Научный сотрудник
Михаил взглянул на дешевые, китайские наручные часы, которые лежали перед ним на письменном столе, и подумал: «Скоро обед, через пять-десять минут откроется буфет и мы поедем, мы помчимся…» – от удовольствия он чуть было не запел.
И так – каждый день. Много ли радостей в жизни у рядового научного сотрудника в рядовом научно-исследовательском институте…
Михаил не мог себе позволить идти обедать куда вздумается – кошелек штука серьезная. Изо дня в день ему светил только пыльный институтский буфет с однообразным меню и вечной буфетчицей старенькой тетей Любой. Но он не унывал, радовался дешевизне обедов и был доволен, что, в отличие от большинства еще более экономных сослуживцев, может не жевать за рабочим столом куски булки с тоненькими ломтиками сыра, а побаловать себя теплым супчиком в буфете.
Путь предстоял неблизкий – буфет находился в другом корпусе, до которого еще топать и топать.
Оказавшись на улице, Михаил не почувствовал свежести нарождающейся, нежной весны – только бензиновый дурман автомобильной магистрали. Вокруг все визжало, гудело и торопилось.
С проспекта он свернул в маленький, спокойный переулок. Заканчивался проезд перекрестком, за которым через сотню-другую шагов и располагался институтский корпус с буфетом.
Сутулый, привычно размахивающий руками, Миша бодро продвигался к цели. Жилось ему, как он считал, не так уж и плохо. «Маловато деньжат, но зато и напряга никакого», – любил повторять про себя Миша. Семьи еще не было, только пожилая мать, которая души не чаяла в сыне, и он вполне был доволен своей судьбой. Пригреваемый первым весенним теплом солнца, он напевал привязавшиеся слова из модной песенки: «А я сяду в кабриолет и поеду куда-нибудь…» Бесконечно повторяя этот припев, Миша не заметил, как добрался до перекрестка. Оглянулся – машин вокруг нет. Перешел полосу, и вдруг, из-за поворота внезапно прямо на него вывернула черная лакированная махина.
Миша бросился в сторону, прижался к какой-то припаркованной иномарке – послышался звук бьющегося стекла. А дальше, а дальше… ничего страшного не произошло. Машина, которая так напугала, величественно проплыла мимо. Придя в себя, Миша отлепился от бока иномарки и, не оглядываясь, быстро пошел в сторону столовой.
И все бы хорошо, если бы позади вдруг не раздался истошный вопль: «Вот молодец! Чужую машину раскурочил и бежать! А ну стой, козел!» Кричала женщина. Миша остановился, сначала съежился, а затем задергался в разные стороны, словно гуттаперчевый. Он не знал, что делать. До женщины довольно далеко, можно попробовать убежать, но он же ни в чем не виноват – если бы не отскочил, то его бы задавили. Миша остановился и топтался в нерешительности. А затем повернулся и, опустив голову, поплелся в сторону разгневанной фурии. Когда он оказался рядом, она не позволила произнести ему и звука.
– Ты что ж наделал! Разбил зеркало и решил смыться!
– Я… я… на меня ехала машина… – бормотал Миша, как школьник у доски.
– Ну и что, козел? Это причина портить частную собственность?!
– Меня бы иначе задавили…
– Вот урод! – Глаза женщины сверкали, а из уголков рта летела пена. – Ты знаешь, сколько стоит такое зеркало?
У Миши потемнело в глазах, ему стало страшно.
– Я разбил вашу машину. Извините…
– Если б мою, козел, тебя бы уже в живых не было! Но это не важно! Ты испоганил частную собственность и должен за это ответить. – Всем телом грузная тетка резко повернулась и заорала: – Охрана! Охрана! Давай быстрее сюда!
Мише захотелось бежать, бежать немедленно. Он понимал: еще мгновение, и будет поздно. Однако из-за робости перед этой грубой, вульгарной женщиной его охватило оцепенение. Склонив голову, он покорно ждал приближающегося дюжего охранника.
– Вот, Саша, прими красавца. Отломал зеркало у той иномарки и уже смываться намылился. Тут я его и прикнопила. – В голосе женщины чувствовалась гордость за свой поступок.
