Банкир

Глава 4

Огромный кабинет, отделанный темным мореным дубом. На письменном столе, крытом зеленым бархатом, лампа под абажуром. Лампа бронзовая, с затейливой отделкой: пятиконечные звезды, серпы и молоты, по ножке – красноармейцы в буденовках и матросы, перепоясанные пулеметными лентами. Стиль позднего советского конструктивизма. Магистр знал – эта лампа стояла на столе командарма Ионы Эммануиловича Якира и была подарена тому Председателем Реввоенсовета Троцким к какому-то красноармейскому юбилею. Магистр хранил лампу на столе как раз с единственной целью: не забывать. Не забывать, что в деле, именуемом политикой, нужно быть чрезвычайно осторожным, и, какой бы силой и властью ты ни обладал в данный момент, все может перемениться столь скоро и непоправимо, что многим видится почти сверхъестественным… Неярко светящая лампа была и напоминанием, и своего рода талисманом; смысл его можно выразить одной, ставшей ходовой в эпоху «всеобщей криминализации», фразой: «Боишься – не делай, а делаешь – не бойся». Именно страх погубил и Троцкого, и Тухачевского с другими заговорщиками: они были осторожны, но боялись даже тогда, когда приходило время действия. Словно забыв, что в этой стране не может быть ни двух царей, ни двух вождей! Никакая уступка в высшей власти не приведет к ее разделу: человек или имеет власть, или служит, и его положение и нередко сама жизнь зависят от воли монарха. Не важно, явный он или тайный.

Именно поэтому лампа была единственной реликвией в этом кабинете, напоминавшей о незадачливых заговорщиках. Вся остальная мебель, и даже сами дубовые панели, – с дальней сталинской дачи. Он долго был «победителем» и не задумывался о цене. И… был оставлен беспомощно подыхать «соратниками», словно отравленная крыса…

Или же… Или правил кто-то другой, а Сталин, новый бог, был на самом деле не чем иным, как образом, «куклой»… И втемную выполнял как раз то, что ему было предписано… Как говаривали в старину, этот человек был… личиной. Как там поговорка? «У нежити своего облика нет, она ходит в личинах»… Если так, значит, «куклы» правили огромной страной, распоряжались жизнями, судьбами, смертями… Или – правят поныне?.. Но кто же тогда кукловод?..

О ближней даче, кунцевской, той самой, где Отец Народов встретил свою жестокую кончину, напоминал небольшой дубовый буфет в стиле купеческого барокко. Порой Вождь жаловал и таких «уродов». Тут тоже есть чему поучиться. Но главное… Никогда никому ни в чем не доверяй! Ни когда добиваешься власти, ни, тем более, когда ее получишь! Создавай «параллели» – структуры спецслужб, банков, холдингов, корпораций, пусть они борются между собой, лгут, ненавидят, изворачиваются, убивают… Но целью их борьбы должно быть только одно: жажда монаршей милости!

Но этого мало! Как в «Крестном отце»? Дон Корлеоне советовал сыну Майклу отыскать своего Люку Брази – человека, который абсолютно равнодушен к смерти и боится только одного: принять смерть от руки своего патрона… Мало! Необходимо иметь хорошо оснащенное подразделение, преданное лично тебе! И хотя здесь есть, как всегда, противоречие, – преторианская гвардия легко может свергнуть правителя, – но не в том случае, если власть покоится на деньгах! Люди примитивны, и тезис: «Лучше быть молодым, богатым и здоровым, чем старым, бедным и больным» – неопровержим. За деньги можно купить все, даже молодость: какая красотка сочтет старика стариком, если за такую мелочь, как раздвинуть ножки, она свободна от нудного монотонного труда, крохотной хрущобы, пьяного парня, давки по утрам и вечерам в переполненном транспорте, гроссбуха с подсчетами – сколько выделить на еду, сколько – на транспорт и сколько времени нужно не есть мясо, чтобы позволить себе колготки-эластик… Но деньги – это еще не все… Преторианцы должны ощущать свой статус: возможность непосредственно властвовать надо всеми, не принадлежащими к их касте. Положение избранности – вот то, что ставят люди выше денег; ну а если и то и другое исходит из одного источника…

Магистр знал свою силу и свою волю. Но пока жалкие ублюдки считали, что он действует по их воле, – деньги текли к нему настоящей Ниагарой… Он должен работать для них и на них, но… Только до той поры, пока не решит, что пора «благодетелей» прошла. В стране, где нет ни закона, ни Бога, чтобы властвовать, нужно самому заменить и закон, и Творца. Только так. И выбор всего один: или играешь ты сам, или играют тебя.

