Профессия: разгадывать криминальные тайны

Медицинская помощь Будько в достаточном объёме не оказана, начиная с момента обращения больной двадцать пятого июня за медицинской помощью и до её смерти. Даже после установления двадцать седьмого июня диагноза «инфаркт миокарда» назначенное лечение было абсолютно недостаточным и больная отправлена пешком вначале из поликлиники в стационар, а затем (двадцать восьмого июня) на повторную электрокардиографию.

По состоянию больной и клинической картине уже двадцать пятого июня можно было заподозрить у больной нестабильную стенокардию (прединфарктное состояние), являющуюся показанием для срочной госпитализации.

Вышеуказанные ошибки в лечении и тактике ведения больной, допущенные как в стационаре, так и на догоспитальном этапе, могли способствовать разрыву некротизированной мышцы сердца.

Под заключением стояли подписи заместителя заведующего областным бюро судебно-медицинских экспертиз и ведущих специалистов области по части лечения сердечно-сосудистых заболеваний.

Ознакомившись с постановлением о привлечении в качестве обвиняемой в преступной халатности, повлекшей смерть больной Будько, Фофанова начала юлить, петлять, в надежде сгладить острые углы предъявленного ей обвинения.

– Позвольте… Как это, Будько не была мной осмотрена? – картинно возмутилась она. – По прибытии больной в отделение я её осмотрела, пусть и бегло.

– Нет, это вы позвольте, – осадил обвиняемую Горовой. – Вот показания работников терапевтического отделения, а вот – показания женщин, лежавших в одной палате с умершей, в них утверждается обратное. Зачитать?

– Не надо… – В конце концов, Фофанова вынуждена была признать свою вину. – Двадцать шестого июня перед обедом мне в отделение позвонила из поликлиники врач-терапевт Крамар и стала консультироваться по поводу больной Будько, которая находилась у неё на приёме, – показала обвиняемая. – При этом Крамар высказывала подозрение на острый инфаркт миокарда. Я посоветовала терапевту Крамар снять у Будько электрокардиограмму и расшифровать её, после чего поставить окончательный диагноз. Вскоре после этого разговора я встретила в терапевтическом отделении медсестру кабинета функциональной диагностики Кандыбу, которая сообщила мне об отсутствии в кардиограмме признаков инфаркта. Я сказала медсестре, что больную Будько следует направить в санпропускник, чтобы там ей сделали инъекции коргликона и обезболивающих препаратов, что госпитализироваться Будько не будет – ей будет назначено амбулаторное лечение. Конечно, как заведующая терапевтическим отделением, в случае подозрения на инфаркт я обязана была лично осмотреть больную.

– По какой причине вы не выполнили эту обязанность?

– Из-за большой занятости.

– Продолжайте.

– На следующий день я вела в поликлинике приём подростков, поскольку на полставки работаю подростковым врачом. В терапевтическое отделение вернулась лишь вечером. В отделении увидела историю болезни Будько, которая была направлена на стационарное лечение врачом Гамалеевой. Никаких дополнительных назначений больной я не стала делать, хотя в этом случае Будько следовало назначить строгий постельный режим, более сильное обезболивающее средство и для профилактики аритмии сердца – поляризующую смесь, как этого требуют правила лечения инфаркта. Я же из-за сильной усталости этого не сделала, и даже позволила больной вставать с кровати. Утром следующего дня Будько повторно прошла электрокардиографию. Кто-то из врачей расшифровал кардиограмму, в ней наблюдался выраженный инфаркт миокарда. После этого я назначила больной строгий постельный режим и дополнительное лечение. В седьмом часу вечера, когда я уходила домой, ухудшения здоровья у Будько не наблюдалось. Однако в двадцать один час пятьдесят минут больная неожиданно скончалась, о чём я узнала лишь на следующее утро.

– Марина Абрамовна, скажите, кто из ваших подчиненных двадцать седьмого июня отправил больную Будько домой за сменным бельём и средствами личной гигиены перед тем, как поместить её в больничную палату?

– Не в курсе событий. Я уже говорила, что практически весь день находилась за пределами отделения, проводя в поликлинике профилактический осмотр детей подросткового возраста.

– Вы же давали клятву Гиппократа! Вот текст врачебной присяги за вашей подписью, скопированный из вашего личного дела. Тут есть ко многому обязывающие слова: «Получая высокое звание врача и приступая к врачебной деятельности, я торжественно клянусь… внимательно и заботливо относиться к больному…».