– Но я же, меня же могли… – Миша хотел сказать: «задавить», но закончить фразу ему не дали.
– Пошел, пошел, вон в ту дверь, живо!
Михаил совсем растерялся и безропотно выполнил приказание. Через несколько мгновений он оказался в дежурке какой-то фирмы.
– Ну что, сынок, кранты тебе, – с наигранной ласковостью произнес охранник и огромной ручищей разгладил на своем необъятном животе складки, образовавшиеся на казенном сукне фирменной куртки.
Миша стоял втянув голову и тупо смотрел себе под ноги. Его охватила тоска: «Правильно мама говорила: сейчас время такое – попадешься в лапы рвачам-капиталистам или бандитам, что, впрочем, одно и то же, и уже не вырвешься. Пока последнюю нитку не выдернут, не успокоятся. Ох, мама, мама, почему тебя нет рядом?!»
– Ну садись. А с виду и не скажешь, что шпана. Как гады маскируются! – покачал головой охранник. – Ладно, пока старший не подошел, снимем с тебя показания.
На этом месте Саша с удовольствием потер руки, и его лицо приобрело холодное, деловое выражение.
– Документы! Что уставился? Документы с собой?
– Нет. Удостоверение на работе.
– Фамилия, имя, отчество? И не вздумай врать, мы все проверим.
Все, попался. Теперь не выпустят. Денег у них с матерью никаких – значит, будут отнимать квартиру. Что делать: говорить правду или соврать? Будет проверять или не будет?
– Я жду.
– Сергеев Александр Сергеевич, – пролепетал наконец Миша.
– Место рождения, год рождения, адрес?
Начав врать, Миша уже не мог остановиться. Он выдумал все, кроме года рождения.
Охранник все тщательно записал, затем посмотрел на съежившегося парня и зло ухмыльнулся:
– Сейчас проверим в адресном столе. И учти: если наврал хоть слово, то пожалеешь…
При этих словах Миша совсем пал духом. «Значит, будут бить, бросят в какой-нибудь подвал, а у мамы начнут вымогать квартиру. Это конец. Что делать? Помощи ждать неоткуда, зачем я шел не по тротуару, вот идиот!»
Охранник Саша словно прочел его мысли, нехорошо улыбнулся и поднял телефонную трубку.
В этот момент дверь с шумом распахнулась и на пороге появился пожилой усатый человек. Вначале он не обратил внимания на постороннего.
– Докладывай, Сашок, что за время моего отсутствия.
Охранник вскочил по стойке смирно.
– Максим Денисович, в настоящее время занимаюсь проверкой показаний вот этого типа. – Он мотнул подбородком в сторону Миши.
– А что он сделал?
– Разбил боковое зеркало.
– На чьей машине?
– На служебной машине нашей фирмы.
– Понятно. Как же так, уважаемый? Кстати, как вас зовут?
Впервые услышав не брань, а сочувственные слова, Миша немного приободрился, но тут же все погубил.
– Михаил, – совершенно забыв о своих показаниях, простодушно ответил он.
– Ах ты, гнида! Тезка Александра Сергеевича Пушкина.
– Ты о чем это? – удивился начальник охраны.
– Проговорился, гад. В показаниях он назвал себя по-другому – теперь и в адресный стол звонить не надо. Я чувствовал, Максим Денисович.
На Мишу было больно смотреть. От отчаяния он вдруг вскочил на ноги и закричал:
– Максим Денисович, Максим Денисович, я не виноват! Машина сама, сама, понимаете, я ее не заметил, деваться было просто некуда…
– Не волнуйтесь вы так. Пойдемте на место происшествия, там и разберемся.
– Максим Денисович, я с вами, я все покажу! – Охранник, как гончая, встал в стойку.
– Не надо, Саша, оставайся на телефоне, я сам разберусь. Идемте, Михаил.
Они вышли на улицу. Начальник охраны издали заметил кусочки разбитого зеркала на асфальте и двинулся в сторону злополучного автомобиля. Когда подошли, усач посмотрел на переминающегося с ноги на ногу Мишу.
