-С чего это вдруг такие перемены?– насмешливо интересуюсь у нее.
-А почему нет? Я все обдумала и решила, что ты прав – это… удобно.
Ее несколько неловкие, расчетливые рассуждения вызывают у меня улыбку: хищную и презрительную, а ведь никогда раньше не осуждал своих любовниц, если приходилось их содержать. Так почему же сейчас? Сам ведь предложил.
Да, предложил, но думал, что она откажется, а она вон как шустро кинулась обговаривать финансовый вопрос. И спрашивается, какого вообще хера ломалась ночью?! Показушница, бл*дь.
Все -таки я не ошибся насчет нее, раскусил с самого начала. Только вот ни радости, ни удовлетворения от этого не чувствую.
ГЛАВА 12
Первая ночь: розы, шампанское, нежность и прочие атрибуты романтики. Кто-то об этом мечтает, представляет себе все именно так, кто-то напротив –считает ванильной фигней. Я никогда не задумывалась, каким должен быть мой первый раз, чего я жду или хочу. Единственное, что мне было необходимо – это избежать неловкости, конфуза и разочарования. И в этом плане, можно сказать, все удалось. Конечно, было пару моментов, но пожалуй, без них никак не обойтись. Но я не знала, что самое страшное – это утро. Ни одна женщина не мечтает проснуться в одиночестве и обнаружить на тумбочке записку со словами: « Доброе утро! Не стал тебя будить, ты сладко спала. Прости, у меня много дел, поэтому не смог остаться. Деньги на тумбочке НА ВСЯКИЙ СЛУЧАЙ: такси вызови, завтрак закажи… Ключи отдай консьержке, как пойдешь. И подумай о моем предложении.»
Вот и все: сухо, лаконично, четко по делу, скупо. Ни одного намека на вчерашнюю близость. И от этого становится как-то пусто. Еще минуту назад казавшийся прекрасным мир меркнет. Несмотря на то, что через панорамное окно солнечные лучи заливают комнату, освещая ее своим радужным блеском, у меня на сердце сгущаются тучи. И холодно до неприятного озноба в этой постели, еще несколько часов назад горящей огнем. Смотрю невидящим взглядом куда-то вдаль на суету большого города и ни единой мысли. Какая-то апатия. Брошенная, чувствую себя опустошенной и какой-то– мерзкой что ли, незначительной, безликой в толпе прошедших через эту постель женщин. Давит своим великолепием и безразличием это пристанище на одну ночь. Хочется бежать от сюда без оглядки. Но вместо этого я откидываюсь на кровать, зарываюсь лицом в подушку, на которой спал он и вдыхаю его едва уловимый аромат. Подобные действия в фильмах у меня раньше вызывали насмешку, а сейчас вдруг понимаю, что это за чувство, когда хочется задержать время, остановить его, вцепится мертвой хваткой в ускользающий миг, в растворяющуюся в солнечных лучах нежность, страсть, иллюзию любви.
Странно, после всего, что он сказал мне, я не плачу и не обвиняю его ни в чем. Напротив, сидела полночи, смотрела на него спящего: такого умиротворенного и родного в лунном свете и думала: «Какая она – женщина, сделавшая тебя таким? Кто эта сука, из-за которой и я скоро превращусь в человека, подобного тебе: скрывающегося за маской безразличия и холодности, пытаясь уберечь себя от очередного разочарования? Сколько потребуется тебе времени, чтобы я стала твоим отражением?».
Но если быть честной, то вопросы эти – плоды подавленного настроения. Моя наивная натура свято верит, что мне удастся растопить лед. Всем своим существом хочу принять вызов, брошенный судьбой, хоть и понимаю, что будет больно, свирепо больно. Да что там?! Больно уже сейчас. Мне хочется винить его, ненавидеть за унижение, за крушение даже мизерных надежд. Но знаю, что это тупо. Мы не в восемнадцатом веке и я все понимала. Он никогда не говорил мне о любви, ничего не обещал, я сама этого хотела, рассчитывала на что-то. Он просто снял мои розовые очки совсем не деликатно, грубо даже.
