Переписка князя П.А.Вяземского с А.И.Тургеневым. 1820-1823

368. Князь Вяземский Тургеневу. 20-го марта [1821 г. Варшава].

Упоминаемые послания кн. Вяземского и. H. А. Полевого в печати не появлялись, точно так же, как и письмо кн. Вяземского к издателям Сына Отечества, упоминаемое на 180-й странице. Но письмо к Жуковскому (от 15-27-го марта) напечатано в Русском Архиве 1900 г., № 2. В нем заключаются, между прочим, следующие «пробудительныя» строки; «Добрый мечтатель! Полно тебе нежиться на облаках: спустись на землю, и пусть, по крайней мере, ужасы, на ней свирепствующие, разбудят энергию души твоей. Посвяти пламень свой правде и брось служение идолов! Благородное негодование – вот современное вдохновение! При виде народов, которых тащут на убиение в жертву каких-то отвлеченных понятий о чистом самодержавии, какая лира не отгрянет: «Месть, месть!» Ради Бога, не убаюкивай независимости своей на розах потсдамских, ни на розах гатчинских!.. В наши дни союз с царями разорван: они сами потоптали его. Я не вызываю бунтовать против них, но не знаться с ними. Провидение зажгло в тебе огонь дарования в честь народу, а не на потеху двора… Мне больно видеть воображение твое зараженное каким-то дворцовым романтизмом. Как ни делай, но в атмосфере, тебя окружающей. не можешь ты ясно видеть предметы, и многие чувства в тебе усыплены».

Измайлов – Александр Ефимович, – Гагарин – кн. Сергей Иванович.

Ожаровский – генерал-адьютант граф Адам Петрович (см. т. I). Из писем кн. П. М. Волконского к А. А. Закревскому из Лайбаха от 8-20-го марта 1821 г. и Закревского к Волконскому из Петербурга от 8-го апреля того же года видно, что Ожаровский вез высочайшее повеление о выступлении гвардии в заграничный поход для соединения с австрийскими войсками, усмирявшими восстание в Неаполе и Пиемонте, Ожаровский приехал в Петербург 3-го апреля (Сборник Русск. Истор. Общества, т. 73, стр. 56, 155).

Ber Oesterreichische Beobachter выходил с 1810 по 1-е апреля 1848 г., когда был переименован в Allgemeine oesterreichische Zeitang. Это был оффициальный орган с политическою окраской (Johann Winckler. Die periodische Presse Oesterreichs. Wien. 1875, стр. 61, 127 и приложение, стр. 21).

369. Тургенев князю Вяземскому. 23-го марта [1821 г. Петербург].

Сын бывшего Молдавского и Валахского господаря князь Александр Константинович Ипсиланти (род. в 1792 г., ум. в 1828), генерал-маиор русской службы, состоявший при дивизионном начальнике 1-й кирасирской дивизии, стал во главе гетеристов, стремившихся в освобождению Греции, и 23-го февраля 1821 г. издал свою восторженную прокламацию к молдаванам, валахам и грекам, призывая их на борьбу с турками.

«Intamitatis fulget honoribus» – выражение Горация (Оды, III. 2. 18).

Егор Францевич Канкрин (род. в Ганау 26-го ноября 1774 г., ум. 9-го сентября 1845 г. в Павловске), бывший генерал-интендант и будущий министр финансов и граф, состоял в это время членом Военного совета и был вызван в Лайбах по случаю предполагавшейся войны в Италии. О Канкрине см. книгу И. Н. Божерянова: «Граф Е. Ф. Канкрин, его жизнь, литературные труды и двадцатилетняя деятельность управления Министерством финансов». Изд. гр. Я. В. Канкрина. С.-Пб. 1897.

Графиня Чернышева – вероятно, Елизавета Петровна, жена гр. Григория Ивановича (см. т. I).

