Мне не хотелось афишировать: я намеревался выйти из дома незаметно для родителей. Но как я не пытался выскользнуть вначале во двор, покрутиться там и уже после отправиться на танцы у меня ничего не получилось. Мать была тут как тут. И отец отчего-то вернулся в этот день домой рано.
Он первый заметил мои сборы, понял, с чем они связаны и толкнул возвышенную речь:
– Андрей, я рад за тебя, наконец, ты будешь окружен девушками, красивыми девушками. Их на танцах всегда много. Я это знаю. Нашу странную, непонятную жизнь только они, они способны украсить, сделать осмысленной и нужной.
Мать тут же обратила мое внимание на то, что отец женщин видит насквозь.
– Нам, от него не скрыться, – услышал я ее слова. – Мы перед ним нагие. Это его и толкает на подвиги. Одно слово – Ловелас. Ты, Андрей его не слушай!
Я заметил, как отец слегка поморщился, однако возражать ей не стал. Он часто вел себя, как нашкодивший кот, вернувшийся домой, после удачного мероприятия и поэтому отмалчивался. Мать это замечала и с годами, хотя и наседала на отца, но уже не так рьяно. Зачем расстраивать его и нервничать самой.
Моя мать Любовь Ивановна за Николаем Валентовичем жила неплохо. Она никогда не считала, что он загубил ей жизнь. При нем Любовь Ивановна расцвела – мужиков было раз-два, и обчелся – многих забрала война. Рядом хватало одиноких, не знавших мужского тепла красавиц. Ей завидовали – и оттого злословили. У нее было все. Чего бы она еще хотела? Так это – жить в Москве. О Москве мать мечтала с детства – не удалось. Жизнь – изменила случайная командировка. Однажды ее, молодого специалиста машиностроительного завода отправили для выяснения какого-то вопроса на юг страны, где она и встретила отца. Главному инженеру однопрофильного предприятия девушка понравилась. Он не переадресовал ее другому человеку, а занялся сам – помог выполнить задание. Хотел даже задержать – продлить пребывание молодого специалиста, но отчего-то постеснялся. Отчего не мог объяснить. Намешано в нем было много чего – жил на перекрестке ста дорог. Могла взыграть в нем в тот момент кровь южного предка, не взыграла, заполнила сердце русская. Они тоже были в его генеалогическом древе.
Любовь Ивановна хотела уехать в Москву после окончания института. Но не получилось, ей пришлось ухаживать за престарелыми родителями. Не могла она их оставить, бросить. Затем матери помешало замужество.
Большой мегаполис – близкий – тридцать километров всего от городка и далекий тянул ее к себе. Там ее жизнь была бы совершенно иной – Николай Валентович всегда был бы у нее на глазах. Но так ли это было бы – большой вопрос. Одно мне было ясно, отец любил наш маленький городишко – родину моей матери. Столица отцу и даром не нужна была. Она у него ассоциировалась с работой и всего лишь.
Жизнь отца – прошлая, до определенного момента, где-то на юге страны, мне была совершенно неизвестна. О ней он не рассказывал, наверное, из-за того, что она ему была когда-то навязана вместе с должностью главного инженера на одном крупном заводе или же по причине того, что он не хотел травмировать мать. Я знаю, свой перевод в министерство Николай Валентович принял, как судьбу – с энтузиазмом. Он приехал не в столицу, куда его пытался вытащить какой-то товарищ – он приехал к Любови Ивановне. После того, как она дала добро выйти за него замуж, Николай Валентович поспешил в министерство в Москву с чувством благодарности к другу, хотя в дальнейшем особенно и не привечал его. Дома мне товарища отца удалось увидеть лишь однажды и то по случаю, требующему его безотлагательного участия.
Я, часто смотрел на мать. В ее жизни я также, как и в жизни отца находил много белых пятен не понятных мне. Любовь Ивановна была красавица. За ней должны были увиваться мужчины, да и увивались, но она строго держалась за Николая Валентовича. Бросая взгляды в прошлое, я нет-нет и приходил к мысли, что такую женщину как мать Николай Валентович просто ни мог не полюбить.