– Вы не были на моем месте…

– Понятное дело, что не был. А вы постарайтесь мне всё объяснить, я человек понятливый.

– Ну, уж нет! С вами откровенничать – себе дороже. Давайте, оставим эту тему.

– Как знаете.

Положив перед Фофановой бланк подписки о невыезде, следователь потребовал заполнить его.

– Ставя свою подпись, вы обязуетесь не покидать пределов района без моего разрешения, – объяснил он.

– Вы меня не арестовываете? – удивилась женщина.

– А что вы предлагаете делать с вашими дочками? Взять к себе на воспитание? Так я без угла, живу в архиве, – хмуро ткнул Горовой большим пальцем за спину.

Расследование близилось к завершению.

Помимо Фофановой профессиональную недобросовестность, ускорившую смерть пациентки, по отношению к Вере Васильевне Будько проявил и средний медицинский персонал больницы – фельдшеры отделения скорой помощи Жаворонкова и Ревякина, отказавшие больной в госпитализации. Это обстоятельство не прошло мимо внимания следователя, поскольку эксперты со всей определённостью заключили – уже двадцать пятого июня состояние больной и клиническая картина (совокупность проявлений болезни) указывали на присутствие у Будько нестабильной стенокардии – прединфарктного состояния, являющегося показанием для срочной госпитализации.

Фельдшеры Жаворонкова и Ревякина были специалистами, наделёнными правом самостоятельной постановки диагноза и правом самостоятельного лечения. Однако их статус отличался от статуса врача и, тем более, от статуса заведующей отделением Фофановой. Фельдшеры не являлись должностными лицами, проще говоря – не были чиновниками от медицины, а поэтому их нельзя было привлечь к уголовной ответственности за должностную халатность. Под действие других статей уголовного кодекса они также не подпадали.

Оставить эти безобразия медиков без соответствующего реагирования Горовой не мог и при окончании следствия внёс в облздравотдел мотивированное представление. В числе прочих требований он поставил на рассмотрение вопрос правомерности и обоснованности разрешения Фофановой, жалующейся на чрезмерную загруженность, совмещать основную деятельность с работой на полставки в качестве подросткового врача районной поликлиники.

Когда судебный процесс по делу Фофановой дошёл до стадии прений, государственное обвинение не настаивало на лишении свободы – всё же она признала вину, хотя и частично, предстала перед судом впервые, на иждивении имела несовершеннолетних детей, а санкция уголовной статьи о халатности не предусматривала чрезмерно сурового наказания.

Районный суд в итоге определил ей два года лишения свободы условно, а в качестве дополнительного наказания – трёхлетний запрет на врачебную деятельность.

Командировка в Арсентьевск

Заканчивался май 1986 года.

Пришедший год назад на пост генерального секретаря ЦК КПСС Михаил Горбачёв успел обаять страну умением говорить без бумажки, к чему приучили народ его дряхлые предшественники Брежнев, Андропов и Черненко. В стране полным ходом шла горбачёвская антиалкогольная кампания. А совсем недавно с подачи генсека началась новая кампания – по усилению борьбы с нетрудовыми доходами, которая на местах понималась как искоренение репетиторов, торговцев цветами, шофёров, подвозивших пассажиров.

1

Следователь прокуратуры Веденеевского района Алексей Горовой, услышав из станционных репродукторов объявление о прибытии на первый путь скорого поезда «Москва-Владивосток», неспешно перекинул через руку лёгкий плащ, подхватил с привокзальной скамейки дорожную сумку и по высокой лестнице, ступеней в тридцать, начал подниматься на перрон.

Приказом прокурора области он был откомандирован в город Арсентьевск, где в силу форс-мажорных обстоятельств местная прокуратура временно осталась без следственных работников. Один из следователей во время отпуска схоронил отца, после чего был госпитализирован с болезнью сердца и не смог в положенное время выйти на службу. Второй, совсем ещё молодой, также оказался в лечебном учреждении – у него истекло время отсрочки от призыва в армию, но при прохождении призывной медицинской комиссии обнаружилась некая болезнь почек, которую перед призывом требовалось подлечить. Срок командирования не был определён облпрокуратурой, но Горовому и без того было понятно – назад поедет лишь тогда, когда хотя бы один из коллег выйдет на работу.

Совесть у Горового присутствовала, и он испытывал крайнюю неловкость по поводу того, что оставляет прокурора одного.

