Переписка князя П.А.Вяземского с А.И.Тургеневым. 1820-1823

470. Тургенев князю Вяземскому.

19-го июня. [Петербург].

Сию минуту получил твою записку от 15-го Постараюсь выпросить для тебя оригинального «Пленника», но возврати с первой почтой. Скоро получишь и печатный. Прадта получил и прочел. Все одна песня. Он же и ошибся. Пришли прочесть немца о Москве: возвращу скоро. Твои письма разослал всем. Получил ли от Ершовой чрез почт-директора посылку?

Еду завтра в Царское Село встречать брата. У Карамзиных я почти всякий раз бываю, но Катерина Андреевна что-то суха со мной, и для того буду реже. Комеражей по сему случаю не делай. За «Грамматикой» никто не являлся, но давай объявления. Надобно сказать что-нибудь. Своего не прибавлю, но берегись претензий на либеральство более, нежели ценсуры, и не будь смешнее её.

Доложи княгине, что Колтовская никому не платит и по самым понудительным векселям. Я не думаю, чтобы она заплатила по отдаленному переданному векселю. Она живет, кажется, в Царском Селе. Если угодно, я спрошу у неё, но, вероятно, получу одно только пустое обещание. Кажется, на эту сумму считать нельзя.

Еду завтра встречать брата в Царском Селе и пробуду там среду. Авось, не приедет ли?

Сегодня день тяжелый: на похоронах у Путятина, в Совете, у Козлова и у каацлера. Прости!

471. Князь Вяземский Тургеневу.

25-го [июня. Остафьево].

У меня давно было приготовлено письмо к тебе для отправки с Иваном Ивановичем, но он мне возвратил его, верно от чутья. Я в нем отвечал на твой ответ на мой ответ на твою критику. При случае доставлю его.

Мы переехали в Остафьево. Пока хорошо живется. Хорошо ли ты знаком с князем Гагариным, сенатором, Тверским, Семеновским, как назвать его? У меня будет до него просьба посторонняя. Как доехал Сергей Иванович? Что делает Иван Иванович? Как нашли вы его: омосквичившагося или нет? Здесь как раз на Иверскую собьешься, или на цыганок: середины нет. Вели сказать Плетневу, чтобы он дал весть о издании Пушкина, который из Козельска мучит меня запросами. Ему все не верится, что он живет, и требует от других поручительства за себя. Жихареву я сказал о готовности твоей служить ему; он все возится с своими чирьями. Прости! Вперед буду писать более и умнее. Теперь еще и не обжился, и стол низок, и кресла высоки, и все не так.

Братьям и сестре мой поклон.

472. Тургенев князю Вяземскому.

27-го июня. [Петербург].

Сделай одолжение, доставь сию книгу Кривцову: я не знаю его адреса ^[9].

Иван Иванович приехал, но я еще не видал его. Он переехал из трактира в пятую линию, к Смирновой. Бравура не являлся. Просил «Пленника» у Гнедича, но не дает, ибо список ему нужен. Авось, выпрошу на неделю. И за коляской не являлись во мне.

473. Князь Вяземский Тургеневу.

З-го июля. Остафьево.

Уж полно, посылать ли? Право, кажется, я дал честное слово, что посылать тебе ничего своего не буду. Но утерпеть не могу; м – моя не льется в другой у – ; жжет меня, колет, зудит, так и рвется в тебя. «Валерио» иначе исправить не в силах: и то довольно тебя потешил. «Сталь» отдаю на твое рассмотрение и исправление только в грубых ошибках против языка и её величества благочестивейшей государыни нашей (нет, вашей), законно царствующей грамматики и его высокопревосходительства Алексея Андреевича Синтаксиса. Но, ради Бога, не касайтесь мыслей и своевольных их оболочек; я хочу наездничать; хочу, как Бонапарт, по выражению Шихматова,

