– Крикс, хоть и бывший раб, но достойнее человека я не встречал, – сказал Спартак. – Я уверен, что он будет лучшим правителем Азии.
Эти слова полководца помогли Корнелии определиться.
– Спартак, я останусь с тобой.
Крикс разбил свой бокал о стену и выбежал вон.
– Я знал, что ты не оставишь меня в трудное для нашей борьбы время. Только отныне забудь о Криксе!
Корнелии не оставалось иного, нежели пообещать Спартаку то, о чём он просил.
Крикс напился вином и цересом и скрылся в самом модном в Метапонте борделе, который назывался «У сестёр».
На следующий день было решено разделиться на две армии. Первая, под руководством Спартака, должна была идти на Север, а второй, которой командовал Крикс, предстояло закрепиться на горе Гарган и оттянуть на себя одну из римских армий.
Я остался со Спартаком.
Крикс справился со своей задачей, правда, погиб смертью храбрых в том сражении вместе с большей частью своих людей.
Когда мы узнали об этом, Спартак выступил перед своим войском.
– Братья и сёстры! Враги убили нашего чемпиона, нашего Крикса!
Спартак пустил скупую слезу. Корнелия стояла рядом с ним и сделала то же самое.
– Он был мне больше, чем брат! И я знаю как вы любили его! Мы никогда не простим римским собакам его смерти! Так поклянёмся же мстить за Крикса до тех пор, пока последний из этих позорных псов не будет уничтожен!
Армия дала клятву, но дела наши ухудшались.
Красса всё-таки назначили нашим главным врагом, и он взялся за дело с огоньком.
Для укрепления дисциплины в своей армии он ввёл децимацию – древнюю римскую традицию, по которой казнили каждого десятого солдата, если легион бежал с поля боя. Причём, в роли палачей выступали товарищи жертвы неудачного жребия. Надо сказать, такой стиль руководства армией принёс плоды – легионеры перестали даже думать о побеге от нас и дрались с удвоенным упорством. Римская армия сжалась в крепком крассовском кулаке.
А нас Красс решил взять измором – он не вступал в открытые столкновения с крупными силами либертарианцев, а гонял их по полуострову.
Так продолжалось около года.
В итоге мы оказались запертыми в Регии у сицилийского пролива. Армия Красса вырыла глубокий ров на перешейке, и мы оказались отрезанными от большой земли. Снабжение провиантом затруднилось и начался голод.
– Что будем делать? – спрашивал Спартак на военном совете своих командиров.
Они не знали и были готовы паниковать.
– Почему не получается наладить снабжение морем? – спросил Спартак самого ответственного командира, который отвечал за питание целой армии.
– Римляне прислали флот – они блокировали местные воды – пускают только пиратов. Но киликийцы не согласятся возить нам хлеб – им незачем ссориться с Римом, пока их товар пользуется здесь спросом.
– Суки! Глупо сдохнуть от голода после полутора лет блестящих побед! – сказал Спартак. – Почему вы ничего не предлагаете? Я для чего вас держу?
– Спартак, мы…
– Что вы? Вы только и можете, что в кости играть! Когда вы в последний раз разбили легион? Не помните? А я напомню – три месяца назад! Теперь вы сдулись! Только и делаете, что отступаете! Так мы никогда не доберёмся до долбаного Рима!
Военачальники потупили свои суровые командирские взгляды и молчали. Это расстраивало Спартака, и он всех выгнал.
– Корнелия, эти мудни молчат! Что мне с ними делать? Ума ни приложу…
– А ты попробуй децимацию. Говорят, помогает, – посоветовала верная супруга.
– Ну, это уж слишком! Меня не поймут!
– Ты предпочитаешь погубить наше движение своим бездействием? Нужна твоя решительность, Спартак!
– Я поговорю с киликийцами. Может, они согласятся переправить нас на Сицилию.
– Ты хочешь довериться пиратам?
– Корнелия, на Сицилии мы пополним армию – там много недовольных Верресом – это наш шанс!
– Спартак…
– А ты спроси Марцеллуса! Марцеллус, что лучше: обезглавить каждого десятого борца за свободу или попросить пиратов переправить нас на Сицилию?
Я выступил за сделку с киликийцами.
Но, думаю, даже если бы я поддержал идею с децимацией, Спартак всё равно не решился бы рубить головы своим людям. Не такое было у него воспитание!