Когда при расставании Алексей заговорил об этом, Курзенков остановил его.

– Делай свою работу и старайся не думать на этот счёт. Я попробую управиться здесь собственными силами. Ты всё время твердишь о стремлении стать высококвалифицированным следователем, вот и пользуйся возможностью набраться опыта в расследовании других категорий дел, отличных от наших. Всё же Арсентьевск – это крупный промышленный город, с изрядным населением, оперативная обстановка там иная, – заметил Роман Александрович. – Был бы ты семейным, тебя б, конечно, областная прокуратура поменьше дёргала.

И Алексей был благодарен ему за понимание.

По поводу командирования он не роптал, приказ есть приказ. К тому же, для него не было принципиальной разницы, где работать, важно, что работа в другом месте не будет пресной. В кои веки разгадывание чужих тайн было скучным занятием! Бытовые неудобства не смущали, притерпелся – он был холост, проживал в архиве районной прокуратуры. Ему, как пришедшему в Веденеевский район в порядке перевода, обязаны были по закону предоставить жильё в первоочередном порядке, и у исполкома районного совета народных депутатов такая возможность, в виде однокомнатной благоустроенной квартиры, имелась. Однако на положительное решение квартирного вопроса наложил табу первый секретарь райкома партии Кушнир Фёдор Матвеевич – его не устраивала трудноуправляемость районного прокурора, и в неменьшей степени – его беспартийного следователя, которого сложно было поставить в стойло организационно-партийными методами, а посредством непредоставления квартиры, казалось, можно заставить не лезть в дела членов бюро райкома КПСС и прочих «неприкасаемых».

Над перроном разнёсся протяжный гудок тепловоза. Пассажирский состав вздрогнул, лязгнул вагонными сцепками и неспешно тронулся, набирая ход. За окном поплыли знакомые привокзальные строения. Поприветствовав попутчиков, Алексей опустил сумку в рундук, пристроил плащ на вешалку и ловко запрыгнул на верхнюю полку – туда, где располагалось его место согласно купленной плацкарте. Откинувшись на спину, развернул перед собой газету «Правда» за девятое апреля 1986 года и углубился в чтение статьи под заголовком «Речь товарища Горбачёва М. С. на встрече с трудящимися города Тольятти», занимавшей три первые полосы газеты.

Заглянуть в газету Горового побудил разговор с давним знакомцем Головановым Олегом, собратом по «alma mater». «Лекарь» – так знакомые за глаза звали Голованова за его привычку «лечить» окружающих своими нравоучениями, за безапелляционность головановских суждений, изрекаемых с таким апломбом, как если бы они являли собой истину в последней инстанции. Горовой на «закидонах» Олега не зацикливался, с удовольствием общался с ним, видя в Голованове, в первую очередь, интересную, нестандартно мыслящую личность. «Лекарь» обладал прекрасной памятью, у него хорошо работало содержимое черепной коробки, не случайно он в своё время получал повышенную студенческую стипендию под названием «ленинская» – рядовой посредственности её никогда бы не заслужить. Профессура к нему благоволила. Никто не удивился, когда Голованов после получения диплома остался при университете и занялся преподаванием, решив посвятить себя науке.

Во многом они были разными. Габаритный, модный, самоуверенный, нахрапистый и шумный брюнет Голованов и поджарый, скромный в одеждах, немного застенчивый, с шевелюрой цвета пшеничного колоса Горовой. Кое в чём схожесть присутствовала – оба они были крепки духом, не имели привычки включать заднюю скорость, оставались упёртыми и непреклонными там, где дело касалось внутренних убеждений. В свободное время предавались одним и тем же увлечениям, не раз соверничали друг с другом на бильярдном сукне, за шахматной доской, в карточном преферансе.

Неделю назад они случайно встретились на центральном проспекте Емельяново, куда веденеевский следователь приехал по служебным делам.

– Как успехи на фронте борьбы с нетрудовыми доходами? – с усмешкой поинтересовался Голованов, когда они присели на скамейку в сквере. – Знакомые говорят, от неё не столько пользы, сколько мороки с отчётностью…

– Да я как-то мало касаюсь этих вопросов. У меня всё больше преступления против личности – убийства, изнасилования. Тебе ли не знать об этом?

– Так ведь ваша же контора взяла на себя роль главного реализатора этой горбачёвской затеи!