Задолго до начала танцев – я оделся и побежал к Преснову. Он жил на соседней улице. Дворами до него можно было добраться за пять-десять минут.
Дом был двухэтажный. Я вошел в нужный мне подъезд и, не поднимаясь, принялся давить на кнопку звонка.
Дверь мне открыла мать Виктора – Нина Михайловна, невысокого роста, плотная женщина. Где-то в глубине помещения до меня донесся хриплый голос его отца: «Кто это там?»
Я тут же ответил:
– Это я, Андрей!
– Ах, Андрей. Давно не был, давно. Ты, проходи, Виктор уже ждет! – сказал, вывалившись из комнаты в прихожую, Василий Владимирович – крупный, знающий себе цену мужик.
Василий Владимирович Преснов был очень доволен своей жизнью – он с семьей жил в большой отдельной квартире, выданной ему заводом, получал прилично и часто за спиной я от него слышал: «Ну, и что, что Николай Валентович имеет приличную должность? Я рабочий, но у меня зарплата по более его будет».
Годы лихолетья – застоя и так называемой перестройки с Василия Владимировича Преснова уже пенсионера лоск довольства сдули. Он ходил, мыкался по улицам и всем знакомым, а порой даже чужим людям жаловался: «Обобрали нас. Не пенсия – слезы. Я всю жизнь проработал кузнецом – не каждый смог бы, не каждый. (Тут он был прав.) А они – эти буржуи обещали нам счастливое будущее! Мы, как дети верили им! Обманули нас, обманули, вот раньше жили, так жили! Нужно гнать этих кровопивцев с трона, гнать взашей. У нас разные дороги. Им, нас рабочих не понять».
Танцы в доме культуры были не часто два раза в неделю. Это меня устраивало. Я не хотел огорчать Физурнова. Мое своевольное поведение не должно было сказаться на спортивных результатах – иначе мне несдобровать.
Дом культуры я посещал осторожно. Для меня было важно знать, девушка пришла или нет. Я, входил в зал, осматривался. Находил ее – в противном случае – отправлялся домой. Танцевать я не умел, крутился возле ребят Виктора и Михаила – пробовал: под быструю музыку – прыгал, а под медленную – топтался, переминаясь с ноги на ногу. Все это я проделывал, приглашая своих знакомых – местных девчонок. Моя зазноба была не из их числа – приезжая.
Наш городок держался только за счет машиностроительного завода. Его сокращенно называли – «машзаводом». Я не знал ни одной семьи, в которой хотя бы кто-то из ее членов когда-нибудь да не работал на нем. На машиностроительном заводе работала моя мать. На нем работали родители моих друзей.
Техникум снабжал завод специалистами, а нашим парням еще давал невест. Многие девушки после его окончания, выйдя замуж, оставались жить тут же в городке.
На танцах крутились в основном свои ребята, – чужие – иногородние – остерегались. Если и ходили, то только «сорви головы». Им было море по колено. Они, не глядя на размеры кулаков наших парней, какими бы они не были большими – не боялись.
Местные – свои девчонки у нас в городке особым расположением у ребят не пользовались. Все внимание отдавалось приезжим. Прежде, всего, из-за того, что они вели себя более расковано – не чувствовали рядом за собой надзора родителей. Еще с ними было легко общаться. Не маловажное значение имело и то, что многие из них до того поражали нас своей красотой – мы просто обалдевали.
Правда, я, долгое время, не обращал внимания ни на своих девчонок, ни на чужих – приезжих. На лекциях я слушал преподавателей, а не крутил по сторонам головой. Из-за этого друзья надо мной часто подтрунивали. Они считали, что я у себя на уме. По их мнению, раз я пришел из армии, то должен был гулять напропалую, но вот не гулял, это многих задевало.
Для них я был не от мира сего. Однако издеваться надо мной они не смели, опасно было. Я имел большие кулаки, прощать мог только самым близким мне людям. Надо мной изгалялся Виктор Преснов или же Михаил Крутов. И то потому, что в их насмешках не было злобы. Еще, мне они были знакомы со школы. Это что-то да значило.