– Где машина?
На Мишу вновь накатила тоска. «И этот решил поиздеваться».
– Здесь, – ответил он безразличным голосом.
– Где здесь?
– Вот же она.
– Эту я вижу.
– А другой я не разбивал…
– Я не о том, – Максим Денисович усмехнулся, – где ваша машина? Посмотрим ваш ущерб.
Миша окончательно убедился – точно издевается! В ответ же он лишь помотал головой:
– Нет, нету.
– Как это нету? А куда же она делась?
– Нету ее у меня…
– Что значит «нету». Как же вы разбили зеркало?
– Собой, – тихо ответил Миша.
– Чем, чем?
– Собой. Машина неожиданно вывернула из-за поворота, я отскочил и спиной врезался в это зеркало, оно выскочило из гнезда, упало на асфальт…
– Так у вас что, нет машины?
– И никогда не было. Я – научный сотрудник. Я да же и помыслить о своей машине не могу. У меня зарплата – сами знаете, у матери мизерная пенсия, какая тут машина! – Миша махнул рукой. На лице начальника охраны появилось снисходительное выражение – полужалости, полупрезрения.
– Ясно. Знаешь что, парень. А пошел-ка ты отсюда подальше.
Миша не двигался. Вначале до него даже не дошел смысл сказанного.
– Ну, чего стоишь, свободен.
Миша вздрогнул и сначала медленно, мелкими шажками, а затем все быстрее, постоянно оглядываясь, побежал. Он не заметил, как миновал институтский корпус, потом свернул в какой-то переулок, еще попетлял, прежде чем остановиться перевести дух.
Каждую клеточку заполняла радость. Он не мог поверить, что так легко отделался. Забылись унижения, которые только что перенес. «Подумаешь – унижения! Да мой начальник вон как измывается надо мной. – Зато теперь я свободен». Вдруг Миша улыбнулся. «Какой я молодец, что все наврал, – кроме имени они ничего обо мне не знают. Вот вам!» – Миша помахал кулачком куда-то в сторону. – Мама меня похвалит, до чего же я хитрый!»
В этот момент из открытого окна дома напротив донеслась музыка, и Миша услышал: «А я сяду в кабриолет и уеду куда-нибудь…» Расправив как мог плечи, он двинулся по тротуару широкими шагами, на его лице играла улыбка.
Последняя игра
Алексей не заметил, как оказался у входа в Екатерининский сад. За спиной, на противоположной стороне Невского проспекта, остался знаменитый некогда Елисеевский магазин, а впереди за садиком высился по-царски величественный Александрин-ский театр.
Случайно ли ноги опять привели его сюда? На этот вопрос Алексей не мог найти вразумительного ответа. Да он и не искал. Просто теперь у него была уйма свободного времени, поскольку работу он потерял. Каждый вечер сестра, у которой Алексей нашел пристанище, оставляла ему немного денег на следующий день, и с утра он был волен делать с собой что угодно.
После всего, что ему пришлось пережить, он буквально упивался чувством неограниченной свободы. Утром Алексей с удовольствием выпивал чашку тягучего сладкого кофе, с блаженством выкуривал горькую сигарету и отправлялся странствовать. Он бесцельно бродил по Петербургу, не думая о времени.
Сейчас он стоял напротив памятника Екатерине Великой, смотрел на него и не видел ничего, кроме мертвого камня. Алексей не мог понять, чем восхищаются остальные. Весь монумент казался ему бесформенной глыбой, а сама царица – застывшей и неживой.
Он нерешительно потоптался у входа и сквозь узкую калитку вошел в сад. Был полдень, июньское, ласковое, еще несмелое солнце приятно пригревало. Алексей направился вперед, он обогнул памятник и вновь остановился в нерешительности. Когда он говорил себе, что не понимает, почему ноги сами приносят его в это место, он, конечно, лукавил. Вот и сейчас, его глаза с жадностью всматривались в людей, отдыхающих на скамейках. Наконец увидел! Три дальние скамейки окружала неподвижная толпа. Непосвященный вначале не понял бы, в чем дело, но Алексею и подходить было не надо – он прекрасно знал, чем занимаются эти люди и куда устремлены их напряженные взоры. Ему так хотелось подойти, но он боялся. Покружив на месте, Алексей присел на краешек ближайшей скамейки. Рядом весело болтали несколько девчушек с мороженым в руках.
