– Не привык твой напомазанный конец в поле на морозе мочиться, да? Ладно, так уж и быть, – Николай кивнул напарнику в кожанке. – Но учти: мы парни небрезгливые – если надо, в твою кабинку зайти не постесняемся, чего бы ты ни задумал.

– Не бойтесь, вены себе резать не стану. Достаточно крови на сегодня.

– Хорошо я тебя подстрелил, да? Хрен пришьют, – злорадствовал Коля, поворачивая к заправке, на которой трудился Леша, друг детства Артура. Он хотел сказать однокласснику, что тот был прав от начала и до конца. Остается объясниться с Таней, что в миллион раз сложнее предстоящей пробы пера.

Замки на дверях щелкнули, и Артур вылез из машины.

– Помни, он нам нужен живым, – напомнил напарнику Коля. Тот молчаливо кивнул и пошел вслед за Артуром.

Опальный сутенер стал подходить к заправщикам и заглядывать им под капюшоны в поисках Лехи. От такого интереса те шарахались.

– Он чего, полоумный?

– Эй, потерял кого?

– Странно, – задумчиво произнес Арчи и направился в мини-маркет при заправке. – Может, не его смена?

Со вчерашнего дня ничего не поменялось. И персонал как под копирку. Артур подбежал к кассе – точь-в-точь та же оператор.

– Здравствуйте, девушка. Скажите, вы помните меня? Я вчера заходил к вам, просил позвать администратора и купил кондомы?

Девушка слегка отстранилась от настырного клиента (неуравновешенного, судя по глазам), приметив на забинтованной кисти отсутствие одного пальца.

– Нет, я бы вас точно запомнила.

– Как же так? – удивился Артур. – Быть не может. Вы за дурака меня держите?!

– Что у вас случилось? – тут как тут возник администратор заправки. Тот же, что и вчера. Он обязан отшатнуться от Артура как от огня. А этот стоит как ни в чем не бывало да светит своей высокомерной рожей во все стороны.

– О-о-о, а вот и ты! Привет! Помнишь меня?

– Не помню. А с чего бы мне вас помнить?

– Странно. Я вчера грозился подорвать твою заправку.

Сопровождающему Артура показалось, что тот желает привлечь ненужного внимания своим вызывающим поведением.

– Хватит. Пойдем.

Арчи вырвал руку из лап сподвижника Озерова-старшего.

– Я не помню такого, – спокойно ответил администратор.

– Да быть не может! Ты что, самый смелый?! – терял терпение Артур. Рассудок не может сыграть с ним такую злую шутку. Или может?

– Довольно! Я сейчас вызову полицию. Пускай разбираются.

– Слушай, если ты сейчас же не сознаешься в спектакле, что вы устроили, я разнесу заправку вот этими руками, – забинтованная правая кисть ничуть Артура не смущала.

– Пошли, – уже настойчивее просил мужик в кожанке.

– Что с вашим знакомым такое?

– Прошу прощения. Он слегка не в себе. Травма сказывается.

– Не смей делать из меня психа! – вскричал Арчи. – Леха! Позовите мне заправщика Алексея. Немедленно!

– У нас такого нет.

– Как нет?! Он уволился?!

– У нас заправщики с таким именем и до этого не работали.

– Ты врешь!

– Я настоятельно прошу вас покинуть помещение.

Артура, что взялся за голову, легонько вывели из мини-маркета и посадили в машину. Неужели откровенный разговор с одноклассником целиком и полностью смоделировало его воображение? Когда же он успел свихнуться?

Ноющая боль отрезвляла. Указательный палец правой руки зудил, хотя пальца уже не было. Отчекрыжили окончательно.

В одном из дворов Копейска в навороченном «Порше» пробудилась Татьяна. Она так и уснула за рулем, припарковавшись аккурат у подъезда, в котором проживает ее мама. И как только Таня умудрилась с такими бурлящими эмоциями добраться до пригорода Челябинска без происшествий? Водительское кресло мягкое; в ногах валяется бутылка вина (пустая). Она потянулась, зевнула. В салоне душно, работает печка, мерно гудит движок (его не заглушили), горят фары.