Хотя… Магистр порой задумывается над тем, на ту ли денежную «лошадь» сделал он ставку: иметь в противниках Кришну – это… Хотя тогда у него не было выбора. Сейчас… Сейчас нужно действовать. Чтобы потом выбор был именно за ним. Только за ним. Боишься – не делай, а делаешь – не бойся.

Магистр ходил по огромному кабинету из угла в угол. Громадный персидский ковер скрадывал звуки шагов, и мужчина был похож на большого хищного тираннозавра, принявшего вдруг человеческий облик. Те люди, что делали на него ставку, никогда не видели его таким: для них он был послушным винтиком, «силовой структурой», с помощью которой можно было решать те или иные вопросы; они привыкли кропотливо и монотонно выполнять поставленные задачи, не считаясь ни с чем. Но мужчина знал их слабость. Они работали с деньгами, понятия их давно были смещены, они абсолютизировали людскую алчность и обожествляли бездушное: деньги. Когда-нибудь он на этом сыграет. Наверняка.

Сигнал спецсвязи зазвучал коротким отрывистым вызовом. Мужчина не спеша подошел к столу, закурил и только после этого снял трубку.

– Альбер вызывает Магистра, – услышал он.

– Магистр слушает Альбера.

– Докладываю: операция «Взлом» проведена с осложнениями. Уровень «А».

– Что именно произошло?

– Объект исчез.

Ни одной эмоции не отразилось на лице мужчины за столом. Сейчас – время действия.

– До операции?

– Нет. После.

– Вы получили данные?

– Да. Они на кассетах.

– К вам прибудет человек приоритета Магистр. Пароль вам известен.

Передадите все немедля.

– Есть.

– Теперь коротко: что произошло?

– По завершении операции объект, видимо вследствие передозировки, оказался в состоянии, называемом «даун»; он уничтожил спецгруппу, смертельно ранил Доктора и исчез. По предположению – упал за борт.

– Дальше.

– Прибывшая группа «скатов» обнаружила трупы, произвела полную зачистку, доставила раненого Доктора на Базу. Я успел его допросить. Кассета имеется.

Альбер замолчал.

– У вас все?

– Нет. Я принял оперативное решение устранить «скатов» силами «крайних».

Возникли осложнения. Командир «скатов», доставивший на Базу Доктора и кассеты, что-то почувствовал…

– Почувствовал?..

– Виноват. Я неточно выразился. Мною была допущена ошибка: вертолет, высланный для устранения «скатов», вернулся на Базу; пловец все понял и предпринял силовой вариант: захватил вертолет и пытался уйти. Уничтожен вместе с машиной. Убито несколько «крайних».

– Это вы называете «тихой операцией», Альбер?

– Подобные вещи случаются…

– Я знаю. Но не при таких ставках!

– Чем выше ставки, тем больше головная боль.

– Если голова болит, значит, она еще на плечах… Что предполагаете предпринять?

– Уничтожение Базы. С полной зачисткой.

– Какими силами?

– «Дельта».

– Ваше мнение…

– По основной операции?

– Да. Ведь осложнения не планировались.

– Похоже, мы потянули «пустышку».

– Поясните.

– Финансисты не действуют, как бойцы спецназа. Предполагаю, что нам подставили объект с целью выявления сил.

– То есть вы считаете, что объект – «кукла»? Я правильно вас понял? – Магистр почувствовал выступивший на лбу холодный пот.

– Нет. Но исключить такое предположение нельзя.

– Альбер… Вы взяли в разработку именно того, кого вам указали?

– Да.

– Уверены?

– Абсолютно.

– Тогда ошибки нет.

– Хм… В течение тридцати секунд, что называется «на автомате», он уничтожил троих боевиков экстра-класса!

– Вы говорите, он получил весьма высокую дозу препаратов…

– Этим можно объяснить многое, но не профессионализм в обращении с оружием и не устойчивые навыки в применении приемов специального рукопашного боя… Я свел показания «ската», Доктора и получил данные экспертизы по доставленному «скатом» материалу. Совпадение полное. Объект действовал сам, один.