Через пару дней мы со Спартаком принимали пиратов. Они прибыли к пирсу на триреме с позолоченными парусами, а вёсла, казалось, были сделаны из серебра. Мы удивились такой роскоши.
– Приветствую вас! – сказал Спартак. – Спускайтесь на берег —мы приготовили для вас отличный ужин!
– Какой ужин вы можете приготовить? – спросил старший пират с рыжей бородой, серьгой в каждом ухе и татуировкой на всю шею, которую к тому же украшала массивная и золотая цепь. – Говорят, вы уже лошадей сожрали. Вы скоро друг друга жрать начнёте!
Пираты засмеялись, но Спартак не смутился.
– Если вы не голодны, то всё равно спускайтесь – попьём воды, поговорим в непринуждённой обстановке.
– Спускаться мы не будем! Потому что не доверяем рабам! Говори, чего хочешь!
– Я хочу, чтобы вы переправили меня и моих людей на Сицилию!
– И всего-то? А ты и есть тот самый Сартак, беглый раб и гладиатор?
– Меня зовут Спартак! И я не раб!
– Ладно, мне всё равно, кто ты! Если, конечно, у тебя водятся деньжата. Как у тебя с деньгами, парень? Успели почистить римских фраеров?
– Деньги у нас есть.
– Сколько ты готов нам заплатить? Ты же понимаешь, что дело рискованное. Тут повсюду крассовские корыта.
– У нас есть пятьдесят талантов серебром.
– И всё?
– Всё.
– Сколько людей?
– Тридцать тысяч.
Бородач задумался.
– Хорошо. За пятьдесят перевезу половину. Будете сидеть на вёслах! Только серебро – вперёд! Такое у нас правило, дружище. Ну что? Идёт?
– Почему не всех?
– На пятьдесят талантов мне проще продать рабов, чем с вами тут возиться. У меня всего дюжина кораблей. Соглашайся, пока я не передумал.
– Мне нужно время!
– Подумай! До утра. Утром дашь ответ! До завтра!
Пираты уплыли, а мы побрели в наш шатёр. Спартак не хотел обсуждать сделку со своими командирами – мы были в шатре втроём.
– Ну что твои пираты? Согласились? – спросила Корнелия.
– Они готовы перевезти половину.
– А что с другой половиной? Подаришь их Крассу?
– Оставим их пока здесь. На Сицилии соберём армию и вернёмся.
– Ты с ума сошёл! Ты же знаешь, что с ними будет! Они либо сдохнут от голода, либо римляне их перережут, когда узнают, что ты их бросил! Красс не станет ждать, пока ты наберёшь армию!
– Что ты предлагаешь, Корнелия?
– Наступать, Спартак! Наступать!
– Тогда это будет последняя наша битва! Люди устали!
– Для поднятия духа я уже предлагала тебе эффективное лекарство!
– Я не стану убивать своих же людей, Корнелия! Как ты не понимаешь?! Я не готов!
– А бросить их ты, значит, готов? Их убьют! И ты это прекрасно знаешь!
– Я вернусь с подкреплением!
– Делай что хочешь, Спартак!
Корнелия вышла вон.
– Спартак, послушай, я тоже думаю, что довериться пиратским мордам – не лучшее решение, – сказал я.
– И ты туда же! Вы сговорились, что ли?! Всё равно будет по-моему!
Полководец ударил кулаком по столу, да так, что наши бокалы опрокинулись, и вода разлилась.
Утром Спартак дал пиратам положительный ответ.
– Отлично! – сказал бородач. – Тащите серебро!
Спартак приказал расплатиться с пиратами, и серебро погрузили на пиратский корабль.
– Как стемнеет, переправим первую тысячу в одну тихую бухту. Там их не обнаружат! Пускай они вечером соберутся здесь.
– Хорошо!
– Не скучай, Сартак! – крикнул татуированный бородач, когда корабль отошёл от пирса.
Мы вернулись в лагерь, и Спартак отобрал тысячу воинов. Он был в приподнятом настроении, и даже пошучивал.
Отобранным бойцам он приказал собраться вечером у пирса.
– Сами пойдём в последней партии, – сказал мне вождь либертарианцев.
– А что скажешь тем, кто останется? – спросил я.
– Скажу, чтобы готовились к переправе.