Таня посмотрелась в зеркало. Так себе видок для девушки, следящей за внешним видом. Глаза красные, тушь потекла, макияж превратился в сюрреалистическое полотно. Танюша поправила волосы, порылась в бардачке, откуда достала помаду. Однако невидимый затвор в голове напустил на нее целую волну воспоминаний: новость о беременности, предательство любимого, крах всех планов, месть завистливой сучки Лизы, попытка самоубийства. Помада выпала из рук. Таня расплакалась (не опять, а снова). Не знала, что теперь делать. Спросонья она и позабыла, что жизнь ее в руинах, а душа опустошена. Она постаралась отдышаться и взять себя в руки при помощи техники, которой ее обучили «как бы психологи» на «как бы тренингах». Помогло несильно (совсем не помогло). Вернулись и вчерашние мысли, что она ничего собой не представляет, как неожиданно девушка узрела его…

– И без резких движений, понял? Мы за тобой наблюдаем, – пригрозил Николай, выпуская Артура из тачки. – У тебя минута на телячьи нежности.

– Тебе и суток на них не хватит. Так что завидуй молча, – хлопнул дверью Арчи.

– Педрила дырявый, – бросил Николай.

Тане показалось, что Артур – плод ее воображения. Она всего лишь приняла желаемое за действительное. Но все происходит наяву.

Арчи одиноко стоял посреди внутриквартальной дороги, слегка сутулясь и бережно придерживая пострадавшую кисть здоровой рукой. Он опечален и подавлен. Однако эти эмоции в одночасье стерлись, когда на дорогу к нему вышла она. Возлюбленные встретились взглядами: ее взглядом надежды и его взглядом безысходности. Артур понимал, что с высокой долей вероятности он может больше не увидеть невесту. Поэтому необходимо подобрать правильные слова, емкие и осторожные. Сможет ли он вообще заговорить с Таней после всего произошедшего? Он вспомнил, что ему сказал тот парень в «красной комнате». Таня же воспаряла духом, когда увидела любимого. Надежда на счастье и реализацию ее мечтаний снова заполнила девичье сердце приятным теплом. Оба не представляли дальнейшую жизнь друг без друга. Но все гораздо сложнее…

– Ты пришел…

– Я не мог не прийти.

– Как ты узнал, где я?

– Хотелось сказать, что меня просто к тебе тянет. Но это как-то по-детски банально, – они неторопливо двинулись друг к другу. – Когда тебе было плохо, ты всегда уезжала к маме.

Девушка лучезарно улыбнулась. Она уже успела позабыть, каково это.

– Нет, мне сейчас нисколечко не плохо. Даже наоборот. Все ведь теперь будет хорошо?

Артур печально опустил глаза – как он может ей такое обещать? Таня подошла к нему вплотную.

– Что случилось, Артур? Что с тобой сделали? – разволновалась она, заметив его травму.

– Пустяки, Тань. Это неважно сейчас.

– Как ты можешь так говорить? Эти твои опасные игры…

– Сейчас только ты важна. И твои чувства. А я обидел тебя… предал тебя. Я подлый человек. Я недостоин твоей любви, – искренне сокрушался Артур. – То, что я сделал, непростительно. Мне никогда не искупить свою вину.

– Я прощаю тебя, Артур.

– Таня…

– Я не смогу жить без тебя. Ты самый лучший, нежный, чувственный… Не оставляй меня, прошу. Я же не просто мать твоего ребенка. Я… люблю тебя.

У Артура будто гора с плеч свалилась. Так легко и комфортно стало на душе – он готов преодолеть любые испытания, что ему предстоят, дабы вернуться к ней другим человеком. А совершить задуманное будет титанически трудно, ведь после ареста Олега Артур – ценнейший игрок на арене, важнейший свидетель, ключ ко всему криминальному миру города, половина которого желает его смерти, а другая половина желает информацию о тех, кто хочет Артура убить.

Арчи и Таня крепко обнялись и слились в сладком поцелуе.

– Это еще кто?! – задался вопросом Николай, заметив, как из арки выехал черный «Хаммер» с затемненными стеклами и полностью перекрыл обзор.

Из массивного автомобиля вылезли два мужика в штатском и невозмутимо направились в сторону Артура.

– Не похожи на легавых.

– Что тут вообще происходит?

