Переписка князя П.А.Вяземского с А.И.Тургеневым. 1820-1823

355. Тургенев князю Вяземскому.

9-го февраля. Утро. [Петербург].

Сейчас прислали мне сказать, что Катерина Андреевна родила благополучно дочь в третьем часу ночи. Она совершенно здорова. Третьего дня я пил у них чай, а накануне сбиралась она навестить меня и подняться на мою лестницу, по Николай Михайлович не пустил, и дело сделал. имени еще не дано, но вероятно дадут Елисаветы.

Письмо твое и послание к Жуковскому получил. Блудову еще не читал. Он очень болен и в постели. Теперь немного лучше. Но читал с Карамзиным; он полагает, что нельзя сказать встарь: это слово не заменяет встарину. Игумена хорошо бы сменить каноником – для ценсуры, но тогда ты на – , и выйдет – как каноник. Нельзя ли этого избежать, и я пожертвую тебе каноником.

Тем боле мучусь я, чем мучусь по охоте. Не лучше ли, то-есть, не правильнее ли: Что мучусь по охоте. Впрочем, я не уверен.

Ты этих мук – нельзя ли переменять? Есть стихи прекрасные, и Державин и Херасков врезываются в память, как стихи юности первого. Воейков просит поскорее послание для журнала, но я прежде посоветуюсь с Блудовым.

Получаешь ли ты «Вестник Европы»? На всякий случай посылаю тебе выписанные оттуда примечания на перепечатанное твое послание Вот и все тут. Какая охота или, лучше, похоть уязвить et quelle impuissance! В той же книжке и Воейкову в прозе досталось. Дмитриев за все сердится или, лучше, всякий вздор сборника московского принимает к сердцу. Он пишет во мне с негодованием, что какой-то Волков помещает в «Вестнике» же грозный протест против обозрения журналов и уверяет, что стихи твои никуда не годятся, да и сам Карамзин не заслуживает своей славы. Он желал бы я против этого ополчить нашу ценсуру и думает, что это имеет дурное влияние на образование нашего юношества; а я ему напомнил об инструкциях Казанскому университету.

В Русской Академии было публичное чтение. Я не выдержал экзаметров, залился потом и уехал, не слышав ни президента о коретках, ни Мартынова о каком-то воспитании в России, ни Воейкова отрывка о Петре I из его поэмы: «Науки и искусства», ни историографа, который чтением. своим сам недоволен, ибо читал слишком скоро, и тогда уже, когда Мартынов и Гнедич утомили внимание слушателей. Воейкова стихи оживили публику и понравились министру народного просвещения. Вот они. Я читал ему твои замечания на его обозрение, и он сбирался отвечать тебе. С тобою я согласен. Что за номенклатура талантов! Это походит более на «Petit dictionnaire des grands hommes», и на что морочить несведущих в нашей словесности и смешить les experts? Кого уверишь в богатстве бедности?

Сию минуту принес мне Габбе письмо твое. Я поговорил с ним откровенно и постараюсь познакомиться с Нел[единским] и Авлеч[еевым]. О французском пороховом заговоре и нам. уже известно.

На сих днях я получил «Le Congrès de Troppau», par Bignon, где уже и Лайбах задевают. Какая здравая логика, и как я желал выписать для тебя некоторые места! Есть мысли прямо из твоих писем во мне. прочти, если имеешь, а если у вас нет, то я пришлю тебе. Я получил еще кое-что, по неважное. Габбе мне сказывал, что ты уже читаешь Ferrand «Les trois démembrements», а для нас это запрещенный плод, и потому более на него позывает.

Жуковский болен ревматизмом. Я писал к нему сегодня и от него получаю довольно часто краткия грамотки. В апреле он едет странствовать. Мы ожидаем сюда Ермолова скоро, а Сперанского после. Первому дано 1-го Владимира, и по его представлению многим ленты и звезды, но я худо верю его заслугам. Он хочет блистать и хвастаться, а прочных и для блага России или тамошнего края подвигов я от него не надеюсь. Il faut être grand et porter le sentiment de sa grandeur dans l'âme, а последней у него немного.

Удам сделан начальником Семеновского полка. Посланник наш в Сардинии Моцениго получил святого Александра.

