Беседы с Чарльзом Диккенсом

Несмотря на популярность романов и продажи по всему миру, доходы Диккенса никогда не превышали его трат. Стремясь к более экономной жизни, он перевез свою постоянно увеличивающуюся семью за границу: сначала в Геную в Италии (1844–1845), затем в Лозанну в Швейцарии и, наконец, в Париж (1846–1847). В будущем он еще не раз посетит континентальную Европу. Условия договора, который он заключил со своими новыми издателями Брэдбери и Ивенсом в середине 40-х годов, наконец-то позволили ему получать должное денежное вознаграждение за труды, и, несмотря на некоторые проблемы, связанные с большим количеством иждивенцев, всю оставшуюся жизнь он был неплохо обеспечен. Добившись финансовой стабильности, Диккенс стал все активнее заниматься благотворительностью: он сотрудничал с богатой филантропкой Анджелой Бердетт Кауттс (1814–1906) в создании школ для бедных, в городском строительстве и учреждении «Урания-коттедж» – приюта для бездомных женщин. Его невероятная энергия нашла выход и в политической деятельности. Хотя Диккенс неоднократно отвергал предложения стать кандидатом на парламентских выборах, в 50-е годы, во время шумихи по поводу скандальной Крымской войны, он участвовал в кампании, проводимой «Ассоциацией административных реформ», целью которой было перетряхнуть насквозь бюрократизированную и некомпетентную государственную службу.

В период между 1843 и 1848 годами Чарльз Диккенс написал пять рождественских повестей. Первая, «Рождественская песнь в прозе» (1843), – это удивительно сбалансированная фантазия о преображении скупердяя: одновременно и увлекательная история, и социальная полемика, и искусная литературная композиция. Рождественские повести, наряду со специальными рождественскими выпусками его журналов, прочно связали имя Диккенса с этим праздником.

«Домби и сын» (1846–1848) считается первым романом зрелого периода творчества Диккенса. Благодаря глубине, масштабности, сложности и великолепной стилистике он открыл новые перспективы романа как литературной формы. За последующие двадцать лет Диккенс написал еще семь романов: «Дэвид Копперфильд» (1849–1850), «Холодный дом» (1852–1853), «Тяжелые времена» (1854), «Крошка Доррит» (1855–1857), «Повесть о двух городах» (1859), «Большие надежды» (1860–1861) и «Наш общий друг» (1864–1865). Каждого из них хватило бы, чтобы обеспечить писателю непреходящую славу, а все вместе они оказали огромное влияние на дальнейшее развитие романистики.

Хотя писательский успех заставил Диккенса оставить свои ранние мечты о карьере актера, он не потерял интереса к театру. Он был членом недолго просуществовавшего Шекспировского клуба – общественной организации писателей, актеров, живописцев и музыкантов, которые собирались каждую неделю для чтений и обсуждений, а также стал подписчиком появившегося позже Шекспировского общества, ставившего своей целью публикацию произведений Шекспира и исследований, посвященных его творчеству. Он был близким другом и советчиком нескольких актеров, в том числе Уильяма Чарльза Макриди и Чарльза Фектера (1824–1879), писал театральные обзоры и был энергичным участником нескольких любительских постановок, одну из которых пожелала увидеть королева Виктория.

Самое значительное выражение страсть Диккенса к театру нашла в частных представлениях на основе его собственных произведений. Еще в самом начале своей карьеры Диккенс устраивал закрытые чтения. В 50-е годы чтения стали открытыми в целях благотворительности, а в последние двенадцать лет жизни профессиональные чтения на благо самого себя стали основной деятельностью писателя. Самый яркий эпизод – убийство Нэнси из «Оливера Твиста» – заставлял слушателей замирать и серьезно подрывал здоровье Диккенса.

За последние десять лет жизни Диккенс написал всего один роман, «Наш общий друг». Его брак, длившийся двадцать лет, закончился враждебным расставанием. Его дети, разъехавшиеся по миру – в Индию, Канаду и Австралию, – по большей части его разочаровали, а здоровье ухудшалось, особенно после серьезного крушения поезда, в которое он попал в 1865 году. Несмотря на бурную деятельность, Диккенс никогда не отличался крепким здоровьем: он перенес несколько микроинсультов и довел себя до грани полного истощения во время второго турне по Америке в 1867–1868 годах. Хотя ему еще не было шестидесяти, выглядел он стариком.

Диккенс умер 9 июня 1870 года, когда работал над своим пятнадцатым романом, «Тайной Эдвина Друда». Кажется очень значимым, что последними строками писателя в утро перед смертью, в середине детективной истории, дразнящей нас своей незавершенностью, стало описание персонажа, который «навалился с немалой охотой». Такой аппетит характерен для всей жизни и творчества Чарльза Диккенса.

А теперь поговорим…

Далее Чарльз Диккенс участвует в воображаемом разговоре, в котором обсуждаются пятнадцать различных тем, и дает ответы на пытливые вопросы.

