Женщины – серийные убийцы: как и почему они становятся монстрами

К тому времени, когда преподобному Яношу наконец удалось успешно переправить письмо властям, из-за постоянного стресса у него развилась паранойя. В 1970-е профессор Макнелли обнаружил в венгерских архивах письмо Яноша своему настоятелю, в котором поведал, как однажды ночью Елизавета натравила на него шесть невидимых черных кошек и собак, проникших к нему в дом. Пастор яростно отбивался, выкрикивая: «Дьяволово отродье, сгиньте в аду!» Правда, слуги не увидели ни одного животного. «Но вы же понимаете, – писал Янош, – что это происки дьявола» [113].

Если жалобы крестьянских семей чаще всего игнорировались, то случаи исчезновения девушек благородного происхождения расследовались венгерским парламентом, расквартированным в то время в Братиславе (Будапешт, столица Венгрии, находился под турецкой оккупацией). На протяжении всего 1610 года парламентские следователи собирали показания против графини, опрашивая многочисленных свидетелей – как дворян, так и простолюдинов. 27 декабря 1610 года, подстегиваемый срочными донесениями преподобного Яноша и новостью о том, что трупы четырех молодых женщин были выброшены за стену замка на глазах у всей деревни, парламент приказал вице-королю Дьёрдю Турзо, имевшему более высокий статус, чем Елизавета (и ее родственнику со стороны мужа), отправиться в Чахтице, проникнуть в господский дом и замок графини и арестовать ее.

Вечером 29 декабря, вскоре после Рождества, которое графиня праздновала в своем деревенском доме, одну из ее служанок, юную девушку Дорицу родом из хорватского города Реднека, застукали за кражей груши. Разгневанная Елизавета приказала отвести девушку в прачечную, раздеть догола и связать. Потом графиня, чередуясь со служанками, принялась наносить Дорице удары дубинкой, явно намереваясь забить ее до смерти. Елизавета, по словам очевидцев, была так забрызгана кровью, что ей пришлось переодеться. Дорица оказалась девушкой выносливой и, несмотря на побои, подавала признаки жизни. Глубокой ночью графиня наконец устала избивать ее и приказала служанке заколоть Дорицу ножницами. Труп девушки вынесли и оставили у дверей во внутреннем дворе, с тем чтобы убрать его на следующее утро. И едва ли не в ту же минуту, проделав двухдневный путь из Братиславы, в имение графини въехал отряд вице-короля Турзо, приказав слугам дать им дорогу. Ворвавшись во двор, отряд наткнулся на израненное, окровавленное, еще не остывшее тело убитой девушки. Обыск в господском доме тоже принес страшные находки – трупы еще двух зверски замученных жертв. А обыскивая замок на холме, как стало известно, отряд обнаружил множество разлагающихся тел, спрятанных в нижней части башни, тех самых тел, которые преподобный Янош отказывался предавать земле.

Елизавету Батори заточили в Чахтицком замке, а четверых ее слуг – трех старух и молодого слугу – Турзо увез в соседний словацкий город Битчу, крупнее, чем Чахтице, где должно было свершиться правосудие. Там преступников допросили и обвинили в соучастии в убийствах. И тут история суда над Елизаветой Батори обрастает конспирологией.

Суд над графиней

Жена графа Турзо состояла в родстве с влиятельным семейством Батори, которое было осведомлено обо всем, что обсуждалось в парламенте. (Сообщали всё и Елизавете, которая считала, что законы ей не писаны.) В случае, если бы Елизавету осудили за убийство или колдовство, на которое намекали слухи о кровавых ваннах, пострадала бы не только репутация семьи. Могло быть и хуже: если бы обвинения подтвердились и графиню казнили, то все ее состояние и имущество конфисковали бы в пользу короны.

А кроме того, венгерский король еще при жизни супруга Елизаветы брал у него деньги в долг, а рассчитаться – уже с его вдовой – не успел. Если бы ей вынесли смертный приговор, долг не выплачивался бы другим членам семьи, а был аннулирован. Граф Турзо занимал пост палатина^[13], а значит, обладал полномочиями верховного судьи в своем крае. Судебный процесс проходил под его юрисдикцией – Турзо хотел быть уверенным, что имущество Елизаветы, равно как и еще не выплаченные ей долги, достанутся другим родственникам.

