Но быстро не получилось. Только 13-го я добрался до пасеки с женой Людой. Не было меня две ночи. И медведи две ночи пировали, объедались. Голод не тетка, видимо, они вернулись. Их всё-таки двое, и один из них – самка. Поэтому так себя вели. Никуда они и не уходили. Меня вычисляли с вечера и осторожничали. Так смогла бы только самка, самец бы не сдержался. Не отпугнул и пастух, только потому, что их двое. Если одного и ударило, он отскочил, а провод упал с кольев. Импульсы шли в землю. Второй прошёл уже свободно. А когда начал жрать ульи, и ударенный подключился. Это моя версия…
Съели ещё 4 улья дотла и с 5-го забрали две расплодные рамки, раскрыли и опрокинули, так что семья погибла тоже, осталось только несколько целых рамок. Да, как описать такую картинку пчеловоду… Будто бы нож загнали под сердце. Приходи, кума, любоваться… Пчёлы для меня – это всё, и любовь, и радость, и надежды. Но вот и горе… Вот и любуйся, Петро, почти треть пасеки в разгроме. Валяются изломанные рамки, утепления, ульи, крышки, подкрышники, и по всему этому разбою ползают чёрные, ещё не до конца помершие пчёлы. Они везде – и на точке и пока на невспаханной земле, и на тропах косолапых, по которым, видимо, таскали рамки. Ползают, а взлететь уже не взлетят… Одного улья я так и не нашёл. В ближних кустах валялось три, а по пустым кольям – четвёртого нет. Да, горе горькое и отчаяние.
Да не горюй ты, Петро, отобьёмся, пасеку восстановим. Это твой путь, твой выбор. Рано ещё на покой, будем отбиваться сами. Ты же счастлив такой жизнью? Ну, вот и радуйся, отобьёмся, мы вдвоём с Людой, не дрейфь, греби дальше…
А ведь был же случай в Наумово, бригада из 6 человек не могли отбиться от одного, бросили медосбор и вывезли остатки пасек. Да, я видел эту бригаду, у них и 4 собаки было, и пасека огорожена в 4 ряда колючей проволокой. Но и медовуха не переводилась. А бригаду Кириенки? Так её мы же и спасали, забыл, что ли? Я всё помню, я не они, не брошу. Есть ещё порох в нашей пороховнице, не надейся, отобьёмся. За место под солнцем всегда нужно бороться, а не плыть по течению…
Убрал я весь «разбой» с точка. После ещё посадил молодых медоносных деревьев недалеко от пасеки. По дороге в обочинах накопал, когда ехал. Пусть растут пчёлкам на радость, может, место и не опустеет, когда уйду к праотцам. День быстро прошёл, и я пораньше засел в кресле на настиле, чтобы ни скрипа и запах выветрился, он держится примерно 2 часа. Люду отправлял в домик, ночи ещё холодные. Но она не согласилась.
– Я буду рядом, хоть в палатке, не замерзну, а то и в спальник залезу.
Рано взошла луна, я всматривался в кусты под лесом, прямо против лунного света. Луна и меня освещает хорошо. Не шевелись, Петро, заметят, они явно уже всё осматривают, вынюхивают. Терплю, жду, злюсь, греюсь волей… Вот, примерно в 23 часа, от леса отделилась фигура медведя. Иди, я давно тебя поджидаю, я не смотрю тебе в глаза, почувствуешь, поганец, мою злобу. По кустам он идёт довольно быстро. Дошёл до границы огорода, посадок лука, моркови. Стоит недолго, уверен, всё тихо… Я стараюсь не смотреть, не сглазить. Идёт по огороду. Стал подходить к ограде. Во мне дрожь прошла, я унял её, хоть и сердце молотом стучит и адреналин давит. Я унял дрожь, справился с собой. Иди, Миша, ты не виноват, но твоё время вышло, смелее иди, не трусь. Смерть быструю тебе готовлю, это тебе не от голода. Он понял, видимо, приостановился и повернул вправо. Я включаю фонарик, но что так плохо видно? (Батарейки прошлогодние, зимовали в омшанике, что же ты хочешь от них?). Это луна тебе прямо в глаза, на ствол, да и свет плоховат. Я ещё выключаю фонарик и опять включаю – видно плохо. Целься лучше, не убегает, может, и к лучшему такой свет. Выстрел! Хороший прицельный выстрел, Петро. Всё хорошо. Но убегал-то без шума, кусты не трещали, значит, владел собой… Вон, смотри, Петро, смотри, рядом яркая звезда, поднимается в небе к луне, её свету. Смотри, опять «чудо», давненько не виделись. Это его душа полетела ввысь. Не впервой – знать, сдохнет точно.