Я с интересом наблюдал, как Преснов, толкая в бок Михаила, крутившегося рядом и «делая глаза» в сторону моей зазнобы каким-то ненормальным, голосом, отделяя каждое слово, декламировал мне:
– «Андрей», «Асоков», «ну», «что», «ты» «ее», «боишься»! «Подойди», «пригласи» «на танец». «Будешь танцевать», «спроси», «как» «ее» «зовут» «и всего делов!». Хочешь, я подойду? – Крутов демонстративно понарошку тер кулаками глаза, после пальцем оттянув веко, восклицал:
– Я, не могу, сейчас заплачу! Хы-хы-хы…
– Нет здесь никакой романтики, – тут же оттолкнув локтем Михаила, влезал Виктор. – Все просто! – Возможно, так оно и было. Однако я не торопился.
Незнакомка мне понравилась ямочками на щеках и неторопливой размеренной походкой. На танцы она приходила не одна, с подругами. С ней рядом я часто видел девушку, чисто деревенской внешности – Полнушку с румяным лицом. Еще иногда на глаза попадалась особа с большой красивой грудью и длинными каштановыми волосами, в которых можно было запутаться. В них после запутался мой друг Виктор.
Странно, но я стал засматриваться на девушку. Не сразу, но моя любимица заметила меня. Вначале она вскользь бросала на меня свои взгляды, а уж потом просто таращилась, без всякого стесненья. Я ей явно понравился. Однако она, также, как и я ничего не предпринимала – ждала от меня первого действий – шага навстречу. Я не торопился. Мне было тяжело подойти к ней. Знакомство с девушкой могло разрушить весь мой распорядок дня. Я и так, хотя и не значительно, но нарушал его, посещая Дом культуры. А тут уж точно нагоняя от Олега Анатольевича мне не избежать. К тому же я танцевал так себе, мои пасы могли у девушки вызвать смех, ни чего более. Позориться я не хотел и оттого не торопился.
Мастак был танцевать мой друг Преснов. Я никогда раньше ему не завидовал, а тут не удержался и обратился к парню с просьбой помочь мне. Он сразу же согласился и принялся меня учить. Я, выполняя его требования, не раз ругал себя за то, что когда-то проигнорировал предложение отца пойти учиться в кружок танцев – сейчас бы пригодилось. Но что сделаешь? Нужно было нагонять упущенное время.
Для обучения я выбирал дни, когда родители находились вне дома. Необходимости упрашивать Виктора не было – он появлялся – стоило мне лишь только позвонить ему.
Вначале я думал, научусь быстро, проблем не будет. Но не тут-то было. Мне пришлось потрудиться изрядно. Обучение проходило трудно: Преснов раздражался.
– Да расслабь ты мышцы, – не раз кричал он на меня. – Ноги держи вот так, смотри. Носки внутрь, затем под музыку выворачивай их. Сильнее!
Мы «изъездили» не одну пластинку, пока что-то стало получаться дельное. Я недоумевал – штангу стокилограммовую толкать и то легче.
Прошло время, и Виктор изрядно со мной намучившись, однажды сказал:
– Вот, теперь я замечаю сдвиги. Практику пройдешь на танцплощадке, – вытер с лица тыльной стороной ладони обильный пот. – Думаю, что ноги у твоей зазнобы будут целы. – Помолчал и добавил: – А то раз наступишь своим сорок пятым и прощай любовь. Я это по себе знаю, – и хотел мне рассказать одну из своих историй, но я его остановил. Он явно желал подсмеяться надо мной. Я часто замечал за Пресновым, как усталость делала его раздражительным, и он отыгрывался на любом попавшемся под руку, отыграться на мне я ему не позволил, тут же пресек, хотя задеть меня было нелегко. Наличие физической силы мне давало возможность быть на высоте, не падать духом. Я тут же похлопал товарища по плечу и, улыбнувшись, сказал:
– Расскажешь в другой раз, хорошо! А сейчас дай я пожму тебе руку. Обучение давалось нелегко. Однако, что похвально, находясь в Доме культуры, я думаю, у меня хватит смелости выйти в центр зала. Ноги не подведут. Двигать буду.
– Будешь! – ответил Преснов. – Главное практика. На танцах не стой и увидишь, начнет получаться.