Позднее в Венгрии, особенно в двадцатом веке, в периоды бурного национального подъема, выходило немало книг, утверждавших, что Елизавета Батори сама стала невинной жертвой семейного заговора с целью завладеть ее богатствами. Однако обнаруженные в 1970-е протоколы судебных заседаний, показания свидетелей, переписка Турзо и другие архивные документы помогают трезво взглянуть на то, кем на самом деле была графиня Батори.

Мало кто знал об аресте и обвинениях, выдвинутых против Елизаветы. Дневник священника, в котором он подробно описывал многие события того периода, содержит лишь краткую констатацию факта: «1610. 29 декабря. Елизавету Батори заточили в башне, в четырех стенах, за то, что в гневе она убила нескольких служанок».

Через три дня после ареста графини, 2 января 1611 года, в городе Битча начался закрытый суд. Вице-король Турзо держал все под контролем, включая действия судебных чиновников и присяжных заседателей. Воспользовавшись тем, что парламент в отпуске, Турзо планировал быстро приговорить графиню к пожизненному заключению (in perpetuis carceribus – «бессрочное лишение свободы»), поставив всех перед фактом и гарантировав, что ее имущество не конфискуют, а ее долги вернут.

Пока графиня сидела взаперти в Чахтице, четверых ее слуг допрашивали в Битче, в том числе с применением пыток, чтобы внести в дело полную ясность. Опираясь на методы инквизиции, которая, поговаривают, первой в истории, проводя следствие, использовала реляционные базы данных, заключенным по отдельности задавали одни и те же вопросы, а затем тщательно сравнивали их ответы с помощью перекрестных ссылок. По итогам допросов, слугам предъявили обвинение как соучастникам Батори, хотя они божились, что у них просто не было выбора – они не смели ослушаться приказов графини.

Показания свидетелей

Итак, через три дня, 2 января 1611 года, все четверо слуг предстают перед судом и свидетельствуют против Елизаветы Батори. По словам подсудимых, графиня истязала служанок за малейший промах. Одной из них, допустившей оплошность при шитье, она своими руками разорвала рот. Провинившихся молодых служанок каждый день собирали в подвале замка и подвергали жестоким истязаниям. Елизавета наслаждалась пытками и никогда их не пропускала. В Венгрии XVII века физическое насилие над слугами не считалось преступлением, а называлось просто «грубыми манерами». Даже во время поездок, останавливаясь погостить у других дворян, графиня первым делом просила предоставить ей отдельную изолированную комнату, где она могла бы, уединившись, разбираться со своими слугами, не создавая неудобств хозяевам. Отмечалось, что для «наказания» всегда выбирались девушки с большой грудью, а перед пытками их раздевали догола.

Четверо допрошенных показали следующее:

Графиня втыкала в девушек иголки, щипала их за лицо и другие части тела, загоняла иголки под ногти. Вытаскивала замученных девушек нагишом на снег и заставляла старух обливать их холодной водой. Помогая им в этом, она не успокаивалась до тех пор, пока жертва не покрывалась ледяной коркой и не умирала… Ее светлость била девушек смертным боем и с такой силой, что ее одежда насквозь пропитывалась кровью. Ей приходилось часто менять рубашку… она заставляла отмывать от крови каменный тротуар… Она велела девушкам раздеваться догола, бросала на землю и била с такой яростью, что они буквально истекали кровью… Бывало, что она выгрызала целые куски из тел своих жертв. Она набрасывалась на девушек с ножом, избивала и пытала их самыми разными способами… Ее светлость могла прижечь интимные места девушки горящей свечой. Однажды ее светлость заболела, и у нее не было сил участвовать в избиениях; тогда слуга подносил жертву к ее постели, и, приподнявшись с подушки, графиня кусала девушку, вырывая куски плоти из ее шеи, плеч и грудей.

Обычно девушек, не делая перерывов, били так долго, что они получали по пятьсот и больше ударов каждая, от истязаний у них трескались подошвы ног и кожа на руках. За неидеально разглаженные складки хозяйского платья, за недостаточно горячий утюг, за неотутюженную верхнюю одежду провинившиеся девушки были обречены на муки и смерть. Ее светлость могла своими руками приложить раскаленный утюг к носу или губам служанки или поручала это старухам. Еще один вид истязания – засунуть пальцы девушке в рот и разорвать его. Если служанки не успевали закончить порученное шитье к десяти часам вечера, их тут же наказывали… Ее светлость собственноручно раскаляла докрасна ключи и прижигала им руки.