Но как бы я не оправдывала его, пытаясь казаться разумной, а все равно – сволочь он и козел! Гордость кричит «Брось! Иди дальше. К черту это дерьмо!». Но… это извечное «но». Лежу, сверлю невидящим взглядом потолок и не знаю, что мне делать дальше. Хотя это ложь, конечно. Знаю я, знаю с первой секунды, как только сказал, что для него лишь определенный формат отношений приемлем. И дело даже не в том, что я его люблю и готова ради этого чувства на все. Нет. Я сама по себе такая. Я – борец. Не могу отступить, даже не попытавшись что-то сделать. Только сейчас слишком плохо и хочется послать это все куда подальше.
С таким внутренним раздраем одеваюсь. Стараюсь ни о чем не думать сейчас . Просто блокирую, иначе накручу, буду грузиться и начну делать глупости.
Собравшись, обвожу внимательным взглядом спальню, фиксируя каждую деталь, сохраняя в своем сердце и памяти навсегда. О таких апартаментах мечтают, наверное. Но я хоть и материалистка, все же понимаю, что лучше бы в зашарпанной комнатухе, но чтобы любили.
Тяжело вздохнув, подхватываю рюкзак, подхожу к тумбочке, беру деньги. На глаза наворачиваются слезы. Бросить бы ему в рожу, ублюдку. Знаете, во сколько он меня оценил? Давайте, погадаем, поторгуемся, что уж?! А оценили меня в триста долларов. Щедрая сука! С таким стартом и до элитной проститутки не долго.
Ну, вот. Я же говорила, мне думать нельзя. Начинаю накручивать. Гладышев он хоть и сволота, но порядочная. Откуда знаю? Да просто чувствую и все. Наверняка с его стороны эти деньги– что-то типа заботы, а я уже навертела. А может и нет…
Отмахнувшись, засовываю проклятые бумажки в карман и стремительно покидаю квартиру. Спросите, чего же я не оставила эти деньги, раз такая гордая? А кому от этого хуже станет? Кому я что-то докажу? Гладышеву? Да плевал он с высокой колокольни. Посмеется только. И если уж считает меня кем-то, то пусть за дело.
Спустившись вниз, направилась к консьержке. Она была не одна, посмотрела на меня с таким презрением, когда я протянула ключи. Покачав головой, женщина забрала их. Я же быстро направилась на выход, было не по себе от ее осуждения. Но когда я услышала за спиной, как эта бабка своей знакомой посетовала:
–Такая молоденькая, а уже шляется по мужикам.
У меня внутри словно лопнула какая-то пружина. Развернувшись, я подошла к этим перечницам и оскалившись, елейным голосом пропела:
–А тебе-то что, бабуль? Завидуешь?
Они опешили и смотрели на меня, выпучив глаза, я же войдя в свою излюбленную роль, продолжила:
–Видишь ли, перспектива пополнить однажды от безысходности ряды поборниц морали, обсасывая кости всем, кому не лень и исходя желчью от зависти, меня совсем не прельщает, поэтому я лучше буду шляться по богатеньким мужикам и жить в свое удовольствие, подкидывая таким, как вы темы для разговоров. Так что давайте, хорошенько пропаласкайте меня, чтоб прям стерильненько было.
Бабуси как застыли с открытым ртом, так и сидели, не сказав ни слова. На улицу я вышла все еще ехидно улыбаясь, но стоило немного отойти от дома, как вся бравада слетела с меня, как шелуха. Остановившись на набережной, закрываю глаза, втягивая прохладный воздух, изо всех сил стараясь не заплакать. На душе гадко. Боже, что же со мной творится-то? Кидает из стороны в сторону. Хотя кого бы не кидало от такого дурдома в отношениях? То злость накрывает с головой, то обида. Вот мог бы позвонить хотя бы, учитывая, что какие-то свои ключи оставил?! Думает, я буду ему названивать? Ага, щас! Охренеет от счастья индюк надутый!
Пока иду по набережной, распаляю сама себя, матеря Гладышева.
Только в метро вспоминаю, что вчера выключила телефон. Это дает малюсенькую надежду, что возможно он звонил, но стоило только включить сотовый, как на меня обрушился град извещений о звонках мамы, тети Кати, Лерки и это меня обеспокоило. Все разом они бы просто так не названивали да еще по столько раз. Волнение сковало, и появилось противное чувство в животе. Я решила начать с Лерки. Набирая номер подруги, молилась только об одном, чтобы ничего не случилось, но мои молитвы либо не доходят до адресата, либо их попросту игнорируют.