– Тебя чем-то раздражают новые инициативы нашего генсека? С чего вдруг такой скепсис?

– Справедливо замечено, проницательный ты наш! Видишь ли, я с каждым днём всё больше и больше убеждаюсь в том, что у нас в стране к власти пришёл очередной сказочник! Новоявленный Шарль Перро! Мало их у нас было?!.. Тот же незабвенный Никита Хрущёв, по чьим уверениям мы сейчас должны бы жить при коммунизме, где все блага распределяются по принципу: «от каждого – по способностям, каждому – по потребностям»…

– Обоснуй свои претензии, а то я что-то не пойму, куда ты клонишь. Лично мне наш лидер представляется вполне здравомыслящим человеком.

– А ты не читал текст выступления Горбачёва перед рабочими Волжского автомобильного завода в городе Тольятти? Оно в «Правде» публиковалось.

– Статью в газете «Правда» я видел. Но в текст горбачёвской речи особо не вникал, лишь просмотрел его по диагонали. Меня там мало что заинтересовало. Обратил внимание на слова генсека о необходимости «перестройки в мышлении и психологии, в стиле и методах работы…».

– А я всё внимательно прочёл. Больше всего меня поразил брошенный Горбачёвым перед автозаводцами клич стать лидерами мирового автопрома. Нет, не так – он призвал работников ВАЗа стать законодателями мировой автомобильной моды. Понимаешь? Нет? Я автомобильной темой давно интересуюсь и знаю, как далеко от нашего советского автомобилестроения оторвалось зарубежное… Реалист, прагматик, наконец, ответственный человек, таких вещей людям никогда не скажет – мы же самостоятельно не способны произвести даже что-то подобное итальянскому «фиату». А уж он, как показывает жизнь, далеко не шедевр…

– Не-е-е, тут даже я – человек, давно отбросивший мечты о собственном автомобиле и не следящий за новостями мирового и нашего автопрома, могу с тобой согласиться – насчёт законодателя автомобильной моды наш Михаил Сергеевич явно загнул. Достаточно вспомнить дверцы наших легковушек, закрывающиеся с маха, как на тракторе, – невесело констатировал Алексей. – И всё же, не слишком ли рано ты произвёл Горбачёва в прожектёры? Хотя прожектёрство, на мой взгляд, в умеренных дозах безвредно… А может Горбачёв знает о каком-то нашем ресурсе, о котором мы с тобой не осведомлены, не догадываемся? – предположил он.

– Он говорил про наши резервы: про использование прогрессивных технологий, про то, что мы воспитаны на традициях воплощать в реальную жизнь самые фантастические проекты. Когда я это слышу, то вспоминаю анекдотичное выражение: мы уже научились делать сказки былью, но пока только самые страшные сказки… – усмехнулся Голованов.

В последующие дни Горовому не достало времени на прочтение газеты, хотя Алексей и отыскал её в архиве районной прокуратуры по возвращении из командировки в Емельяново.

И вот теперь в вагоне поезда он отыскал в тексте статьи фрагмент, на котором «Лекарь» акцентировал своё внимание:

«…ВАЗ даёт замечательные автомобили, широко известные у нас и в ряде других стран. Но сегодня этого мало. Ваши автомобили уступают лучшим зарубежным аналогам. К тому же, создавая новые модели машин, надо больше видеть перспективу. Каждый раз, когда завод представляет очередную модель, мы слышим: новый автомобиль будет на уровне лучших мировых образцов. Ну а я хочу вам задать такой вопрос: почему ВАЗ довольствуется тем, что новые машины будут лишь на уровне мировых образцов? Почему вы не поставите перед собой задачи помасштабнее – быть своего рода законодателем автомобильной моды в мире? Это такому квалифицированному коллективу по плечу.

Причины многих негативных тенденций в нашем машиностроении, других отраслях связаны с ориентацией не на создание принципиально новой, лучшей в мире техники, а часто на мелкое совершенствование уже освоенных машин. Надо отказаться от философии подражания. Не годится во всём идти по чужим следам, проторёнными дорогами. Воспитывались мы на иных традициях и должны открывать новые перспективные направления в развитии техники…»

«Не такой уж и фантазёр наш „ставрополец“, каким его видит Голованов. Обсуждать с людьми проблемы машиностроения надо? Надо! Ну а кому, как не ВАЗу, самому мощному и самому продвинутому в стране автопроизводителю, ставить амбициозные, прорывные задачи?» – подумал Горовой, откладывая газету в сторону.