– Вы сказали, он исчез.

– Да. По предположению Доктора, после резкой активности при синдроме «даун» наступает резкий упадок сил, полная дезориентация во времени и пространстве. Он, скорее всего, упал в воду и утонул.

– Утонул?

– До ближайшего берега – свыше тридцати километров. К тому же разразился шторм свыше пяти баллов.

– То есть вы предлагаете считать его мертвым.

– Возможно, труп обнаружат, возможно – нет. Но даже пловцу экстра-класса невозможно спастись в бушующем море при температуре воды восемь-десять градусов… Чудес не бывает.

– Итак, исчез.

– Да. Исчез.

– Альбер… Финансисты, располагающие данными о перемещениях финансового капитала общей стоимостью… У вас есть бумага под рукой?

– Да.

– Запишите, чтобы было нагляднее.

– Да.

– Один-ноль-ноль-ноль-ноль-ноль-ноль-ноль-ноль-ноль-ноль-ноль… Записали?

– Да.

– Сумма, разумеется, в долларах.

– Я понимаю.

– Чтобы вам было еще понятнее… За эти деньги можно не только выкопать море посреди Восточно-Европейской равнины, за них можно закопать на пять метров вглубь любой мегаполис, будь то Москва, Шанхай или Нью-Йорк, и на другом месте построить новый! Ну а учитывая, что эти деньги не «мертвые», они работают, то общая контролируемая сумма…

– Я понимаю.

– Вот именно. Мне важно, чтобы вы поняли одно: ни ваша жизнь, ни моя на этом зелено-сером фоне не стоит ничего. Совсем ничего.

– Да.

– А потому – человек, обладающий информацией или даже участвующий в планировании движения такой суммы или хотя бы ее малой части, не может исчезнуть! Вы поняли, Альбер?

– Да, Магистр.

– Найдите мне его. Даже если для этого потребуется выпить море. Живого, мертвого, по частям – как угодно! В море, на небесах, в земле, в аду – где хотите! Най-ди-те!

– Я понял. Магистр.

– Все предложенное вами по Базе утверждаю.

– Есть.

– У вас достаточно людей и оперативных каналов?

– Да.

– Действуйте.

– Есть.

– И запомните, Альбер. Миллиарды и люди, их представляющие, никогда бесследно не исчезают. Чудес в этом мире не бывает.

Глава 5

Двое идут по кромке волн, осторожно переступая через оставшиеся после шторма лужи. Оба – в изрядном подпитии.

– Вот, блин… Юг, называется… Колотун, как в Мурманске.

– Да ладно тебе…

– Чего – ладно?! Отвалить столько бабок за путевку, и что?! «Море, телки, винище – рекой…» Кто базлал?

– Тебе что, вина здесь мало?

– Да этой «грязи» я мог и в Костомукше обожраться!

– Не скажи… Портвешок что надо! Сырец, девятнадцать оборотов, и башка после него не трещит! Да и цена – дешевле, чем у нас за молоко!

– Блин, Серый, да у меня уже конец опух от пьянства, ты понял?! Дом отдыха, блин! Тетки – как свиноматки перекормленные, трапеции, блин!

– Колян, ты забодал уже своим воем! Чего надо-то?

– Чего и всем: вина, баб и моря!

– Моря – вот оно, плескается, вина – щас возьмем, хоть залейся, ну а бабы…

– Не, ты мне скажи, куда отсюдова все классные шмары повыводились? Сашка Манохин лет пять назад в аккурат сюда ездил, рассказывал – блядей, как мастей!

– Насвистал соловейка, да и был таков.

– Ты это, Серый, ты на Сашку не кати, он мне кореш, четыре года в одном забое. Можно запросто и в лоб схлопотать! У меня не задержится!

– Да ладно, я так… Да и какой мужик не приврет по этому-то делу…

– Я те сказал, Серый, не тяни на Сашку! Не стал бы он корешу вкручивать!

Понял? Он – не ты!

– Да ладно, остынь. Когда он был-то здесь?

– Я ж тебе сказал – пять лет назад. Или шесть.

– Во. Пять лет назад пчелы были с гуся, по три ведра меда давали и жалом каску на лету пробивали! Рубли-то были хоть деревянные, да не фантики все ж карамельные! И зарплаты в шахте плюс северные плюс от бабы заныканные…

– Серый, не язви душу…

– Да это я к тому, что Сашка тот сюда не иначе как «пятихатку» привез!