В «Невском Зрителе» вышла какая-то критика на баллады Жуковского. Для чего ты не прислал башмаков с Габбе? Здесь теперь князь Андрей Петрович Оболенский с женою.

Я отбираю стихи твои, кой ты у меня требовал, велю списать их и надеюсь в следующую среду послать.

Посылаю тебе лик Батюшкова, avant la lettre; делан с портрета, принадлежащего сестре его, для образчиков Воейкову.

Прости! Читал ли «Les aventures de la fille d'un roi». Я получил, но не успел прочесть.

356. Князь Вяземский Тургеневу.

10-го февраля. [Варшава].

Спасибо за 2-е февраля и за письмо цареградское. Жалею, что многого не успел еще в нем разобрать, но по нескольким приемам надеюсь дочитаться всего. Я «Невского Зрителя» не имею, и вряд ли кто получает его здесь. О чем дело? Постарайся как-нибудь прислать. Чего же можно еще требовать от Тимвовского? Дух праздности, любоначалия по всему печатному и печатающемуся у нас катится, как по маслу. Не нахожу нигде для него препинающей кочки, разве только точки. Мы точно воспитанницы сен-сирские: для нас пишутся одни «Есфиры». Настоятели наши говорят нам: «Il faut méditer Esther et se taire». Виноват, каламбур случился. Здесь был один, употребленный при Куруте по части выспренней полиции. Кто-то разругал его за какое-то дело. У него спрашивали: «Что это у вас было с таким-то?» «Ничего», отвечал он, «так, у меня с ним маленький каламбур случился».

Лайбахские дела, кажется, развязываются. Какое бы последствие ни было, но все, кажется, русскому путешественнику должно воскликнуть: «Берег, отечество, благославляю вас»! (то-есть, чорт с вами!), и тогда я тотчас лечу в Москву и надеюсь, хотя и мельком, поглядеть на вас, возвращаясь в Варшаву. Поедем вместе на воды, только европейские. Жене моей непременно нужно, и по всей вероятности нынешним летом будем в Карлсбаде. Шутки в сторону, перевари эту мысль.

Отдавай «Халат» мой в «Сын». Я с некоторого времени в самом дательном расположении и на часть «Благонамереннаго» выдал пропасть мелкотравчатых произведений. Отыскивай их: все тебе незнакомое. Только под «Халатом» выставить, что он сшит в 1817 году.

Не знаю, по каким причинам Шишков не дает медали Крылову, но радуюсь за Дмитриева и за вкус, что их награждением не сравняют, когда они заслугами не равны. Я, может быть, предпочитаю Крылова Дмитриеву как басенника и признаю в нем более того, что составляет поэзию; но на язык, на образование Дмитриев действовал успешно и постоянно, а тот выпустил только несколько острых стихов и счастливых выражений. Как же не тремя медальми украсить Жуковского и Батюшкова, если помыслить о медали Крылову! Да и Дмитриева это бы так обидело. Он почел бы это оскорбительною честью, и по делом. У нас Дмитриев живой классик, как Chenier говорил о Делиле. Конечно, по Сеньке шапка, но, не менее того, оно так.

О Боголюбове ничего не знаю: расскажи. Правда ли, что замуж идет Безобразова-Татищева? За кого? И если да, то как ни слова не говоришь мне о том. Что они делают?

Вот тебе портрет: отгадывай. Только прошу не пускаться ни в какие заключения: по чести нечего заключить. Здесь Розалия Ржевуска; только портрет не ею писан. Кажется, весть о поединке Dounadieu несправедлива. Есть у меня и другой портрет, но до другого раза: лень переписывать.

Увы, стыд и поношение! Вот объявление Австрийского двора. Не только мы дозволяем, но, в случае неудачи военной, Австрийский император говорит, что Российский обязывается помогать ему войском. О Прусском – ни слова… прусское правительство отвергает ролю второстепенную, а наше, волочившись шесть месяцов по следам австрийского, принимает ее на себя в деле столь несправедливом и оправдываемом столь нелепыми отговорками. Заставь перевести себе, если нет у вас еще венских газет. Вот добрый случай кипеть негодованию. Сердце рвется с досады. Прощай!