 
Взбежать с убийством на престол,
 

попрать все, что кидается мне под ноги, развенчать всех ваших князьков; разрушить систему уделов, которая противится единству целого: престолы ваших школьных держав подгнили, академические скипетры развалились в щепки. Живописнейший, ощутительнейший, остроконечнейший, горелиефнейший способ выразить свою мысль есть и выгоднейший. Пожалуй, проклинайте меня в церквах, называйте антихристом, а я все-таки буду шагать от Сены до Рейна, от Рейна до Эльбы, от Эльбы до Немана и так далее. А там и кончу жизнь свою на пустынной скале, оставляя по себе на память язык потрясенный и валяющиеся венцы разбитые и престолы раздробленные; а там и придут разжалованные мною цари подбирать обломки своих венцов и все-как подправлять их и сколачивать свои престолы и сядут на них и бариться на них будут; а там и зазевают читатели, и возьмет их тоска, и скажут они все в один голос: «Жаль, что нет этого куралесника; от него приходилось иногда ушам жутко, и грамматика от него морщилась, и язык, стиснутый его железным кулаком, подчас визжал и ревел, но за то при нем было весело, било чего послушать, было чего ожидать; дух жизни, хотя и бурный, воспламенял сердца. Язык был унижен, но, по крайней мере, унижен своевольством великана; теперь его морит сообщничество пигмеев, которое пустило кровь у него изо всех жил, чтобы спасти его от полнокровия». Ты говоришь: «Не приходи с своими уставами в газетных объявлениях»; хорошо, но дайте размахаться: то ли я хочу делать! Выучится ли вонь скакать через рвы, кидаться в стремнины, влетать на крутизны, если вы и на дворе держите его целый день с связанными ногами? Побойтесь Бога!

Ты говоришь, что Прадт ошибся; но кто не ошибается? Les probabilités de l'ineptie sont incalculables. Книги немца о Москве у меня уже нет; она только проскользнула через мои руки, но я выписываю ее из Франции и тогда доставлю.

В Петров-день были у нас Кривцовы и еще кое-кто; повеселились сельским образом. К 12-му числу, дню рождения моего, ожидаем тех же гостей, а там поеду в дальние деревни и, вероятно, побываю в Нижнем, на ярмонке. Мне хочется видеть движение жизни в русском теле: дикое мясо мне уже надоело. Не будет ли Сергей Иванович в Нижний? Он как-то поговаривал о том.

Что за вздор, чтобы Карамзина была холодна с тобой! Мне недавно писал Карамзин: «Тургенев бывает здесь часто, а у нас редко, но вы знаете, что мы в дружбе не взыскательны». Уж верно ты нашалил, и ты виноват, а не они.

Что душа-Жуковский, и что душа Жуковского? Не его дело переводить Виргилия, и экзаметрами. Шиллер не брался за дело Фосса: такой перевод не дело поэта, каков Жуковский, а дело хорошего стихотворца и твердого латиниста. Жуковский себя обманывает и думает обмануть других: в таком труде (по истине труде) нет разлития жизни поэтической, которая кипит в нем потаенно. Ее подавай он нам, а не спондеи считай по пальцам и не ройся в латинском словаре. В таком занятии дарование его не живет, а прозябает; не горит, а курится; не летает, а движется. Скажи ему это от меня. Зачем бросил он баллады? Что за ералаш! Свободный рыцарь романтизма записывается в учебные батальоны Клейнмихеля классиков! В нем нет ничего сродного с Виргилием!

Сейчас получаю твои перемаранные строчки от 27-го. Скажи мой поклон Ивану Ивановичу. Прости! Братьям и сестре кланяюсь. Здешняя сестра грустит, что ваша в ней не едет. Еду завтра в Москву повидаться с гишпанскою красавицею. Вот тебе я.

Есть ли какие известия о Батюшкове, и знают ли решительно, куда и как он поехал?

Отдал ли ты статью Шаликова, а если отдал, по какой причине ее не печатают? Право, она хороша, и я знаю, почему хороша, только не проболтайся.

Продаешь ли «Грамматику» Валерио? Суй ее в руки насильно; пошли от меня Голицыной древней; скажи Жуковскому, чтобы он роздал в Павловском.