Он медленно закрыл глаза и сразу увидел его – желтый свет, исходящий от грязноватой, тусклой лампы, которая свисала с потолка ванной комнаты. Комнатка была маленькой и узкой, большую часть ее занимало корыто с облупившейся белой эмалью. Они с отцом примостились на колченогих табуретках сбоку от столика, на котором покоились многочисленные мыльницы, заполненные обмылками. Поверхность столика была склизкой, но они не обращали на это никакого внимания. Перед ними расстилалось настоящее поле сражения, на котором выстроились две армии.
Девчушки, сидевшие рядом, громко рассмеялись – он вздрогнул и приоткрыл глаза. Однако тут же вновь потерял связь с реальностью – его переполняли воспоминания. «Да, это было очень давно, тогда я жил с родителями в дремучей коммуналке и отец, чтобы никому не мешать спать, затащил меня однажды в ванную, там, именно там я впервые познакомился с шахматами».
Алексей вспомнил, как его поразила тогда простота и логичность происходящего на доске. Он еще толком не успел запомнить, как ходят отдельные фигуры, но вся картина покорила его сразу. После каждого хода, сделанного отцом, конфигурация войск менялась, он видел в отце генерала, и ему нравилось, что все солдаты беспрекословно ему подчиняются. Проглотив язык, Алексей смотрел тогда на доску. Он вздрогнул и даже подпрыгнул, когда отец объявил мат королю. «Вот, оказывается, когда заканчивается сражение, как же опять все просто и логично. Не сравнить с дурацкими шашками, в которые иногда играли товарищи в школе. Там все шашки одинаковые, все друг друга постоянно едят, какие-то дамки образуются и вообще непонятно что нужно сделать, чтобы победить, а здесь…» – все эти мысли вихрем пронеслись тогда в голове Алексея – ученика первого класса средней школы.
С этого дня жизнь маленького Алексея круто изменилась. Теперь он не мог дождаться позднего вечера, чтобы уединиться с отцом в ванной. По дороге в школу и домой на уроках и переменках – всюду и все время он думал только о шахматах. Мать Алексея как-то сказала отцу: «Перестань с ним играть в шахматы. Он стал плохо учиться, все забывает, а позавчера я застукала его в туалете в три часа ночи, на коленях у него была эта чертова доска. Прямо наваждение какое-то, сумасшествие!» Отец миролюбиво уверял ее, что, мол, увлекся парень по молодости, загорелся, но скоро потухнет, как все они, и вообще, пусть уж лучше она застукает его в туалете с шахматами, чем с папиросами. Говоря все это, отец не верил ни единому своему слову. Он прекрасно видел, что к мимолетной увлеченности страсть Алексея не имеет никакого отношения. И дело было не только в страсти, но и в огромных потенциальных возможностях сына.
Отец был крепким любителем-середняком. Однако очень скоро, через пару месяцев, его армия начала терпеть одно поражение за другим. Не помогало ничто. Маленький шпингалет давал отцу фору: сначала пешку, затем коня, потом ладью. У того голова шла кругом, он подолгу сидел насупившись, тщательно обдумывая каждый ход. В ванную поочередно врывались то мать, то разъяренная соседка. Каждая такая битва, вне зависимости от размера форы или иных обстоятельств, всегда заканчивалась одним и тем же словом, которое произносил обескураженный отец: «Сдаюсь».
Очень скоро, несмотря на протесты матери, отец отвел его во Дворец пионеров, в знаменитую шахматную секцию. Способностями и талантом Алексея были поражены даже видавшие виды шахматные зубры. Очень скоро он стал самым молодым в стране мастером спорта, затем международным мастером и, наконец, гроссмейстером. Надо учитывать, еще в какой стране: Советском Союзе – шахматном лидере мира.