Прочти в статье: «Austrya» приветствие императора Австрийского Лайбахской гимназии.

357. Князь Вяземский Тургеневу.

11/24-го февраля. Варшава.

Получено вчера известие, хотя неоффициальное, но достоверное, что государь, проехавши в Венецию, будет в 1-му марта нового стиля в Вене и пробудет там два дни. Таким образом дней через десять ожидаем его сюда. Прости!

На обороте: Его превосходительству, милостивому государю, Александру Ивановичу Тургеневу. В доме г-на министра просвещения, в С.-Петербурге.

358. Тургенев князю Вяземскому.

16-го февраля. [Петербург].

Спасибо за письмо без числа, но с выписками из книги, которая у меня уже есть, и о которой я также писал в тебе на прошедшей почте. «Сердце сердцу весть подает»: и мне она очень понравилась. Мой экземпляр здесь единственный и оттого в разброде. Присылай, если есть лишние у тебя. Сейчас прочел я «Histoire de la fille d'un Roi». Это – история французской конституции в аллегории. Лица, о которых по участию их в участи этой конституции намекает автор аллегорически, ты верно, угадаешь, особливо Шатобриана, Benjamin Constant. Выпишу и тебе некоторые места из брошюры au risque que vous l'avez déjà. Дочь королевская, описав несчастья ед, от неприятелей или от ultra-приятелей ее постигшие, рассказывают о себе: «J'étais toujours bien seule, bien triste sevrée de toute espèce de nouvelles; cependant, comme membre da la famille, on m'envoya, des deux Royaumes voisins, des lettres de faire part pour m'annoncer la naissance des deux cousines (ишпанской и неаполитанской конституций), dont l'apparation imprévue avait causé du chagrin à leur père qui ne lies attendaient pas si tôt; on ajoutait par postscript um, qu'ils les avaient reconnues, et que leurs, peuples avaient assisté avec joie à leur baptême. Depuis j'ai entendu dire, que ces deux princesses, nées au milieu des camps, pourraint bien devenir la source de grands débats, et que d'autres princes voulaient les étouffer dès leur berceau, de peur qu'elles, ne grandissent et ne prissent plus tard la fantaisie de voyager dans leurs états; on assure enfin que les grands parents doivent se réunir dans une ville du Nord pour décider, si elles seront légitimées et admises dans la famille, puissent-elles échapper aux tribulations, que. j'endure, et faire le bonheur de leur pères adoptifs et de tous leurs sujets. La gêne que j'éprouvais, les chagrins de mes amis, le silence même qui ne laisse pas de devenir à la longue une sorte de supplice pour notre sexe, tout m'accablait, tout altérait en moi les principes de la vie: je finis par tomber sérieusement malade. Une nuit il faisait un temps affreux; le vent de Nord soufflait avec violence; mon sommeil était fort agité; milles rêves sinistres avaient déjà traversé mon imagination, lorsqu'un génie m'apparut. – «Jeune infortunée, me dit-il, rassure-toi! Ne sais-tu pas que ta sainte patrone (английская конституция) a aussi connu le malheur? Tantôt je l'ai vu florissante et souveraine, tantôt je l'ai vu proscrite, mutilée, chargée de fers. C'est elle qui jadis, pour trois cent guerriers réunis à sa voix, fit de la mort une vertu; c'est elle, qui, sous un autre ciel, inspira une démence sublime au grant citoyen, qui devait la sauver au prix du sang de son fils; c'est elle, qui naguère chez le peuple des montagnes guida la flèche immortelle d'un père et d'un héros; c'est elle, qui planta ses étandards sur le sol du monde sauvage; c'est elle, qui dans les états de son père se leva si fière et

si terrible pour repousser les menaces et le joug de la domination étrangère; c'est elle enfin, qui vient à la faveur de son flambeau, de rajeunir la vieille terre du fanatisme. Et crois-tu qu'à travers tant de siècles et de révolutions son triomphe n'ait coûté ni pleurs, ni sang? Elle a eu ses bourreaux, elle a eu ses martyrs; mais inaltérable au sein des tourments, elle a chanté dans les cachots, elle a souri sous la hache homicide, elle s'est assise traquillement au milieu des cendres et des ruines! Et toi tu murmures de quelques outrages, de quelques larcins, faits à tes droits! Va, encore une fois: rassure-toi! Ton auguste père ne t'a point fait don de la vie pour t'abandonner si jeune encore: espère en sa bonté, compte sur ma puissance!» – Et le génie agita ses ailes, et disparut.