Поначалу считали, что Елизавета ударилась в кровавый загул уже после смерти мужа, однако, судя по показаниям свидетелей, убийства начались еще при жизни графа, с его ведома и при его участии.

Однажды летом его светлость граф Ференц Надашди приказал юной девушке раздеться догола у него на глазах, после чего ее обмазали медом и заставили простоять так целый день и целую ночь. Ее всю искусали насекомые. Она потеряла сознание. Его светлость научил графиню, что в таком случае нужно смочить в масле несколько кусочков бумаги, вставить их между пальцами ног девушки и поджечь. Даже если она будет уже полумертвой, она тут же вскочит.

Слуги, дававшие показания, состояли на службе у графини от пяти до шестнадцати лет. Они подтвердили, что лично были свидетелями убийства не меньше тридцати шести девушек, а может, и «пятидесяти одной и даже больше».

Падение графини

В 1607 году Елизавета совершила большую ошибку, убив несколько девушек из привилегированных семей мелких дворян. Почему она на это пошла, до конца неясно. Возможно, причиной стало то, что среди местных крестьян о ней шла дурная слава и желающих наниматься к ней в прислуги найти было нелегко. И вправду, ее последними жертвами стали девушки, которых наняли в далекой Хорватии, где о Елизавете никто не слышал. Что касается благородных семей, тут она действовала иначе, подыскивая жертв среди отпрысков мелких или обедневших дворянских родов, обещая их дочерям, что благодаря ее высокому положению и связям они смогут повысить свой статус. Однако и с этой версией не все понятно: как показали свидетели, иногда слуги, прежде чем представлять девушек графине, отмывали их, придавали ухоженный вид и обучали благородным манерам. По какой-то причине Батори в тот период интересовали только дворянки. Отсюда и родилась гипотеза, будто она считала, что только кровь благородных девиц годилась для омолаживания кожи. Проблема, однако, в том, что история с кровавыми ваннами не нашла подтверждения ни в письменных показаниях под присягой, ни в устных свидетельствах в зале суда. Скорее всего, это был просто местный фольклор, который через сто лет перекочевал в памфлеты и книги, повествующие о графине Батори.

С годами Елизавета действовала все более дерзко и неосмотрительно. Однажды, остановившись в Вене, она пригласила Илону Харци, известную хористку из церкви Святой Марии, чтобы та спела лично для нее в ее городском доме на улице Августинцев. Больше девушку никто не видел – свидетели уверяли, что Елизавета убила ее, потому что та не смогла петь – то ли от страха, то ли от смущения.

Как было заведено в те времена, суд продлился всего один день. По итогам слушаний, двух служанок наказали так: сначала им оторвали пальцы раскаленными клещами, после чего бросили живыми в огонь. Молодого слугу, учитывая возраст, приговорили к обезглавливанию, а потом тоже предали огню. Четвертая подсудимая была оправдана, и ее имя исчезло из протоколов. А через несколько месяцев обвинение предъявили еще одной служанке Батори. Она предстала перед судом и была приговорена к смертной казни.

Дело самой Елизаветы Батори рассматривалось судом высшей инстанции спустя пять дней, 7 января. Вице-король Турзо лично давал показания перед двадцатью судьями и присяжными. В отличие от суда низшей инстанции 2 января, протоколы которого велись на венгерском языке, заседание суда высшей инстанции было задокументировано на латыни. Турзо и члены его отряда, производившие арест, рассказали, как они обнаружили еще теплый труп Дорицы со следами побоев – «ex flagris et torturis miserabiliter extinctam»^[14].

Суд выслушал показания тринадцати свидетелей. Была среди них и некая «девица Зусанна», которая сообщила, что нашла в комоде у графини список всех ее жертв, насчитывавший 650 имен. По словам Зусанны, за четыре года службы у Батори она своими глазами видела убийство восьмидесяти девушек. Слушания проходили под председательством королевского судьи. Перед ним стояла задача собрать все доказательства, чтобы вынести графине смертный приговор с последующей конфискацией имущества и списанием всех долгов короны перед ней. Так что показания Зусанны могли быть выдуманы от начала до конца. В отчаянии Батори ходатайствовала, чтобы ей разрешили предстать перед судом и защитить себя, но ее семья этого не допустила. Постановление Высокого суда гласило:

У входа в усадебный дом были обнаружены улики, не оставляющие никаких сомнений: труп невинной девушки по имени Дорица, которая умерла, не выдержав жестоких пыток и боли. Тела еще двух девушек, скончавшихся в таких же муках, были найдены в самом усадебном доме в деревне Чахтице, во владениях вдовы Надашди. Его сиятельство [вице-король Турзо] застал вдову Надашди, эту богомерзкую женщину, в крови прямо на месте преступления, убедившись воочию в ее бесчеловечных зверствах, и немедленно отправил в бессрочное заточение в Чахтицком замке…

Замок и стал ее тюрьмой. Хотя королевская власть пыталась добиться пересмотра дела и вынесения Батори смертного приговора, последнее слово осталось за Турзо, который заключил соглашение с семьей Елизаветы. Графиня пыталась подорвать авторитет Турзо, на что он ответил обличительной тирадой перед лицом ее родственников: «Ты как дикое животное, Елизавета. Тебе осталось жить считаные месяцы. Ты недостойна дышать земным воздухом и видеть свет Божий. Ты должна исчезнуть из этого мира и никогда сюда больше не возвращаться. Мрак поглотит тебя, и пробьет час покаяться в своих зверствах. Я приговариваю тебя, хозяйка Чахтице, к пожизненному заточению в твоем замке».

Елизавету Батори замуровали в одной из замковых комнат. Наружные окна заложили кирпичом, связь с внешним миром поддерживалась через окошко для еды и несколько отверстий для вентиляции. 21 августа 1614 года приставленный к ней тюремщик увидел, как графиня замертво упала на пол. Целых сто лет даже упоминание ее имени в Венгрии было под запретом. Память о ней угасала, оттесняемая мрачными легендами о вампирах и чудовищах Трансильвании. И лишь в 1720 году Елизавета Батори вынырнула из забвения.

Вопросы без ответов

Эта история оставила после себя немало вопросов. Как ни странно, точно такие же вопросы вызывают и многие резонансные дела женщин – серийных убийц, о которых идет речь в этой книге, например, дело Эйлин Уорнос или Ильзы Кох, этого чудовища нацистских концлагерей, которую прозвали бухенвальдской сукой. Стали ли эти женщины убийцами под давлением социальных или политических обстоятельств, а может, под действием пропаганды? Венгерская корона, вне всякого сомнения, пыталась завладеть богатствами Батори. Что еще важно, Елизавета исповедовала протестантизм, тогда как приоритетной задачей венгерского парламента была Контрреформация и восстановление позиций католицизма. Семейство Батори, уличенное в вероотступничестве, подвергалось всяческим нападкам.

Более того, Европа была охвачена кровавой охотой на ведьм. Тысячи женщин, обвиненных в ереси и сатанизме, заканчивали жизнь на костре или на виселице.

Характерно, что обвинение в колдовстве против графини Батори не выдвигалось. Ни разу в протоколах суда не упоминалось о ее омовениях в крови девственниц, потому что этот факт не нашел никаких подтверждений, ни единого свидетеля.

Однако, если вычленить обвинения, предъявленные ей по некоторым эпизодам (убийство примерно пятидесяти девушек), то нельзя не заметить свою логику в том, как описывают эти преступления многочисленные свидетели. В 1970-е годы в государственных архивах Венгрии были обнаружены два ранее неизвестных архивных документа. Один из них датировался 16 сентября 1610 года – за четыре месяца до ареста Елизаветы Батори. Он содержал показания тридцати четырех свидетелей, которые под присягой описывали, как графиня пытала и убивала «многих юных и невинных девушек» [114]. Второй документ, датированный 26 июля 1611 года, касался попыток венгерского короля добиться повторного суда над Батори. Он включал целый массив показаний, взятых у 224 свидетелей, которые подтверждали, что графиня, обуреваемая «дьявольскими порывами», убила «множество невинных девиц как благородного происхождения, так и простолюдинок» [115].

Если предположить, что Елизавета Батори ощутила вкус к садистским пыткам еще в отрочестве, то, отталкиваясь от цифры 650 жертв за тридцать пять лет, получаем примерно по девятнадцать жертв в год. Вполне возможно, что это реальные цифры, учитывая, какой властью над жизнью и смертью своих слуг она обладала. Описания пыток, которым она, вероятно, подвергала жертв, подходят под патологический портрет садиста-тирана или одержимого похотью, особенно если обратить внимание на то, что она выбирала молодых женщин и девушек и любила кусать их за плечи и грудь. Злодеяния, которые Батори, предположительно, совершала одна или с сообщниками, выполнявшими ее приказы, аналогичны некоторым преступлениям, совершенным женщинами-серийницами за последние двадцать-тридцать лет. Однако, как правило, все эти преступницы были сообщницами мужчин, имевших над ними власть.