Алексей снова закрыл глаза и до боли сжал пальцы рук. А потом настал этот проклятый день, самый проклятый в его жизни. Он играл полуфинальную встречу за право сразиться с чемпионом мира. Противник был очень сильным, злым и в шахматных кругах слыл первостатейным интриганом.
Этот матч требовал полной самоотдачи, исключал какие-либо отвлечения, счет в нем сохранялся пока ничейным и напряжение достигло своего апогея. Кто мог предполагать тогда, что в течение всего одного дня жизнь Алексея кардинально изменится… Изменится самым ужасным образом.
Накануне вечером к какому-то прощелыге модельеру от Алексея внезапно ушла жена, утром ему сообщили, что секундант, которому он всецело доверял, перекуплен и в действительности работает на штаб противника, сдавая все его сокровенные шахматные разработки, и, наконец, днем во время игры он узнал, что внезапно скончался от сердечного приступа отец. Противник не только не прервал партию, но настоял на том, чтобы она была закончена именно сегодня.
Алексей проиграл эту партию и не смог продолжать матч. После похорон отца он замкнулся в себе и все дни и ночи напролет сидел за шахматной доской, что-то бормоча и иногда вскрикивая. На звонки друзей-шахматистов не отвечал, заперся и играл, играл сам с собой, не в силах остановиться. Он ничего не ел, только пил воду.
Мать по-настоящему испугалась и приняла решительные меры. Когда слесарь взломал дверь, все присутствующие невольно вскрикнули. Никто не мог узнать Алексея. Сгорбившись, на табуретке сидел человек, находящийся в крайней степени истощения, с глубоко запавшими щеками. С головы у него ниспадали косматые пряди, а нижнюю часть лица скрывала борода, которая была похожа на слежавшуюся паклю. Глаза, горевшие нездоровым, безумным блеском, не заметили вошедших – они были устремлены на шахматную доску.
Алексей постоянно что-то бормотал и жестикулировал тонкой, покрытой взбухшими венами рукой. Мать подбежала к нему, обняла за голову и горько заплакала.
Алексея поместили в психоневрологическую клинику. Спасибо друзьям-шахматистам и шахматной федерации – в хорошую клинику и к хорошему врачу. Старый профессор, сам неравнодушный к шахматам, очень внимательно отнесся к пациенту. Диагноз был малоутешительным: «Глубокий срыв нервной деятельности вследствие чрезвычайного стрессорного воздействия. Прогрессирующий маниакально-депрессивный психоз». Под последним подразумевалось то, что Алексей не мог остановиться и, не замечая ничего вокруг, продолжал играть и играть.
На консилиуме решили не применять в отношении талантливого шахматиста острых методов лечения, которые могли лишь усугубить его состояние. Алексей пролежал в клинике очень долго: в стране успел смениться строй, произошли большие изменения как в шахматной, так и в его семейной жизни. Мама не выдержала всех несчастий и умерла. Теперь из близких людей у него осталась только родная сестра. Бывшая жена за время болезни так его ни разу и не навестила.
При расставании профессор его строго напутствовал: «Молодой человек, теперь вы можете жить нормальной, полноценной жизнью, но при одном строгом ограничении. По крайней мере, несколько лет вы не должны прикасаться к шахматам. Учтите, я не шучу: под страхом смертной казни не дотрагивайтесь до них, постарайтесь забыть, что они вообще существуют, иначе… иначе возможен страшный рецидив и все наши труды пойдут насмарку, и вам уже будет не выкарабкаться».
Алексей открыл глаза. Рядом уже никого не было. Он медленно поднялся и направился к выходу из садика. На полпути он оглянулся и вдруг, резко развернувшись, быстрым, решительным шагом пошел в сторону трех скамеек, окруженных толпой зевак.
Высокому, худощавому Алексею не составило труда заглянуть через головы сгрудившихся людей. Так и есть, он увидел то, что ожидал. На двух крайних скамейках примостились, поджав под себя ноги, по три пары пенсионеров, у некоторых из них седые волосы были прикрыты причудливой формы панамками. Они курили, постоянно терли себе виски, и неотрывно смотрели на клетчатые доски. Замечания и подсказки, на которые не скупились зрители, их совершенно не волновали. В данный момент они сами были генералами и сами знали, как им вести сражение.