Вопросы выделены жирным.

Ответы Диккенса даны обычным шрифтом.

Пища для ума

Чарльз Диккенс унаследовал литературный жанр, который к моменту его рождения процветал уже более ста лет, и сознательно пошел по стопам сэра Вальтера Скотта, чьи уиверлиевские^[7] романы завоевали этой форме высокую репутацию. Жадно читавший с раннего детства, Диккенс устами героя своего биографического романа Дэвида Копперфилда говорит: чтение было «моим единственным и постоянным утешением». Он был хорошо знаком с традициями беллетристики, поэзии и драматургии, не говоря уже о таких популярных жанрах, как газетные статьи, уличные баллады, застольные песни и тому подобное. Все они подпитывали его творчество, а его наследие впоследствии точно такое же влияние оказало на литературные произведения последующих поколений.

* * *

Добрый вечер! Извините, мне казалось, я один…

Вечер добрый, любезный мой сударь, вечер добрый. Как поживаете? Кажется, вы раньше тут не бывали, я не ошибся?

* * *

Да. Я гулял по сельской местности Кента весь день, но, когда пошел дождь, мне захотелось найти приют и согреться. И тут как раз подвернулся этот славный постоялый двор… «Бурдюк», верно?

О, наша местная гостиничка! Я живу в нескольких милях отсюда. Знаете, именно здесь остановился мистер Пиквик со своими спутниками, когда они в те давние годы отправились на поиски приключений…

* * *

Тени Джейкоба Марли! Мистер Чарльз Диккенс… я считал, что вы уже семь недель как умерли… Но ведь в «Рождественской песни» вы сказали нам, что призраки могут делать все, что им вздумается, так что, провалиться мне на этом месте, если я не совершенно уверен, что это и правда вы, без обмана. Могу я предложить вам пинту портера? Или чашечку кофе? Не хотите ли присоединиться ко мне у камина?

Превосходная мысль! Позвольте мне заказать горячего пунша, и скоротаем вечерок…

* * *

[Поговорив несколько минут о всяких пустяках, незнакомец начинает задавать вопросы] Я всегда был большим поклонником ваших романов, мистер Диккенс. Можно ли мне спросить, как вы пришли в мир литературы?

Конечно. Мой отец оставил в одной из комнат наверху несколько книг, которые я мог брать – и которые в нашем доме никого больше не интересовали. Из этой «благословенной комнатушки», как замечает Дэвид Копперфилд (а его опыт – это мой собственный опыт), составить мне компанию приходили Том Джонс, Векфильдский священник, Дон Кихот, Жиль Блас и Робинзон Крузо. Те книги не давали умереть моему воображению и надежде на нечто за пределами этого места и времени: они и «Тысяча и одна ночь» и «Повести о джиннах»^[8]… Когда я вспоминаю ту комнату, мне представляется летний вечер: мальчишки играют на церковном дворе, а я сижу на постели и читаю так, словно от этого зависит моя жизнь. А еще я очень рано начал глотать «Журнал ужасов»^[9], рассказы о привидениях и готические романы и познакомился с популярными очерками, стихами и песнями. Мое детское чтение в основном составляли популярные жанры, но мой школьный учитель мистер Джайлс научил меня греческому и латыни в достаточной степени, чтобы я мог пародировать древние мифы, легенды и исторические заметки. Позже пищей для моего ума стали биографии, путешествия, исторические очерки и критика (а еще газеты, журналы и унылые синие книги с правительственными отчетами).

* * *

Значит, вы любите классиков-романистов?

Дефо, Филдинга, Смоллетта? Отлично, отлично! И английских эссеистов: Аддисона, Стила, Лэма и Хэзлитта. Стихотворение Вордсворта «Нас семеро» – мое любимое: я наслаждаюсь сентиментальной традицией XVIII века, а поэтические произведения Байрона и Мура перечитывал снова и снова. Имена, которые я дал своему потомству, расскажут вам о моих склонностях. Вообще я собирался назвать одного из сыновей в честь Оливера Голдсмита, но передумал и дал ему имя Генри Филдинг Диккенс. Из современников двое – Эдвард Булвер и Альфред Теннисон – дали имена еще двоим моим сыновьям. Ну а мой псевдоним «Боз» – это шутливое произношение имени Мозес, Моисей – в честь Векфильдского священника Голдсмита. Однако писатель, которым я восхищался сильнее всего и кого избрал примером, будучи начинающим писателем, это Скотт. Да, я горд тем, что мой тесть Джордж Хогарт был ближайшим другом и собеседником сэра Вальтера Скотта^[10]. Хотя всего два моих романа – «Барнеби Радж» и «Повесть о двух городах» – подражают исторической прозе Скотта, его живо описанные персонажи, захватывающие сюжеты и чудесное отображение времени и места в большей мере, чем работы любых других писателей, показали мне, на что может быть способен автор романов.