Артур почуял неладное. Нетрудно догадаться, что за ним пришли – отведенное время истекло. Он оторвался от поцелуя и быстро заговорил. А окрыленная Таня, кажется, позабыла все на свете от столь сладострастного чувства, которое способен возбудить лишь самый близкий и любимый человек.

– Таня, а теперь внимательно меня послушай. У меня очень мало времени… – он тряхнул девку за плечи, чтоб вернуть ее в реальность.

– Артур, кто эти люди? Что им нужно? – очнулась она.

– Послушай, Таня… Так надо… Не переживай за меня. Но я вынужден на время скрыться. Я не могу взять тебя с собой. Нельзя подвергать опасности ни ребенка, ни его мать.

– Нет-нет-нет. Ты так не поступишь, – растерялась девушка.

– У меня нет выбора, милая. Но я обязательно со всем разберусь, и мы с тобой увидимся. У меня есть счет в банке – там достаточно денег для тебя и ребенка, чтобы ни в чем не нуждаться. Я сделаю все, чтобы этот кошмар поскорее кончился. Я всегда буду рядом – вот здесь, в твоем сердце. И ты тоже всегда будешь в моем.

– Зачем ты прощаешься?

– Пожалуйста, только не плачь. Я вернусь к тебе, как только смогу. Потому что… я тоже тебя люблю… больше всех на свете.

Таня хотела еще раз поцеловать его, чтобы вновь ощутить тот неповторимый вкус, но не дотянулась, так как неизвестный схватил Артура за волосы и резко дернул на себя. Безутешная девушка успела посмотреть в глаза жениха – его взгляд навсегда отпечатался в памяти. Горесть и бесконечная любовь.

– Нет! Не трогайте его! Кто-нибудь, помогите!

Похитители непреклонны: словно прислужники дьявола, они тащили Артура в ад. Татьяна набросилась на одного из мужчин в попытке поколотить, расцарапать его, а он будто и не замечал этого. Она билась в истерике и пыталась хотя бы еще раз прикоснуться к Арчи, которого тащили к «Хаммеру». В конце концов от собственной беспомощности она уселась на дорогу, заревела и на весь двор закричала:

– Не-е-е-т! Он же ничего не сделал! Прошу вас, не разлучайте нас! Оставьте его! Отпустите! Не делайте ему больно! Артур! Любимый! Арту-у-у-у-р! А-а-а-а! Нет, за что же… за что-о-о-о???!!!

Никто не обращал внимания на ее крики.

«Прав оказался очкарик, – подумал напоследок Артур. – Она и вправду простила меня».

Навстречу штатским, обогнув «Хаммер», выпрыгнули братки и попытались быковать, мол, они первые пленили Артура. Взамен Коля и его напарник увидели дуло пистолета с глушителем от молчаливого, но убедительного мужика, чем-то смахивающего на агента 007. Челябинские ветераны горячих точек не смогли ничего противопоставить незваным гостям. Прозвучал выстрел – одно колесо машины подручных Озерова-старшего сдулось. Поэтому они лишь с поднятыми руками смотрели, как Артура увозят в неизвестном направлении. После чего Николай разразился пятиэтажным матом и стал крушить от злости все вокруг. Под горячую руку попали заборы, урны, лавочки, кусты, сугробы, чужие машины. Что же теперь они скажут шефу?

– А ну-ка руки! – донеслось с противоположной стороны двора. Браткам пришлось подчиниться. На них с пистолетами наперевес вышли местные опера, что следили по поручению полковника за перемещениями и действиями Владимира Озерова. – Где он?

– Разве не ваши его сейчас забрали?

Вопрос поставил полицейских в тупик.

– Не похоже на наших. Нужно доложить.

– ФСБ? – поделились своими соображениями другие полицейские.

– Девку жалко, – произнес напарник Николая. Его кореш оглянулся назад.

К осевшей на дорогу Тане из подъезда выбежала пожилая женщина в шали и вязаных следках. Она припала к девушке и крепко обняла ее, пытаясь утихомирить. Мама – лишь она способна успокоить дочь, чье сердце разбили, склеили и снова разбили. Не прошло и 12-ти часов. Возлюбленный исчез так же внезапно, как и объявился.

Танюша всхлипывала, но вскоре рыдания накрыли ее с новой силой. Ноги словно откидывали от себя воображаемое одеяло. Она неистово била по земле кулаками, будто маленькая девочка, у которой отобрали любимую игрушку.