Но ни вечером, ни ночью, ни даже к полудню пираты не появились.
Спартак понял, что его обвели вокруг пальцев.
– Суки! Пиратское отребье! – кричал он в шатре. – Когда возьмём Рим, я всех их пущу на дно!
Корнелия ухмыльнулась, а я сочувствовал Спартаку. Да и всем остальным либертарианцам, пожалуй, тоже.
Мы остались без денег, без еды, и надежды у нас оставалось с горчичное зерно.
Нам нужно было выбирать: или сдаться, или прорываться через укрепления Красса на восток.
Спартак выступил перед войском и сказал, что иного выхода нет, и нужно идти на прорыв.
– У нас мало сил! И многие из нас останутся в крассовом рву кормить стервятников. Но те, кто вырвутся, продолжат нашу борьбу! Это ещё не конец, друзья мои! Победа будет за нами!
Войско поддержало оратора вялым «Да здравствует Спартак!»
– А если кто-нибудь из вас увидит пирата – пусть он отрежет ему уши! – закончил полководец.
09
Ночной прорыв был кровавым и драматичным.
Я заиграл, и в один момент тысячи голодных людей с ругательствами и улюлюканьем устремились в глубокий ров, чтобы потом карабкаться на римские укрепления.
Многие из них, как и обещал Спартак, были убиты во рву римскими лучниками и копейщиками, или завалены камнями, которые римляне с удовольствием сбрасывали с насыпи.
Те, кому удавалось вступить в рукопашную схватку с врагом, дрались как безумцы. Ну, или как герои – кому как нравится.
Я швырнул щит с мечом на землю и сбросил свои нехитрые доспехи, чтобы догнать вырвавшихся вперёд парней. Но рожок, который висел у меня на спине я сохранил – всё-таки он кормил меня последние пару лет.
Я ни о чём не думал. Я бежал и спотыкался о поваленных товарищей и перелезал через них.
Если я падал, то вставал и бежал снова. На просьбы о помощи я не откликался, потому что в темноте искать пострадавших времени не было.
Помню, я перепрыгивал через какие-то препятствия, кого-то душил руками и ногами, а кого-то обматерил.
Я очнулся на берегу реки – там собирались все, кто выжил той ночью.
Я нашёл Спартака – он выглядел уставшим, но счастливым. На лице его была кровь.
– Ты ранен? – спросил я его.
– Это не моя кровь! Пустое! Главное, что мы прорвались!
– А что с Корнелией?
– С ней всё хорошо. Я и не знал до сегодняшнего дня, что она так быстро бегает. Я еле поспевал за ней! Она ещё умудрилась на бегу убить несколько римлян! Вот это женщина! Вон она делится впечатлениями!
В реке мылись женщины, и я увидел среди них Корнелию. Она была перепачкана кровью, и красно-чёрное платье её напоминало, скорее, лохмотья бродяжки, чем наряд супруги выдающегося полководца. Корнелия о чём-то рассказывала своим подругам и размахивала руками.
– Корнелия! Марцеллус – живой! – крикнул Спартак.
Она помахала мне рукой и продолжила свой увлекательный рассказ.
После переклички выяснилось, что прорвалась лишь треть либертарианцев – остальные погибли или попали в плен, или пропали без вести.
Я был удивлён, что спасся тот самый Гур, которого я невзлюбил ещё с момента нашей первой встречи у Везувия. Никогда бы не подумал, что такой неуклюжий и пожилой уже человек сможет остаться в живых в такой заварушке.
Я не понимал, почему он до сих пор с нами, а не сбежал к римлянам – у него было множество возможностей это сделать, но он с упорством следовал за нами и точил оружие солдатам Спартака даже когда его не просили, и сам подавал нам вино на штабных совещаниях. И он не был беглым рабом.
Как-то, помню, ещё в Кумах я выпил пол-пифоса вина и встретил его на улице.
– Почему ты с нами, Гур? Ты же ни хрена не понимаешь в долбаном либертарианстве!
– А зачем мне понимать? Я уже старый.
Я тогда не понял его ответа, но пытать Гура не стал и пошёл спать.
Вечером у костра Спартак собрал уцелевших командиров.
Снова было решено сопротивляться до последнего и ни в коем случае не сдаваться крассовским головорезам. Дали клятву кровью.