–Ян, капец, я тебя везде ищу! Ты куда пропала? –обрушилась сразу же на меня Гельмс.
–Что случилось?
–Что-что, п*здец тебе случился ! – обрадовала она, у меня же внутри началось нечто невообразимое, словно жгутом стянуло все внутренности.
-А поконкретнее, –раздраженно отозвалась я, сгорая от нетерпения и волнения. Мне вдруг стало невыносимо душно в вагоне.
-Звонила с утра твоя тетя, а ты же мне ни хрена не сказала, – с претензией сообщила подруга, делая акцент на том, что я сама виновата. И именно в этот момент понимаю, что дела мои плохи. Лерка она оптимистка и из любой ситуации находит выход , ну, или какие-то положительные моменты. Сейчас же ничего положительного в ее речи не было и вообще на Гельмс это совсем не похоже. От нее я ожидала поздравлений, а не нападок. Но вскоре до меня дошло, что она просто воспользовалась приемом «лучшая защита –нападение». Хотя зачем – мне не совсем ясно. Я бы никогда не обвинила ее в своих проблемах.
– Могла бы и предупредить, что останешься у своего Олежи, -бросила очередной упрек Гельмс. Меня это вывело из себя и я резко потребовала, чтобы она уже осветила суть проблемы;
–Гельмс, хорош гнать. Че ты тете Кате сказала?
–Ничего не сказала! А что я должна была? Она позвонила в семь утра, спросила, как мои дела и ушла ли ты на работу. Я спросонья, мне как-то не до ваших проблем. Ответила, что да. А она сразу в лоб сообщила, что у тебя сегодня выходной. Потом спросила – ночевала ли ты у меня. Ну, и всё – приплыли.
У меня закрались некоторые подозрения насчет того, что она просто не захотела мне помочь, уж Лерка –то бы что-то придумала, но тут же отмахиваюсь от этого червячка сомнений. Я не имею права винить подругу в том, что сама оплошала. Да и сейчас меня больше волновала крестная и ее реакция. От незавидных перспектив бросало то в жар, то в холод. А страх убойной дозой разнесся по крови.
–Ян, ты меня слышишь?– оторвала меня Лерка от лихорадочных размышлений, как выкрутится из сложившейся ситуации.
–Лер, потом позвоню.
–Слушай, Ян, ты на меня надеюсь, не обижаешься? Просто предупреждать надо. И вообще, что она мне-то названивает?! – опять обрушилась на меня Гельмс. Но мне было не до ее недовольства.
–Не знаю, Лер, извини, –отозвалась я торопливо, тяжело вздохнув, даже не в состоянии представить, как буду разгребать это дерьмо.
–Ладно не ссы, тетка твоя женщина бывалая, поймет, думаю. Уверенна, у нее молодость была похлеще, чем у нас вместе взятых, – поддержала меня подруга на свой лад, но я сильно сомневалась насчет лояльности крестной. Лерка меж тем переключилась на свою излюбленную тему.
–Ну, как все прошло? Саныч надежды оправдал? Стоит хоть из-за него огребать?
–Иди в баню, Гельмс, – истерично хохотнула я, страх затопил меня с головой.
–Охренеть, Токарева, ты трахаешься с мужиком старше тебя на двадцать лет! Кто бы мог подумать?!–воскликнула она со смешком. Мне же оставалось только закатить глаза и пресечь очередной извращенный бред .
–Все, я отключаюсь.
–Давай, не пуха.
–К черту.
Отключившись, я еще некоторое время смотрела на дисплей телефона. Уведомления о пропущенных звонках от мамы и тети Кати давили на мою психику. Неизвестность пугала, но узнать, что меня ждет, было еще страшнее. И все же я решила, что лучше разобраться во всем дома, а не по телефону. Хотя если быть честной, то я просто до ужаса боялась и всячески тянула время, хоть это и было невыносимо.