Дай себе труд переправить ошибки переписчика, если окажутся, в списке стихов моих для Рылеева. У этого Рылеева есть кровь в жилах, и «Думы» его мне нравятся. Сделай одолжение, вели переписать обе статьи для Греча, да отдай ему следующую эпиграмму для напечатания. Вот мои письма. Что за переписка! Филимонову, Гнедичу, Рылееву.

Если ценсура не пропустит выписки из Прадта, то можно выкинуть его. Отошли два из моих портретов в барышням Карамзиным.

474. Тургенев князю Вяземскому.

7-го июля. [Петербург].

Сию минуту получил письма и портреты твои. Разошлю по приказанию и прочту все со вниманием; но не сегодня, ибо в пять часов умерла у меня тетка, в три приехала сестра: одну хоронить, другую объявлять, а других утешать должно. Даже и в Царское Село не успел сегодня.

С Карамзиным я по прежнему; Дмитриев все прежний; к[нязя] Шал[икова] статью послал. Не знаю, напечатают ли.

Справлюсь. Слепой Козл[ов] пишет прелестные стихи. Прости! Пришли еще портретов.

На обороте: Его сиятельству князю Петру Андреевичу Вяземскому.

475. Тургенев князю Вяземскому.

11-го июля. [Петербург].

Греч сказал мне, что Красовский не пропускает тебе Шаликова за Каченовского. Он возвратил мне статью.

И Василий Львович, хотя уже и пропущенный, снова подвергся замечаниям; Плет[нев] уведомит вас – каким.

Стихи твои в изд[ании] Р[ылеева] отправил. «Сталь» хуже «Валерио» по слогу, хотя есть и умные замечания; но слог и особливо конструкция фраз нестерпимы. Поправлять не буду. Мнение о Жуковском справедливо. Для чего не всегда ты так пишешь? Это сноснее.

Спешу в Царское Село: Катерина Андреевна нездорова. О Батюшкове ни слуху, ни духу ни из Кавказа, ни из Одессы. Ни к кому не писал и с дороги.

Сын Вилламова, что в Дерпте, утонул. Граф Моден с кабриолета ушибся. Прости!

Не пиши лишнего в письмах.

476. Князь Вяземский Тургеневу.

27-го [июля]. Москва.

Повеселились день в Калуге, теперь в Москве; в субботу еду в Нижний и в Кострому. Что же Сергей Иванович изменил мне? Я с горя еду с Ратти. Это на тебя похоже, да и лучше твоего: ты только в Англинский клуб, а я в Нижний заезжаю с Ратти. То-то можно назвать низовою прогулкою!

Спасибо Жуковскому за «Шильонского Узниуа». Что делает Дашков? Скажи ему, что буду писать к нему с Волги; а теперь, право, некогда. Книгу его беру с собою. А ты хорош: как же с Безобразовой не прислать красной моей книжки! Получил ли ты мое письмо с другою Безобразовою? Вот тебе еще мои хари. Да куда же ты раздаешь их? Уж не по тем ли галлереям, где смиренно висят

 
Султан Селин, Вольтер и Фридерик Второй?
 

А, право, надобно отдать Плещееву один из портретов Пушкина и попросить его пристроить в такому местечку.

Слушай – нужное! Скажи Гнедичу, что моя статья о Дмитриеве будет доставлена ему в течение августа, не прежде, но за то без сомнения. Беру ее с собою и на вольном воздухе пересмотрю и переправлю.

Вот письмо Плетневу. Я уговаривал Пушкина побороться с ценсурою, но пот его прошиб, и он дал тягу. Неужели нельзя тебе шепнуть слово князю Голицыну о неистовой нелепости его подчиненных? Ты ему же сделал бы одолжение. Положим, что у них нет совести; но пускай вспомнят они, что есть история, поздняя совесть правителей и народов.