Все понимали, что конец не за горами, но озвучивать эту мысль никто не отважился.
Вероятно, никто не хотел расстраивать Спартака. А он сам, похоже, всё ещё верил в свою удачу. Но быть может, он считал неприличным признаться в обратном. Всё-таки он – потомок Ромула, как-никак.
Какое-то время мы ещё поболтались по югу полуострова – пытались не вступать в бой с крассовскими легионами, но Красс таки достал нас.
Последний бой либертарианцев был коротким – складывалось впечатление, что они сами накалывались на копья римлян и подставляли свои шеи под вражеские гладиусы. Это было похожим на массовое самоубийство.
Те, кому не хватило духа принести себя в жертву своей прекрасной идее, были пленены римлянами.
Сама по себе свобода – штука и относительная, и до глубины личная. Свободу нельзя измерить – её можно лишь ощутить, пожалуй.
Я отбил лошадь у одного всадника – вероятно, он устал рубить крепкие либертарианские тела и потерял бдительность.
Рожок дудя снова сыграл Марцеллусу добрую службу и был использован мной как грозное оружие.
На этот раз я сначала дал дудкой по морде лошади – она взбрыкнула и сбросила с себя крассовского солдата. Но после многократного контакта с головой сбитого всадника, инструмент пришёл в негодность, и мне пришлось его выбросить.
Я матерился, но кое-как залез на кобылу и поскакал за Спартаком и Корнелией – они неслись вдвоём на одной лошади к голубому заливу.
Супруги пересекли поле и скрылись в лесной чаще. По-видимому, враги не обратили внимания на беглецов, потому что хотели побыстрее закончить утомительную резню, и не отвлекались на пустяки.
У каменного обрыва, с которого открывался живописный морской пейзаж, беглецы спешились и обнялись.
– Марцеллус! Хорошо, что ты здесь! – сказал Спартак, когда я подъехал.
– Куда теперь? Найти лодку? – спросил я.
– Не нужно лодки. Мы останемся здесь.
– Но они нас схватят! Нужно бежать!
– Беги! Только сначала сделай последнее доброе дело для нас с Корнелией, дружище!
– О чём ты, Спартак?
– Мы не хотим, чтобы наши головы украшали римские колонны! – сказала Корнелия. – Ты понимаешь?
– Понимаю, но…
– У нас мало времени! Когда мы закончим, спрячь нас! Чтобы ни одна римская собака не нашла! – сказал Спартак.
Я пообещал выполнить их просьбу.
– Спасибо, друг!
Спартак обнял меня, а Корнелия поцеловала в щёку.
Великий, но поверженный полководец снял с пояса длинный нож. Я из деликатности отошёл в сторону и старался не смотреть на этих двух симпатичных мне людей, чтобы не мешать им насладиться последними мгновениями жизни.
Они ещё раз обнялись, и Спартак направил лезвие в своё сердце.
– Дай мне, – сказала Корнелия и с женской аккуратностью взяла нож из рук супруга.
Они смотрели друг другу в глаза, но в их взглядах я не увидел ни страха, ни печали.
Корнелия с силой вдавила нож в свой живот и на пурпурном платье появилось тёмное кровавое пятно.
– Не больно, Спартак, – сказала она. – Только жаль, что он так и не увидел света.
Спартак прослезился.
Картина была трогательной, и неудивительно, что на моих глазах тоже появились слёзы.
Корнелия закрыла глаза и осела в объятиях Спартака. Он поцеловал её, положил на землю и достал из её тела окровавленный нож.
Потом он повернулся к морю и перерезал себе горло.
Я уже собирался захоронить тела, как заметил бегущего ко мне человека. Он махал мне рукой и что-то кричал.
Когда он подбежал, я узнал в том человеке того самого Гура, которого знал ещё с Везувия.
– Думал, опоздаю! Хорошо придумал, Марцеллус! Скажем, что замочили ублюдков, и поделим денежки пополам! Ты ведь не хочешь забрать всё себе?
– Ты о чём Гур?
– Как о чём? О вознаграждении! За их головы обещали десять талантов серебра! Десять, Марцеллус! По пять на брата!
– Не брат ты мне!
– Брось, друг! Головы будем отпиливать, или так сдадим?
– Будем, – сказал я.
Я поднял нож Спартака с земли.