Люда с палатки:
– Попал хоть?
– Вроде попал.
– Тогда я вылезу.
– Да, вылазь, смотреть на «чудо-звезду», поднимается к луне, посмотри…
Пока она вылазила и подходила, звезда поднялась на свет луны и её не стало видно.
– Ну, где?
– Да вон, уже в свете луны.
– Не вижу.
– И я сейчас не вижу.
– А далеко стрелял?
– Да, почти возле ограды, сразу за сентябринками, еле выцелил, да молчит и сторожко убегал, ни треска сучьев, ни шороха.
Мы ещё подождали немного и из леса услышали, как три раза пропел медведь свою прощальную песню. Последний раз так жалобно, будто ребёнок мамке жаловался.
– Ну всё, дошёл… – сказал я, – больше не придёт. Так что идём отогреваться, чайку попьём.
У меня ещё было волнение с приезда. Да и замёрз, голова не думала вовсе. И я глупо бросил пост. Ведь по следам вроде два ходило. Нужно было ждать второго… Попили чаю, поговорили. Были мысли: один, конечно, сожрать столько не мог (по 12—15 кг меда было в ульях, да и расплода килограмм по пять). Если их двое, то второй всё равно увидел убитого, слышал выстрел и вряд ли полезет в эту ночь к ульям – так успокаивал себя я. Меня всё ещё трясло, перевозбуждён, вряд ли усну. Давай вина выпьем, расслабимся. Растопили печку и спать. Тепло, и вино согрело, и я начал уже дремать…
Второй пришелец
Но вдруг со стороны пасеки начали долетать звуки ревущего медведя. Рёв необычный, душу рвал на части. И горе, и угрозы, и мощь, и сила, и вызов. Вызов на битву. Я вскочил и стал было собираться в кресло на настил. Да не я тебе устроил голодуху. А ты у меня пчёлами отъедаешься, так что сразимся за пчёл. Люда вмешалась – не ходи, не пущу, пусть будет что будет – утром посмотрим…
Мороз бегал по коже от таких звуков. Я подумал: возможно, раненый очнулся. Идти ему навстречу в темноте без ружья глупо, оно на настиле осталось. Пусть уж всё будет как есть до утра, и лёг в постель. Вскоре крики затихли. Сон или забытьё всё-таки было. А кошмары снились, мозг воспалён был до утра… Да, воевать с голодными медведями трудно. Где же они перезимовали и выжили… сильна жизнь…
Утром рано я пошёл к пчёлам. Ещё издалека увидел, что один крайний улей, угловой от навеса Сергея, валяется раскидан. Я сходил за ружьём наверх на настил. Люда подошла.
– Видишь, ожил зверь, а пел прощальную…
Мы подошли к месту – ел рядом с ульем, похоже, не боялся, не утаскивал рамки в кусты. Но объедков было мало, всё утоптано. Значит, всё-таки куда-то рамки ушли. После пошли смотреть, где стоял медведь во время выстрела. Да, попадание хорошее, кровь и стриженая шерсть… Мы пошли по следам крови. Протянули мы больше 100 метров. И вот он, лежит тот улей, что я не мог найти… Куча рамок и их обломки, съеденные. Всё утоптано. Подранок бежал рядом. Пуля прошла навылет, кровь облила и часть объедков. Ещё метров 15, и вот он лежит… Поза мёртвого, даже не развернулся на свой след. Было пробито сердце, жира не было, но и истощения полного тоже. Года четыре ему, не матёрый. Мы опять подошли к разбитому улью, к обломкам рамок.