Кажется, ее может привести в равновесие лишь боль в животе, которая напомнит девушке, что беременным вообще-то категорически запрещено волноваться.

«Окончательный диагноз»

«Кому мы нужны в этой Москве?» – раздумывал Андрей, не отлипая от сигареты в больничной курилке. Редко он позволял себе курить. Рядом с парнем стоял знакомый врач из приемного отделения и тоже курил, попутно рассказывая о заболевании Варвары Петровны:

– Панкреонекроз, к тому же алкогольный – штука тяжелая и коварная. Вы чудом успели. Еще немного, и в экстренной операции смысла б не было.

– Она бы умерла в диких муках… Я не мог такого допустить.

– Теперь предстоит сложный и длительный период лечения и восстановления. Твоей маме понадобятся лекарства, строжайшая диета, каждодневный уход. Потянешь?

– Будто у меня есть выбор… – Андрей ни в коем случае не казался собеседнику ребенком, который не понимает, что произошло и какая отныне ответственность на него ложится.

– Сколько лет я тебя знаю, Андрей, твоей выдержке стоит только позавидовать. Остальные в твоей ситуации давно бы потеряли контроль над собой, но только не ты.

Андрей горестно улыбнулся, скукожившись от холода.

– Вы мне скажете, что нужно делать, что купить, прежде чем маму выпишут?

– Гастроэнтеролог тебе обязательно все расскажет.

– Я думал, это сделаете вы. Вы же все знаете.

– Хех, если бы. Я всего лишь врач приемного отделения.

– Для нашей семьи вы гораздо больше… А я даже не знаю, как вас отблагодарить по-человечески.

– Благодарность сейчас – не такой уж жизненно важный вопрос, нежели здоровье твоей матери. Где твой отец, кстати? Ты говорил, что он завязал.

– Я ошибался, – отрезал Андрей, бросив сигарету в урну.

– Я никак не думал, что с Варварой Петровной все дойдет до критической стадии.

– Я тоже. Причем в такой момент… Как снег на голову, в общем. Мне можно ее увидеть? Хоть одним глазком?

– Операция прошла успешно. Она сейчас отдыхает.

– Мне только убедиться, что с ней все хорошо. Я сын все-таки.

– Я постараюсь переговорить с ее лечащим врачом.

– Спасибо большое, – Андрей протянул руку доктору, и тот пожал ее.

Они зашли обратно в здание.

– Вы вместе оперативно сработали. Мне же позвонила твоя девушка?

– Угу.

– Решительная, – похвалил Вику врач. – Береги ее и не вздумай потерять.

– Конечно. Если б не она, я не сдвинулся бы с места от шока. Как вспомню, что увидел ее… лежащей на полу в ванной, – шокирующее воспоминание всплыло в памяти Андрея и больно полоснуло лезвием по сердцу, что на глазах невольно навернулись слезы.

– Ладно тебе, не раскисай. Все же закончилось благополучно.

Андрей кивнул, едва сдерживая эмоции. Ему захотелось уединиться и хорошенько прорыдаться.

– Простите. Тяжелая ночь выдалась.

– Пойдем-ка в процедурку. Я обработаю твою рану на руке.

– Как вы узнали, что она у меня есть?

– А нечего стараться ее скрыть. Только и всего. Пойдем, я не скажу никому.

С самого приезда в больницу Андрей дежурил у операционной бок о бок с Викой. При этом оба валились с ног от усталости. Врач предложил девушке пойти вздремнуть на диван в ординаторской, но Вика не хотела оставлять Андрея одного. Как у Булгакова: тот, кто любит, должен разделить участь того, кого он любит.

Вскоре Андрей увидел спящую на перевозной больничной кровати маму. Опасаясь резких движений, словно обращаясь с карточным домиком, он затаил дыхание и легонько прикоснулся к маминой руке, дряблой и измученной.