Это место мне очень понравилось, ибо рождает в сердце какую-то надежду.

 
Novus ab integro nascitur ordo!
 

Везде пробивается зелень конституционного порядка. Она выживет гниль самовластия и в самой закоснелой пошве. Это – эпоха человечества, подобная той, которая возникла от новой, прекрасной религии за 1800 лет. Семена разлетелись с шумом и с бурями; заброшены и там, где мы их теперь и приметить не можем; но и теперь

 
Томящейся душе невидимое зримо!
 

И сколько по белу свету сих томящихся душ! Кто их знает? Не нам, не нам, Господи, но хоть детям нашим!

Ты себя не обидел в параллели с Жуковским и Батюшковым, но есть и справедливое нечто. Только не надобно на Жуковского смотреть из одной только точки зрения, с которой ты на него смотришь, – гражданского песнопевца. У него все для души: душа его в таланте его, и талант в душе. Лишь бы она только не выдохнулась! Но ее бережет дружба, самая нежная и для тебя невидимая. Я ее узнал, и все мои надежды на Жуковского оживают. В нем еще будет прок. Он не пропадет ни для друзей, ни для России. Вчера я послал к нему твое к нему послание, подражание Буало.

Блудов очень болен, и я не могу его видеть, ибо и сам еще с трудом выезжаю; не мог, следовательно, и стихов твоих прочесть ему. Карамзина укрепляется, и я уже на третий день родин видел ее.

Сюда приехал Ермолов. Я еще не мог видеть его. Начнет тонить с министрами и греметь о свой славе, от которой ни Грузии, ни России не легче. Корпус его тяготеет над бедными жителями Грузии, и мирное, хотя и продолжительное, действие гражданской образованности не действует там, а только одна сила военная все ломит и все давит. Все расчислено для мишурного блеска личной славы главного начальника, если все сии похождения с полудикими могут упрочить славу. Граждане, а с ними и гражданственность не процветают; им душно.

Курьер из Лайбаха приехал вчера от 31-го января, но нового еще ничего не слышно. Посылай брату в Царьград, когда что попадется хорошее под-руку. Он очень скучает по Европе и начинает беднеть литературою и политикою. Есть ли у вас оказия писать к нему? У меня два раза в месяц: 1-го и 15-го числа каждого месяца, и посылать все можно.

К Дмитриеву также послал твое послание к Жуковскому, сказав, что оно еще не кончено отделкою, но «Негодяйки» по почте посылать нельзя. Я ему уже писал о ней. Ты заехал на границу Европы и требуешь от нас того, что и у вас не совсем в свет показывается. Я всем читал ее; все ею восхищались, по и тебе, и себе беды бы наделал, если б не поступал с нею осторожно. Есть незримые Тимковские, а где их нет, туда я послал и «Негодяйку», то-есть, в Царьград.

Атаман Денисов удален, а на его место наказным атаманом назначен генерал маиор Иловайский 3-й.

Сегодня получил я из Парижа только «Histoire des Wampères».

359. Князь Вяземский Тургеневу.

19-го февраля. [Варшава].

Спасибо за 9-е февраля. И конечно: что мучусь; чем у меня так, с пера сорвалось. «Страшен сон, да милостив Бог!» Видно я так Каченовского ошеломил, что в нем и желчь остыла. Я, признаюсь, ожидал от него отражения, на которое принужденным нашелся бы отвечать. Но тут и говорить нечего. Напрасно нападает он на рифму: весталок, как на неизбежную. Можно прибрать палок и галок, и все это будет не hors d'oeuvre.

Что же, читал Карамзин в Академии? Стихи Воейкова очень хороши, но не слишком ли он превозносит жертву, принесенную Петром Великим? Побуждение его не совсем ясно, то-есть, не озарено историческою достоверностью.

