Богатыреву и Смурину теперь как-то не по себе ночевать в одном помещении с Бречкиным. Все отныне вели себя очень настороженно по отношению к нему. А в Антоне бурлило такое негодование, что мысли о плече ненадолго покинули его.

– Игра развалилась. Два человека пострадали. А у него даже духу не хватает покаяться, – не унимался я. – Он неисправим, – отказ Бречкина признать вину чуть не заставил меня дать законный ход столь вопиющему делу. Мало ему не покажется – все против него.

– Отстань от него – пусть проветрится, – попросил меня Волчин.

Ко мне подошел Арсений и отвел меня в сторонку. На лестничной клетке у нас состоялся разговор.

– Есть просьба, – начал Арс.

– Какая?

– Не нужно о Лехе распространяться. Особенно Степанчуку.

– Ты шутишь? – опешил я.

– Какие уж тут шутки, – с сожалением ответил Арсений.

– Сеня, дружище, после вашего конфликта на льду он бы взял твои коньки. Только вообрази, что бы произошло?

– Я не такой растяпа, как Филиппов. Я все проверяю.

– Бречкин нашел бы другой способ унизить тебя. Или еще чего похуже – поломать. У него отлично получается. Его надо остановить. К тому же я мог все предотвратить, но промолчал. В молчании нет ничего хорошего.

– Знаешь, почему мы повздорили с ним?

– Предполагаю.

– Я защищал тебя. Ты хороший человек, хотя и ведешь себя порой как идиот, – признался Митяев. – Сейчас я защищаю перед тобой Леху. Да, он вспыльчивый, но все же отличный товарищ, который любому моему обидчику башку снесет.

– Арс, он плюнул тебе в лицо, – пытался образумить Митяева я.

– У каждого свои недостатки.

– Мне очень хочется смешать его с грязью. Но я не стану. Так уж и быть, – я взглянул на Арсения. – Надеюсь, вы найдете способ пристыдить его сами.

– Разберемся.

– Но если я сейчас вернусь в холл, а он опустит тумбочку мне на голову или сломает Филиппову вторую руку, это будет на твоей совести.

– Не будет он этого делать. Я с ним поговорю. Может, поменяюсь комнатами со Смуриным или Богатыревым.

– Ты ему пару минут назад по носу съездил, – напомнил я.

– Поверь, Петь, это ничего не значит, – произнес Митяев. Я, наверное, никогда этого не пойму. – Пойдем.

Пятница медленно клонилась к завершению. В общаге прибавилось людей. За окном постепенно наступал очередной холодный декабрьский вечер.

– И с чего он дьявол? Вон они как мило общались, – недоумевала Света, поднимаясь с Амирой по лестнице.

– Пацаны часто любят преувеличивать, чего еще сказать, – заявила Амира.

Девчонки поднялись на пятый этаж, где отчетливо услышали мой голос.

– Я с вас всех глаз не спущу! – я намеревался обеспечить беспрекословное исполнение тренерского приказа – хоккеисты реально могли подохнуть со скуки.

– Зачем нас так сторожить? Мы уже не дети, в конце концов, – возмутился Богдан Чибриков.

– А ведете себя как младенцы. Я ни в коем случае не препятствую. Вам никто не мешает взрослеть, набираться сил, опыта и мастерства, но мне кажется, что вы далеко не все спецзаказ природы. Если хотите быть победителями по жизни, нужно чем-то жертвовать. А спортивные достижения – это сплошные жертвы и испытания, постоянное преодоление… себя в первую очередь. Если вас не ограничивать, вы расслабитесь, распуститесь и не сможете настроиться на плодотворную работу и обязательно наделаете глупостей. И то, и другое потенциально может привести к неминуемому краху на пути к цели. Нынче у каждого из вас ответственный год, и ваши результаты, в том числе и личные, под пристальным вниманием – кто лучше, тот и на коне, кто хуже, тот пешком, а кто-то вообще без ног останется. Дабы вы уяснили, что нужно поднапрячься, я, собственно, здесь и тружусь, стимулирую вас на свершения. Не даю дурью маяться, так сказать. Клуб следит за многими из вас – от каждого шага зависит ваша будущая карьера. Все вы мечтаете о славе, богатстве, достойной команде, великих результатах, а этого очень трудно достичь, пиная воздух и отмахиваясь от лишних нагрузок, верно? Чем больше испытаний сейчас, тем легче будет адаптироваться потом. Еще спасибо скажете. Не спорю, что у вас сейчас период такой, когда хочется погулять, повеселиться, побухать. Но вы не должны забывать, что все, вашими трудами построенное, в один миг можно и разрушить. Все вокруг отвлекает: клубы, гулянки, девчонки. Как тут думать о тренировках, правда? А я ваш надежный и постоянный пенок под зад.