Прокурор города Арсентьевска Угрюмов лично озаботился бытовыми условиями прикомандированного следователя и договорился с руководством вагоноремонтного завода о предоставлении Горовому номера в их ведомственной гостинице.

– Гостиница небольшая, без излишеств, но всё необходимое в номерах имеется, – объяснил он Горовому. – Самое главное – от места работы близко, всего несколько минут ходьбы. Я сам в ней прожил несколько месяцев – с момента назначения на должность и до получения квартиры.

– Спасибо за заботу, – поблагодарил следователь. – В чём будут заключаться мои задачи? – решил он сразу же определиться.

– Узнаю следственную хватку. Брать быка за рога без всяких политесов – это по-нашему. Сам из следователей, – улыбнулся прокурор. – Мои ребята расследовали двенадцать уголовных дел, три из них по моему указанию принял к производству мой заместитель. Меня более других беспокоят четыре дела, по которым близятся к истечению процессуальные сроки. Если бы вы смогли закончить их с крепкими доказательствами – а они все имеют судебную перспективу – да без превышения установленных сроков следствия и сроков содержания под стражей обвиняемых, я был бы вам очень признателен. Все вновь возбуждаемые дела тоже за вами – без этого не обойтись, выполняйте по ним неотложные следственные действия, а дальше – видно будет. На криминальные трупы и заявленные изнасилования в течение рабочего дня выезжаете вы, в ночное время – мои помощники и заместитель.

– Если вы не возражаете, я бы взялся за все девять дел – чего мне ещё делать в вашем городе, я же работать приехал.

– Мне совестно грузить вас по самую макушку, там есть сложные, в плане доказывания, преступления. Давайте поступим так: вы изучите дела и попозже сообщите мне своё окончательное решение. Идёт?

– Идёт.

– Любовь Анатольевна, – обратился прокурор к заведующей канцелярией, которую вызвал по внутренней связи. – Проводите нашего гостя в кабинет Ивлева – Алексей Петрович временно будет работать там, прошу оказывать ему всяческое содействие.

Следователь плотно засел за изучение материалов доставшихся ему уголовных дел. К концу следующего дня Горовой составил собственное мнение по всем девяти уголовным делам, набросал по ним рабочие планы, законтачил с уголовным розыском и взялся тащить дела к финишу, то есть добывать недостающие доказательства. Скучать не приходилось.

Коллектив городской прокуратуры оказался очень дружным, отнесся к командированному следователю с теплотой. Коллеги охотно помогали дельными советами, с сибирским радушием угощали домашними соленьями и выпечкой, стараясь хоть в малости облегчить приезжему быт.

2

Горовой перелистывал страницы картонной папки, на которой аккуратным почерком было выведено: «Уголовное дело №11492 по факту убийства гр-на А. В. Самойлова. Начато 26 февраля 1986 года». Скрупулёзно вникал в содержание следственных, на языке криминалистов – процессуальных, документов. Фрагменты некоторых из них перечитывал заново.

По всем встречающимся неясностям, о возникающих собственных соображениях и вопросах Алексей Петрович, следуя укоренившейся профессиональной привычке, делал короткие пометки в рабочем блокноте. Без этого было нельзя – у емельяновских криминалистов, а может быть и не только у них, существовало неписаное правило, продиктованное практикой: «Информацию, значимую лично для тебя, можешь держать в голове, а сведения, важные для дела, запиши на бумагу».

Из материалов дела, изученных Горовым, следовало вот что.

…Морозным февральским утром шестидесятитрёхлетний Яков Кениг, проживающий в частном секторе на юго-западной окраине Арсентьевска, именуемой местными жителями «Бугульмой», вышел на крыльцо и увидел у своего забора незнакомый зеленый «Москвич». Пройдя за калитку, он с изумлением обнаружил вблизи от автомашины окровавленный труп молодого мужчины, слегка припорошенный свежевыпавшим снегом. Заметил, что около «Москвича» лежит несколько окровавленных поленьев, явно взятых из его дровяной поленницы, аккуратно сложенной вдоль внешней стороны невысокого забора. Перепуганный Яков сломя голову бросился в дом, начал набирать номер телефона милиции.