Я писал тебе на днях по почте через Слоним о скором приезде русского путешественника, но до сей поры известие новыми вестями не подтвердилось и, Бог знает, верить ли.

Во французской Палате левые вызывали. министров пояснить поведение французского правительства в рассуждении неапольских дел. Вызов их не оправдывается партиею, но подал повод наговорить много смелых и сильных истин. Chauvelin и Lafayette отличились; первый говорил: «Il paraît malheureusement trop certain que notre monarque a reèu de ses ministres le conseil de concourir à mander à la barre des gouvernements absolus de l'Europe le Roi d'une nation libre; de signer avec eux l'occupation de Naples, de coopérer, par ses nombreux agents à Laybach, et par ses forces maritimes dans la baie de Naples à la croisade impie qui s'apprête, et d'intervenir ainsi dans des efforts destinés à la dégradation de l'espèce humaine».

Lafayette: «Cette liberté sacrée, qui est la véritable civilisation des peuples.– Je quitte la tribune en invitant mes honorables amis à n'y jamais monter, à n'en jamais descendre sans renouveller à m., m. les ministres la question que je répète ici formellement; à n'en jamais descendre sans avoir dit: «Ne secondons pas let efforts de qui voudrait attenter à l'indépendance des Napolitains et des peuples qui savent reconquérir leurs droitsu.-Tout le côté gauche avec enthousiasme: «Oui, oui!»

Вот энергия истины, и как бледнеют перед нею все эти фосфорические огни наших фокус-покусников ума узкого и тощего сердца! Непомерные способности потребны тем, которые защищают кривой толк. Одно благородное побуждение дает неодолимую (разумеется, в нравственном смысле) силу защитникам правого мнения.

Наполеон, ополченный богатырскою решимостью в достижении цели своей, некраснеющим лбом встречал все преграды, противопоставленные ему истиною, и шпагою несокрушимою запечатлевал свои политические парадоксы. Но мы, которые утра свои проводим в манежах и на парадных площадях, которые хотим слыть либералами при женских туалетах и деспотами перед миллионон штыков, которые не имеем ни одной мысли, а много лишних солдатов, что, кроме стыда настоящего и бледного, но многими пятнами означенного листа в истории ожидает нас в награду за двуличное поведение и за всегда зыблющееся направление мыслей и правил?

Что это за гасильные замашки в «Сыне Отечества»? Знакомая незнакомка (которой я не знаю: слава ли, совесть ли), которая минует бюст Вольтера, но с живым чувством взглядывает на Сократа. Я надеюсь, что посреди некоторых заблуждений. Вольтер завещал свету более истин, чем Сократ. Для нас Сократ в роде Геркулеса, что-то вообразительное. Смерть его – пояс Венеры, двенадцать подвигов Алкида, а жизнь Вольтера – учение положительное. Да и что за нападки на нравственность Путвина и от кого же, от племени Кутузова? Все это гнусно своим невежеством. Журнал должен иметь свою шерсть одноцветную, а не шахматно-пегую, по выражению Боброва; или по крайней мере содержать оговорки издателей, когда в присланных статьях, впрочем хороших, находятся нападки на здравую сторону. Неужели Воейков не признает владычества этой силы, которую должно силою вбить в наше общество? Сделай милость, вколачивай ему в уши эти истины.

Вымарал ли ты несколько строк в письме Сергея Ивановича во мне? Признайся, робкая и оглядывающаяся душа!

Скорый приезд р[усскаго] п[утешественника] более и более становится сомнителен.

Какие это так называемые Образцовые Сочинения, о коих говорит Каченовский в своих комментариях? Прости!

Сейчас получаю известие из Москвы об ударе Пушкина, и сердце у меня замирает.

Иван Иванович присылает мне также выписку своеручную Каченовского, но ты выпустил значительнейшее примечание обо мне в пиесе о русских постановлениях. Прости! Бедный Василий Львович!

360. Тургенев князю Вяземскому.

23-го февраля. [Петербург].