– Не успеем! – сказал я и показал своей рукой в сторону леса. – Смотри! Они уже здесь!
Гур повернулся к лесу, а я схватил его за шею и всадил нож под рёбра.
Потом я привязал уздечками и ремнями от сёдел камни к телам Спартака и Корнелии, и сбросил их с обрыва в море. В тот день они исчезли навсегда.
Гура я сбросил без камня, потому что его плавающее, как дерьмо, тело вряд ли смогло бы кого-нибудь заинтересовать – такого добра в прибрежных водах всегда в достатке.
Я прогнал лошадей, а сам доверился воле богов и побрёл вдоль берега навстречу неизвестности.
10
Когда я устал идти и подумал о ночлеге, то увидел одинокую лачугу, которая стояла у самого берега.
Я постучался в дверь и добрый рыбак впустил меня в свой неказистый дом.
Рыбак был сухим и пожилым уже мужчиной, но жил один. Лишь дохлый пёс заморской породы и с язвами на шкуре кое-как скрашивал его одиночество.
– Я накормлю тебя ухой, – сказал старик. – В последнее время мне везёт с уловом! Хорошо, что ты зашёл, а то мне старику и поговорить не с кем!
– Спасибо тебе, добрый человек. Но я так устал, что вряд ли стану интересным собеседником, – сказал я.
– Отдыхай, сынок. Говорить буду я.
Меня это устроило, и я сел за небольшой стол.
– У тебя липкий пол, – заметил я. – И стул.
Старик промолчал и разлил уху по потрескавшимся от старости тарелкам. Он не забыл поделиться и с дохлым псом, но пёс даже не понюхал предложенную хозяином похлёбку.
Я стал с жадностью есть нехитрое, но сытное угощение – уха была жирной и приятной на вкус.
Я попросил добавки, и старик не отказал бедному путнику.
– Я смотрю, жизнь и тебя потрепала, – сказал мне старик, когда я принялся за добавку.
– Да.
– Ну, ничего. Главное – живой. Твою драную одежонку мне заменить нечем, разве только могу предложить тебе иголку и нитки. И постирать можешь в морской водичке.
– Отлично!
– Куда идёшь?
– В Помпеи, – назвал я первый город, который пришёл мне на ум.
– Не бывал. Но слышал о нём. У тебя там дела?
– Да. Кое-какие…
Старик встал, куда-то вышел, но вернулся и принёс белый кувшин.
– Это церес. Не откажешься?
– Нет, что ты! Обожаю церес! – сказал я.
Я хоть и привык к палермскому красному вину, и в глубине души недолюбливал церес, но не хотел обижать доброго хозяина.
После ухи церес показался мне вкуснее обычного.
Я повеселел.
– Вкусный церес! В жизни не пил такого!
– Пей – не стесняйся! Я хоть и беден, но церес у меня есть всегда. Иначе – что за жизнь?
Я согласился со стариком, что жизнь – дерьмо, и выпил пару-тройку кружек чудесного напитка. Старик тоже повеселел, и наш разговор перешёл в дружеский формат.
Но через какое-то время весёлое расположение духа сменилось на обратное.
– Ты не представляешь каково жить в старости одному! – сказал рыбак и пустил слезу. – Ноги не ходят, сети не достать! Долбаную рыбу приходится на удочку брать! И некому мне помочь!
Я растрогался и пожалел рыбака.
– А где твоя семья? – спросил я.
Старик загрустил пуще прежнего.
– Когда-то у меня была семья, – сказал он. – И семья, и положение, и таланты… Я про серебро…
Я удивился такому крутому повороту, потому что считал старика обыкновенным неудачником, и попросил его рассказать свою историю.
– Случилось так, что я убил свою жену, – начал он свой рассказ. – А у меня была лучшая жена в городе – из знатного рода, красавица, и грамотная, к тому же. Я не хотел убивать её – всё получилось само собой. Я тогда был судьёй. И в тот день мы как раз приговорили пару десятков рабов к смерти, за то, что они утопили своего хозяина. И хотя было доказано, что они не делали этого, что он сам накачался вином и полез в бочку купаться – нырнул в неё головой, а вынырнуть не смог, нас попросили признать рабов виновными. Ну и заплатили, конечно. Такое случается, когда в деле замешан кто-нибудь из влиятельных граждан.
Старик принёс ещё один кувшин с цересом.
