Сравнение с рукою, пораженною антоновым огнем, которую отсевают, чтобы спасти тело, – не хорошо. Когда хирург отпиливает руку, он убежден, что она дала бы смерть телу: это не чувство, а действительность; напротив же, когда страданиями своими человек покушается на жизнь свою, он не только полагает конец страданиям своим, но еще ниспровергает будущее: человек никогда не раскается, что дал себе руку отрезать, но может раскаяться и почти всегда должен был бы раскаяться, что нанес себе смерть».
Эти суждения произносимые Наполеоном очень любопытны и замечательны. Они некоторым образом дают ключ к тайным и внутренним помыслам его. Если самоубийство может быть допущено, то, кажется, никто более Наполеона не имел повода и права покончить с собою и тем вырваться из вражеских рук, после падения своего. Не должно забывать, что Наполеон на острове св. Елены смотрел на себя как на жертву политики, или, вернее, хотел выставить в себе несправедливую и достойную сожаления жертву. Он защищал себя, он писал апологию свою пред судом современников и потомства. Он вероятно знал, что многие удивляются, как мог он решиться отдать себя живым в руки врагов; боялся, может быть, что некоторые припишут это малодушию его, недостатку мужества в решительную и роковую минуту. Вот, в виду этих судей и приговоров их, пишет он трактат о самоубийстве. Нигде не смотрит он на самоубийство с религиозной и христианской точки зрения: он ограничивается одною житейскою и спекулятивною стороною этого вопроса. Еще важнее и то, что он на пустынном острове своем, прикованный к скале, в унизительном и бедственном положении своем, при всей злобе дня, не терял надежды, что завтрашний день может все переменить; что как судьба перенесла его в Париж с острова Ельбы, то и с острова св. Елены та же судьба может перенести его туда же. Говоря словами его: он и в грустный и страшный понедельник, не терял надежды, что может наступить радостная суббота.