Дмитрий Калерджи (род. около 1803 г., ум. в 1867) находился в 1821 году в Вене, где изучал медицину. Оставив свои любимые занятия, он принял деятельное участие в борьбе Греции за независимость. Калерджи храбро сражался с врагами своего отечества, был ранен и взят в плен турками, которые отрезали ему одно ухо (Larousse, Grand dictionnaire, universel du XIX siècle, t. III). Дальнейшую его судьбу мы узнаем из письма Д. В. Поленова к родителям, из Навплии, от 2-14-го декабря 1833 г.: «Калерджи, которого я осмеливаюсь поручить вашему благосклонному приему… уезжает из Греции, во-первых, для исправления своих дел, надеясь в этом случае на помощь своего двоюродного брата, живущего в Петербурге и имеющего несколько миллионов денег; а во-вторых, чтобы удалиться от здешних смутных дел… и от притеснения, которое делает ему теперешнее правительство. Он был один из приближенных лиц к покойному графу Каподистрии и находился при нем в звании адьютанта, но не занимал важной государственной должности. По кончине президента он остался верным его памяти и, разумеется, сделался ревностным противником партии, вступившей впоследствии в управление сею страною. Успевши собрать под свое начальство небольшой отряд войска, он долго сражался с войсками, приведенными в Морею с севера Греции для утверждения и защиты революционного правительства и для грабежа мирных жителей деревень и городов. В этом случае, при своей личной храбрости, он не имел большего успеха, а только потерял все свое имущество. Вот в коротких словах поступки г. Калерджи до приезда сюда короля. С этого времени он до сих пор оставался в совершенном бездействии; но не менее того, с самого начала водворения здесь нового правительства, он подвергся немилости и преследованию регентства, единственно за то, что он показывал себя прежде и продолжал быть впоследствии приверженным к России, а это в глазах теперешних правителей Греции большая вина (Русский Архив 1885 г., кн. III, стр. 125). В 1854-1855 гг. Калерджи был военным министром в Греции, а позже – посланником в Париже.

Упоминаемых стихов Батюшкова не сохранилось, а Пушкина стихи – «Черная шаль» (см. далее, стр. 185).

Лили Толстой – граф Александр Николаевич (см. выше, стр. 66).

370. Князь Вяземский Тургеневу. 26-го марта [1821 г. Варшава].

Варон Иван Иванович Дибич (род. в 1785 г., ум. в 1831), будущий граф и фельдмаршал, был в это время генерал-адьютантом и начальником штаба 1-й армии.

Дуэль между депутатами Marc-Jean Demarèay (род. в 1772 г., ум. в 1839) и Josse de Beauvoir произошла вследствие оскорбления, нанесенного последним в заседании 20-го марта. Первым стрелял Josse de Beauvoir, а Demarèay отвечал выстрелом на воздух, чем поединок и кончился (Journal des débats, от 21-го и 23-го марта).

Louis de Fontanes (род. в 1757 г., уж. 17-го марта 1821), сторонник законной монархии, обладал большим политическим тактом, проницательностью и уменьем держать себя с достоинством как при Наполеоне, так и при Людовике XVIII. Поэтому Фонтан пользовался расположением и того и другого. Вопреки мнению кн. Вяземского, Фонтан стал известен в потомстве не как стихотворец, a главным образом как критик и оратор.

Граф Карл-Людвиг Фикельнон (род. в Лотаринтии 23-го марта 1777 г., ум. в Венеции 8-го апреля 1857), сын французского мигранта, с юных лет находился в австрийской службе и участвовал в войнах против Наполеона. В 1815 г. он был назначен полномочным министром в Швецию, в 1820 г. – во Флоренцию, в 1821 г. – в Неаполь. К этому времени относится знакомство его с дочерью кн. Голенищева-Кутузова-Смоленского, Елизаветой Михайловной Хитрово, проживавшей тогда во Флоренции. Тогда же он женился на меньшой дочери её от первого брака, гр. Дарье Федоровне Тизенгаузен. С 1829 по 1839 г. Фикельмон был посланником в Петербурге. В 1848 г. он стал во главе австрийского министерства, но вскоре должен был оставить свой пост вследствие враждебного отношения к нему немцев, смотревших на него, как на ученика Меттерниха.

Сочинения Фикельмона, со вступительною статьей о нем Баранта, были изданы в 1859 году в Париже под заглавием: «Pensées et réflexions morales et politiques».

Генерал Гильом Пепе (см. примечание к стр. 53-й) командовал в это время 2-м корпусом армии и был разбит австрийцами 7-го марта, после чего бежал в Испанию вместе с своим товарищем по несчастию генералом Михаилом Караскозою, командиром 1-го корпуса неаполитанской армии.

Le duc de Genevois – Карл-Феликс (род. в 1765 г., ум. в 1831), брат Сардинского короля Виктора-Эммануила I, который, вследствие вспыхнувшего в Пиемонте восстания (21-го февраля), отрекся от престола (28-го февраля) в пользу названного герцога Женевского, находившагося тогда в Модене.

Ипсиланти был исключен из русской службы приказом от 9-го марта.