Подойдя к дому тети Кати, мой страх возрос до таких размеров, что у меня начали даже дрожать руки. Я ходила взад –вперед возле подъезда, кусая губы, не в силах войти внутрь. Только минут через двадцать мне удалось немного успокоится. Собрав волю в кулак, я поднялась на двенадцатый этаж и позвонила в дверь. Ожидание, когда мне откроют, было адским. Казалось, что все тело и мысли парализовало, хотелось поскорее избавиться от этого жуткого состояния. И вот дверь резко открылась, и тетя Катя встретила меня взглядом, который не предвещал мне ничего хорошего. Молча вхожу в квартиру. Чувствую себя неловко, на душе паршиво. Что сказать– не знаю.
–Явилась, красавица, – с усмешкой констатировала крестная, когда я сняла верхнюю одежду и застыла, не зная, что делать дальше. Тетя Катя меж тем продолжила глумится, иначе я это не назову. – И где вас черти носили, по каким кроватям? Как «Лерочка» поживает?
–Ой, давай не будем, а ?– оборвала я поток ее иронии. Было и без того тошно.
–А мне и не надо, Ян, твоих рассказов-оправданий, очередного вранья. Вот мать приедет, и с ней объясняйся.
–В смысле «мать приедет»? –ошарашенно спросила я.
–В прямом, милая моя. Ты своих обещаний не держишь, а я почему должна?! –грубо пояснила мне тетя. Меня же от этой новости просто парализовало. Арктический холод обжег все внутри, чтобы взорваться жаром в каждой клетке. Такого леденящего ужаса и паники я еще никогда не испытывала.
–Ты… ты все ей рассказала? –прошептала я не своим голосом.
–Да, рассказала, – абсолютно невозмутимо отозвалась крестная и ушла на кухню, где чуть ли не напевая себе под нос, начала готовить обед. Я же пыталась осознать новость. Кровь стучала в висках, а сердце безумной птицей билось в груди. Безнадежность и дикое отчаянье разрывали меня на части.
–Ты с ума сошла! – бросила я крестной срывающимся голосом, не в состояние сдержать слезы. Тетя Катя повернулась ко мне, выражение ее лица было жестким, как и тон голоса.
–Я сошла с ума, когда согласилась покрывать тебя. Твоя мать – единственный близкий мне человек. И сейчас я могу ее потерять, потому что поверила, что мы воспитали достойную девчонку, у которой преобладает серое вещество, а не эстрогены. Я ошиблась, и эта ошибка будет стоить мне дорого! Но я не позволю, чтобы ошиблась ты, и если для этого мне придется испортить отношения с тобой, пусть. Когда-нибудь, когда у тебя будут свои дети, ты поймешь!
–У тебя нет детей!– ударила я по самому больному месту. Но крестная лишь усмехнулась и ударила еще больней;
–И слава богу, думаю я, глядя на тебя.
Она отвернулась, я же задохнулась от подступивших к горлу рыданий, сковавших его кольцом. Каждое ее слово задевало до глубины души. Било по самому, пожалуй, больному месту. Потому как одно из главных стремлений каждого человека – это чтобы им гордились его родители. Да, я зарабатывала на жизнь, стремилась к лучшей доле, не опускала рук, но вряд ли мама оценит это в свете четырехмесячного вранья.
И сейчас я просто не представляю, что мне делать, как быть дальше.
Закрывшись в ванной, сижу на полу и вою в полотенце. Истерика от безысходности, стыда, злости и боли, но не за себя, а за маму. Как представлю ее состояние, так накатывает, накрывает с головой отчаянье.
Бедная, бедная моя мамочка! Она ведь все мне отдала, а я… Столько сил, столько надежд и веры в меня. Ее жизнь была полна разочарований, но она восставала из пепла и всегда говорила, что во все этом мраке я – ее надежда. Как теперь смотреть ей в глаза? Как?!
Не знаю, сколько я просидела в ванной будучи в разобранном состояние, но когда услышала, что тетя Катя ушла из дома, словно по щелчку выключилась истерика, в голове же навязчиво билась одна мысль – нужно уйти. И это казалось спасением. В эту минуту я ни о чем не думала, кроме того, что таким образом мне не придется видеть потухший взгляд мамы, разочарование на лице бабушки.