– Знаешь, мам, – прошептал Андрей, – я хочу тебе признаться… Я сегодня хотел сбежать от вас с папой. Мне просто хотелось другой жизни. А сейчас я даже не хочу покидать тебя, выходить из палаты, ведь снаружи совершенно другая жизнь… Да, та самая… правда, гораздо хуже старой. Надеюсь, ты простишь сына. Отныне я не оставлю тебя. Все будет хорошо. Но… врач сказал, что еще одна капля спиртного или одна сигаретка могут стать смертельны для тебя. Заодно с тобой погибну и я, мама… Отец же, по всей видимости, выбрал другой путь и сорвался. Ведь… будь он дома… – Андрей вновь не смог сдержать слезы и всхлипы. – Не обращай внимания, мам. Это всего лишь временная слабость. Я не могу видеть тебя такой. Но я буду сильным. Мне нужно быть сильным. Сильнее, чем прежде. Прошедшая ночь изменила все, – сын пристально глядел на мать, надеясь на лучшее.

Покинув палату, Андрей ощутил, как наступили совершенно иные времена, будто другая реальность. Он хотел крепко обнять Вику. Дождаться, когда очнется мама, и обнять ее тоже. Парень побрел по коридору мимо врачей, медсестер и пациентов. Коридор оказался длинным, но в его конце Андрей четко разглядел две фигуры в полицейской форме.

Вначале он озадачился, но вскоре испугался. Пришлось резко отвернуться, прикрывшись одноразовым халатом, и, шурша бахилами, юркнуть в соседний коридор, где тоже располаются палаты. Там он оцепенел еще сильнее, поскольку у одной из дверей дежурит полицейский с газетенкой в руках. Видимо, по-другому коротать время он не может. Правда, сейчас служитель закона не на шутку взволнован, поскольку дверь в палату распахнута, а внутри копошатся и переговариваются медики.

Из комнаты выехала каталка с пациентом – ее повезли в сторону операционного блока (видимо, уже не в первый раз за сегодня), обступив больного со всех сторон. На простынях виднеются свежие кровоподтеки. Медперсонал здорово торопится, отчего Андрею пришлось отпрыгнуть к стенке, чтобы не загораживать проход. Трубки, капельница, кислородная маска, бинты, простыни не помешали Андрюхе узнать Глеба, которому, судя по всему, резко поплохело, и он потерял сознание. Грозу городской шпаны провезли на расстоянии вытянутой руки от Андрея. Он не мог спутать своего врага с другим бедолагой. Андрей чуял опасность от этого человека издалека.

«Сравните пули, – лихорадочно думал Андрей. – Очевидно, что в Глеба стрелял кто-то другой и из другого оружия. Не мог же он сам выстрелить в себя? Я ведь тогда зажмурил глаза. Я только боролся за собственную жизнь», – адвокатская карточка Ильи промокла, но все еще лежит в кармане.

Андрей вернулся в основной коридор. Полиция, явно искавшая его, приближалась, но тоже уступила дорогу каталке. Андрюха сообразил, что чисто теоретически можно сбежать в туалет, откуда через окно спуститься вниз по водостоку и скрыться. Но как они обнаружили его так быстро? Наверняка кто-то навел: таксист, соседи, медики? А не все ли равно?

Парень не сделал ни шага в сторону. Он решил не оставлять ни маму, ни Вику. Если он сбежит, органы возьмутся за их обработку, чего Андрей допустить не может. Родных бросать нельзя – ничего дельного не выходит из подобных начинаний (он это прекрасно усвоил). Иначе он просто трус, достойный того, чтобы хулиганы вроде Глеба регулярно его мутузили. У железной дороги он доказал самому себе, что не такой. А дальше будь что будет.

Полицейские уверенно шли навстречу Андрею, никуда не сворачивая.

«1999»

Было когда-то смутное и лихое, но в то же время дружное и искреннее время, когда люди были ближе и добрее, когда могли безвозмездно и бескорыстно помочь друг другу, поддержать в трудную минуту. Когда дорожили друг другом, ходили в гости, дружно выезжали на природу семьями: с ночевкой, на все выходные, с палатками и лодками, на нескольких машинах. Милое дело – летом да в лес, на озеро, на речку, в горы. Занять укромную полянку, искупаться, порыбачить, шашлыки пожарить, по лесу побродить, воздухом подышать, грибов собрать, позагорать – одним словом, провести время в лоне природы и в хорошей компании. Здесь и взрослые, и целый выводок разновозрастных детишек, для которых опушка леса или берег реки – место для приключений и новых открытий.