Жихарев едет завтра в деревню на месяц, а там воротится на житье в Москву. Его участь еще не решена. Александр Валуев умер. Кривцовы думают ехать дни через два или три. Спроси у брата Сергея или у Блудова, не могут ли они мне выписать из Лондона устав общества, называемого «La société du fond littéraire» (кажется, так), qui se réunit le 22 mai pour célébrer l'anniversaire de sa fondation.

Прости! не забывай моих просьб и потому перечти мое письмо на с – , à tête reposée et à cul reposant.

Константин Булгаков пришлет за моею коляскою: отдай ее. Да скажешь ли ты, что я. тебе остаюсь должен.

От третьих лиц имею известие о Батюшкове: он на Кавказе; ездит верхом; бывает часто с Муромцовым, вице-губернатором.

477. Тургенев князю Вяземскому.

28-го июля. [Петербург].

Я получил с гишпанской красавицей письмо твое. Отвечать теперь некогда. Живу между Царским Селом и Петербургом. Там и Жуковский до 5-го августа.

Ал[ександра] Ан[дреевна] родила счастливо сына Андрея. Теперь оправляется. Дмитриев на днях возвращается к вам. При письме не было ни стихов, ни портретов.

Твои пиесы, как слышу, уже напечатаны. Что же делать с «Итальянской грамматикой»? Бравура не являлся. Не отдать ли все Сен-Флорану? Тредиавовского получил.

Как жаль, что ты не понял мысли о переходе от Монтескье к цыганкам. Да полно, не понял ли?

Жуковский перевел прекрасную балладу и обессмертил муху, скончавшуюся ударом милой руки.

478. Тургенев князю Вяземскому.

15-го сентября. [Петербург].

Вот тебе стихи Пушкина. Я не помню, послал ли я их в тебе прежде. Он опять с Инзовым.

479. Тургенев князю Вяземскому.

18-го сентября. [Петербург].

Благодарю за письмо. Оно отзывается какою-то зрелостию в наблюдениях, которая нас порадовала более, нежели забавляла прежняя игра остроумия. Вчера пили у Карамзина за здоровье твоей именинницы в Царском Селе, куда ездил я с Дашковым, Блудовым, братом и с твоею статьею о Дмитриеве. Прочесть не успели. Возвращу Гнедичу.

Сегодня еду смотреть «Поликсену». В.театре года два не был. Теперь ты уже с моим _т братом. Утешай его в скуке московской, но и береги. Бездельная, самая пустая клевета может невозвратимо повредить ему навсегда, особливо теперь: он и без того не на розах – по службе.

Курьер от 3-го сентября – из Вены. Нового интересного ничего не слышно. Участь греков, по газетам, решена. Ужасно!

Кланяйся Дмитриеву и Василию Львовичу. Посылаю пакет из Варшавы. У княгини за вчерашний день целую ручки. Прости!

480. Князь Вяземский Тургеневу.

27-го сентября. Остафьево.

 
Кого не увлечет талант сего поэта?
Ему никто не образец:
Он сыплет остротой, играет, но мудрец
Еще в младые лета.
 

«Что это»? – Так-с, ничего-с: стихи к моему портрету. «Чьи?» – Так-с, ничьи-с: Ивана Ивановича Дмитриева.

Спасибо за письмо от 18-го сентября. Брата твоего я еще не видал и не знаю даже, который в Москве; но догадываюсь, что Сергей Иванович. Погода и дорога ужасные. Вероятно, и еще не увидимся несколько времени: ни я в Москве не буду, ни он ко мне не будет.

Разве на твое имя прислана была статья о Дмитриеве? Я написал кое-что о " Кавказском Пленнике»: скоро пришлю. Мне жаль, что Пушкин окровавил последние стихи своей повести. Что за герой Котляревский, Ермолов? Что тут хорошего, что он,

 
Как черная зараза,
Губил, ничтожил племена?
 

От такой славы кровь стынет в жилах, и волосы дыбом становятся. Если мы просвещали бы племена, то было бы что воспеть. Поэзия не союзница палачей; политике они могут быть нужны, и тогда суду истории решить, можно ли ее оправдывать или нет; но гимны поэта не должны быть никогда славословием резни. Мне досадно на Пушкина: такой восторг – настоящий анахронизм. Досадно и то, что, разумеется, мне даже о том и намекнуть нельзя будет в моей статье. Человеколюбивое и нравственное чувство мое покажется движением мятежническим и бесовским внушением в глазах наших христолюбивых ценсоров.