При виде этой картины у Алексея вдруг что-то сжалось в груди, словно там образовался комок, и ему стало трудно дышать.
Этот садик был единственным местом, где он мог появиться. Если бы он зашел в шахматный клуб, его тотчас бы узнали, окружили, стали расспрашивать и, что самое страшное, могли бы уговорить и усадить за доску. Не только ум, интуиция подсказывала Алексею, что старый профессор прав. Стоит начать играть – и он в любую минуту может сорваться. Тормоза в мозгу лопнут, и ему уже будет не остановиться. Он не ощущал себя выздоровевшим, скорее каким-то сырым и ненадежным. Нет, в клуб он идти не мог, но и вовсе не видеть черно-белую доску он тоже не мог.
Внезапно Алексей почувствовал, как кто-то теребит палец его руки. Он опустил взгляд и увидел мальчишку лет двенадцати, прилично одетого, не бомжа, с протянутой ладонью.
– Дяденька, извините, вы не можете дать десять-двадцать рублей, а то он останется голодным.
Рука Алексея непроизвольно полезла в карман, однако на полпути он остановился. Чем-то вся эта ситуация ему показалась необычной, что-то здесь было не так.
– Так ты что, не для себя просишь? Кто останется голодным?
Мальчишка шмыгнул носом и кивнул головой в сторону одинокой, укрытой пыльным кустарником скамейки. На ней, сгорбившись, опираясь на сучковатую палку, сидел старик, его взгляд был устремлен в одну точку. Щеки у него были втянуты, а с головы ниспадали длинные седые волнистые пряди.
– Вон, видите того человека, это – Матвей Владимирович, он уж какой день голодает. Тоже в шахматы играет, правда, плохо, но любит их до ужаса. На обед ему перепадает: я бутерброды приношу, которые мать дает в школу, а с деньгами плохо. Раньше мама давала и деньги, только я их подкапливал и вместо еды все на книги спускал. Ей надоело, и теперь выдает только натурой.
Алексею стало интересно. «Или этот парень первостатейный жулик, или за всем этим скрывается что-то необычное», – невольно отметил он про себя.
– Слушай, а как же этот Матвей Владимирович жил до тебя и не умер с голоду?
Парень не уловил иронии в голосе Алексея.
– Да нормально жил, как все пенсионеры. Пенсия, правда, маленькая, но запросы у него небольшие и концы с концами он сводил.
– Тогда в чем же дело? Почему он вдруг стал голодать? Ты только не ври и имей в виду, что деньги я дам в любом случае, что бы за всем этим ни стояло.
– А я и не вру, – обиделся мальчишка, – спросите здесь любого. Все дело в Витьке и его дружках.
– Каком Витьке?
– Да вот, посмотрите, сейчас он играет на средней скамейке. Опять лоха нашел и доит его, как корову.
Алексей вытянул голову и увидел парня лет тридцати – сорока со спутанными темными волосами, который почти не думая делал ходы, быстро переставляя фигуры рукой, покрытой вздувшимися синими венами. Этот человек сразу не понравился Алексею, вернее его глаза – маленькие, бегающие, темные буравчики.
– Слушай, объясни-ка мне все толком. Кстати, как тебя зовут? Меня – Алексей Алексеевич.
Полноватый подросток поднял голову и ответил очень серьезным голосом:
– Миша. Ладно, я сейчас вам все расскажу, только отойдемте в сторонку, а то тут могут найтись стукачи, Витька ведь все боятся.
Они быстро нашли пустую скамейку и сели. Алексей внимательно посмотрел на мальчишку и подумал про себя:
«Или я вообще ничего не понимаю в людях, но, похоже, он не врет».
– В Катькином садике, Алексей Алексеевич, летом постоянно действует как бы шахматный клуб под открытым небом. Тут собираются разные люди, в основном пенсионеры, но иногда попадаются довольно приличные игроки, даже перворазрядники.
– А ты сам-то в шахматах разбираешься? – не удержался от вопроса Алексей.