Чистейшее озерцо, зеленая травка, песочек, камыши, слепни да стрекозы. В самом разгаре лета 1999-го года на берег озера недалеко от города приехали четыре семьи. В первые же минуты над разбивкой лагеря засуетились в основном взрослые дяденьки и тетеньки. Кого-то пятилетний Даня видел прежде, кого-то видел да не помнил. С детьми он частенько пересекался на посиделках в квартирах и на таких же вылазках на природу. Поначалу ему хотелось держаться поближе к родителям. Уже тогда мальчик понимал гендерное разделение труда на таких посиделках: дяденьки, включая его отца, занимались машинами, лодками, удочками, палатками, дровами, мангалами; женщины же целиком и полностью отдались кулинарным делам и сплетням, периодически отвлекаясь на детей. Малыши и детишки повзрослее кучковались своими группками, дружно исследуя берег озера: пацаны с пацанами, девчонки с девчонками, а совсем уж маленькие тусовались то с одними, то с другими.

Вскоре мужики натянули меж машинами полог, расчехлили стулья со столиками и уселись в теньке со стеклянными бутылками в руках, что предварительно опускали охлаждаться в прохладную воду озера. При этом женская половина коллектива до сих пор занималась едой и посудой, периодически язвительно и со смехом выкрикивая что-то в сторону мужчин, которые нарочно интересовались, когда же их будут кормить. Да уж, порой готовка гораздо труднее и объемнее технической части организации пространства и досуга, но все поголовно мужики сочли, что свои обязанности выполнили в полном объеме.

С детства Данила особенно сильно занимал мир взрослых, который, кажется, слабо интересовал его сверстников. Он то и дело поглядывал на маму с папой. Отец и его друзья сидели на стульях и что-то активно обсуждали, попивая из бутылок то, что мама называла «плохой водой». Действительно, пахло не очень. Но мужики бутылка за бутылкой употребляли «плохую воду» с большим удовольствием. Бывало, Данька видел, когда детям повзрослее давали глоточек попробовать, тут же встречая сопротивление, в основном от мамочек. Мол, детям еще рановато пробовать – да и в целом не очень это хорошее занятие. Даня задавался вопросом: раз «плохая вода», исходя из ее названия, совсем не полезна, почему же взрослые ее пьют? Или она становится полезной при достижении определенного возраста – школьного, например? Или тебе все разрешают, когда ты взрослый? Нет такого: туда не ходи, это не бери, то не ешь, здесь не играй, придет серенький волчок и укусит за бочок. Невольно взрослым хотелось подражать – одновременно наклевывались мысли, что старшие на самом деле обманщики, самые настоящие. Причем не только по вопросу полезности «плохой воды».

Данил то и дело наведывался в стан взрослых, чтобы уловить изменения, происходившие в их компании. На ребенка внимания почти не обращали: отец занят разговором с мужиками, активно обсуждалась тема «что там у кого?» не без ноток хвастовства (Данька толком не понимал сути); мама же занималась столом с другими тетями, периодически бросая фразы о лежебоках, что нежились под тентом, оставив жен «на кухне» (как и всегда).

Данька, конечно же, чувствовал свою принадлежность к мужчинам, поэтому вернулся в компанию к отцу, желая просто побыть рядом. Говорили, как он понял, о работе, на которой пропадал отец. Время от времени мама сильно волновалась, не находила себе места, когда папа подолгу отсутствовал дома. Но рано или поздно он возвращался – как же в те моменты радовалась маманя, осыпая папу просьбами «оставить это неблагодарное дело». Но отец был непреклонен, хотя и возвращался порой то веселый, то грустный, то озлобленный и недовольный. Когда Даня стал взрослее, Озеров-старший поделился с сыном воспоминаниями о том, как он вел бизнес в 90-е годы и с чем ему пришлось столкнуться. У подростка потом долго не шли из головы плохие мысли, что его успешный и влиятельный отец однажды мог попросту не вернуться домой: даже при условии того, что на дворе уже заканчивались стабильные и пресные нулевые. В детстве мама говорила сыну, что отец трудится не покладая рук, хотя «непросто вести бизнес в наше время», старается, дабы «у нас с тобой все было хорошо».

– Надеюсь, когда ты пойдешь работать, время будет поспокойней, – произнесла однажды мама.