– Оказалось, что у этого семейства были милые доброжелатели, которые хотели ослабить таким образом своих конкурентов. А раб тогда стоил – не то что теперь! За хорошего раба можно было дом просить! Ты понимаешь?
Я ответил, что понимаю, и хлебнул цереса.
– Ну мы это дело отметили вином. Потом зашли в попин и добавили цереса. Там же подрались с какими-то центурионами. Я тогда часто отмечал с друзьями смертные приговоры и мог не возвращаться домой по несколько дней. В общем, домой я вернулся, но уже под утро, злой, пьяный и с разбитой мордой. Но жены я дома не обнаружил. Я допросил рабов – они сказали, что жена ушла. Она подумала, что я, как обычно, не вернусь и свалила! Сука! Меня эта новость вывела из себя и я принялся искать её по всему городу. В конце концов, я нашёл её в объятиях какого-то чернокожего раба. Раба! А ведь я любил эту стерву! Ты понимаешь?
Я снова признался бывшему судье в том, что понимаю его.
– Ну, я взял и порешил обоих! Зарезал, как свиней.
Рыбак замолчал, потому что задумался – волнительные воспоминания не давали ему покоя, но потом он выпил кружку цереса одним глотком и продолжил.
– Дело, как говорится, житейское – за раба я заплатил хорошую компенсацию его хозяину, но вот с жёнушкой пришлось сложнее. Её папаша, вредный старикан, решил меня засудить. И, несмотря на то, что совокупление жены с рабом, а тем более измена мне в такой грубой форме оправдывали мои действия, суд встал на сторону моего тестя. В общем, меня признали виновным, лишили должности и заставили выплатить штраф и компенсацию тестю. Я выплатил всё до последнего асса! Но эта тупая морда требовала для меня смертного приговора! Он продал дом, или даже два, чтобы подмазать судей. Я решил не дожидаться исхода дела, потому что был уверен в «неподкупности» служителей закона, и бежал на юг вместе со своим сыном. Ему тогда было пятнадцать.
Тем временем за окнами рыбацкой лачужки уже стемнело, и лунный свет едва освещал наш скромный стол.
Рыбак зажёг лучину и подкинул дровишек в небольшую печку.
– Но где сын теперь? – спросил я.
– Не торопись. Я расскажу. А у тебя крепкие нервы, парень? Или ты из тех, кто теряет сознание от внезапного пука?
Этот вопрос меня и напугал, и заинтересовал.
Полутьма, безлюдное место, шум моря и старый отшельник в доме – всё это располагало к особенному восприятию.
Я уверил рыбака, что крепче моих нервов лишь мои мускулы. Старик мне поверил и продолжил свой рассказ.
– Мы приехали сюда и построили этот дом. Я думал, что здесь нас не найдут. Сын во всём помогал мне. Прошло несколько лет – мы научились ловить рыбу и охотиться на беглых рабов. В общем, жизнь наладилась – мы перестали голодать, и у нас стали водиться деньжата.
И тут у рыбака задрожали руки.
– А потом мой сын утонул. Вот так просто взял и утонул! Сука! Внезапно налетел сильный ветер и начался шторм! Он проверял сети и…
Старик разволновался, а потом разошёлся не на шутку – вскочил и заходил по дому, и даже смахнул свою кружку со стола.
Я попросил рыбака успокоиться.
– Успокоиться? Да ты не знаешь, о чём говоришь! Я посмотрю на тебя, когда ты увидишь…
Он не договорил, но взял новую кружку и сел за стол.
Старик трясущимися руками налил себе цереса.
– Шторм так же внезапно стих, как и начался. Снова появилось солнце, но лодки уже не было видно. Я не смог найти объяснения этой неудаче и напился.
Старик стукнул кулаком по столу – церес вылился через края наших кружек, а лучина потухла.
Но бывший судья снова зажёг лучину.
– Вечером ко мне пришёл один вонючий и горбатый старик. Вонял он рыбой и морской тиной. Скользкий такой типчик, с водорослями в запутавшихся длинных и седых волосах, и в мокрой рубахе до самых пят. Он сел за стол, выпил цереса, который разбавил морской водой, и сказал, что пришёл по поручению Нептуна, и что моего сына забрали в море по распоряжению самого Юпитера. Я не знал, чем я насолил Юпитеру и спросил об этом старика. Тот ответил, что один мой поступок Юпитера разочаровал, и он хочет, чтобы я искупил свою вину.