– Смотри, похоже, тут сидел ещё медведь, всё поедал готовое, в грабеже, видимо, не участвовал. Значит прайд, семья. Видимо, это малой. А значит, ночью приходила мать. Вот она и орала, ей жалко было сына. Вот она и рвалась отомстить, защитить, вызывала на бой. В этот год у ней медвежат, видимо, не родилось с голода. А тут сидела прошлогодка, и ей носили рамки и улей. Вот только зачем отгрызли в улье сантиметров 10 стенки – не ясно, набить желудок кедровой доской?
День пролетел за работой быстро. Ставили корпуса, расширяли. В ульях уже по 5—8 рамок расплода. Жалко пчёл и медведей тоже жаль. Но где выход? Вечером я опять на пост, Люда рядом в палатку. В самые сумерки тихо вышла большая луна и осветила поляну (точек) пчёл, свет луны мне в глаза. Всё тело затекло без движения. Я мельком посмотрел на часы – 23.30. Да вон и медведь, отделился от леса. Крупный, матёрый, быстрее всего, это и есть мать – хозяйка прайда. Но уж очень крупная. Сторожко идёт. Подошла под яблоню и остановилась, почуяв неладное или мои глаза. Стреляй, Петро, может уйти, чувствует, нервничает. Опять будет непонятно как, не твоё время… Я включаю фонарик, фонарик опять не освещает, плохо видно, но огоньки глаз засветились, и она повернула голову от света вправо. И всё-таки, видимо, она решила убегать, но неспешно, с достоинством. В ней чувствовались мощь и сила. Она тихонько повернула вправо и сделала пару крадущихся медленных шагов. Тут пуля и ударила её по месту, к сердцу посылал её я. Она вскрикнула от удара, неожиданности и мощи. Но устояла, резко развернулась к лесу, ещё раз прокричала с угрозой. Мол, где ты, не вышел, а так больно. После рванула к лесу. И всего раза два ломала кусты и тихо, пошла тихо, не падала… Крепка, видимо, пуля не вышла и точно в сердце не попал. Но пуля в ней точно, свалит далеко, а может, и свалилась, что тихо так…
Утром мы пошли смотреть. Пуля всё же прошла навылет. Пошли по следам и крови. Смотри, пробежала опять мимо тех ломаных рамок, хорошо их полила кровью… Прошли мы ещё метров 150, она не падала, не ложилась – шла уверенно. Кровь потекла тише, только на некоторых лозинах и кустах её можно было заметить. Люда идёт беспечно, без ружья, забегает вперёд. Я не струсил, а просто решил: идти так за подранком глупо. Похоже, пуля сердце не задела, может, ещё жить несколько дней, на раненую выйдем, и зачем судьбу лишний раз испытывать. Пусть идёт с богом подалее… Бросили следить. Ещё пару дней мы прожили на пасеке, тихо, спокойно… Похоже, отбились, больше никто не придёт. Если и был третий, то малышка, и она вряд ли пойдёт сама, потянулась за матерью. Да, сильно поредела пасека, пустые колья без ульев скорбно напоминали о разгроме. Вот тебе радость и надежды, что пчёлы хорошо перезимовали. 10 ульев под ноль, порядка 8 изувеченных, и рамок больше сотни.
