и мебелью. Желательно, чтобы уже сегодня можно было заселиться, –отдал он распоряжение, открывая тяжелую дубовую дверь в свой кабинет. У меня же дар речи пропал. Сердце радостно забилось и в тоже время стало невыносимо стыдно.
–Но Олег Александрович, уже одиннадцатый час, вряд ли кто-то согласится показывать квартиру ближе к полуночи. –возразила Мила, располагаясь за компьютером и уже с некой заинтересованностью поглядывая на меня.
–Да хоть ночью, если правильно договариваться. Давай, Мил, работай! А то премии лишу, – подмигнув , пригрозил он. Люда закатила глаза и с улыбкой принялась за дело. Меня же трясло от этой фамильярности в отношениях начальника и подчиненной. Гладышев жестом пригласил меня в роскошный кабинет, выдержанный в темных тонах.
Оглядываюсь и присвистываю. В таких хоромах я не прочь поселится. Черное дерево, мрамор, эксклюзивная, резная мебель. Роскошно – одним словом. Аж дышать страшно. Но сейчас мне не до восторгов. Как только за нами закрывается дверь, я истуканом застываю посреди кабинета и сверлю Гладышева разгневанным взглядом, но он даже не замечает меня. Скинув пальто, усаживается за стол и начинает искать что-то в папке с бумагами.
–Садись, посиди. Я пока разберусь с бумагами, Людка квартиру подыщет, – не глядя на меня распорядился он, вызывая во мне бурю.
–Ты с ней спал? –сквозь зубы цежу, едва сдерживаясь, чтобы не запустить ему в голову чем-нибудь потяжелее, дабы уже отвлекся на секунду от проклятых бумаг. Понимаю, что веду себя, как ребенок, но иначе не могу. Ревность подобно волчице жрет изнутри.