Старик снова выпил церес одним глотком, встал и посмотрел в окно. Там была видна луна и море – и всё.
– Что стало с тем стариком? – спросил я.
– Я его больше не видел. Он ушёл. В море.
– По-моему, ты заливаешь, – сказал я. – Старик, ты мне симпатичен, но не нужно лепить горбатого! Знаешь, я всякого повидал, но в такой рассказ поверить не могу!
– А я не прошу тебя мне верить. Ты сам просил рассказать. Но когда он придёт – не падай со стула – сломаешь шею!
– Кто придёт?
– Мой сын.
Рыбак снова подошёл к окну.
– Ты сбрендил, старик. Давай-ка закругляться и ложиться спать – у меня был тяжёлый день!
– Если хочешь спать – ложись. Вон там!
Он показал мне на грязный топчан, который вонял рыбой, как и всё остальное в доме доброго рыбака.
Я улёгся, а хозяин продолжил сидеть за столом. Он пил церес и потушил лучину.
Шум морского прибоя убаюкивал меня, и я уже начал погружаться в сон.
Но тут за дверью залаял дохлый пёс. Потом он принялся скулить, как будто его добрый хозяин отдал богам душу.
Это, конечно, насторожило меня, и я забыл о том, что устал и хочу спать.
Послышался удар, и собака заскулила ещё тревожнее. Я приоткрыл глаза.
– Пошла вон, мерзкая тварь! – сказал кто-то низким голосом.
Старик не реагировал на звуки и продолжал пить церес, как ни в чём ни бывало, а мои пальцы сжались в кулаки.
В дверь постучали так, что она едва не слетела с петель.
– Зачем стучишь? Ты же знаешь, что открыто! – сказал старик.
Дверь открылась, и я увидел силуэт человека. Он освещался лишь луной со спины, поэтому лица его видно не было.
– Всё сидишь? – пробасил незнакомец.
Рыбак промолчал, а человек зашёл в дом и сел напротив старика. Смрад мертвечины вперемешку с вонью неизвестного происхождения с такой силой ударил в мой нос, что я тут же почувствовал приступ тошноты.
– Зажги огонь! Я хочу видеть твоё лицо!
– Сам и зажигай!
– Ты же знаешь, что у меня одна рука!
Старик зажёг лучину. Я увидел, что за столом сидел полусгнивший труп, или кто-то похожий на него.
Его лицо было без носа, кожа местами свисала с черепа, а волосы торчали редкими клочьями.
Одна рука была укорочена наполовину и болталась за ненужностью. Но глаза незнакомца, при всём этом безобразии, излучали красный свет.
Старик старался не смотреть на незнакомца.
– Когда ты перестанешь ходить сюда? Я устал от тебя! – сказал он.
– Когда ты отдашь мне деньги, сука? Я сгнил уже наполовину, а денег всё нет! Я сам устал видеть твою морщинистую харю! Но вынужден делать это каждый день! Ты не представляешь, какая это м-у-у-к-а-а-а!
Незнакомец заревел про муку на самых низких частотах, которые может уловить ухо человека.
– Хватит! Ну зачем тебе деньги? Зачем?
– Не твоё дело! Налей мне цереса!
– Всё равно прольёшь!
– Налей, говорю, долбаный жмот!
Старик налил цереса в мою кружку. Труп, или тот, кто был похожим на мертвеца, взял её мокрой рукой с двумя короткими пальцами и опрокинул в то место, где ещё находился какой-то рот. Но церес вылился на стул, на котором сидел пришелец, и начал стекать на пол.
– Ну что, попил цереса? – спросил старик.
– Сука! Ты ещё издеваешься? Сука!
Незнакомец поднял свою культю и махнул ею. Вероятно, он хотел ударить по столу, но длина руки не позволяла достать до него. Тогда он схватил своей двупалой и длинной рукой мою кружку и разбил её о стену.
– Пёс сдох, – сказал старик.
– Он уже начал гнить! Скоро твоя псина будет выглядеть и вонять совсем как я! Ха! Ха! Ха!
– За что мне всё это? – крикнул старик и вскочил.
– Боги решили, что ты должен ответить! Сколько раз повторять?! Это из-за тебя я стал похожим на ветошь! Гони деньги!