Пол-«Жигулей», на месяц-то, а? Ротшильд Аль-Гарум! Вот девки вокруг него и вились!

– Да не… Просто и правда – время было другое… Душевнее с девками было, не то что теперь.

– Оно так. Красивая девка, мил друг, щас тоже понимает, что все бабок стоит! А уж это дело – в особенности.

– Так что ж теперь, в узелок завязать?

– Твой завяжешь… Не, ты посуди сам… Наша загородка с вагончиками как называется? База отдыха «Волна». Вот мы и волнуемся, где жорево взять да как порево отыскать. А в десяти кэ-мэ – «Лазурный берег». Теннис-пенис, бары-рестораны… И телок там, как грязи… Только вопрос: почем?

– Здесь шлюх нет.

– Шлюха – не профессия, а способ прожить. Потому они есть везде. Только сюда братаны со своими наезжают.

– С постоянными, что ли?

– А это по фигу: постоянные или переменные, а сделаны – суши весла! И в день она тому братанку обходится, что твоя путевка!

– Суки!

– Оно так, а без них скучнее.

– Слушай, Серый, а может, по станице отыщем?

– Вилы в задницу?

– Да я серьезно…

– Да и я не шучу. В станице кто живет?

– Как это – кто? Люди.

– Понятно, что не еноты. Какие люди?

– Серый, ты что-то шибко умный стал… В глаз давно не получал, да?

– Так я ж тебе растолковать стараюсь… Тут три категории населения: казаки, татары и вольнопоселенцы. Вот и поприставай к их девкам – это смотря что получить хочешь: нож в брюхо или шесть картечных дырок из двух стволов… А вольнопоселенцы, которые отдыхающие, баб своих не для тебя привезли, пасут что надо… Усек картину битвы?

– Да пошел ты!

– Только вместе с тобой. И то – за винцом к деду. Вино у деда – путевое!

– А чего ему? Сиди сивуху продавай дурачкам вроде нас да мошну набивай…

Чем не жизнь?

– Да ладно тебе. Ты глаза его видел? Я так себе думаю: получил он когда-то по жизни полной меркою…

– Торчал, скажешь? Да раньше вся страна – по лагерям, подумаешь…

– Подумаешь не подумаешь… Ты свои два года по хулиганке тянул считай что дома, а как, сладко показалось?

– Тебе б того сахара…

– То-то. А раньше и сроков таких не было. Червончик или четвертной. А если ж уж совсем не виноватый – пятерик. Смекай. Крученый тот дед, это точно.

– Крученый не крученый… Знаешь, Серега… Время точно переменилось… Я порой думаю – да что б хоть год так пожить, как те «новые» щас живут – я б кому хошь башку бы проломил… Хоть деду, хоть соседу – по хрену…

– Год, говоришь… То ли год, то ли день… Тут не угадаешь…

– А уж как повезет!

– А никак не повезет… Ты помнишь, в апреле братанки своих хоронили…

Только и утеха мамашкам, что гробы полированные. По мне – лучше уж так…

– Как – так? Зарплату по полгода не дают, это – так? Под землей корячимся, как кроты, и что с этого, деньги какие видим? Или радости особые?

– Знаешь, бабка моя завсегда сказывала: радость, она внутри человека сидит. Он ее или к людям повернет, или в пятки схоронит да давить ее будет каждым шагом… Брось, Колян… Это ты недоопохмелился… Щас мы винчика пару баллонов возьмем, да по жилушкам ка-ак разойдется, а там – и солнышко покажется… Непогода здесь по три дня, больше и не бывает… В море покупаемся, рыбку посмотрим – зря, что ли, снасти в такую даль тащили?

– Рыбка-щучка, девка-сучка…

– Ну тебя и взяло за живое!

– Блин! – Рослый запнулся о валун, упал грузно навзничь. Поднял голову, глянул на море:

– Е-мое… Мертвяк!

– Где?!

– Да глаза разуй! Вишь между камнями? И оглоблина какая-то там же.

– Точно! Слушай, или живой?

– Живые так не лежат.

– Может… Вытащим?

– Сильно надо – жмуров таскать. Не дембель – надрываться!

– Да ты погодь… Что ж, так и пройдем?