Машка
Мы выехали домой. Жизнь потекла по старому руслу. Но 8 июня я с Людой и внуком Женей заехали на пасеку. Пошли с Женей на речку поймать рыбы на уху. И вижу следы медведя в протоке. Небольшой, но один, и не медвежонок. Догадка осенила меня. Это та малышка, которой рамки таскали. Вечером я сходил к первому закопанному медведю. Да, похоже. Она раскопала брата и ела. Каннибализм, выходит. Мамку, видимо, съела вместе с воронами, а сейчас и к брату вернулась, ведь был закопан. Другой бы раньше к пчёлам полез, чем к мясу. Может, и какой другой, но теперь рано или поздно полезет и к пчелам. Троп наделала много к ограде. И всё по тем старым, заросшим травой. Ну что, Петро, отбился – жди гостя, скоро выйдет за пчёлами. Не расслабляйся. Но когда она выйдет? Что же, мне каждую ночь дежурить, а когда отдыхать? Пусть уж осмелеет, почувствует безнаказанность, тогда и будем охранять. А сколько ульев испортит? Да малышка, много не сожрёт…
Но на всякий случай я принёс ружьё на настил и приладил к нему фонарь. И долго ждать не пришлось. Через две ночи под утро я услыхал падение улья сквозь сон. Мы спали в палатке. Пчёлы уже были в двух корпусах. Медведь завалил третий улей, когда я услышал. Он по-хозяйски доставал всего по одной лучшей рамке и спокойно тут же и ел. Я выскочил из палатки в одних трусах, схватил ружьё и включил фонарик. Всё так. Лежат три улья разваленных и рядом медведь, не приснилось. Небольшой, но и не совсем малыш. И жрёт рамку, и не убегает, вот только прячет глаза за улей, стыдно, значит. На меня туча комаров налетела, ждали на входе в палатку, мандраж спросонья и от неожиданности. Плохо его видать, и туман. Всё не убойные места, прячется, переступает, нервничает от света фонарика, а рамку не бросает. Так прошла, может, минута-три. Я отводил свет, после опять наводил, он перемещался и опять прятался за поваленным ульем. Наконец он доел рамку, резко отделился от улья и быстро пошёл к лесу. Я стрельнул, прицел был вроде точно по лопатке. Я же ждал этого момента.
Промах, Петро, промах, мушка была утоплена. Да, я понял, сплоховал, не успел… Так уж вышло. Видимо, ему не время умереть.
Утром, ещё с подхода к месту выстрела, была видна борозда по земле от пули. С полметра пуля чертила дёрн земли и ушла в землю. Да, занизил. Вот тебе и на, опять пасеку не брось, Петро, напасть какая-то всю весну… Я опять вечер дежурил. Боится выходить – трус, он не больше хорошего пса, ещё бы год ему мать рамки носила. Да, тоже деваться некуда. В тайге пусто, до осени на траве не зажиреть, белок – только муравьиные яйца. А мёд ему будет сниться и не давать покоя.
Я опять дежурю. Луна яркая, облаков много и чёрные, дождевые. Такая сказочная игра лунного света и теней, то по точку, ульям, то в кустах, то среди деревьев. Необычная картина ночи. И ветерок тянет. С вечера дождик пролил минут 10. И как он подошёл к последнему улью, что ел, я и не заметил. Но всё-таки показался какой-то сгусток темени. Решаю проверить, включаю фонарик на ружье. Да, медведь, вона глазёнки блестят, смотрят прямо на меня. Я опять не уточнил прицел, поторопился, выстрелил между них, чуток ниже. Но голова была вытянута вперёд, и пуля ушла под зверя, не вырвала и шерстинки. Опять своё сделала неожиданность, и тут же сразу сердцебиение, и спешка… Но свет фонарика, пламя и гром со ствола она, наверное, запомнит надолго. Теперь она знает, где я сижу, и будет контролировать каждое моё дыхание. Да, не нужно было стрелять, Петро, кто тебя торопил? Теперь игра затянется, всё усложнится.