– Нет у меня денег! Нет!
– Найди, старый мудень! И покончим с этим!
И в этот момент меня стошнило. Сердце моё сжалось, а дыхание остановилось.
– Кто это? – спросил незнакомец.
– Путник. Славный малый, – сказал старик.
– А ну-ка, давай посмотрим, что за путник! Думаешь, боги ему помогут?
Похожий на мертвеца незнакомец встал и медленным, но тяжёлым шагом направился к топчану.
11
Я очнулся от сильного удара в бок.
– Это не Сартак! Вставай, либерная морда!
Я открыл глаза и увидел солдат – они стояли у топчана и улыбались мне.
– Или ты встанешь, или я отсеку тебе руку! – сказал один из них.
Я решил сохранить руку и вскочил на ноги.
Солдаты вытолкнули меня пинками на улицу. У скромной лачужки на неприметной завалинке сидел рыбак и гладил своего дохлого пса.
– Не обижайся, сынок, но мне нужны деньги, – сказал старик и подмигнул.
Солдат кинул ему монету.
– Если ещё объявится кто – сразу сообщи!
– Обязательно! Не извольте беспокоиться, господин центурион!
– Я не центурион!
– Вы обязательно им станете!
Храбрые воины с удовольствием и с остроумными солдатскими шутками отвели меня в лагерь для пленных.
Пока они вели меня, то били руками и ногами, хотя я не сопротивлялся.
Кроме меня, в лагере собрали ещё несколько сотен живых участников либертарианского движения.
Горячего питания нам не предложили, потому что ещё не решили что с нами делать.
Я расположился на краю лагеря, чтобы при первой возможности бежать.
Все ждали Красса, и к вечеру он появился.
Он был мужчиной средних лет, в богатых позолоченных доспехах и со шрамом на левой щеке, а его серая в яблоках лошадь была украшена красными и белыми перьями.
– Вот это я понимаю! Это все? – спросил Красс одного из своих командиров.
– Почти. Оставшихся ещё вылавливают по окрестностям. К утру всех соберём!
– Отлично! Утром приедет Кайсар – будем решать что с ними делать. А пока – отдыхать! Мы все хорошо потрудились, парни! Палермское привезли?
– Полсотни амфор.
– Всем вина! За мой счёт!
Солдаты зааплодировали военачальнику, и им раздали вино. Ну, а мы легли спать на холодной земле, избитые и голодные.
Утром приехал молодой, но мелкий чиновник с каким-то поручением от Сената. Ему было не более тридцати, он был одет в модную белую тунику с отливом и держался как истинный патриций – с высокомерием и нарочитой серьёзностью.
– Приветствую тебя, Красс! – сказал незнакомец и вытянул вперёд правую руку.
– Взаимно, Кайсар! – сказал Красс и сделал то же самое.
Кайсар посмотрел на пленных, и улыбнулся.
– Мне сказали, что на этот раз либеры кончились.
– Да. Полная победа!
– А где их главарь? Этот.. Как его.. Спартак.
– Его пока не нашли. Среди трупов не опознали, и здесь его нет. Если сбежал, то его скоро сдадут местные пезанты – я назначил за его голову вознаграждение в десять талантов.
– Прекрасно, друг мой! Теперь в Сенате, наконец, признают, что ты – лучший полководец! И достоин быть консулом!
– Да, отныне эти говноеды будут знать, с кем имеют дело. Да и тебя протащим повыше! Но что будем делать с пленными, Кайсар?
– А что ты предлагаешь?
– Продать в рабство на восток. За либеров можно двойную цену брать – за два года они себя отлично разрекламировали!
– Марк, ты неисправим! Думаешь только о деньгах!
– Если бы я о них не думал, у меня бы их не было!
– С этим не поспоришь. Но серебряных талантов у тебя и так предостаточно, а политика сейчас превыше всего! Думаю, лучше распять этих либеров вдоль дорог, чтобы другим не повадно было нарушать государственный покой. Мы должны показать всем силу Рима! У нас ведь большие планы! А, Красс?
– Ты как всегда прав, Гай. Хорошо! Уговорил! Но только потому, что я и так богат. Я пожертвую своей выгодой ради Рима! Но кресты – за твой счёт! Пойдём завтракать! Привезли палермское красное – твоё любимое!