– Тебе бы тоже дурью помаяться хоть раз, – предложил Кошкарский. – В этом тоже есть смысл.

– Смысл сейчас в том, чтобы каждый из вас провел работу над ошибками и, не дай бог, не нарушил запрет. Завтра нужен реванш.

– Нельзя всегда быть на службе, – тихо вторил Степе Филиппов.

Антон сидел на диване в холле, грустно уставившись в экран телефона. Я подошел к нему.

– Как ты?

– Бывало и лучше. Скажи, зачем нужно было все это выносить?

– А ты хотел разделаться с ним как-то иначе? Общественное порицание сделает свое дело.

– Значит, личная месть? – задумался Филиппов.

– Да. А чего хотел ты?

– Поговорить с ним один на один.

– Серьезно? Ты хотел его шантажировать или хотел для симметрии поломать и вторую руку?

– Зря ты все это затеял. Я бы не позволил сделать такое со мной, если бы ты сказал, что видел Бречкина в раздевалке.

– Ты тоже его видел.

– Это да.

– Но ты, Антон, сильно не расстраивайся. Помни, что у нас еще остался человек, который ни о чем не подозревает – Степанчук.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Что ты еще можешь поговорить с Алексеем один на один. И поставить условие. И пожелать, чего сердцу угодно. Он сейчас вразумит, что к чему, и будет готов на все. Анализируй это. Все в твоих руках… вернее, в руке, – я подкинул Филиппову отличную идею для шантажа и, кажется, Антон мог решиться на нечто подобное, ибо еще долго не сможет простить Бречкина.

– А доказательства, что это был он?

– Общественное мнение – твое главное доказательство. Я как раз отлично его сформировал.

Все потихоньку разбрелись по своим номерам. Кто-то действительно думал, рассуждал, пытался разобрать игровые моменты минувшего матча. А кто-то, наоборот, стремился забыться, расслабиться и не загружать голову. Действовать нужно завтра на льду. Однако абсолютно все в пятницу предвкушали, что, несмотря на запрет, их намеченная тусовка состоится. И неважно, приедет ли она сюда или им нужно будет добираться до нее самостоятельно.

– Вот безнадега, а! – протянул Митяев. – Как в тюрьме. Пива, что ли, попить?

– Смеешься? – спросил зашедший в их номер Сергей Соловьев.

– Вовсе нет.

– А у тебя есть?

– Пусть заливает дальше. Но я могу сгонять, – совершенно серьезно заявил Брадобреев.

– Может, дождаться Даню? Зачем осквернять хмелью привкус настоящего алкоголя? И вообще: стоит ли куда-то рыпаться, раз мы наказаны? – задал закономерный вопрос Кошкарский.

– Я не ожидал услышать такое от тебя, – сказал Митяев, повернувшись на скрипучей кровати.

– Так даже интересней, – воскликнул Паша Брадобреев. – Не просто уйти, а оставить двух этих говнюков с носом. А утром в субботу мне уже будет глубоко до пизды, какое наказание последует.

– Да никуда ты, Пашка, сейчас не выйдешь, – махнул рукой Соловьев. – Ночи надо ждать.

– Ты во мне сомневаешься? – Брадобреев с прищуром посмотрел на Соловьева.

– Ну давай, – готовился спорить Сергей, – яви чудо!

– Будет тебе пиво, Арсен, – уверенно заявил Брадобреев, поднявшись с койки.

– И «Дошик» мне, – шутливо попросил Кошкарский. – Из запасов взять нельзя?

– Это на вечер, – предупредил Митя.

– Мазохист ты, Брадобреев, – качал головой Соловьев. – Тебя сейчас порвут.

«Заодно проверю обстановку», – думал бесстрашный Павлик, направляясь в логово льва, ибо лучшая защита – это нападение.

Никита Зеленцов тем временем планировал одиночный визит к Свете и Амире с целью завершить начатое и одновременно успеть к бурному продолжению наискучнейшего вечера.

История шестая. «Менты»

– Спокойного дежурства! – театрально произнесла укутанная в вязаную кофточку полненькая бабулька прямо у проходной районного отдела полиции.

Свое пожелание она адресовала низкорослому и стремительно лысеющему мужичку в овечьей шапке и в полном зимнем обмундировании. Вызывающее омерзение пучеглазое и слегка небритое лицо мужчины с массивной челюстью сделалось чертовски злым. Он остановился, обернулся и насупился на тетку.