И опять дежурим. Теперь уже спокойней и рассудительнее – главное, никогда не торопись, Петро… Луна с 23 и до часу, без облаков. Утонула на западе в деревья, и опять игра света и теней в кустах. Медведь не выходит, и туман потянуло с речки. Мне всё казалось, то в одном месте сгусток тени, то в другом, и вроде движется, то растает, и всё это до четырёх часов (мерещилось).
«Может, и медведь – ну и пусть, пусть подойдёт поближе, не свети. Туда стрелять далеко, а может, ты дремлешь на посту? И во сне мерещится. Да, пойдём спать, уже не придёт, свет стал добавляться. Утром проверим».
Уже днём я осматривал «тени». Да, медведь всё-таки был, следы чёткие, пытался подойти. Меня лучше видел, чем я его. Нужно менять место – с лабаза нужно караулить…
Днём я с Женей отремонтировал лабаз на бересте. Он уже хорошо подгнил.
Ночью я уже дежурю на лабазе. Луна опять переменная, пролетают дождевые облака. Днём были кратковременные дожди, ночью тени бродят по краю леса, по точку. Но я терплю, жду, успокаиваю себя. Пусть, когда-нибудь и мне повезёт. Удача, говорят, копится. Терплю до 1.30, после луна спряталась за деревья. Но трус не выходит. Видимо, и там меня заметил. Пасёт, не бросает, приходит и пасёт меня, а я пытаюсь увидеть его.
Игра затянулась, я уже измотан, продукты кончаются, нужно ехать домой. Но сколько ещё потеряю ульев к медосбору? Большие потери с весны тянутся. Конец у верёвочки один. И он должен быть закончен. Я ещё две ночи коротаю, но уже до часу ночи. Спать ложусь одетым. Сплю, а уши караулят шорохи. Но напрасно, тщетно… Он, кажется, понял безнадёжность быть незамеченным – или жимолость созрела, или у них свадьбы начались, бросил на время. И мы выезжаем домой…
Заехал только 18-го, с Чуровым, раньше не получалось. Дома руки опускались. Но ульи все стояли на местах. И провод был не сбит с кольев. Да, это опять похоже на самку, или загуляла и ушла от пасеки. Гон у них начался, а может, на болота пошла.. Ну и ладно, мне ком от сердца отвалился. Вот только история с ней продолжится, ещё будут серьёзные потери и волнения. Теперь она опытна, обстреляна. Но будем ожидать, у меня терпения и упорства хватит, да и деваться мне некуда…
Пошёл медосбор – июль
Мы были на пасеке с Людой. 8 июля спали в палатке. Я спал беспечно, ничего не слышал, всё вроде тихо. Но утром смотрю: съеден один улей – тихонько пакостила, сторожко… Ну и ладно, хоть один, могла и два. Да куда ей два, в ульях уже полно мёда? Знать, нагулялась и пришла, погостить и медку поесть.
Ночь моя, дежурю. Идут кратковременные дожди, темень хоть глаза выкалывай. А она не появляется. Может, заболела от обжорства, столько мёда, расплода и воска сожрать – Петро? Теперь валяется в кустах, воск с живота слизывает, отсыпается, а мы караулим.
Следующая ночь – тоже моя. Опять темень. Сижу не шелохнувшись, последний шанс. На следующую ночь хочешь не хочешь уходить на выезд. Договорились, будет ожидать Илья на Чёртовом ключе. Своя машина сломана. Ну и тварь же ты, Машка! Опять не пришла, досадно. Да ладно, более одного улья тебе не съесть за следующую ночь. А там и я опять приеду – за всё заплатишь сполна. Но заехать смогли через ночь. Две ночки нервов дома. Но она, видимо, обожралась всерьёз, болела и не приходила. Я уже устал и морально, и физически, нужно выспаться как следует… На ночь включил пастуха и лёг спать пораньше. Ночью страшный вскрик и рёв потряс всю пасеку. Я спал, а Люда услышала.