В тот летний денек Даня старался чем-то себя занять рядом с отцом, хотя его и звали поиграть детишки, в том числе одна милая девчушка, что ему тогда нравилась. Кажется, Полина, одетая в шелковое платьице и панамку. Отца Даня уважал, поэтому считал, что папе будет приятно и спокойно, если сын сидит под боком. Мальчик подслушивал, приглядывался. Однозначно, все присутствующие безгранично уважали Владимира Аполлоновича, прислушивались к нему. Точь-в-точь как в любимом фильме Озерова-старшего – в названии там что-то про крест и про отца. Даня понимал, что из-за внушительного и влиятельного папы он мог позиционировать себя так же и в детской компании, но не горел желанием этим пользоваться, приберегая такую возможность для более подходящего случая – постоять за себя он и сам сможет.

– Тут взрослые разговоры, Данька, – ненавязчиво отгонял сына Владимир Аполлонович. – Иди вон с пацанами поиграй. Нечего плохие слова подслушивать, – прочие дяденьки, что восседали подле отца и периодически ехидно глядели на лакомые задние части своих тетенек, одобрительно закивали.

Мама, чьи руки были измазаны маринадом от сочного мяса, не смогла уделить должного внимания сыну. Данилу почему-то захотелось, чтоб она взяла его на руки, как прежде, и выслушала то, что он скажет ей на ушко.

– Сейчас мама закончит с мясом и обязательно подойдет, хорошо? – произнесла она, глядя на сына. – Иди пока поиграй с остальными.

«Иди поиграй», – до чего ж типичная фраза, которая порой раздражала Даню.

Пришлось тусоваться со сверстниками – он всего лишь хотел сказать маме, что папа с друзьями, как ему показалось, слишком сильно увлеклись «плохой водой». Ребенок решил поразмышлять над другим интересующим его вопросом, невольно глядя на девчонку в платьице и панамке, что с серьезным видом занималась собственными вкусными блюдами из песка. Подружки Полине с удовольствием помогали, но у самой хозяйки кухни все выходило изящно и красиво, чего не скажешь об остальных. Даня обернулся – пацаны (один чуть старше, другой помладше его) сначала исследовали отцовскую надувную лодку, после боролись на веслах, словно на копьях, пытались пустить камешки лягушкой по поверхности воды (безуспешно, оставалось только ногами об них укалываться, когда в воду заходишь), а в конце концов вырвали стебли камыша и принялись стегать ими друг друга. Дошло до того, что старший сильно хлестнул камышом по руке младшему. Последний разревелся и побежал жаловаться матери, которая добавила ему шлепка для мотивации, чтобы мог дать обидчику сдачи, предварительно увидев, что на руке, собственно, ранки-то и нет.

Ранее от звонкого ора мальчишек одна из девочек сделала пацанам замечание, а те как-то обидно ее обозвали в ответ.

– Кто обзывается, тот сам так называется, – поднялась с корточек Полиночка, заступившись за подругу. Причем пацан (тот, что постарше) даже не посмел что-либо ей ответить, только смущенно опустил глаза. Девочка и вправду была красива и убедительна – пацан бы с утра до ночи дергал ее за косички, хватал бы за платьице, воровал бы панамку: так ведь обычно выражают свою симпатию дети?

– Папа! Когда мы будем рыбачить? – спросил младший из мальчиков, что никак не мог определиться, куда ему хочется больше: в лодку, лицом в песок или в воду (чтоб отец играючи зашвырнул его подальше).

– Подожди, сынок! Поиграй пока.

Так о чем же там думал Данил, поглядывая то на взрослых, то на сверстников? Вот у каждого дяди вроде бы как есть своя тетя. У них обычно бывают дети или один ребенок. Девчонок находят в капусте: вот они и готовят да за куклами ухаживают. Пацанов приносят аисты, ибо не девичье это дело так высоко забираться – опасно же так путешествовать, зато пацанам в самый раз. И у кого из взрослых больше детей, те выглядят как-то спокойнее, нежели остальные, но и усталости в глазах у таких гораздо больше, чем у иных, менее обремененных.