Граф Петр Христианович Витгенштейн с 3-го мая 1818 г. состоял главнокомандующим 2-й армии.

Строганов – барон Григорий Александрович (см. т. I).

Княгиня Елена Радзивилл (см. т. I) была пожалована званием статс-дамы и меньшим крестом ордена св. Екатерины 5-го апреля 1797 г. (Русская Старина 1871 г., т. III, стр. 47). В её знаменитой Аркадии, находящейся близ Ловича, было собрано большое количество произведений греческого и римского искусства.

О гр. Розалии Ржевуской см. т. I.

371. Тургенев князю Вяземскому. 30-го марта [1821 г. Петербург].

Михаил Десницкий (род. в 1761 г.), обучавшийся в Троицкой семинарии, слушал лекции в Московском университете, в Духовной академии и изучал новые языки в Педагогической семинарии Дружеского ученого общества, в основании которого, вместе с Новиковым и Шварцем, принимал деятельное участие и Ив. Петр. Тургенев. С 1785 г. Михаил был священником церкви Иоанна Воина в Москве, а с 1796 г. переселился в Петербург, где и поставлен митрополитом 26-го марта 1818 г. Скончался 24-го марта.

«Религиозно-мистическое направление Дружеского общества отразилось на душевном настроении Михаила», но он «усвоил себе лучшие стороны этого направления, не приняв его крайностей» (И. А. Чистович. Руководящие деятели духовного просвещения в России. С.-Пб. 1894, стр. 114-115). Этим и объясняется его борьба с кн. А. Н. Голицыным, который, говоря красноречивыми словами М. Я. Морошкина, «был почти невежа в православии и жалкое игралище всех сектантов, всех религиозных утопистов, представителей всех религиозных теорий, начиная с масонов и кончая изуродованным и полуразложившимся скопцом Селивановым и полубеснующеюся Татариновой» (Иезуиты в России, ч. II. С.-Пб. 1870, стр. 30).

О гр. Н. Н. Головине см. т. I.

О Д. А. Кавелине см. т. I.

«Черная шаль» Пушкина, написанная в Кишиневе 14-го ноября 1820 г., появилась в Благонамеренном 1821 г., ч. XIV, № 10, стр. 142-143, с следующим примечанием автора: «Напечатана с ошибками в 15-м номере Сына Отечества».

О куплетах кн. Вяземского см. в 363-м письме.

Певец певца Кубры – Иван Васильевич Георгиевский, студент-ветеринар Медико-хирургической академии, секретарь гр. Д. И. Хвостова (Русский Архив 1871 г., № 7 и 8, ст. 966, 982). воспевавшего, между прочим, речку Кубру, протекающую в Переяславль-Залесском уезде Владимирской губернии, где находилось родовое имение Хвостова – Слободка. – Тургенев посылал кн. Вяземскому брошюру Георгиевского: «Моя беседа с друзьями, или взгляд на стихотворения певца Кубры», С.-Пб. 1820 (отдельный оттиск из III-й части Невского Зрителя за 1820 год). Брошюра эта заключает в себе краткий обзор всех 4-х томов собрания стихотворений гр. Хвостова, вышедших в 1817-1818 гг., при чем автор останавливается на тех пиесах «одаренного образованным вкусом соперника Буало и Расина», которые особенно бросаются в глаза своею «неподражаемою плавностью стихов, глубокомыслием, естественностью, точностью выражений, чистотою слога и живостью описываемых лиц».

Под хрестоматией разумеется «Карманная библиотека аонид» (С.-Пб. 1821), наполненная отрывками из сочинений Батюшкова, Буниной, Гнедича, Дмитриева, Жуковского, A. E. Измайлова, Капниста, Карамзина, Крылова, Мерзлякова, гр. Хвостова и Шишкова. В предисловии к своему изданию Георгиевский говорит: «Я, сколько мог, старался изданием сим сделать пользу и удовольствие. Почему и способ расположения изобрел новый; то-есть, отделя каждого писателя, во-первых, пишу к его портрету приличную надпись; после прилагаю, по родам поэзии, некоторые пиесы из его стихотворений, сообразные характеру, времени, полу и возрасту, потом извлекаю лучшие апофтегмы из тех произведений, которые не вошли в план сего издания; наконец, вывожу характеристику и заключаю библиографиею», то-есть, списком отдельно вышедших сочинений, переводов и изданий.