Не забудь сказать Воейкову, что я благодарю его за часть вторую «Образцовой прозы», но не имею еще первой. Прости! Мой сердечный поклон брату и Дашкову.

Чье послание в Гнедичу, которое ты во мне прислал, и на кого оно писано? Чорт знает: тут и Шаховской, и Катенин, – не разберешь. Слышно ли у вас что-нибудь о Батюшкове? С Кавказа слышно, что он и там казался странным.

Спроси у Карамзина письмо Заиончека ко мне.

481. Тургенев князю Вяземскому.

3-го октября. [Петербург].

Спасибо за 27-е сентября. Смотри же, оправдай последний стих и спи спокойно по ночам и в Остафьеве.

Воейков выгравирует надпись в твоему портрету при одном из томов своей компиляции, где будет твой портрет. Он просит от тебя стихов и думает, что ты сердит на него. Послание к Гнедичу – его. Замечания твои об анахронизмах Пушкина почти справедливы. Но я соглашусь, однакож, скорее пустит их в поэму, чем в историю; ибо там искажать, хотя и украшением, еще менее позволено, а нам нужны герои. «Si Dieu n'existait pas il faudrait l'inventer». То же должны делать мы с великими людьми, и Кутузов, coûte que coûte, должен быть полубогом России. Иначе где вам взять вдохновения для будущих поэм и дифирамбов! Без своих не обойдешься. Регулы надоели и в отечестве, и во Франции. А propos: читал ли «Регула» Арно-сына? Есть счастливые стихи, а в последнем акте и интерес: за живое задирает. Непропущенные стихи французскими Красовскими напечатаны в конце особо.

Прошу письма З[аиончека] у Карамзина. Они еще три недели пробудут в Царском Селе. Непременно отыщу «Quarterly Review» Кривцова. Я точно послал его на твое имя. Я получил милое и грустное письмо от Без[образовых]. они одни – и в Пальне! Навести их. И брату моему не весело в Москве.

Завтра празднуем мы десятилетний возраст «Сына Отечества» у папеньки его.

Читал ли «Маккавеев»? Барантову «Историю словесности французской в XVIII столетии»?

Котляревский, сказывают, точно – герой в строгом смысле. Прости! Княгине – «падам до ногь». Малюток целую.

482. Князь Вяземский Тургеневу.

13-го октября. Остафьево.

Отдай эти стихи Гречу. Они присланы мне из темницы военной, откуда бедный Габбе выдет, может быть, на солдатскую свободу. Он под судом, как и весь его полк. В стихах есть неисправности, но есть жар и ядреность. Вот и моя статья о «Кавказском Пленнике». Перечтите ее в дружеском ареопаге, но не слишком обтесывайте ее, чтобы не задрать за живое. Отдай ее Гречу, и с письмом. Я говорил Дмитриеву о напечатании надписи; он согласен, но только без имени его. Что слышно о биографии Дмитриева? Во всяком случае попроси Гнедича не печатать ее, не снесясь со мною. Тут есть одно место, которое непременно нужно мне переделать.

Мы с братом твоим пожили несколько дней в Москве; он, без сомнения, должен скучать. Я нашел Москву раздираемою междоусобною бранью за итальянский и французский спектакль. Публика хочет французов, но Юсупов, Голицын – откупщики итальянской труппы, и, следовательно, публика не будет иметь французского спектакля. У нас прикладной деспотизм, который во всему годится. Гадко и скучно, потому что все одно и то же.