Быстро собрав все необходимые вещи, покинула квартиру. Сомнения в правильности моего решения точили меня, но страх: какой-то безотчетный, дикий, не поддающийся логическому объяснению подталкивал вперед , и я бежала в неизвестность. Трусливо сбегала от осуждения, от последствий обмана самого дорого мне человека. Мне хотелось заплакать, но напряжение было настолько изматывающим, что на слезы не оставалось сил.
Бреду по городу, вдыхая ноябрьский воздух. Мне не нравится Москва. Раздутые расстояния, немыслимые толпы, дикие пробки, вздрюченные цены. И все же… Сейчас закрываю глаза и передо мной в лучах закатного солнца Тверская, на углу Страстного – музыканты-барабанщики, у памятника Долгорукому файер-шоу. За эти четыре месяца у меня появились свои любимые места, где можно попить кофе в теплой, уютной атмосфере, купить что-то необычное, узнать о чем-то новом, встретить интересных людей и куча всего другого. Все-таки, наверное, больше люблю этот город, чем нет. Потому что тут никогда не бывает скучно – столько всего интересного происходит! И выставки, и фестивали, и театры, и кино, и можно обучиться всему, чему захочешь. Москва никогда не спит, всегда в движении, словно вечный двигатель. А еще она не для слабых. Это город неограниченных возможностей, которые сильные люди используют, тогда как слабые лишь сетуют.
Я не слабачка! Одна неудача –это еще не конец! Пусть мне многое здесь не нравится, пусть иногда мне бывает очень плохо, и я скучаю по своему тихому, унылому городку, где все родное и знакомое, но я ни за что не уеду. Не сейчас, когда встретила любимого мужчину. Мне восемнадцать и я имею право любить, кого хочу, спать, с кем хочу и когда хочу! Это не протест в духе подросткового максимализма. Это мое желание идти до конца по выбранному мной пути. Это мой выбор, пусть и ошибочный. Но он –мой! Смело? Пожалуй.
Но думаю, что в восемнадцать каждый из нас совершал безумные поступки, бросаясь в океан страстей с головой, веря, что мир крутится для того, чтобы сделать именно нас счастливыми. В молодости человек считает себя уникальным, особенным и в этом, наверное, ее прелесть.
Я не исключение и подобный образ мыслей присущ и мне, особенно, в отношении Гладышева. Потому как верю, что настоящая любовь –это безумие, неподвластное никакой логике и разуму, что в ней нет законов и дважды два не всегда четыре, а потому ошибка в расчетах может стать самым лучшим решением в жизни.
И все же это не оправдывает того, как я собираюсь поступить с мамой. Это неправильно, эгоистично, подло, по – свински, но иначе у меня не получается. Я трусиха, не готовая нести ответственность за свои поступки.
Эти размышления вновь вызывают у меня отчаянье и панику. В таком состоянии я пришла к Лерке.
Дверь открыла ее мама.
–О, Яночка, привет! Проходи, – радужно встретила меня Наталья Михайловна. Я натянуто улыбнулась и вошла в трехкомнатную квартиру Гельмс. Леркина мама начала суетится вокруг меня, приглашая на кухню. Поскольку самой Лерки дома пока не было, я решила скоротать ожидание за чашечкой чая. Наталья Михайловна что-то с энтузиазмом рассказывала, я же отстраненно кивала, попивая чай, вкус которого совсем не чувствовала.
–Януль, все в порядке?– спросила она спустя какое-то время, видимо, заметив мое пассивное участие в беседе, а точнее, полнейшую невнимательность.
–Я дома и сейчас сожру слона! –раздался голос Лерки из прихожей, что избавило меня от необходимости отвечать. Мы с Натальей Михайловной засмеялись. Лерка ураганом ворвалась на кухню, заряжая нас своим позитивом и энергией.
-Привет, мам! –чмокнула она мать и вопросительно уставилась на меня, что смутило, но от необходимости объясняться избавила Наталья Михайловна.
–И вам здравствуйте, мадам Проглот! Сейчас обед разогрею, -усмехнулась она.
-Ты просто волшебница, – промычала Лерка, откусив яблоко. Упав рядом со мной на диван, подруга вальяжно развалилась и захрустела, от чего у меня пробежал неприятный озноб по коже.