– Марья Константиновна! – командирским тоном произнес он. – Идите вы в задницу!!! – ППСник продолжил целеустремленное движение в сторону выхода под удивленные взгляды окружающих. Женщина на дух его не переносит.

Тут же к ней подлетел ППСник помоложе – высокий паренек, черноволосый и круглолицый.

– Марья Константиновна, – растерянно произнес он, – зачем же вы так?

– Тьфу, ненавижу поганца! – с омерзением ответила она.

– Я не о том, – поправил ее молодой человек. – С ним же я дежурю сегодня. А желать такое – плохая примета.

– Господи, я ж не знала, – изменившись в лице и положа руку на сердце, ответила дама в годах. Кажется, ее задело, что она потенциально обрекла на беды и подающего надежды сотрудника отдела.

– Мало ли что может произойти. Знаете же, как неспокойно сейчас, – заволновался парень.

– Прости меня. Не знала, не хотела.

Новеньких сотрудников архивариус примечала. А этот еще и симпатичный, правда, немного летает в облаках и многое принимает за чистую монету. «Ничего, – думали в отделе, – с такой гнидой подежурит и мигом научится».

– Я думала, ты домой идешь, – женщина постучала по деревянному столу дежурного и трижды плюнула через левое плечо. – А тебе разве не дали другого напарника?

– Нет, – ответил парень, – да я и сам не хочу другого. Валерий Александрович, конечно, своеобразный, но очень много дельного знает по службе.

– Мерзость – вот он кто! – отрезала женщина. – И ты меня не разубедишь в этом, мальчик, – архивариус удалилась.

– Честь имею, – молодой мент поспешил за напарником к патрульному «УАЗику», который на грядущую долгую декабрьскую ночь станет их пристанищем.

Архивариус вывела Валерия Александровича Барзило из равновесия, хотя этот человек никогда в нем не пребывал. Он уже сидел в машине и ругался:

– Вот ведь коза старая. Умеет подлянку сделать. Сколько раз ты, моль библиотечная, мое личное дело теряла, а? А на новое наверняка кружку с чаем ставишь. Весь день выжидаешь, чтобы вылезти из своего подвала и спокойного дежурства пожелать.

– Это она не со зла, – за руль запрыгнул молодой патрульный-стажер Виталик.

– Ты придурок. Без году неделя работаешь – всего не знаешь. А я тут еще со времен динозавров пашу. И знаешь что? Все это здание, – он показал пальцем за спину, – создано для того, чтобы портить мне настроение. Ты только таким не будь сегодня, ладно?

– Есть не быть таким!

– А то знаешь, перед отпуском хочется спокойно отдежурить и свалить, а там и новогодние праздники, – мечтательно вещал Барзило.

– Вас отпускают? – удивился Виталий.

– Конечно же. Пусть только попробуют не отпустить – пожалеют, – его невозможно было слушать – голос у него громкий, тон вызывающий и неприятный. – Пушку-то взял?

Виталий побледнел и принялся ощупывать пояс.

– Забыл.

– Начина-а-ется! – протянул Барзило. – В стране революция без пяти минут, а он пистолет в кабинете оставил, дурень! Это в Москве все политкорректно: с дубинками и щитами. У нас народ церемониться не станет. Тебя этой дубинкой на ЧТЗ или в Ленинском так отмудохают, что сидеть на стуле месяц не сможешь!

– Понял, – с дрожью в голосе ответил Виталик, открывая дверцу.

– Ты куда собрался?!

– За табельным оружием.

– Машину-то заведи, а то я сейчас окоченею здесь.

Виталик залез обратно:

– Дайте, пожалуйста, ключи.

Барзило злобно взглянул на стажера и выудил из куртки ключи. Виталик завел мотор и побежал за оружием. Его уверенность в том, что нехорошая примета сбудется, крепла с каждой секундой.

Декабрьские деньки 2011 года в жизни блюстителей правопорядка Валеры и Виталика были, наверное, одними из самых трудных, ответственных и бессонных в их карьере, как и у других служивых по всей стране. Особенно после волны известных событий на Болотной площади в Москве и прокатившихся по стране протестов. Своя «Болотная площадь» случилась и в Челябинске. Исходя из этого, все силовики приведены в состояние боевой готовности. На местах все суетились, метались, чуть ли не на голове стояли, не отлипали от спецсвязи. Ведь совершенно неясно, где может полыхнуть и как в таком случае правильно действовать. Поэтому все силы брошены на то, чтобы вовремя выявить и пресечь любое более-менее подозрительное движение или сборище. Такая установка вменялась как специализированным подразделениям, так и всему личному составу полиции вплоть до патрулей и участковых, обязанных докладывать и реагировать о любом сотрясении воздуха в городе: от шалопаев, поджигающих кнопки в лифтах, до скопления бабушек на стихийных рынках, где то и дело заводят разговоры о политике. О-о-о, подобное мирное сборище мигом может переквалифицироваться в митинг. Все держали ухо в остро, порой забывая о других частях тела. На передовой же – рядовые патрульные и оперативники, по первому чиху выбегающие отмораживать пальцы и щеки на мороз.