– Если честно, то по-настоящему, только в них и разбираюсь, – с гордостью ответил Миша. – Кроме школы я занимаюсь в шахматном клубе при Дворце пионеров, так он раньше назывался. Да вот, посмотрите, он рядом, видите? – Миша махнул рукой в сторону огромного желтого здания, просвечивающего сквозь зеленые кроны деревьев.
У Алексея снова сжалось сердце. Уж этот-то дворец он знал лучше собственного дома – все его закоулки, все царственные комнаты, и столы, которые всегда были уставлены бесчисленными шахматными досками. Сколько прекрасных часов он провел в его стенах, будучи мальчишкой вроде этого Миши, сколько партий сыграл – разве такое забудешь! Однако в ответ на слова парнишки Алексей лишь задумчиво кивнул головой и коротко сказал:
– Вижу.
– Так вот, Алексей Алексеевич, – продолжил свой рассказ Миша, – после школы, когда нет занятий во Дворце, я всегда здесь болтаюсь и поэтому всех знаю. Короче, никогда ничего плохого в садике не было, потому что здесь собираются люди, которые просто любят шахматы, без всякой корысти. Не было до тех пор, пока примерно месяц назад не объявился этот Витек с компанией. Он – хитрый. Поначалу играл, как все, присматривался, делал вид, что слабак, и в основном всем проигрывал.
– А на самом деле?
Мишка хмыкнул:
– А на самом деле, как потом выяснилось, – твердый кандидат в мастера.
– А зачем он прикидывался? – удивился Алексей, хотя уже начал догадываться, к чему клонит мальчик.
– Из-за денег, – насупился Миша. – До него здесь играли просто так, ради спортивного интереса. А он пару-тройку дней потусовался, как все, а потом вдруг и говорит: «Мужики, чего время зря терять, можно совместить приятное с полезным. Вы люди небогатые, а шахматисты классные. Не хотите срубить немного капусты по-легкому?»
Один пенсионер клюнул. И Витек по мелочи ему тут же проиграл. Народу понравилось – скоро к нему выстроилась целая очередь. Вот тут-то и начались удивительные приколы. Садится Витек играть с новым человеком. Как и раньше, все первые партии проигрывает, ставки растут. Наконец он машет рукой: сильней, вы, мол, меня, но, может, дадите последний шанс. Сгоняем еще партийку сразу на все, чего там мелочиться, либо пан, либо пропал. Как вы догадываетесь, эту партию он с трудом, но выигрывает. Обчистил он так несколько завсегдатаев, правда, на не очень большую сумму. У людей здесь денег в карманах действительно немного. Он играет только на наличность: сначала посмотрит, сколько у тебя бумажек, а затем садится за доску.
– Слушай, Миша, а проигравшие ему всегда так безропотно деньги и отдавали? Ведь смекнули же, что он жулик.
– А вы попробуйте не отдайте! Один старик попробовал – так его избитым, всего в крови под кустом нашли. Как еще выжил, никто понять не может. И бил старика не Витек, тот всегда чистенький, а его два дружка – Костик и Парамон. Когда он играет, они всегда невдалеке ошиваются. Вон, смотрите, за теми кустами, это они – бандюги. Короче, у старика они не только выигранные деньги забрали, но и все, что было. Вот с тех пор и стали эту компанию бояться.
Тут-то и появился Матвей Владимирович, которого я вам показывал. Решил он за того пенсионера отомстить – обыграть негодяя, а деньги вернуть избитому старику. Остальные-то давно сообразили, что к чему, и перестали играть с Витьком. Он сейчас кормится тем, что новых, еще не знающих его лохов окучивает.
Сидит недели две назад, как обычно, Витек и ждет клиента. Вдруг появляется Матвей Владимирович, на палку опирается, еле ковыляет. Подходит к Витьку. Тот на него даже не взглянул: мол, здесь ничего не обломится. А Матвей Владимирович шмяк на скамейку разом три тысячи рублей. Всю пенсию, что получил накануне, специально подгадал. Народ вокруг ахнул. Один пенсионер от удивления на собственные очки сел, потом сильно переживал. Пытались Матвея Владимировича отговорить. Какое там!