-Привет, как дела? – поинтересовалась я с натянутой улыбкой.
–С пивом пойдет. У тебя даже не спрашиваю, и так все на фейсе написано, да и на голодный желудок лучше не стоит, – ответила подруга, продолжая жевать. –Мне, кстати, тетя Катя звонила, тебя искала, -сообщила она как бы между прочим.
–Что хотела?– просипела я охрипшим от волнения голосом и тут же откашлялась.
–Спрашивала, не у меня ли ты и если да, просила передать, чтобы ты включила телефон и позвонила маме. Что там у вас случилось?
–Девчонки, потом пошепчитесь. Давайте, обедайте, – прервала нас Наталья Михайловна, ставя перед нами тарелки с борщом. Лерка активно принялась за еду, я же невидящим взглядом сверлила стену напротив.
–Я на работу поехала, – сообщила Наталья Михайловна, прибрав на кухне. Попрощавшись, она оставила нас одних, чему я была несказанно рада, ибо сил притворятся , что все хорошо и делать вид, что я ем суп, у меня уже не хватало.
Отставив тарелку, я тяжело вздохнула и облокотившись на стол, провела ладонями по лицу.
–Представляешь, тетя Катя все рассказала маме.
–О, да ты попала! – присвистнула подруга, тоже отставив тарелку.– Хотя честно, не понимаю, в чем проблема?! Ты что должна тупо сидеть дома и зубрить? –высказалась она. Я усмехнулась, потому что именно это от меня и требовали.
–Тирания сплошная. По-моему, ты уже взрослый человек.
–Я тоже так считаю. Ну, а раз взрослая, то пора бы и жить самостоятельно, верно?– проглатывая слезы жалости к себе, сыронизировала я. Гельмс приподняла бровь и уточнила.
–В смысле? Ты что, хочешь уйти из дома?
–Уже ушла, – призналась я невесело, кивнув на рюкзак с вещами, валяющийся в углу.
Лерка несколько минут молча смотрела на меня, а после покачав головой, опустилась на диван и подвела итог:
–Ну, дела!
Пока она переваривала эту информацию, я достала телефон и включила его. Градом обрушились пропущенные звонки, смс от мамы и тети Кати, которые я даже не стала читать. Было слишком страшно.
–И что дальше? Какие телодвижения? Как ты собираешься вообще быть, что делать? – очнулась подруга и начала заваливать меня вопросами, ответы на которые я сама еще не знала.
–Без понятия, – признаюсь с тяжелым вздохом.
–Нужно искать жилье, а ты знаешь, сколько на это денег уйдет? И вообще даже на подселении если снять комнату у черта на рогах – это вся твоя зарплата, а жить на что? Да и не думаешь же ты, что тетя Катя и мама так просто исчезнут из твоей жизни.
Лерка безусловно права и с каждой минутой затея уйти из дома все больше казалась истерическим бредом. Внутри меня шла отчаянная борьба доводов разума, визга страха и шепота сердца. Честно говоря, я так устала. Внутреннее напряжение от этого бесконечного вранья, самоконтроля и ожидания чего-то достигло апогея, и сейчас хотелось просто пустить все на самотек.
Как странно все в жизни. Почему одним счастье достается практически даром, а другие должны пройти все круги ада? Чем я хуже той же Лерки, у которой ни забот, ни хлопот? Почему за все в этой жизни мне приходится бороться: за право голоса, за зарплату, за любимого мужчину, за каждую крупицу радости и счастья? Почему, черт возьми, почему?! Ведь все ошибаются, только одни почему-то отделываются легким испугом, а у других жизнь вдребезги разбивается, и пока соберешь ее по кусочкам, порежешься не единожды.
Конечно, это очередной крик души, который никто не услышит. С каждым днем мне все больше кажется, что никого там наверху нет, но если я все же ошибаюсь, то более несправедливое существо сложно представить. Поэтому полагаться приходится исключительно на себя. Только что делать, когда твои возможности ничтожно малы и так или иначе приходится зависеть от кого-то?
Что мне вообще делать?