Елизавета Батори – совсем другой случай. Она среди женщин – серийных убийц стоит особняком.

Женщины – серийные убийцы в доиндустриальную эпоху

Между эпохой Агриппины и Елизаветы Батори и индустриальной эпохой, когда на сцену вышел Джек-потрошитель, время от времени всплывала информация о серийных убийствах, совершенных женщинами. Рассказывали, что в Шотландии, в области Галлоуэй, примерно между 1560 и 1610 годами, семья каннибалов во главе с Соуни Бином, обитавшая в пещере, убивала и ела случайных путников – за сорок пять лет их жертвами стали несколько тысяч человек. Семья, не гнушавшаяся инцеста, включала восемь сыновей и шесть дочерей, восемнадцать внуков и четырнадцать внучек, и все они питались человеческим мясом, которое было обнаружено солдатами. Засоленное и копченое, оно хранилось там же, в пещерах. Всех людоедов казнили в Лейте без суда. Однако достоверность этой истории вызывает сомнения, в документах того периода не найдено ни одного упоминания об этом событии [116].

По некоторым сведениям, в итальянском городе Неаполе с 1670 по 1719 год женщина, известная как госпожа Тофана, была причастна к убийству, предположительно, 600 мужчин, которых она отправляла на тот свет с помощью яда под названием «Аква-тофана». Свою водичку она бесплатно раздавала замужним женщинам, захотевшим тайком убить супруга. Флаконы с ядом помечались как «манна святого Николая» – так называлось миро, которое, по легенде, сочилось из гроба святого Николая и могло исцелять от многих болезней [117]. Тофаной двигала ненависть к мужчинам; поговаривали, что она наставляла клиенток добавлять зелье маленькими порциями, чтобы продлевать мучения жертв. К тому времени, когда власти Неаполя, потрясенные такой пугающей смертностью женатых мужчин, наконец вышли на след госпожи Тофаны, ей было уже семьдесят. Предупрежденная о предстоящем аресте, Тофана попыталась укрыться в монастыре, но ее вывели оттуда силой, к вящему ужасу отцов-настоятелей. Подвергнутая пыткам, отравительница созналась в убийстве нескольких сотен человек и в 1723 году была задушена. А потом ее труп перебросили обратно через стену того монастыря, в котором она искала убежища.

Во Франции с 1664 по 1672 год аристократка Мари де Бренвилье, как сообщалось, отравила не меньше пятидесяти человек. Вызвавшись добровольно ухаживать за больными в доме милосердия, Мари начала экспериментировать с ядами, которые придумывал ее любовник, работавший в этой же лечебнице. Она тщательно отслеживала действие каждого яда на пациентов, корректируя дозы соответствующим образом. Ее жертвами стали родной отец, не одобрявший ее замужества, и два родных брата, после смерти которых она унаследовала все состояние. Мари вычислили, она пустилась в бега и скрывалась от правосудия вплоть до 1676 года, пока ее не поймали и не обезглавили в Париже.

Появление современной женщины – серийной убийцы

За двести лет, прошедшие после смерти Елизаветы Батори, мир изменился радикально – таких изменений он не знал за все предыдущие столетия. Решение землевладельцев огораживать свои угодья от общинных земель и наступление индустриальной эпохи в середине XVIII столетия заставили миллионы людей покинуть сельскую местность. За несколько десятилетий они заполонили города в поисках работы.

До этого наплыв бедняков в города носил сезонный характер – люди мигрировали туда, где была работа, а лето и осень чаще всего проводили в сельской местности. Но с появлением фабрик толпы обнищавшего люда стали навсегда оседать в промышленных центрах, проживая в убогих перенаселенных доходных домах.

Раньше обездоленные могли надеяться на помощь сельского прихода – на пожертвования семей, церковных благотворителей или небольших местных общин. А вот городские церкви не справлялись с безликими толпами кочующей бедноты, загнанной словно в ловушку в переполненные городские трущобы, отрезанной от семьи, лишенной поддержки своей общины. Тогда еще не существовало государственного соцобеспечения, бесплатных столовых, страхования на случай болезни или нетрудоспособности. Травма, неправильная оценка доходов и расходов, потеря работы или болезнь – все это обрекало человека и его семью на беспросветную нищету и смерть от голода и холода. Ситуация усугублялась тем, что производство и продажа дешевого джина, налаженные в XVIII веке, породили алкогольную эпидемию сродни кокаиновой. Ломались жизни, разрушались семьи, доводя обездоленных до полной деградации.