Началась игра. Все шло по обычной схеме. Чтобы вытянуть из старика все деньги до копейки, Витек начал проигрывать. Когда дедушка Матвей выиграл уже приличную сумму – больше тысячи – он решил остановиться. Для него главным было вернуть деньги тому избитому старику. Вот тут-то и случилось самое гадкое. Витек сказал: «Продолжаем!» Дедушка Матвей отвечает: «Уговора на определенное количество партий не было, я хочу закончить сейчас, отдавайте проигранные деньги». Витек ничего не отдал, встал и куда-то удалился. Через пару минут появляются его дружки. Костик заламывает старику руки, а Парамон хватает за волосы и орет: «Если откажешься заканчивать игру, тварь, тебя уже никакая скорая не откачает!» После этого они уходят, и через пять минут как ни в чем не бывало появляется Витек. Нагло ухмыляется и говорит вкрадчивым голосом: «Ну что, дедушка, сгоняем последнюю партийку на все денежки разом?»
В общем, переоценил свои силы Матвей Владимирович, затеяв все это. Когда-то в молодости он с трудом дошел до первого разряда, на том и остановился, как ни старался. Любовь к шахматам у него – великая, через всю жизнь пронес, а талант—невеликий, да и с возрастом рассчитывать комбинации на несколько ходов вперед стало трудно. Бился дедушка в последней партии как зверь, до последнего патрона. В какой-то момент даже Витек призадумался, но выиграл, конечно, и все деньги забрал. Как они после в кустах гоготали, это надо было слышать! А Матвей Владимирович с тех пор голодает. Родственников у него нет, и никаких доходов, кроме этой пенсии, тоже нет.
Миша так увлекся рассказом, что уже давно не смотрел в сторону Алексея. Теперь же, когда он поднял голову, его охватил испуг. Он буквально не узнал того добродушного дяденьку, с которым сел на скамейку полчаса назад. Суженные глаза Алексея смотрели куда-то вдаль, а лицо превратилось в безжизненную и бескровную маску.
– Вам плохо?
– Нет, – после долгого молчания глухим голосом с расстановкой ответил Алексей. – Вот что, Миша, никаких денег я тебе сейчас не дам, а сделаем мы все по-другому.
Мальчишка махнул рукой и обреченно подумал про себя: «Все правильно, как только доходит до денег, люди сразу меняются. Сегодня бедному Матвею Владимировичу на ужин опять ничего не светит. Пойду попробую еще у кого-нибудь поклянчить. А этот-то добрым мужиком показался».
– Постой, ты куда?
– Да ладно, все нормально, проехали, извините.
– Нет, не ладно, Миша. Ты ничего не понял, и никуда мы не проехали. Все только начинается.
– Что начинается?
– Это ты скоро увидишь. Я хочу сделать то, что не удалось Матвею Владимировичу, и ты мне должен помочь.
Миша покачал головой и ухмыльнулся.
– А с шахматами у вас как?
– Ходы знаю, – улыбнулся в ответ Алексей.
– А не маловато будет?
– Думаю, не маловато, – уже серьезно ответил Алексей.
Миша снова махнул рукой.
– Лучше бы вы дали двадцать рублей, я бы сейчас сбегал и купил дедушке Матвею хлеба на вечер.
– Почему же только хлеба, Миша? Через пару часов и колбасы, и даже красной рыбы сможешь купить.
– Зачем вы издеваетесь, Алексей Алексеевич? – в голосе мальчишки явственно чувствовалась глубокая обида. – Я вам все рассказал как на духу, а вы, значит, так ничему и не поверили.
Алексей положил руку на плечо Миши.
– Всему я поверил от первого до последнего слова. Знаешь, ложь всегда чувствуется, как бы ее ни скрывали. А теперь не горячись и слушай внимательно. У меня в наличии сейчас есть две тысячи рублей. Если я выиграю, то эти две тысячи превратятся в четыре. Как раз хватит, чтобы вернуть пенсию Матвею Владимировичу, а тысячу отдать пострадавшему старику. Все правильно я говорю?