Преследуя «ясность» и «систему», Георгиевский разделил поэзию на шесть родов: 1) лирическую, 2) дидактическую, 3) драматическую, к которой отнес, между прочим, басню, сказку и балладу, 4) эпическую, 5) смешанвую, 6) мнимую, «содержащую те стихотворения, которые не принадлежат к сказанным родам».

Не мало забавного находится в отделах надписей и характеристик. Так, Гнедича Георгиевский наделяет «смелостию и пылкостию», a про Батюшкова говорит только, что он «счастливо успел в версификации и сладостном изображении идейв. Граф Хвостов характеризуется следующим образом: «Не упоминая о свойствах хорошего писателя, блистает собственностью и обилием мыслей, совмещенных с философиею, основанною на доброте души. Жаль, что нередко платит дань нетерпению, и от этого видна неосмотрительность».

Образчик «Карманной библиотеки аонид», то-есть, рецензия с выписками из самой книги напечатана в 68-й части Сына Отечества, № 13.– A. E. Измайлов также написал забавную рецензию, которую и напечатал в Блаuонамеренном, ч. XIII, № 6.

И. И. Дмитриев в письме к Тургеневу от 16-го января 1821 г. говорит: «Какой-то Георгиевский прислал ко мне «Взгляд на певца Кубры» и уведомляет меня, что намерен выдавать какой-то «Ковчег» для певца Кубры, a с ним хочет засадить между прочими и меня, нижайшего. Нельзя ли постараться, чтоб он оставил меня в счастливой неизвестности. Он сам говорит, что ему 18 лет, а мне уже за 60. Каково же мне сидеть в его клетке, напоказ публике! Это я говорю между нами, а вы только постарайтесь».

Под «Ковчегом» разумеется, конечно, «Карманная библиотека аонид», которая и начинается следующею надписью к портрету Дмитриева:

 
Он сказочками сладость
В грудь старикам вливать,
А песенками младость
В час грусти забавлять;
За то теперь его забава – Слава.
 

Jean-Baptiste Prevôst de Sansac, marquis de Traversay в первом браке был женат на Марии-Магдалине де-Риуф (ум. в 1796 г.), а во втором на Луизе Брун. Обе жены и сам Траверсе, умерший 19-го мая 1830 г., погребены в селе Романшине Лужского уезда. (Сообщено В. В. Руммелем).