Пришли трагедию «Регул». Отчего книга о Греции пришла ко мне в одном пакете с «Сыном Отечества»? Разве не через тебя она шла? Объясни мне это. Ты скоро получишь, и многие другие, циркулярное письмо о Лабзине. Что за ханжа и за дерзкий враль! Ему дан для исправления и напечатания перевод «Торжества Евангелия», а он выдал его за свой, да еще написал ругательный ответ переводчику, который скромно и учтиво излагал ему свои требования. У меня факты в руках. Прощай! Николаю Ивановичу мое почтение. Попроси его мне дать «Теорию налогов»; у меня мой экземпляр затаскали, а в продаже, кажется, её нет.

«Бейрон в темнице» писан несчастным Габбе, который уже несколько месяцев сидят под судом за караулом и выпущен, вероятно, будет только в солдаты.

На обороте: Его превосходительству, милостивому государю Александру Ивановичу Тургеневу, в доме господина министра просвещения, в С.-Петербурге.

483. Князь Вяземский Тургеневу.

7-го ноября. Остафьево.

К Дашкову пишу я обо всем. Ты прочти и делай, да только делай, смотри же! Ты ко мне совсем не пишешь.

К тебе должен придти извозчик за коляскою моею: вели ему ее отдать. «Опять проклятая коляска», скажешь ты.

Но вот что худо: Денис Давыдов пишет ко мне сегодня, что по известию, полученному из Крыма, Батюшков совсем помешался. Не могу решиться этому верить. Постарайтесь узнать об этом осторожнее. Тогда непременно должно бы Шипилову, женатому на его сестре, человеку и благоразумному, и доброму, съездять за ним. Ужас оставить его на произвол чужих людей! Сделай милость, займись этим горячо и скажи мне что последует. Прости, писать нет времени.

Разумеется, Карамзину не говори о моей вылазке. Мое почтение Николаю Ивановичу. Попроси его прислать мне «Теорию о налогах», которую у меня зачитали, а в продаже, кажется, её здесь нет.

Кланяйся Карамзиным; скажи, что получил письмо перед отъездом из Царского и что писать буду им в понедельник, но смотри, не выболтай!

На обороте: Александру Ивановичу Тургеневу. В Санкт-Петербург.

Рукою С. И. Тургенева: Доставьте поскорее этот пакет Д. В. Дашкову. Он содержит в себе критику Вяземского на Каченовского, которую надо напечатать в «Сыне Отечества». Кажется, ничего нет против цензуры. Отражение стоит нападения, но не более. Тургенев.

484. Князь Вяземский Тургеневу.

9-го ноября. Остафьево.

Отдай Гречу это письмо ostensible. Пускай покажет он его ценсору. Впрочем, главные когти все оставлены, а только мизинцы подстрижены. Скажи Гречу, что я и от прочих настояний своих отказываюсь, если никакой уступки не будет.

Пришли послание Пушкина: здесь его нет. Тот ли это Красовский, который был в одно время со мною в Гимназии петербургской в числе казенных студентов и соблазнял мою детскую непорочность стихотворениями Парни и, прости мое прегрешение, чуть ли не библейскими – ? Не велик ростом, черноволос, густые бакенбарды. Надобно было бы это исследовать. Тогда написал бы я ему письмо в старом тоне. Он еще дружен был с побочным сыном Бобринского, также студентом, и я любил быть с ними, потому что они говорили со мною о стихах и были образованнее прочих.

Comment en un plomb vil l'or pur s'est-il changé?

Вот письмо в Варшаву. Сделай милость, отправь его вернее. Если в польской канцелярии скажут, что Туркуля нет в Варшаве, или скоро его ожидают в Петербург, то вели распечатать первый пакет и отослать вложенный по надписи.

Воейков настоящий Разин: опять впряг меня в приказные поэты. Говорит, что в «Инвалиде» печатались мои стихи. Какие? Я ни стиха ему не давал. Справься, что печатал моего?

Прости! Что ты делаешь? Спился с круга, что ли? Вот уже несколько месяцев, как ты ко мне не пишешь. Н[иколаю] И[вановичу] мое почтение.

За коляскою явится к тебе тверской губернии и уезда, генерал-маиора Петра Осиповича Глазова, деревни Низовки крестьянин Спиридон Степанов Дрожжин.