Андронова радость, или Cказ о том, как саратовской игрушке наряд придумали

Хорошая глина, серо-белая. Этой глиной хорошо дома обмазывать. Добавил в неё соломки для связки и хорошо. Дома все беленькие будут стоять, будто их нарисовал кто. Обрадовался Андрон, перемял пальцами кусок глины с водичкой, слепил конька и овечку, на бугорок поставил, посмотреть, как глина сохнуть будет, не даст ли трещин и какие трещины будут? Для игрушек глинка даже очень подходит. Беленькие будут игрушки, вон подсохшие комочки глины, по цвету на свежестираные рубахи походят. Не совсем уж белые, а с серинкой.

«Ладно, потом досушу поделки…» подумал Андрон – и домой засобирался, односельчан порадовать находкой. Как не говори, а если есть глина неподалёку, то половина строительных дел, считай, сделано. Перед тем, как в деревню идти, прилёг Андрон на бугорок, бороду солнцу подставил и задремал. Да только дремать ему недолго пришлось. Налетел шквальный ветер, пригнал лиловую с белой бахромой тучку и среди летнего тепла и неги заплясал вокруг Андрона град с мелкой едучей крупкой. Град некрупный, колкий с ветром; так и режет лицо, шею, руки, смотреть нельзя.

Накрылся Андрон епанчой, схватил конька с овечкой, бросился в овражек, где глину брал, поставил игрушки, а сам лёг в пещерку, потому как она была мала, стоять в ней, да и сидеть было невозможно. А ветер с крупой так и хлещет, гром с треском прокатывается над Андроном. «Эх, игрушки в пещерке не укрыл, – мелькнула у Андрона мысль, – надобно это дело исправить». Только он собрался вылезти и поделки в пещерке от непогоды укрыть, а тут гром как ударит, аж земля вздрогнула и тут же навалилась на Андрона великая тяжесть. Без шума и треска обвалилась на Андрона часть глиняной стены с нависшей породой, и оказался Андрон на половину в земле погребённый.

Этого предвидеть он никак не мог. «Пещерка то вроде небольшая, а на тебе, обвалилась. – Думал Андрон. – Хорошо хоть не с головой накрыло, живой остался». Полежал Андрон немного, а после того как прошёл первый испуг, стал думать о том, как ему выбираться из земляного плена. Попробовал ногами пошевелить, да куда там. Как гнётом сдавило ноги, с места не сдвинуть. Одна надежда осталась на руки. Только и тут особо не развернёшься. Лежит Андрон на животе и руками может только впереди себя двигать и по бокам, а глина на спине и ногах, её оттуда не стряхнёшь и не отгребёшь.

Только град ежеминутным оказался. Пролетела тучка, сгинул ветер, засияло солнышко, будто ничего и не было. «Чудно… – подумал Андрон. – Для чего это? Что мне от хорошей погоды, когда жить осталось, может быть всего ничего. Кто меня найдёт в этом овражке? Даже если искать будут, то пойдут в леса, на озёра, а тут почти что ровное место, мимо пройдут и внимания не обратят. Люди ведь думают, что плохое может с человеком только в дебрях случится. Он тоже бы так думал. Да ладно, всё равно уж». И вдруг: «Врёшь Андрон. – Заговорил в нём внутренний голос. – Тебе не всё равно. Любишь ты жизнь. Сам молодой и жену свою молодую любишь. Дитя у тебя за подол матери держится. Рано тебе погибать, тем более вот так, не за по нюх табаку».

Поднял глаза, а перед ним овечка с коньком на плоском камне стоят. Он их впопыхах на камень поставил, перед тем как в пещерке залечь. Глядит Андрон на поделки, а они несказанным огнём горят. Такого он в жизни никогда не видел. Стал Андрон собственные игрушки рассматривать и видит – впились мелкие градинки и ледяная крупка в мягкую глиняную поверхность и серебром с перламутром отливают, каждая грань ледяных кристаллов свой лучевой всплеск имеет, своим огнём горит. Такое сияние для Андрона не новость, всяк знает, что и град фигурный бывает, а про крупку ледяную и говорить нечего. Бывало, упадёт на ладонь звёздочка-звёздочкой, и жалко, что такая красота тает. Пройдёт минута – и нет её, исчезнет без следа. Так и здесь, всё то-же самое. «Вот так бы расписать игрушку,– думает он, – только вряд ли такое по силам человеку, что Бог создал, такого повторить невозможно».