Было бы правильнее обсудить все с мамой, поговорить. Хотя с моей мамой поговоришь… Особенно теперь, когда я запуталась в паутине обмана, которую плела вокруг родных людей. Мне бы хотелось прийти к маме с повинной и увидеть с ее стороны понимание, но она не поймет. А может, и поймет, только все равно скажет ехать домой и вряд ли вообще позволит вернуться, особенно после рассказов тети Кати, которая наверняка расписала все в красках. Мама человек строгий, непреклонный. Впрочем, оно и понятно; когда воспитываешь ребенка в одиночку, нет, возможности расслабится и дать слабину себе и своему чаду. Но я уже не та девочка, покинувшая дом и боящаяся маме слово поперек сказать. Что-то изменилось во мне. И все же я не готова противостоять в открытую. Все, на что способна –это сбежать. Так или иначе конфликт неминуем, как и мой уход из дома тоже, поэтому не все ли равно теперь или потом?
Может, я так успокаиваю свою совесть, хотя зная маму, уверенна, варианты только такие. Этот довод укрепляет меня в моем решение уйти, и я безапелляционно заявляю:
– Лер, я все равно уйду, иначе никак! Поможешь?
Я умоляющим взглядом посмотрела на Лерку. Одной мне не справится первое время. Подруга с шумом втянула воздух.
–Ян, конечно, мама и тетя Катя не правы, но не руби с плеча. Подумай.
–Я уже подумала и прокрутила ситуации на триста рядов. Мама увезет меня в Рубцовск, где будет пилить весь год, а после скажет, чтобы я ехала в какой-нибудь Новосибирск поступала. Так или иначе придется уйти из дома, чтобы отстоять свою позицию, –все это я выдала на одном дыхание, и теперь было ощущение, что силы окончательно покинули меня.
Лерка, задумчиво поцокала, а после посмотрела прямо в глаза и грубо спросила:
–Ты совсем чокнулась, Ян? Влюбилась в него что ли?
Ее вопрос смутил меня. Я не из тех людей, которые легко открывают душу.
–Дело не только в нем, – уклончиво ответила я, ибо мои чувства к Олегу слишком личное и болезненное, чтобы говорить о них даже Лерке, но она уже сделала выводы.
-Я не думала, что ты так тупанешь и всерьез увлечешься, –заявила она, что меня неприятно поразило.
Интересно, а что она думала? Что я хочу что-то поиметь с Олега? Я этого не понимала, как и Лерку в данный момент. Она, видимо, сообразила, о чем я думаю и тут же примирительно добавила;
– Только без обид. Мне просто казалось, что тебе льстят отношения с таким мужиком.
Мои брови взлетели вверх, а на душе стало еще поганей. Одно дело, когда тебя любимый мужчина принимает за «не ясно кого», а другое, когда с ним солидарна подруга.
–Бл*дь, Ян, я не так выразилась! Не знаю, как объяснить, – чертыхнулась Лерка.
–Да, ладно, не парься, я и так поняла. –усмехнулась я иронично.
–Ни хера ты не поняла! Я к тому, что любая бы на твоем месте не устояла. Я бы тоже не прочь, но однозначно голову бы не теряла, – попыталась объяснить подруга, чем еще больше взбесила меня.
–Ну, а я не такая умная, как ты. Хотя с твоим опытом только мне что-то и говорить! – съязвила я. Наш разговор уже давно перетек во что-то враждебное и вызвал неприятный осадок, особенно, когда Лерка агрессивно парировала;
– Как раз с моим –то и говорить! Я простое многое не рассказываю. У меня было достаточно мужиков и всяких. Подарки дарили, на машинках катали, мне тогда это нравилось. Знаешь, казалось, круто быть развязной.
Невозмутимо пожала плечами Гельмс. Я же не знала, что сказать. Было не по себе. Вот вам и подруги! Лерка казалась чужой, а наши отношения фальшивыми. Я думала, что знаю ее, оказалось, что знаю лишь какой-то образ, который она мне втюхивала. Я и сама бывало, могла что-то преувеличить, но никогда не врала насчет того, кем я являюсь, кто я на самом деле.
–Давай, покурим? –предложила она, поморщившись, глядя на меня, оглушенную такими откровениями.
Я молча встала и как сомнамбула подошла к рюкзаку. Было желание уйти и больше не возвращаться. Только вот куда идти-то? Со всех сторон обложили, и хоть волком вой.