Мой друг оказался прав. Скоро результаты стали заметны и не только мне, но и моим знакомым по школе девчонкам. Хотя их похвалы могли быть и не реальными, ради того, чтобы я обратил на них внимание.
Дом культуры не имел отдельного помещения для танцев, использовался все тот же зал, что и для показа фильмов, просто кресла сдвигались назад, и высвобождалась площадка у сцены. Часть кресел расставлялись по периметру стен. На них сидели – отдыхали. Это уже после, когда завод построил дворец – в нем расположился зал для спектаклей, концертов, для показа кинофильмов и свой – специально для танцев.
Я, наверное, около месяца готовился к тому, чтобы подойти к девушке и познакомиться. Уже было собрался, но она исчезла – пропала с глаз – будто ее и не было. Я не понимал. Ходил и ходил. Была надежда, что мне попадется на глаза ее подруга Полнушка – девушка с румяным лицом, или же на всякий случай особа с большой красивой грудью и длинными каштановыми волосами, но напрасно, ничего не получалось – не помогло даже то, что я однажды протолкался в Доме культуры до самого окончания танцев. Бес толку все.
Домой, в тот вечер, я вернулся поздно – около двенадцати часов. Мать с отцом еще не спали. Они в который раз разговаривали о Москве. Любовь Ивановна наступала – Николай Валентович оборонялся, оборонялся нехотя – вяло – все предпринимал, чтобы не обидеть ее.
Мой приход для отца оказался, кстати. Он тут же отвлекся и решил его использовать для примирения семьи. Отец был «психолог» – хорошо разбирался в людях. Умел к каждому человеку найти свой подход – понимал как мужчин, так и женщин. А их – уж особенно. Я не раз замечал, как он потворствовал, шел на поводе у матери – умел доставить ей удовольствие, однако в принципиальных вопросах Николай Валентович всегда был тверд. Моя мать так и не смогла его заставить бросить наш городок и переселиться в столицу. Я думаю, отец предчувствовал грядущие перемены и поэтому все сделал, чтобы обезопасить нашу жизнь – просто не поехал.
– Я, думаешь, сам не хочу в Москву? – Еще как! Но пойми, сейчас нет возможности. Да и тебя с завода никто не отпустит. Ты же не простой инженер! Ты начальник центральной заводской лаборатории. Что ты будешь из столицы ездить на работу? Да тебя все здесь засмеют, – вот были слова отца.
Ночь была нескончаемо длинной. Я еле заснул и то лишь под утро. Однако проснулся, как обычно, в семь часов. Махнув на все рукой, я решил не отчаиваться, поискать девушку в техникуме. Она могла быть занята. Так уж важны для нее танцы – ну, не пошла раз, два, когда-нибудь да придет. Я все сделаю – встречусь с ней. Будет и на моей улице праздник.
День был воскресенье – для меня и матери выходной, но только не для отца – Николая Валентовича. В десять часов за ним неожиданно пришла машина, и он сразу же после завтрака уехал. У отца была встреча в посольстве, связанная с закупкой большой партии какого-то важного иностранного оборудования для завода на юге нашей страны – его, в прошлом, завода.
– Ну, вот сынок мы снова одни! – сказала мать, прибирая посуду. Настроение у нее было плохое, изменить его мне было не под силу. Я, не хотел влезать в разговор. Я опасался «завестись». Вчерашний ее разговор с отцом о столице не был окончен и никогда не будет. Он длился около двадцати лет и мог длиться до бесконечности долго. Что я мог поделать? Ничего!
Недолго думая, я оголил себя по пояс и выскочил во двор. Возле гаража, он у нас использовался, как кладовка, у меня находился целый арсенал спортивных сооружений. Они были несравнимы с теми, которые сейчас продают в специализированных магазинах. На лицо – кустарщина. Я их сам сооружал. Кое в чем мне помог отец – приложил руку. Они и сейчас сохранились и дороги мне как антиквар и не только – я их использую для физических упражнений.
Для начала я размялся. Физурнов запрещал мне без предварительной подготовки переходить к серьезным занятиям.
Их я начал на брусьях, затем забрался на перекладину и уже после взял в руки самодельную штангу. Вес штанги был более пятидесяти килограммов. Увеличить его нельзя было. Я нагружал себя лишь за счет числа толчков. Мог толкануть – двадцать, а мог и пятьдесят раз.
