Старик ушел и вскоре вернулся с большим старинным альбомом. В нем были приклеены желтыми уголками, которые нужно было облизать, фотографии, преимущественно черно-белые. Но были и цветные.
– Вот смотри. Это я. Это прадед твой, Сергей. Это твой отец с машинкой… – перечислял Юрий Васильевич. А вот смотри, это фото твоего отца уже после техникума. Он как раз на фоне отчего дома стоит.
Старик осторожно вытащил фото из уголков и передал мне.
– Возьми на память. Где-то у меня конверты с почты были. Поищу в серванте.
Я кивнул, взял фото, сдвинул крошки от пирога в сторону и положил фотографию на уголок стола.
Вышли на улицу, и Юрий Васильевич повел меня показывать свои владения.
– Вот это дом Пантелейши. Дети уехали, а сама она умерла от водянки. А здесь моя первая любовь жила, Маша Петляева, она сама предложила лишить ее девственности в лесу, позвала гулять, легла в траву, ноги раздвинула. А я не знал, что делать, и хочется, и колется… В общем, помню, все в крови было.
– А как же разговоры, что раньше до брака ни-ни? – удивился я.
– Да ерунда это все, – махнул рукой старик.
Мы подходили к каждому дому, я заглядывал внутрь, а пенсионер комментировал. Почти везде полы были сняты. В некоторых окнах лежала новогодняя вата с игрушками между рамами – примета советского времени. Старик где-то откопал старую деревянную лопату и показал мне. Потом у крыльца у одного из домов нашел искусно вырезанную из дерева звездочку. Красная краска почти вся слезла, остатки выцвели, но звездочка была еще красивой – ее только обновить.
– Вот такие фигурки мы сами, дети, делали, – сказал родственник, – гляжу на нее и почему-то вспоминаю, как мы в детстве решили пир устроить с ребятами. Поймали у Пантелейши курицу, голову ей открутили и жарили в посадках. Потом нас пороли…
Пошли дальше. Под ногами хрустели сучья, которые нападали со старых деревьев.
– Захаровка началась с двух домов братьев Матвеевых. После того, как крестьянам дали вольную в 1861 году, два брата Степан да Дмитрий образовали здесь поселение. Постепенно деревня разрослась до сорока домов. Раньше здесь были две параллельные улицы. А между ними – пруд. А вот и он. Мы здесь купались и рыбу ловили.
Пенсионер показал на низину, в которой были насыпаны листья, трава, росли деревня. Если не знать, что здесь раньше был большой пруд, то и не догадаешься.
Старик свернул с дороги и пошел прямиком в чащу. Я – за ним, опасаясь клещей. Вскоре вышли на руины домов. Сквозь деревья виднелись остовы разрушенных печей, тут и там под ногами валялись кирпичи и камни с ошметками раствора.
– А вот и дом твоего отца. Отчий дом, от которого мало что осталось, – Юрий Васильевич показал на коробку фундамента из красного кирпича, – а вот тут росла красная смородина, вкусная, тут был колодец с журавлем, трубу выкопали, а яму засыпали.
Было волнительно стоять здесь, на том же месте, где было сделано то фото. Да, время не щадит никого. Вчера ты был, а сегодня тебя нет.
– Так, я говорю, ты здесь уже побывал однажды! Мама твоего отца рано умерла. И папа женился второй раз. Новая жена оказалась ведьмой. Первым делом выпотрошила сундуки прежней хозяйки, продала тряпки и утварь. А мужа спаивала, он вскоре стал совсем плох. Вот тогда твой папа и твоя мама приехали сюда, в этот самый дом. Ты еще в пеленках был, кричал страшно. Переночевали ночь, все поняли, и твоя мама так за тебя испугалась, что потребовала уезжать, боялась, что ведьма погубит. Твой отец решил забрать своего папу с собой. Старик был плох, умирал. И вот папка твой нанял машину, «Газончик», и в одеяле повез отца до Сызрани, где вы тогда жили… Мамка твоя и ты ехали в кабине, а он с отцом – в кузове. А ведьма та осталась и жила еще несколько лет. Потом куда-то пропала.