Это письмо кн. Вяземского к Тургеневу было последним, писанным из Варшавы. Вот как он объяснял Жуковскому в 1829 г. свое удаление оттуда: «Я был любим поляками… Но ласки отличнейших из них покупал я не потворством, не отрицанием национальной гордости… Живя в Польше, не ржавел я в запоздалых воспоминаниях о поляках в Кремле и русских в Праге, а был посреди соплеменных современников с умом и душою, открытыми к впечатлениям настоящей эпохи. Должно еще признаться, что мои короткия сношения с поляками были тем более на виду, что я был из числа весьма немногих русских в Варшаве, с которыми образованные из поляков могли иметь какое-нибудь сближение… Не знаю, от сей ли связи моей с поляками, или от других причин, но судьба моя потускнела вместе с судьбою Польши. Государь в это пребывание в Варшаве (на втором сейме) не удостоил меня ни разу своего личного внимания, хотя и был я награжден чином. На другой день отъезда государя призвал меня в себе Новосильцов и сказал мне следующее: " Вчера государь, прощаясь со мною, спросил меня: «Не знаешь ли, что Вяземский имеет против меня? Он во все время пребывания моего здесь от меня бегал, так что не удалось мне сказать ему ни слова»… Из государева отзыва я заключил, что был обнесен императору, и что он, не желая показать, что не дорожит мнением, которое ему обо мне внушили, ни вместе с тем оскорбит и меня, может быть напрасно, искал благоприятной уловки для соглашения двух противоречий. Государь поехал на Тропавский конгресс. И тут, если бы не канцелярские происки, то вероятно, судьба моя впоследствии не поворотилась бы так круто. Служба в Варшаве начинала быть очень не по мне. Поверив опытом предание, которому я прежде поработился суеверно, увидел я, что ни ум, ни совесть мои не могут подчиниться начальнику, избранному мною. Граф Каподистриа был ко мне хорошо расположен. Я стал просить взять меня из канцелярии Новосильцова, хотя на время конгресса. Понимая мое положение, он охотно согласился содействовать моему желанию: говорил о том Новосильцову, но ходатайство его осталось без успеха, вероятно, по прежним канцелярским проискам. С Тропавского конгресса решительно начинается новая эра в уме императора Александра и в политике Европы. Он отрекся от прежних своих мыслей; разумеется, пример его обратил многих. Я… остался таким образом приверженцем мнения, уже не торжествующего, а опального… Положение мое становилось со дня на день затруднительнее. Из рядов правительства очутился я, и не тронувшись с места, в ряду противников его… В таком положении все слова мои… бывшие прежде в общем согласии с господствующим голосом, начали уже отзываться диким разногласием: эта несообразность, несозвучность частная была большинством голосов выдаваема за мятежничество. С одной стороны, обнаруживались нетерпимость и гонение нового обращения; с другой – признаюсь охотно – обнаруживался, может быть, излишний фанатизм страдальчества за гонимое исповедание. Письма мои, сии верные, а часто и предательские зерцала моей внутренней жизни, отражали сгоряча впечатления, коими раздражала меня моя внешняя жизнь. Письма мои с того времени находились под надзором. Я узнал после, что некоторые места из оных были превратно, если не злоумышленно, перетолкованы… Я поехал в Москву, и тогда же, как узнал после, был, по предписанию из Варшавы, передан особому надзору полиции. Тут вскоре поехал я в Петербург обратным путем в Варшаву, где хотел, устроив свои денежные дела, подать просьбу в отставку. В Петербурге, перед самым отъездом, получил я письмо оффициальное или полу-оффициальное на французском языке и собственноручное от Н. Н. Новосильцова, объявляющее мне гнев государя императора. На меня подали два обвинения: первое, что до сведения государя, в проезд его чрез Варшаву, доведено было, что в разговорах моих я горячо защищал произносимые в Польше мнения французских депутатов, коим приписываются все бедствия, постигшие Францию. Второе, что, выезжая из Варшавы, не явился я за приказаниями к его высочеству великому князю. В заключение сказано было, что государь император, желай, чтобы мнения чиновников, употребляемых правительством, не были в противоречии с ним и чтобы, с другой стороны, не подавали они примера неуважения к особе его августейшего брата, запрещает мне возвращаться в Варшаву… Письмо Новосильцова взволновало меня… Выше сказал я, что думал и прежде оставить варшавскую службу, но мне показалось, что могли поступить со мною иначе. Неприятный великому князю… я должен был быть удален, но не изгнан позорно, когда дети мои и весь дом, s дела мои требовали моего присутствия в Варшаве… В первую минуту волнения написал я прошение на высочайшее имя об отставке из звания камер-юнкера. Сей крутой и необыкновенный разрыв со службою запечатлел в глазах многих мое политическое своеволие… Я уведомил Карамзина о случившемся со мною, когда уже было подано мое прошение, и заклинал его об одном: не ходатайствовать за меня при государе. С свойственным ему благородством и нежным участием в судьбе ближних его сердцу, он просил у государя не помилования мне, а объяснения в неприятности, меня постигнувшей. Письмо Новосильцова не казалось ему достаточным, и он подозревал меня в утаении от него вины более положительной. Государь подтвердил с некоторыми развитиями то, что сказано было в письме, и прибавил, что, не смотря на то, могу снова вступить в службу и просить, за исключением Варшавы, любое место, соответственное моему чину. Я упорствовал в моем решении, вопреки советам и убеждениям Карамзина…. Вот во всей истине мое варшавское приключение. Говорю только о существенности и оффициальности моего приключения, а впрочем до сей поры не знаю достоверно его прикладных подробностей, хотя в подобных делах текст мало значителен, и вся важность в тайных и обвинительных комментариях. Могу по крайней мере сказать решительно, что в поведении моем в Варшаве не было ни одного поступка, предосудительного чести моей; в связях моих – ничего враждебного и возмутительного против правительства и начальства. Я поддержал там с честию имя русского и, прибавлю без самохвальства, общее уважение ко мне и сожаление, что меня удалили из Варшавы, доказывают, что я не был достоин своей участи, и что строгая мера, меня постигшая, была несправедливость частная и ошибка политическая. Могу сослаться на письмо ко мне князя Заиончека, которого, кажется, нельзя подозревать в погрешности либерализма. Я писал ему однажды из Москвы по делу постороннему; он, отвечая на письмо мое, отзывался о моем пребывании в Варшаве и о сожалении, что меня уже там нет, от имени своего и сограждан, в выражениях самых лестных» (Полн. собр. соч., т. II, стр. 89-95). О некоторых, по выражению кн. Вяземского, «прикладных подробностях», касающихся удаления его из Варшавы, см. в Русском Архиве 1888 г., кн. III, стр. 171-173.