Зима – не лето. Вначале мне было холодно, но скоро я согрелся. Состояние мое улучшилось. Я растерся снегом и побежал в дом. С меня столбом валил пар.
Мне было достаточно минут пятнадцать-двадцать – я пришел в нормальное состояние и взял в руки учебники.
Наступило время – мать позвала обедать. После обеда я часа два слушал музыку – крутил пластинки и после отправился в спортзал. Меня ждал Олег Анатольевич. Он часто любил повторять:
– Спорт, Асоков, не знает ни выходных, ни праздников – запомни это.
Моя голова была забита мыслями о девушке. Хронометр-секундомер был в этот раз не для меня. У меня ничего не получалось. Физорг, глядя на его стрелки, все время меня торопил. Мои результаты ему явно не понравились. В итоге Олег Анатольевич махнул рукой и сказал?
– Ты, Андрей сегодня несколько рассеянный. Успокойся и приходи завтра. А сейчас – домой, но не спеши – пройдись по улицам, побудь дольше на свежем воздухе. Это помогает. Да и еще – обязательно проверь температуру и давление.
– Хорошо! – сказал я. Мне ничего не оставалось, как выполнить пожелание Физурнова – погулять по городу. Температуру и давление я не померил, проигнорировал, так как хорошо знал причину своего недомогания. Я беспокоился за девушку, не понимая отчего, она не появляется в Доме культуры. Что ей стоит?
Дома я появился, когда начало темнеть, оглянуться не успел, пришел вечер. Едва я и мать сели за стол на пороге показался отец. Он, быстро разделся, привел себя в порядок, помыл руки и подсел к нам. Николай Валентович выглядел уставшим. Он не любил общепит – всякие там фуршеты. Его утомляла суета. Отец часто с инспекцией от министерства выезжал в командировки – помотался по стране и хотел, жаждал одного лишь спокойствия.
Мне было интересно наблюдать за отцом. Николай Валентович никогда не выходил из себя, даже дома. Он умел везде в любых самых щекотливых ситуациях быть на высоте. Отец чувствовал плохое настроение матери, знал, с чем оно связано – с желанием Любовь Ивановны перебраться в столицу и как мог, гасил ее раздражение.
Я понимал, что квартиру в Москве нельзя было бы сравнить с нашим домом с домом-коттеджем. У нас удобств было намного больше, чем, если бы мы жили в столице. Комфорт не ограничивался только горячей и холодной водой, отоплением – мы имели возможность дышать свежим воздухом, летом отдыхать в маленьком саду из нескольких яблонь, вишен и кустов смородины, копаться в земле – перед домом была прекрасная клумба. Этого в Москве у нас не было. Я не раз бывал в ней и мне город не нравился. Я его считал большим и бестолковым. Однако мать так не думала. Ей столица была нужна, чтобы затеряться – спрятаться от женщины-соперницы – бывшей жены Николая Валентовича. Как Любовь Ивановна не крепилась – воспоминания о прошлом нет-нет и выводили ее из равновесия.
Злополучная поездка отца по работе, туда в Москву, в ее Москву, наверное, из-за того, что она пришлась на выходной день, вела к скандалу. Я недоумевал. Обычно я не влезал в распри родителей, хотя тайное, касающееся только их обоих, порой задевало и меня.
Отец без крика, спокойно, с упорством отражал натиск матери.
– Люба, забудь все! Не терзай себя! Живи настоящим. Тем, что у тебя есть. Зачем ты лезешь в мою голову? Я же знаю тебя. Ты снова расстроишься.
Он многое скрывал от матери, как мог, оберегал ее. Отец держал ту странную женщину в памяти лишь для себя и то, только из-за дочери, иначе бы давно забыл. Не нужна она была ему.
Разговор мне не нравился. Тошно было слышать о том, о чем было много раз переговорено. Я, глядя на отца, видел, как он мучился. Мать наверняка это тоже понимала. Однако не унималась, словно с горки на лыжах или же на санках катилась вниз, без задержки.