Взяв сигарету, протягиваю ей пачку. Чиркаю зажигалкой, пальцы дрожат. Молча затягиваюсь, подкурив сигарету. Глаза слезятся, но не от дыма, а от того, что мой хрупкий мир снова в один момент разваливается, как карточный домик.
–Ян, только давай не драматизируй! – заявила Лерка, обняв меня, как ни в чем не бывало, а потом коснулась губами моей щеки. Медленно, нежно и совсем как-то не по-дружески, продвигаясь к губам. Я замерла, кровь набатом стучала в голове. Ее дыхание обжигало кожу, а мимолетные поцелуи вызывали леденящий ужас и шок. Смотрю на нее и не знаю, что сделать. Ни черта уже не понимаю и не хочу! Она же дойдя до уголка губ, легонько чмокнула меня и отступила, делая затяжку.
Что это было? Как это понимать? Вопросы крутились на кончике языка, но так и остались невысказанными.
Лерка же усмехнулась и подмигнув, пояснила;
–Надо же тебя как-то в чувство приводить.
Звучало как-то неубедительно, но я не стала копаться в этом, ибо обдумывать сей порыв, было выше моих сил. И без того проблем куча. Может, подруга( только подруга ли?) забылась или вообще решила прикольнутся? Гельмс, она может.
Постепенно напряжение и агрессия отступили. Мы курили, глядя, как за окном вечер медленно укутывает город в темное, таинственное покрывало из звезд. Солнце почти спряталось за горизонтом, как и в моей жизни. Еще чуть –чуть и света почти не останется.
Так каждый из нас был погружен в свое. Не знаю, о чем размышляла Гельмс. Я думала о том, что совершенно не знаю человека, сидящего напротив. Жизнерадостная Лерка, казавшаяся открытой книгой, теперь была для меня настоящей загадкой.
Удивительно, но в эту минуту, я вдруг понимаю, что только Гладышев в действительности со мной правдив и честен. Он ничего не утаивает и не прикрывает личные мотивы извечным «во благо тебе». Сейчас понимаю, что его прямолинейность гораздо приятней елейных, лживых речей, которые потом оборачиваются сокрушительным ударом в самое сердце, как сейчас.
От горестных мыслей меня отвлек звонок телефона. Увидев, что это Гладышев, у меня оборвалось сердце и радостно забилось. Ненавижу эту слабость в себе, ненавижу это чувство. Ей богу, как голодная шавка, выпрашивающая у хозяина любые объедки. Но эта мысль не злит даже, скорее просто горько. И все же я рада, что он позвонил. Отвлек от тягостных мыслей, невыносимого молчания и избавил от необходимости звонить самой. Учитывая разговор с Леркой, вопрос насчет предложения Олега теперь решен окончательно. Стоит даже признать, что я в нем нуждаюсь, ибо для меня это единственный вариант за неимением лучших. Разговор у нас получился скомканным, неловким, да и могло ли быть иначе?! Я словно гвоздь вбивала в гроб хорошего мнения о себе. Теперь уж точно он будет считать меня пираньей, ведущейся на кошелек потолще. Да и пусть! Значит, он просто идиот с заниженной самооценкой, раз считает, что его не за что больше любить, кроме как за материальное благосостояние. Может, он даже прав, а я дура, что-то там выискиваю хорошее.
И все же, несмотря на эти довольно пессимистичные мысли, я согласилась на встречу, хотя «согласилась» -это громко сказано. Будто у меня богатый выбор. Гладышев, конечно, сказал бы –выбор всегда есть и бла бла бла… Бесит меня его позиция, четко разграничивающая черное и белое и никакого, мать его , серого!
Лерка еще на протяжении всего разговора так посматривала, что меня окончательно добило. Вот ей ли вообще такую рожу шокированную делать? Пусть только попробует что-то ляпнуть!
Но, когда я закончила с Гладышевым, Гельмс на удивление продолжала еще минут пять молчать.
–Ты обиделась на меня? –нарушила она наше молчание, глядя на меня глазами побитой собаки. Ее эта смиренность и какая-то покорность пугали, приводили в недоумение. Такой я еще не видела свою подругу.