– А что, наше дело? Вон у нас в подвале по весне двух бомжей нашли, видать, с январских околевши, так их последняя хронь за водяру вытаскивать отказалась – сильно надо заразы нахвататься! Так и воняли, пока солдатиков из жмур-команды не подослали.

– Да брось ты, этот, видать, и утоп недавно… Вишь, в одежке… Знать, свой брат алкан по-пьяни с пирса навернулся или еще откуда… Ты как хошь, а вытащить надо… А то и дедово вино мимо глотки пойдет – не по кайфу… Что мы, басурмане?

– Ладно… Только в воду лезть – мокрые будем по яйца… Водяра осталась?

– Полбутылки.

– Давай.

Рослый приложился основательно.

– Ты совесть бы поимел!

Напарник получил бутылку, когда в ней осталось на глоток. «На раз» подмел остаточек, выдохнул:

– Сучок, а не водка!

– Это точно. Полезли?

– Полезли.

– Чудес не бывает. Говорил же – мертвяк. – Рослый дернул лежащего за руку, пытаясь высвободить из расщелины между камнями. – Чего стал, как не родной? – поторопил он приятеля. – Помогай, блин! Как гундеть – «по-людски надо», «свой брат алкан», так ты первый, а как жмура таскать…

– «Прибежали дети в хату. „Э-ге-гей! – зовут отца. – Тятя, тятя, в наши сети затянуло мертвеца…“

– Слушай, Серый, ты че, озверел? Вода – яйца сводит, а ты – песни поешь!

Может, спляшешь еще? Давай шевелись, одному мне такого кабана не выволочь!

– Да камни острые, блин, никак зайти не приноровлюсь!

– А это мне – по барабану! Двигай клешнями-то, говорю же – конец отстудил!

– Может, тебе и на пользу…

– Нет, Серый, чует мое сердце, допросишься ты сегодня!..

– Да шучу я, ты че, шуток не понимаешь?

– Шутник, блин… Сучок ты гнутый, понял? Все у тебя не по-людски, с подвывертом…

– Это, брат, подтекст называется. Не для всяких умов.

– Да?! – Рослый угрожающе двинулся к напарнику, сжав пудовые, со сбитыми до округлости костяшками кулаки. Тот испугался, отпрянул резко, едва не рухнув в воду:

– Да прекращай, Колян! Мы же вроде корефаны с тобой. Третью неделю кентуемся, ты ж меня знаешь… Если и базлаю чего, так не со зла, а для веселости. Смотри, лицо у этого – в месиво! Родная мать – и та не узнает! Об камни его этак приложило, что ли?

– Серый, ты на жмура «стрелку» не переводи! С него уже спросу нет. Об камни не об камни… Больше предупреждать не буду: еще чего сморозишь, хрясну по мусалам, и вся недолга! Вывеска вон как у него в аккурат и станет! Ущучил, кентуля?

– Так чего я? Я – ничего…

– Ну то-то ж. И не кент ты мне. Винище с тобой я жру, а вот в подписку за тебя – это шалишь… Хлипкий ты, и при гнилом раскладе такой и сам в непонятку попадет, и других затянет.

– Да ладно, Колян, я ж сказал.

– Сказал-показал… Берем жмура – и ходу! Я уже ступней не чую! Курорт, блин!

– Это штормяга воду со дна поднял…

– Да хоть из преисподней! Берись, говорю!

Мужики с двух сторон подняли неподвижное тело.

– Да в нем че, тонна, что ли?

– Погодь… Этак мы его не своротим. Вишь, за корягу он ухватился мертво, а она в самый раз в расщелине, между камнями. Давай, я приподниму, а ты пальцы ему отжимай.

– Да пошел он! Что я, нанялся?

– А фиг ли орать уж? Все одно – до жопы мокрые! Дергай, я отчеплять буду, раз ты такой чистоплюй!

– Колян…

– Да я всю жизнь Колян, а толку?

– Это ты не сбрехал!

– Вытягивай!

Один приподнял тело, другой взялся отжимать пальцы…

– Колян! А говорил я-не зря полезли! Кольцо у него на пальце. С камушком… Готово, – отбросил корягу в сторону, – потащили, под две руки…

Приятели вытянули тело на берег, положили на гальку.

– Ну и чего с ним делать теперь?

– А хрен его знает… Сигарету дай, мои, блин, промокли в куртке.

– Держи.

Мужики закурили, затихли.