Отец желал что-то нам сообщить и боялся, не знал, как это сделать. Наконец, он отодвинул тарелку и прямо без обиняков сказал:
– Я, завтра уезжаю! Мне предстоит командировка.
– Туда? – спросила мать скривившись.
Отец сморщил лоб, намереваясь соврать, но не соврал.
– Да, туда! – ответил он и глубоко вздохнул. Николай Валентович понимал, что жене тяжело это слышать, понимал и, тем не менее, открылся перед ней.
Я увидел глаза матери, ее, загоревшиеся вдруг щеки и открывающийся рот. Не знаю, как все случилось. Меня как будто что-то ужалило. Я неожиданно подскочил и побежал вон из столовой в кабинет отца, тем самым спас положение.
Произошло это машинально, не по моей воле. У стола отца – большого двух тумбового я остановился. Следом за мной бросилась мать. Отец в кабинете появился чуть позже. Мне отчего-то привиделось – он пришел не один. Рядом стояла странная женщина – его бывшая жена и еще моя сводная сестра – маленькая девочка.
Я резко вскрикнул. Мать тут же обхватила меня руками:
– Андрюша, Андрюша сынок, что с тобой?
– Вот, здесь, смотрите, здесь оно лежало.
– Что лежало? – услышал я снова дрожащий голос матери.
– Как что? Письмо. Я нашел его, нашел тогда – давно, лет десять назад здесь на этих кипах бумаг – двойной тетрадный листок в линеечку и прочитал: «Здравствуй дорогой папочка. Можно я тебя буду так называть, ведь я твоя доченька? Правда? Я папенькина доченька…».
– Да-да – это ее слова, – тут же поддержал меня отец. – Это слова твоей сводной сестры Инги.
– Что я тогда сделал? – развернувшись в сторону матери, спросил я. – Тут же побежал к тебе: «Мама, мама кто это папенькина доченька?» – И тут же поплатился – получил от тебя. Ты помнишь? А еще что ты мне тогда сказала: «Как ты посмел, читать чужое письмо? Кто разрешил? Давай мне свои руки, руки, которые брали письмо».
После трепки я убежал в гараж и там долго плакал. Я понял – папенькиной доченькой была та самая девочка, которую однажды я отлупил прутом. Она! – кричал я тогда, исступленно стуча своими маленькими кулачками по земле. – Она виновата! – А еще я винил странную женщину с чемоданом.
– Помнишь, – я снова обратился к матери – Мне не хотелось идти домой? Меня напугала темнота ночи. Только она меня заставила тогда вернуться.
– Андрюша, сынок! Я же у тебя тогда попросила прощения.
– Ну, и что? Ты же мне сама сказала: «Чужие письма нельзя читать!» – сквозь хлынувшие вдруг из глаз слезы пробормотал я. – Сказала?
– Да! – ответила тихо мать.
– А мысли, можно? Можно читать то, что отец от тебя пытается утаить. Утаить не для того, чтобы обмануть, а спасти от фантазий, фантазий способных тебя свести с ума. Зачем тебе лезть в его голову?
– Прости, прости сыночек!
Я с трудом поднялся с кресла и, слегка качаясь, отправился к себе в комнату. Мне было тяжело смотреть родителям в глаза. Мать была не виновата. Отец был не виновен. Прошло время и я, как это не покажется странным, легко простил свою сводную сестру и ее мать – странную женщину с чемоданом в руках. Время способно сгладить любые острые углы – заставить забыть плохое, приукрашивать жизнь, смягчать ее.
На следующий день рано утром мать спокойно без шума собрала отца в дорогу, и он уехал – туда, к себе на юг. Я знал, отец вернется. На прощанье он крепко пожал мне руку и как-то иначе не так как обычно посмотрел прямо в глаза:
– Знаешь сын, ты, ты… – как это сказать? Твои вчера слова, хотя ты и расплакался – слова мужчины!
За много лет, моя мать, наверное, первый раз в жизни проводила отца без тягостных мыслей в душе. Это была победа, не только ее – всей нашей семьи – общая. Прошлое уже не способно было повлиять, испортить жизнь Любовь Ивановны. Время ожидания Николая Валентовича пролетело быстро. Даже мать его не заметила, не говоря уже обо мне. Из командировки отец приехал другим человеком. Он открыто смотрел в глаза Любови Ивановне. Она, не отходя от порога, не нервничая, подняв глаза, тихо спросила у него:
– Ну, как, отдал Ингу замуж?