Вот и в эту пятницу на ночное дежурство (объезд и патрулирование) на один из самых захолустных и безжизненных участков заступили двое полицейских: бывалый и начинающий. Их поставили в пару ради шутки и из-за банального недобора личного состава, нежели из педагогических соображений.

Виталик и Валерий Александрович – люди совершенно разные по темпераменту и жизненным ориентирам. Когда их захотели разъединить, старший намертво вцепился в молодого и настроился вырастить из него «идеального полицейского» (по своему образу и подобию), хотя каждый день жаловался коллегам в курилке, что Виталий – безвольный и безмозглый пацан. Противиться решению Барзилы никто не стал. Руководство сообразило, что это даже к лучшему, ведь с Валерой работу никто особо делить не хотел, ибо фамилия звучная и очень ему подходит. Он человек с тяжелейшим характером, гигантским самомнением и магистерской степенью по борзоте. Такой набор мало кому приходится по душе – откровенного провокатора и возмутителя спокойствия терпели, а иногда хотели начистить ему рыло всем отделом. Но пока что желали терпения и удачи смазливому, но трудолюбивому и смышленому выпускнику колледжа МВД Виталику, который ни на шаг не отходил от старшего коллеги и внимал каждому его слову, решению и действию.

Даже старожилы отдела не могли точно сказать, пребывал ли когда-нибудь Барзило в хорошем расположении духа. Сегодня настроение у него слегка приподнятое для вечно недовольного и хамоватого человека, неведомым образом выбившего себе отпуск в столь непростое время. «Пусть остальные подпрыгивают, – думал он. – От моих прыжков уже батут сломался». Однако и это хрупкое настроение было испорчено старушкой из архива.

Виталик пулей вернулся. Барзило же продолжил ранее поднятую тему:

– Наконец-то! Запомни, шкет: мы всегда на стороне государства, которое платит. Почему в наших кабинетах висят портреты президента и министра внутренних дел, а не главы города? Нам зарплату не народные избранники отстегивают, а государство. А люди, которые выходят на площади пошуметь, только на шум и способны. Потом же, когда им достанется немного власти, которую они так хотели, ничего не изменится. Еще хуже станет, ведь они ничего нового не предпримут, только продолжат бабло грести. Они люди новые – кошельки у них пустые. А в защите нуждаются все. Были мы на тех выходных с тобой в оцеплении, помнишь? И где только в Челябинске этот спрут пиндосовский смог тысячу человек откопать? Я окончательно разочаровался в людях – кто-то же еще повелся? Так что установка на сегодня, Виталя: чуть кто подозрительный – сразу брать без разбора. Сам понимаешь, от маленькой искры вспыхивает пламя, которое с легкостью выжигает огромные города, – произнес Валерий Барзило. – А сейчас повсюду как бензин разлили. Полыхнет так, что мало не покажется.

Повисла неловкая пауза. Один лишь движок мерно гудел.

– Но я надеюсь, что все эти ужасы обойдут нас стороной. Поэтому делаем все по той же схеме и по тому же маршруту. Ты за баранкой.

– Боюсь спросить: а вы?

– Правильно боишься. А я подремлю, пока будем ехать. Но сначала нужно как следует подкрепиться.

– Шаурма? – у Витали загорелись глаза.

– Она, родимая, – сложил руки у себя на груди для тепла Барзило.

– На вокзале? Может, стоит разыскать точку поближе?

– Чего ты возникаешь?! Тебе же не пешком туда идти. Будем есть там. По крайней мере, я в том месте ни разу не травился. Чего булки мнешь?! Газ в палас, студент! – скомандовал капитан.

Виталя снял «УАЗик» с ручника. Машина тронулась в путь.

История седьмая. «На свободе»

– Могу я выйти в магазин? – с ходу заявил Брадобреев, появившись в нашем номере.

Виталий Николаевич вытаращил на него глаза. Паша же стоял с таким наивным выражением лица, будто не понимал, что такого криминального в банальной просьбе.