– Вот она, жизнь… Сегодня ты – бародствуешь, а завтра – похоронствуешь.

– Серый… Я вот все не пойму, когда ты подкалываешь, когда – серьезно говоришь…

– А чего уж тут подкалывать… Так оно и есть. От косой не убережесся…

– Знаешь… – Колян затянулся крепко, на треть сигареты, выдохнул, не разжимая рта. – С месяц назад захожу я к корефану одному… Вернее, двое их было, Сашка с Вовкой» двойняшки… Росли вместе, на Северном, на поселке, что за вышками…

– Да знаю я…

– Ну вот… Пацанами, значит, играли… В древних людей – еще в овраг забирались, под старым мостом, пещера у нас там была своя… А постарше стали – все удаль выказывали: теплицу школьную бульниками раздолбили, траву по весне на откосе у «железки» запалили – чуть цистерну с соляркой не пожгли… Ну а потом… Потом моим квартиру на Стрелке дали… Виделись когда – от случая к случаю, через год на третий… А тут – забрел я на тот Северный по жуткой пьяни, к какой-то тетке присоседился, утром проснулся – общага бабская, мат-перемат, похмелили кое-как и спровадили… Шапку я еще потерял или снял кто с пьяного – иду, башка мерзнет, сам знаешь, в мороз-то…

– А то…

– Ну и вспомнил… Зайду к Кузьминым, шапку займу, что ли, а то башку выстудит напрочь – дело совсем хреновое… Захожу, Сашка отворяет… А они, братья, значит, Сашка с Вовкой, справно всегда жили, торговали там по чуть-чуть, ясное дело, не большие баре, но и не нам чета… И мамашка у их всю жизнь – по торговле… Захожу, значит, бурчу что-то под нос… Смотрю – на Сашке лица нет… Спрашиваю – чего грустный такой, а он меня как поленом по башке: «Вовка умер. Три дня, как схоронили».

Сел я, слова сказать не могу… И такая тоска!.. Вовке тому – тридцать три всего, как раз исполнилось, а на другой день и помер. Ходил чего-то, маялся, потом лег на диван… Все думали – уснул. А он умер. Сердце остановилось. Такие дела.

Сижу курю, и тоска, аж глохну… И знаешь отчего? Вокруг – все то же: сервант, приемник, телевизор, в шкафу – тетка из журнала наклеена, артистка какая-то… Ковер – на нем мы играли втроем в солдатиков… Все, ты понимаешь, все осталось, а Вовки нет! А тогда – чего все стоит? А, Серый?..

– М-да… А ты не думай. Живешь – живи, и вся философия. Как там поют?

«Эх, пить будем, гулять будем, а смерть придет – помирать будем!» Вот так-то. А раньше смерти – и поминать ее нечего.

– А я не об смерти. Об жизни я толкую: коптим, коптим, а потом – раз, и нет ничего. Как и не было. – Колян кивнул на тело:

– Что этот паря, что кусок бревна. А ведь свитер на нем справный, свитер – целехонек, а человека нет.

Как-то все несправедливо это…

– А ты, Колян, в церкву сходи, к попу. Он тебе и заявит, что будешь жить вечно, коли пить-курить бросишь да баб «топтать» перестанешь… Нужна тебе такая жизнь?

– Да ладно. Серый, не трогай ты попов. Сдается мне, знают они что-то такое, чего мы не знаем… А может, знали когда, да позабыли. Вот и мечемся по той жизни, что пащенки слепые: туда носом – тырь, сюда – тырь… Повезет – в молоко уткнешься, не повезет – дак в дерьмо…

– Оно и всегда так было: чет-нечет, как свезет.

– Не… Деды наши, те тоже ведали. Как-то, еще пацаном, ездил я с дядькой на приработки, под Архангельск. Вроде тот же Север, да не тот: у нас со всей матушки-России, кого за что в свое время понагребли, а те – те коренные. Церкву мы подрядились ремонтировать, дядька мой, значит, по плотницкому, а я – подсобником. А мне тогда – что церква, что шалман – все едино…

Дядька из интересу замок старинный начал разбирать – не работал тот, а красивый, с насечкой, с чеканкой по полотну – залюбуешься… Снимает тихонечко «щечку» – а там механизм немудреный, и на щечке той, с внутренней стороны – тоже все отшлифовано да узором, не таким затейливым, попроще – а все ж разукрашено… Дядька меня и пытает:

«Ну че, понял?»