– Отдал! – ответил отец, немного помолчал и сказал: – Ты знаешь, я просто не мог не присутствовать… Она ведь моя дочь!
– Не пойму я тебя, – услышал я в ответ спокойный голос матери, – то она твоя дочь, то не твоя! А тот курчавый? Ты говорил, что твоя бывшая жена с ним путалась!
– Да знаю, я того курчавого! А глаза, глаза? Глаза то у дочери мои! – сказал – отрезал отец.
Зеленые глаза девушки мне не давали покоя. Однако я для себя решил на танцы не ходить – будь что будет. У меня тоже есть характер. Правда, я недолго ерепенился. Однажды вечером в дом неожиданно ворвался Михаил Крутов.
– Андрей! Андрей быстрее-быстрее собирайся. Она снова пришла на танцы.
– Кто она? – нарочито спросил я.
– Ты, знаешь кто! – ответил тут же парень. – Меня Преснов послал. Он за ней наблюдает. В обиду не даст.
Я тут же набросил на себя одежду и выбежал вслед за Михаилом на улицу. Он бежал впереди и выкрикивал впопыхах:
– Будь настойчивее, смотри больше не тяни время. Подойди и пригласи на танец. Тут же не откладывая, познакомься.
– Хорошо-хорошо! Я, так и сделаю! – прокричал я ему, захлебываясь от сильных порывов ветра.
Я выглядел, наверное, непрезентабельно. Отдышавшись на крыльце Дома культуры, мы вошли вовнутрь. Виктор встретил нас на пороге. Он крепко пожал мне руку и сказал:
– Иди, она там в зале! Я думаю, тебя ждет – оглядывается. Всего уже «обмусолила». Дырку на мне протерла. Взгляд у нее недоуменный, будто спрашивает: «Где твой товарищ?»
Я быстро «прошелся» глазами по залу, встретился со своей зазнобой взглядом и улыбнулся. Девушка была не одна. Она сидела недалеко от оркестра рядом со своей подругой Полнушкой. Я решил, как только будет медленный танец, тут же ее приглашу. Мне пришлось долго его ждать. Я был весь в нетерпении, не знал, что делать. И вот момент настал. Я вырулил из толпы ребят и направился прямо к своей любимице, но странно был вынужден остановиться. Остановиться на полпути. Я увидел у девушки на коленях какого-то парня.
– Ни чего себе! Как она могла? – негодовал я. Раньше, он мне на глаза никогда не попадался, и вот представьте…– Я, демонстративно резко взглянул на нее, развернулся на сто восемьдесят градусов и пошел в другой конец зала. Ко мне тут же подбежал мой друг Виктор.
– Ну, вот и все – окончилась любовь! – сказал он, – заглядывая мне в глаза. – Опоздал ты. Я же тебя сколько раз предупреждал, а ты не хотел мне верить. – Он помолчал, а затем, хлопнув меня рукой по плечу, взбодрился:
– Слушай, давай мы этому прыщу, как следует, накостыляем. А ты не лезь, будь в стороне. Договорились?
– Нет-нет, что ты! – отказался я. – Зачем все это? Она после со мной вообще не захочет разговаривать. Ты, прав в одном, что мне не нужно было тянуть – красивых, сразу уводят.
От огорченья я чуть не ушел с танцев, но удержал меня Михаил Крутов. Он посоветовал пригласить подругу моей зазнобы – Полнушку.
Я заметил, на девушке новое ситцевое платье. Для кого-то она его одела? И решил, пусть будет для меня.
За спиной я услышал язвительный голос товарища:
– Раз не хотела дружить с таким парнем, пусть теперь помучается, покусает локти. Будет знать!
Во время танца я чувствовал себя уверенно. Благодаря уроку, преподанному мне Виктором, у меня получалось неплохо. Девушка тут же без всякого стеснения назвала мне свое имя:
– Я, Татьяна, – сказала она. В ответ я лишь кивнул головой, говорить не хотелось. – Можно, я к тебе буду обращаться по имени? – спросила она. – Я снова кивнул головой, но не представился.