Я получил 10-е февраля, а от княгини из Москвы тоже две записки при письме, которое поспешаю отправить, ибо оно должно быть нужно, как она пишет. Вот грамотка и от Василmя Львовича, и вероятно он уведомляет тебя, что княгиня в Москве, а ты в Варшаве. Известие из польской газеты здесь хотя уже было, но не в такой подробности, и потому за него спасибо. Теперь и другие слухи прошли, но вы все прежде и достовернее узнаете. Ты, сказывают, в одно время сбираешься в Париж, Карлcбад, в Кострому, сюда, и на год нанял дом в Варшаве. Давай Бог ноги, а то и моим не успеть за тобою. Вряд ли мне удастся быть в Карлсбаде, хотя бы и нужно и кстати было: заехал бы за Жуковским. Блудов, если будет в силах, также туда поедет. Целый бы Арзамас слетелся не на Липецкия, а на Карлсбадские воды. Между тем посылаю тебе Блудова записку о твоем «Подражании Буало» и замечания его.

«С успехом мог». Не мог, а в самом деле явил Это погрешность Озеровская. «Стих мастерство одно». Едва ли точно?

«Природе в нас зажечь». Я не очень люблю такие обороты. C'est de la concision, si l'on veut, mais sans élégance!

«Упор его не вреден». Заглянуть бы в лексикон: таково ли точно значение слова упор.

«И с рифмой» – лишний с, конечно от переписчика (а переписчик ты).

Ласков, Херасков и т. д.: какие странные и прекрасные рифмы, и как хороша вся эта тирада и все послание! Наш Асмодей умеет быть оригинальным в самых близких переводах.

«А рифма, надо мной, ругаясь, мне».

«Я в пляску здесь» – NB.

«Из од своих бы мог». Ай, ай, Асмодей! За уши: он оскорбляет слух!

«Одеть в покрое». Должно бы в покрой, да и то нехорошо.

«Стихами белыми» и пр. – очень хорошо!

«Добровольным адом» – NB.

«Изгнанный на скалу» – NB.

«Насытить не могу ненасытимой». Полно, хорошо ли?

«Сух и вял, и холоден»: и – и! Не лучше ли: пусть холоден.

«Благодаря глупцов». Кажется, должно: глупцам.

«Где рифма на лицо, смысл может быть в неявке» – прекрасно!

«Напротив же». Опять можно закричать: ай, ай! хотя и не так уж громко.

«За дар прославлен» – NB.

Что успею выправлю, если уже не в печати. Сейчас посылаю некоторые перемены к Воейкову, которому отдал для «Сына».

Михайло Орлов женится на дочери генерала Раевского, по которой вздыхал поэт Пушкин.

То, что ты пишешь о медали в отношении к Дмитриеву и Крылову, проповедывал я здесь, направлял в услышание избирателей.

Не ошибись и ты, подобно Карамзину: стихи в «Сыне Отечества» не Батюшкова, а здешнего его представителя. Авось, он откликнется и сам.

Вчера окрестили мы у Карамзина Елисавету. Я обедал у них, а Оболенский и Е. Ф. Муравьева были восприемниками.

Куницына книга о естественном праве, для школ написанная, запрещена, отобрана и признана безбожною и возмутительною. При сей верной оказии прочтут ее. Грозят и самому автору.

Боголюбов должен был жениться в Москве на Бахметевой, хорошей, благовоспитанной и довольно достаточной девице. Вся Москва вопияла против сего, ибо узнала о качествах жениха. Отец долго упрямился и хотел выдать; но наконец справился с Молчановым и с другими, и хромоногому изгнаннику из Гишпании отказали.

Безобразова-Татищева должна была идти замуж за вонногвардейского офицера, как говорил город, но разошлось. Я не вижу их, ибо сердит за то, что не навестила меня больного, между тем, как другие дамы утешали. меня в затворничестве. Оправлюсь – поеду однако ж к Татищеной.

Портрет твой писан графиней Ржевуссеой. Поелонись ей от меня и скажи, что теперь скучно было бы ей в Петербурге: ума так мало в гостиных, что и принять ее нечем бы было. Пришли и другой портрет.

Приветствие таково, что и Омар, или кто-то, сжегший Александрийскую библиотеку, ему бы позавидовал, а Наполеону и не удавалось так скромничать.

Что же башмаки?