«А чего понимать – все одно никто не видел!»

«Люди – нет. А Он-то – все видит. И коль спроворил ты где и мастерство свое уступил, поленился, поспешил, пожадничал, абы кончить да деньгу сшибить – кого ты обманул? Выходит – себя, и мастерство унизил, дар унизил, а дар тебе – Божий, его обманул… Смекаешь?»

«Это че, для Бога, что ли, изукрасил? Да что у него, делов других нет?»

«Дурила ты, Колян. Ты замочек-то этот попомни, как прижмет. Пригодится, может…»

Вот и думаю я, Серый… Потому все у нас в тарары летит, что не по совести живем, и работаем не по ней… Вот и не складывается…

– Да? Ты че гонишь? Уголек ты как, хрустальной вагонеткой таскать предложишь? Или – чего?

– Да не о том я…

– Не надо было жадничать и водку хлебать на вровень. Вот тебя и завернуло.

Скажи лучше, что со жмуром делать? Раз вытащили.

– Ментам сообщим. Пусть бумаги пишут, – пожимает плечами напарник.

– Да? Да мы остатные полторы недели вместо рыбалки те бумаги и будем марать: да что, да когда, да почему?.. На трезвую голову. Нам надо?

– Оно никому не надо.

– Это одно. А другое – ты ладони его видел?

– Кого?

– Да мужика этого!

– Ладони как ладони. Крупные.

– Хренупные! Ни мозоли, ни заусенца. Перстень на пальце…

– Думаешь, братан?

– А ты сам посуди… Здешних раскладов мы не знаем, а у кого дом в станице самый богатый? У милицейского начальника. Да и вообще, особняки на западной оконечности усек – расстроились? Не, нам в это дело влезать – никак!

– Думаешь – замочили братанка?

– Ничего я не думаю. И знать не хочу.

– Слушай, Серый, не пойму я тебя: то полезли вытаскивать – ты ж базлал, я не хотел, то сам и гундишь, что нашли, дескать, приключения на свою задницу…

– Диалектика.

– Че-го?

– Я вот что себе думаю. Слазали не зря: перстенек-то «рыжий», да и камушек…

– Это ты чего, сука?! О высоких материях вкручивал, а сам думал, как мертвяка обобрать? А по рогам получить?!

– Да ты не кипятись, Колян! Дослушай.

– И дослушивать нечего! Гнида ты, понял? Козел! – Неожиданно быстро Колян бросил кулак вперед. Серый успел дернуться, удар пришелся вскользь, но и этого хватило – боком свалился с голыша, на котором сидел, закрыл лицо руками.

Колян потер костяшку, сплюнул:

– И пить я с тобою больше не буду. Лучше пойду вон, с алканами на «пятачке» заквашу, чем с такой гнидой поганой! Пес!

Похоже, Серый вовсе не обозлился на напарника: помотал головой, стоя на четвереньках, вытер рукавом губы, потрогал место на голове, куда пришелся удар:

– Шишка теперь будет. Ладно, я не в обиде – земеля все же. Колян, знаешь, за что ты сел?!

– Кто «крестил», тот знает. Мне ни к чему. А тебе – и подавно.

– Руки у тебя работают раньше головы! Понял?

– Да пошел ты!

– Давай мы мужика этого к деду и оттащим.

– К деду?

– Ну. Он местный, если чего заявит – так с него и спрос другой. А кольцо…

– Я сказал…

– Да не то я. Хотя… Не мы заберем, так менты… – Бросил скорый взгляд на Коляна, быстро добавил:

– Пусть дед забирает. Но выпивку он нам выставить должен!

– Выпивку?

– Ну да!

– Вообще-то…

– Вот. И посуди сам: мужику этому кольцо вовсе ни к чему, а за то, что мы его из воды выволокли и не рыбам на корм пойдет, скажешь, ему бы кольца жалко стало? Ты бы – пожалел?

– Ты покаркай еще, ворона!

– Не, я к тому, что по справедливости чтоб…

– А ну как дед пошлет нас и с кольцом, и с покойником?

– Не. Не пошлет. Он – старик правильный. Ну че, несем?

– А че делать-то? – Порыв ветра плеснул в лицо Коляну холодные острые брызги, тот сплюнул:

– Курорт, блин!