– Андрей! – услышал я ее голос. Моя новая знакомая – Полнушка, не молчала. Я слушал ее и недоумевал: откуда, откуда она столько обо мне знает? Друзья не могли проболтаться. Я был известен благодаря своим родителям, возможно, этого было достаточно.
Из-за обиды на свою любимицу я принялся уделять Татьяне максимум внимания, на какое был способен, при этом не забывал бросать взгляды и на ее подругу. Парня уже не было. Он куда-то ушел, и это меня радовало. Испугался меня вот и ушел.
Моя партнерша мне стала не нужна. Я явно скучал по своей зазнобе. И как после оказалось, она также была ко мне неравнодушна, так и бросала на меня взгляды.
– Держись! – шепнула мне вдруг Татьяна, – твоя идет. – Она так и сказала: «твоя».
Наверное, мое поведение возымело действие. Я не мог поверить. Девушка подошла к нам и неожиданно у многих на глазах оттолкнула свою подругу:
– Поезжай ты лучше домой, а не крутись возле моего парня! – сказала она, а затем, уже глядя мне прямо в глаза, выдала:
– Пошли, выйдем. Я хочу с тобой поговорить. – Она была настроена решительно. Лицо у нее было серьезным. Серьезнее не бывает. Такого я у нее после никогда не видел даже в тяжелые минуты испытания нашей любви.
Михаил Крутов танцевал. Виктор Преснов сидел без дела. Я, представ перед ним, не удержался и кивнул в сторону Татьяны. Он меня понял, встал и послушно пошел к девушке.
– Если что? Мы, здесь рядом, – сказал он. – Зови нас на подмогу!
Моя красавица вышла из танцевального зала в коридор, нашла укромное место возле раздевалки и остановилась. Я подошел к ней. Она посмотрела на меня, слегка помялась, подыскивая слова:
– Ты подумал, что у меня есть парень? – спросила девушка. – Так?
– Да! – ответил я.
– Это мой брат! – сказала она. – Он просто дурачился. Тебя хотел достать. Он на машзаводе работает. Если хочешь знать мой брат женатый человек. У него даже ребенок есть. Неделю назад родился. Я поэтому и не ходила на танцы. Помогала ему и Надежде – его жене. Правда, моя помощь этой Надежде оказалась не очень уж и нужна. У моего брата такая родня, что лучше не связываться… Да, что говорить мой брат сам после рождения ребенка – ей этой родне больше не нужен. – Девушка замолчала. Через мгновенье я снова услышал ее мягкий голос:
– Я, учусь в индустриальном техникуме, – сказала она, – и ты учишься. Я знаю. На выходные дни вместе с подругой или братом я уезжаю домой. Здесь недалеко. – Она подняла глаза, и лицо девушки засветилось.
– Меня зовут Света! – она тут же быстро подала мне руку. Я взял ее.
– А тебя как зовут? – спросила девушка.
– Ты же знаешь? – сказал я, и, не дожидаясь ее реакции, ответил:
– Я, Андрей! Асоков Андрей!
– Ну, вот мы и познакомились! – улыбнулась Света, и я невольно улыбнулся ей в ответ.
– Я живу в общежитии, – и девушка назвала мне номер комнаты. После добавила: – Приходи в гости. Я буду тебя ждать. В комнате я живу не одна, с подругами. Одну – Татьяну ты уже знаешь. С другой – Валентиной познакомишься позже. Если, конечно, придешь.
Во время разговора к нам подошел тот самый парень, который сидел у Светланы на коленях.
– Алексей, – обратилась к нему девушка. – Это, Андрей! Познакомься.
Я подал ему руку.
– Зоров! – сказал парень.
Этот самый Зоров был на вид лет тридцати. Армия у него была, как и у меня позади. Однако, кроме выправки она Алексею ничего не дала. Его рукопожатие оказалось слабым. Эта самая слабость возможно и явилась причиной того, что в будущем Зоров не смог выдержать те испытания, которые вдруг обрушились на его голову – не только физически, но и душой. Я был другим человеком – целеустремленным, этим, наверное, и понравился Светлане.