Женщины в те времена были особенно уязвимы. Только в XIX веке у женщин появилась возможность трудиться разнорабочими на заводах и швейных фабриках, служащими в универмагах и, в конце концов, выполнять секретарские обязанности. До этого все, что им позволялось, это торговать на улице вразнос, как в Средние века, или наниматься прислугой в дома зарождающейся буржуазии, получавшей огромные прибыли от перехода к промышленному производству.

Женскую прислугу держали в ежовых рукавицах. Молодые женщины, а часто и деревенские девушки, оставлявшие семьи в поисках заработка в городе, рабски трудились семь дней в неделю, вели домашнее хозяйство в обмен на жалкий угол и кусок хлеба. Малейший промах – и девушку выбрасывали на улицу, без рекомендаций, без места, где она могла бы приклонить голову. Беременность для служанки часто была равнозначна смертному приговору – как для матери, так и для ребенка. Ее тут же увольняли за неблаговидное поведение и выставляли за дверь. Найти другую работу было невозможно, обращаться за помощью некуда. В XVIII – начале XIX века найти мертвого младенца на городских улицах, в переулках и на пустырях было делом обычным. Убийство обездоленными матерями своих новорожденных детей приобрело такие масштабы, что в Англии был принят закон, запрещающий «сокрытие рождения». В случае смерти ребенка матери грозила смертная казнь через повешение.

Публичные казни даже за самые мелкие преступления против собственности, распространенные вплоть до начала XIX века, доводили промышленное общество до звероподобного состояния. Тысячи женщин лишались последних средств к существованию, вынужденные идти воровать, рискуя кончить жизнь на виселице, или торговать собой, рискуя быть убитой или подцепить болезнь. Именно на этих простолюдинок, которых привела в проституцию крайняя нужда, и начал охоту Джек-потрошитель в 1888 году. Точно так же, как сегодня некоторые серийные убийцы преследуют уличных проституток-наркоманок.

Рождение массмедиа и литературного жанра тру-крайм^[15]

Атмосферу Англии XVIII века, века безысходности и отчаяния, задавало новое набирающее силу явление – печатные средства массовой информации. Одним из первых популярных жанров, рассчитанных на едва овладевшего грамотой массового потребителя, стали жуткие истории о реальных преступлениях. Сенсационные новости об убийствах и недавних казнях разлетались на страницах дешевых брошюр и листовок, иллюстрированных техникой ксилографии. В 1772 году в Англии начала выходить «Полицейская газета» (The Police Gazette), в США в 1845 году была основана «Национальная полицейская газета» (National Police Gazette).

По некоторым оценкам, к 1830 году от двух третей до трех четвертей рабочего класса умели читать. Это стало одной из причин возросшего спроса на прессу, посвященную криминальным расследованиям, которая тиражировалась типографским способом [118]. В 1840-е годы появились популярные воскресные газеты, а после отмены Закона о гербовом сборе в 1855 году и налога на бумагу в 1861-м стоимость газет упала сначала до одного пенса, а к 1868 году – до полпенса.

Тогдашние писаки смаковали жуткие подробности убийств с таким же интересом, с каким сегодня это делает телевидение и литература жанра тру-крайм. Британское издание «Панч» в 1849 году разродилось такой язвительной тирадой:

Когда задерживают очередного преступника мы, как известно, из кожи вон лезем, чтобы ознакомить все население с его полной биографией; нанимаем литературно подкованных джентльменов, тонко образованных и глубоко проникших в человеческую природу, чтобы они побывали на его родине, заглянули в приходскую книгу, посетили его родителей, братьев, дядюшек и тетушек, подробно разузнали о его первых школьных годах, о болезнях, которые он перенес, о детских (и более поздних) особенностях характера и так далее. Мы приглашаем известных художников, чтобы они запечатлевали его образ, когда он предстает перед полицейским судом, виды фермерского дома или кухни с окнами на задний двор, где он совершил чудовищное преступление. Для развлечения читателей мы проникаем в тюремные застенки и выспрашиваем у надзирателей обоего пола, у тюремщиков и администрации обо всем, что поможет восстановить каждый шаг, каждое действие заключенного, знать о состоянии его здоровья, сна и пищеварения, о том, как он меняется внешне, что говорит, на чем спит и какую одежду носит, какие пишет письма и чем его кормят… [119]