Прибывшая следственно-оперативная группа во главе со следователем прокуратуры Ивлевым стала выполнять на месте происшествия привычную работу. Протокол осмотра места происшествия сухо зафиксировал детали: «… труп лежит на снегу лицом вниз, головой вплотную к поленнице дров, расположенной по краю подворья семьи Кениг. Верхняя половина туловища трупа обнажена, брюки приспущены, обнажая верхнюю часть ягодиц. На краю проезжей части улицы, на расстоянии трех метров от трупа, лежат коричневый пиджак и мужская сорочка с оторванными манжетами. Одна из оторванных манжет также лежит на снегу, другая располагается на запястье правой руки трупа. На левой ноге находится кожаный ботинок черного цвета, второй ботинок отсутствует. В области живота обнаружены множественные ранки диаметром до трех миллиметров со смерзшейся кровью. На трупе, под ним, на поленьях, на снегу вокруг трупа имеются красно-бурые пятна, похожие на кровь. В полутора метрах от трупа находится автомобиль марки „Москвич-2140“, застрявший в снегу на обочине дороги».

Еще до окончания осмотра, собравшиеся у дома Кенига зеваки опознали в пострадавшем Самойлова Алексея, проживавшего с семьей в этом же районе Арсентьевска, но на некотором отдалении. О случившемся сообщили родственникам Самойлова.

Пришедшая на место происшествия супруга убитого поведала, что восемь лет прожила с Самойловым Алексеем в зарегистрированном браке, от совместной жизни имеют шестилетнего сына. Муж работал экспедитором на картонно-рубероидном заводе, умел ладить с людьми, явных врагов и недоброжелателей не имел, и причин опасаться за его жизнь никогда не возникало. В субботу, после полудня, они с супругом приехали на своем «Москвиче» в гости к её родственникам Лазаревым, где помылись в бане, поужинали. За ужином распили бутылку водки. Муж крепко попарился, от выпитого его разморило, и он прилег на диван, где вскоре уснул. Проспав два-три часа, муж около двадцати одного часа поднялся с дивана и вышел из дома. Спустя некоторое время она в поисках супруга также вышла во двор, но его там не оказалось, отсутствовала и их машина. Решив, что муж уехал домой, она в двадцать втором часу пошла к себе домой. Однако дома мужа не оказалось. Утром к ней пришла сестра и сообщила, что Алексей обнаружен мертвым на улице Щорса, у дома Якова Кенига. Бросив свои дела, она сразу же отправилась на место происшествия. Увидела полураздетое тело мужа, лежавшее на снегу, рядом находился их «Москвич». Когда она прошедшим вечером, возвращаясь от Лазаревых, проходила по освещенной улице Щорса мимо дома Кенигов, то не видела там своего «Москвича».

Проведенная судебно-мединская экспертиза показала, что смерть Самойлова Алексея Владимировича, тридцати двух лет, наступила от огнестрельного дробового ранения живота, приведшего к обильной кровопотере. Ранение причинено выстрелом из огнестрельного орудия, патрон которого имел множественный свинецсодержащий снаряд – дробь. Выстрел произведен с дистанции полного формирования дробовой осыпи, что может соответствовать дистанции выстрела от 15 до 25 метров.

Кроме огнестрельного ранения обнаружены множественные ссадины: в лобной области – три, на левом плече – две, на правом плече – одиннадцать, на правом предплечье – двадцать две, на шее – одна, на левом предплечье – две, на грудной клетке – двадцать одна, на животе – одна, в поясничной области – одна, на левой ягодице – одна, на правой ягодице – две.

Ввиду сильного трупного окоченения точное время наступления смерти Самойлова судебные медики определить не смогли. В крови пострадавшего эксперты обнаружили этиловый спирт в количестве, которое у живых лиц соответствует легкой степени алкогольного опьянения.

Чтобы понять механизм причинения повреждений на теле убитого, следователь Ивлев расспросил на этот счет эксперта городского отделения судебно-медицинской экспертизы Пятакова, исследовавшего труп. Тот пояснил под протокол, что, судя по форме и множественности ссадин в поясничной области, на правом плече и предплечье, они, наиболее вероятно, возникли в результате волочения тела пострадавшего, ещё живого, и ударов указанными областями тела о твердые тупые предметы, каковыми могли быть дорожное покрытие либо смерзшийся грунт. Возникновение остальных ссадин характерно для ударов кулаками и ногами, в местах тела, где имелись рассечения кожи, велика вероятность нанесения ударов поленом.