На том загородном выезде присутствовала одна парочка, что, по наблюдениям Дани, сильно отличалась от других взрослых. И дело не только в относительной молодости. Они суетились наравне с остальными: молодой человек вхож в компанию Озерова, а его спутница – в дамский круг. У Дани язык не поворачивался назвать эту парочку семьей – он, посещая детский садик и бывая на всяких там мероприятиях с родителями, заметил, что у взрослых обязательно должны быть дети, после чего они создают семью, то есть обязаны одеться празднично и «жениться» при большом скоплении народа. А эти не были полноценной семьей в его понимании – скорее, близкими друзьями, ибо детей с собой не привезли. Хотя Даня ведь тоже с кем-то дружит в садике: играет, сидит рядом за столом, вместе гуляет, однако вечером приезжают родители и разлучают корешей, забирают домой до следующего дня. Он думал, что семью между взрослыми создает именно ребенок, и никак иначе, ибо по-другому неправильно (сколько ж примеров вокруг). Интересно, этих тоже вечером родители домой забирают? Как же они живут вместе без ребенка? Даня любил и своих родителей, и своих друзей, но понимал, что по факту эти разновидности любви отличаются, но не мог толком объяснить, чем именно. Вот, допустим, стегает камышами старший брат младшего – несмотря на их недомолвки, им все равно жить под одной крышей, у них ведь одни родители на двоих. Как-никак, а любить всех придется одинаковой любовью. Наверняка они бы испытывали сейчас разные чувства, если б были просто друзьями с разными родителями. Сложно для понимания, однако.

– Тебя что, тоже эти дураки обидели? – спросила Даню третья девчонка, что отвлеклась от помощи подругам на песочной кухне.

– Нет.

– Грустный ты… Пойдем к нам?

– Как же это? Я… и к вам?

Неужели он обретет равновесие с теми двумя, что сейчас носятся по отмели за мальками и головастиками и брызгаются?

– Как хочешь, – будто обиделась смуглая девчонка в цветастых шортиках и маечке.

Даня невольно заметил, как на него глядела Поля – она словно бы разочаровалась, что он к ним не подошел. Озеров-младший, исходя из возраста, не мог сформулировать, что же он испытывал к Полине. Ох уж этот мир взрослых – трудно, наверное, ими быть.

Мальчик обернулся и увидел дядю Гришу и тетю Оксану. Они стояли на берегу и мечтательно глядели на озеро.

Наверняка в жизни взрослых присутствует такой вид любви, что не связан с мамами и папами и их детьми в границах одной жилой площади. Глядя на босоногую парочку у воды, Данил счел их веселее и энергичнее остальных: они больше времени проводили именно друг с другом, чем другие, занятые то палатками, то посудой, то мясом, то поглощением «плохой воды». Методом сравнения Данил понимал, что его родители, несомненно, тоже любят друг друга, но иным способом, который противоречит поведению Гриши и Оксаны. Наверное, дело в разном возрасте? Молодая парочка целовалась, обнималась, подшучивала друг над другом, заливаясь веселым смехом. Они даже позволяли себе подурачиться, побеситься, чего другие взрослые запрещали своим детям. Даня понял, что ему даже интереснее будет пообщаться с дядей Гришей, нежели с дядей Павликом или дядей Николаем. Гриша то и дело подхватывал кричащую Оксану на руки и тащил ее купаться, а затем заботливо укутывал ее полотенцем и, пока она вытиралась, успевал посодействовать остальным женщинам в готовке, а позже и мужикам – в зажжении костра, надувании лодки, сооружении палаток, установке мангала. Но дядя Гриша обязательно находил время раз в час каким-нибудь образом проявить свое внимание и заботу к тете Оксане, хотя другие мужики, что прицепились к бутылкам, могли просидеть в одной позе и в окружении себе подобных хоть все выходные. Возможно, все следовали своим ритуалам, своим ролям в этой поездке и, наверное, не только в ней, но и в жизни. Стоило кому-то из детей заплакать, как к нему тут же подбегали его родители – при этом Гриша с Оксаной всегда находились в стороне от этого, многозначительно переглядываясь. Им-то подбегать не к кому. Но ведь они внешне счастливы, разве нет? А когда дело заходит о детях, так и не скажешь. Выходит, заведут детей и станут такими же строгими, принципиальными и постареют, потому будет уже не до обнимашек с поцелуями. Видимо, такова жизнь. «Папа с мамой тоже такими были… до моего рождения», – предположил ребенок.