Хотя «Панч» использует местоимение мужского рода, в XIX веке в репортажах о реальных преступлениях женщины фигурировали так же часто, как и мужчины. Более того, преступницы вызывали повышенный интерес публики – таким разительным был контраст между их преступлениями и женским идеалом того времени. Когда в 1849 году Мари Мэннинг и ее муж Фредерик предстали перед судом и были казнены за убийство бывшего любовника Мари, ход судебного процесса освещался в специальных репортажах, печатавшихся ежедневно, – это был «Суд-ТВ» того времени. Как сообщает Джудит Кнельман, историк британской прессы XIX века в жанре тру-крайм, издатель продавал эти репортажи невероятными тиражами – по 2,5 миллиона экземпляров. Их читало свыше десяти процентов тогдашнего населения Англии [120].

К моменту появления Джека-потрошителя в 1888 году пресса была во всеоружии, наработав опыт освещения самых жутких преступлений. Джека-потрошителя часто называют первым серийным убийцей. Во всяком случае, он стал первым знаменитым «городским хищником», который охотился на незнакомых людей. На самом деле в XIX веке ужас перед серийными убийцами зародился несколькими десятилетиями ранее, и внушали его отравительницы, которые расправлялись со своими жертвами с помощью ядов.

Пресса пестрела историями о серийных отравлениях мышьяком, за которыми стояли женщины. Это вызывало такой нездоровый ажиотаж, что ситуация становилась критической. Британскому парламенту пришлось урегулировать ее с помощью специальных законов. Ситуация была сродни прокатившейся по США в начале 1980-х «эпидемии серийных убийц», которых подозревали в причастности к исчезновению тысяч детей ежегодно [121].

Жанр тру-крайм заинтересовался женщинами-серийными убийцами еще в начале XIX века, а с 1840-х такие истории стали появляться все чаще.

Джейн Скотт

Одной из первых известных женщин – серийных убийц XIX века, вероятно, была Джейн Скотт, двадцати одного года от роду. Джейн отравила свою мать, за что в 1828 году была приговорена к смертной казни. Обвинялась она также в убийстве родного отца, незаконнорожденного четырехлетнего сына и полуторагодовалой племянницы, которую отравила из мести, поссорившись с сестрой. Убийство родителей она мотивировала тем, что собиралась выйти замуж и хотела завладеть их мебелью.

Джейн Скотт – это, пожалуй, типичный пример серийной убийцы начала XIX века: она убивала ради мизерной материальной выгоды и избавления от необходимости тратиться на своего ребенка. Убийство племянницы из мести выглядело более необычно. В те времена основными мотивами женщин-убийц были алчность и безысходность. Случалось, что от безысходности родители убивали одного ребенка или нескольких, чтобы остальные дети не знали нужды. В отсутствие обязательного школьного образования исчезновение детей по вине родителей проходило, как правило, незамеченным. Общество это не волновало. В самом отчаянном положении оказывались матери-одиночки.

Страхование на случай похорон и рост серийных убийств среди женщин

1840-е ознаменовались новыми процессами. При отсутствии государственного соцобеспечения, медицинского страхования и страхования жизни рабочий класс искал другие способы восполнить этот пробел, например, делать взносы в частные кассы взаимопомощи, частные ассоциации социального обеспечения и страхования на случай болезни. Существовала своя форма страховки и для похорон – такие сообщества называли похоронными клубами. Жертвователи делали небольшие еженедельные взносы, а после смерти похоронный клуб оплачивал их погребение. Выплаты, разумеется, получали ближайшие живые родственники. Смерть от болезней и несчастных случаев в XIX веке была делом обычным, и такая схема облегчала семье бремя похоронных расходов, которые не все могли себе позволить. Но тут имелась и лазейка: если смерть наступала вскоре после зачисления в клуб, то сумма, выплачиваемая на похороны, намного превышала сумму, внесенную в качестве членских взносов. Похоронные клубы взимали до семи пенсов за три месяца, а в случае смерти выплачивали до десяти фунтов, в зависимости от солидности клуба. Для рабочего класса даже лучшие похоронные услуги стоили половину этой суммы, так что в кармане оседала приличная прибыль.