Следствие сосредоточило свое внимание на поисках очевидцев преступления. И это было вполне логичным: приезд автомобиля, звук выстрела и шум драки, которыми сопровождалось убийство, обязательно должен был слышать и наблюдать кто-то из местных жителей. В результате предпринятого сотрудниками милиции подворного обхода района «Бугульма» были исписаны горы бумаг, однако сведений, полезных для раскрытия преступления, было добыто ничтожно мало.

Но кое-что в осадок выпало…

Молодая женщина Людмила Куликова, проживающая на улице Щорса неподалеку от места происшествия, рассказала, что утром в день обнаружения тела убитого Самойлова, она проходила по переулку за домом Кенига, ведущему через пустырь на соседнюю улицу Тургенева. Обратила внимание на длинный след волочения шириной около шестидесяти сантиметров, ведший от пустыря к месту обнаружения трупа. След проходил по краю дороги, иногда – по обочине дороги. Перед началом спуска на пустырь, который располагался в низине, на этом следе было обширное пятно крови.

За пустырем, на улице Тургенева, проживала семья Лазаревых, у которых в субботу гостили Самойловы. Поэтому вполне закономерной стала версия о причастности этой семьи к убийству. В доме Лазаревых мог возникнуть конфликт, дошедший до крайности – применения ружья, после чего убийцы волоком перетащили тело потерпевшего Самойлова на улицу Щорса. Поскольку Самойлов продолжал подавать признаки жизни, то добили его поленьями. Туда же перегнали автомобиль – подальше от дома Лазаревых. Вписывается такой расклад в картину объективных данных?.. Вполне.

Судя по бумагам, отрабатывали Лазарева Николая, главу семьи, на причастность к убийству основательно. «Кололи» на официальных допросах – зацепок ноль, осматривали дом и двор Лазаревых – улик ноль, проверяли «по низам», оперативными методами с использованием агентурных возможностей – результат тот же, нулевой.

Следователь Ивлев и оперативники арсентьевского угрозыска работали и по другим версиям. Проверяли Якова Кенига, обнаружившего труп. «Прошерстили» местных владельцев охотничьих ружей, особенно тех из них, кто был склонен к пьянству, хулиганским выходкам. Ничего полезного для раскрытия убийства эта работа не дала. Первые значимые сведения, те, что приоткрывали завесу тайны над гибелью Самойлова Алексея, появились в деле лишь в конце апреля – через два месяца после убийства. Это были показания девятнадцатилетней студентки лесотехнического техникума Ирины Ивашковой, жительницы города Мариинска Кемеровской области.

Допрос проходил в Мариинске.

– Двадцать пятого февраля вся наша семья – родители и мы с младшим братом, находилась в гостях у родственников в городе Арсентьевске Емельяновской области, – показала девушка. – Дядя Андрей Кыров, брат моей матери, выдавал замуж старшую дочь своей нерегистрированной жены Громоздиной. Празднование свадьбы проходило в огромном доме родителей жениха, живущих в частном секторе на окраине города – в том же районе находился дом Кырова с Громоздиной. Свадьба продолжалась допоздна, на ней присутствовало много молодёжи, было весело. Брату Сергею сидеть за столом быстро наскучило, и он ещё засветло отправился домой к дяде, где мы остановились и где находились все наши вещи. А я оставалась на свадьбе до самого её окончания… В первом часу ночи гости со стороны невесты, я в том числе, отправились на ночлег в дом Кырова и Громоздиной. По дороге одного из родственников зацепила проезжавшая мимо легковая машина, пьяные мужчины затеяли драку с водителем. Смотреть на это было неприятно, и я ушла вперёд. Через какое-то время меня догнали остальные… Укладываясь спать, слышала как два моих дядьки, хозяин дома и его брат Анатолий, они были сильно обозлены, порывались пойти на улицу и «грохнуть» водителя. Женщины их отговаривали, не отпускали… Проснувшись утром, увидела, что родители спешно собираются в обратную дорогу. Родственник хозяйки дома Громоздиной, которого ночью сбила автомашина, был мне незнаком, он всё утро громко стонал и матерился, женщины говорили, что у него, скорее всего, сломаны рёбра и что необходимо везти его в больницу… Идя на автовокзал, мы увидели на месте ночной драки всё тот же автомобиль и неподвижно лежавшее рядом с ним тело полураздетого мужчины. Мать сказала, что это вчерашний водитель, что его убили её братья, Андрей и Анатолий Кыровы, просила не распространяться об этом среди знакомых.