Утром пошёл осматривать провод ограды. Вот она ткнулась в колючую проволоку – и пастух сработал. Она гребанула землю из-под себя и огромными прыжками бежала к лесу по огороду. Пастух «подлечил», так лететь. Но надолго ли?
На пасеку пришел Чуров. Оставляем его, а сами едем домой. Включай на ночь пастуха и спи спокойно – наказали ему.
Заехали только 16-го. До конца июля она и не напоминала о себе – думала, мёд-то сладок, но кто-то больно кусает за него. 13 августа она ночью паслась возле пасеки, ограды, проволоки. Выкопала пару гнёзд ос. Раскапывала муравейники в сентябринках. Подходила к поилке пчёл (корыту). Опрокинула и его. Убегала по медунице большими прыжками, испугалась падения корыта с водой. По огороду, его уже выкопали, целую тропу набила к проволоке, но перейти (рубикон, ограду) не решилась.
В июле—августе было наводнение в Приморье. Накрыл тайфун Лайонрок. А сейчас без леса – это уже беда. Вода с сопок не по ключикам, а по волокам слетает без задержек. Затопило 2500 домов. Такого наводнения не было давно. Поплыло и Вострецово. Посносило много мостов и поразмыло много километров дорог. Но это уже убытки государства, а не лесорубов.
6 сентября мы ездили в Вострецово к сыну Илье. Помогали спасать что ещё уцелело в огороде. Вода у них уже немного упала, подходила под самый фундамент, не дошла до лаг пола 2 см. Но дожди опять заладили, так что рано радоваться. У Сергея в посёлке Уборка уцелело три дома на бугре. И его в том числе. Остальная деревня поплыла, до крыш. 7-го радио сообщило, уже больше 3000 домов затоплено. 8-го идёт второй вал на Вострецово. На пасеке Наумовка тоже вышла из берегов. Такое мне не приходилось видеть с 1993 года, как поставил пасеку. Вода бежала по пойме валом, сносило валежник, листву, труху и прочее.
У Ильи дом подтопило до самых окон. Начальник Приморского метео объяснил наводнение по-своему: осадков выпало три нормы потому, что тайфун встретился с циклоном над горами Сихотэ-Алиня. Не правда ли, хорошее объяснение?
Машка или утонула, или ушла в орехово-промысловую зону, копить жир и зимовать в мамкином дупле. В целом, холодная весна, дождливое лето, наводнение, неурожай в тайге – и кабаны, и медведи сорвались с насиженных мест и пошли бродить в поисках белкового корма, где можно набрать жира на зиму.
20 октября ночью протрусил снежок. Мы с Ильёй заезжали на пасеку. По дороге увидели переходы медведей, разной величины отпечатки лап. Пять штук перешло примерно на 7 километрах, не доезжая пасеки. Два прошло возле самой пасеки. Видимо, запеленговали в своём мозгу, где она стоит. Если откормятся и выживут могут прийти. Так что, Петро, жизнь продолжается, крепись сам и готовься к худшему, чтобы не охать и не ахать потом. Тайгу будут продолжать рубить. Это многим прибыльно и ресурс, так сказать, возобновляемый. Так что чего тебе переживать, болеть да горевать? Лет через 200 всё вырастет по новой. И разведутся и медведи, и другие новые лесные обитатели. А пока их должно выживать столько, сколько может прокормить исчезающая тайга.
Два охотника мне жаловались, опять много шатунов по тайге бродило зимой. Приманку на соболя съедали возле капканов, не успевали подкладывать.
Но следующий мой сезон прошёл спокойно, медведей не было. И следов почти и не видел по всему подъезду дороги за всё лето. Видимо, не перезимовали, ни те два, что шли в верховья мимо пасеки, ни Машка. Мне легче, но горько на душе… Пасека и работа с пчёлами радует, а эта война с медведями и природными стихиями забирает много сил, хотя и приносит в жизнь отблеск приключений.
Для подготовки обложки издания, и в тексте использованы фотографии автора П.Пономар