– Ты бессмертный, что ли? Давно уши чистил, ублюдок?!

– С какой целью? – поинтересовался я.

– А с какой целью еще ходят в магазин? Еды купить.

– У вас же там целый чемодан жратвы. Я помню, как вы его грузили вчера.

– Так мы все съели.

– Пиздец вы обжоры, – не сдержался Степанчук.

– Растущий организм и все такое.

– Ой, – скривился Виталий Николаевич. – Петь, реши вопрос, только убери его отсюда.

Мы с Пашей вышли в коридор. «Либо он совсем на голову отбитый. Либо что-то затевается», – предположил я, но необходимы основания посерьезнее.

– Комбикорма вам нужно прилично – это я знаю. Немудрено, что вы все уже схомячили, – сказал я.

– Рад, что ты это понимаешь.

– Я добрый только потому, что ты сегодня шайбу забросил, – предупредил я. – Не знаю, что стало бы со всеми, если б ворота «Мечела» не удалось распечатать.

– Вот видишь, какой я, – хвастливо заметил Брадобреев.

– Поэтому иди.

– Реально? Если ты пудришь мне мозги, я знаю, куда тебя ударить, чтобы было больно, – не поверил Паша, указав на место моей травмы.

– Кроме шуток, – заверил я.

«Слишком просто», – думал Брадобреев, сощурившись и сканируя взглядом мое невозмутимое лицо.

– Только одно условие.

– Во-о-о-т в чем подвох! – воскликнул он. – Как же без старого доброго Пети?

– Идешь ты за едой, – акцентировал внимание я. – А чипсы и бич-пакеты – это не еда.

– Ты просто хороший бич-пакет не пробовал.

– Четверть часа тебе.

– Я туда и обратно, – устремился к лестнице Брадобреев.

– Куртку надеть не забудь, – крикнул я вдогонку.

***

Брадобреев шустро лазил по отделам ближайшего продуктового магазина, зная наперед, что именно ему необходимо и в каком количестве, буквально сметая с полок нужные товары и обгоняя прочих неповоротливых покупателей. Уверенно управляясь с тележкой, Паша продвигался к кассам. По уже отработанной схеме закон подлости поместил его в самую медленную очередь. Паренек нервно топтался на месте, оглядывался по сторонам и невольно пытался подгонять стоящих впереди. Соседняя очередь, что подлиннее, конечно же, двигалась быстрее.

Паша спешил, поэтому стремился поскорее расплатиться, загрузить покупки в пакеты, вернуться в общагу, припрятать все и при этом не спалиться.

– Вам 18 лет есть? – пробивая пиво, спросила кассирша птичьим голосочком чисто для протокола – она даже не взглянула на Пашу.

– Уже давно, – уверенно ответил Брадобреев с нотками недовольства в голосе (якобы от очевидности возраста). По внешности навскидку и не скажешь. Впрочем, людям вокруг это безразлично.

«По-хорошему, конечно, – думал Брадобреев, – прижучивать бы таких, как я. Но все тут думают только о себе. Рот лишний раз не раскроют – себе дороже выйдет».

Увлекшись фасовкой купленного по пакетам, Брадобреев совершенно не обратил внимания, как на него удивленно пялится магазинная уборщица. Женщина в тот момент, кажется, напрочь позабыла о своих обязанностях, а именно о неэффективном и бесцельном размазывании уличной грязи и растаявшего снега по полу торгового зала. Стоило начисто вымыть, как через секунду в магазин зайдут новые покупатели и натопчут снова. Уборщица выглядела так, словно узрела перед собой призрака: вытаращила глаза, раскрыла рот, побледнела, выпустила швабру из рук. Та упала на пол, вытолкнув тряпку из ведра с черной водой. О своем орудии труда она больше не помнила, как и о магазине, о робе уборщицы, о низкооплачиваемой работе и вообще об отсутствии каких-нибудь радостей и перспектив в жизни.

Бабенка внезапно сорвалась с места, выбежала из лабиринта полок и стеллажей с овощами и фруктами, растолкала посетителей на входе и с криком бросилась за кудрявым пареньком, который тащил два толстых пакета в сторону гостиницы по узкой тропинке. Она неслась прочь… на улицу… на трескучий отрезвляющий мороз… без накидки… под недоумение пожилого охранника и кассиров. Она издала истерично-жалобный крик. Крик отчаявшейся женщины, желающей разом выплеснуть наружу все томившиеся чувства. Неужто помешалась?

– Гриша! Постой, Гриша-а-а!!! – в слезах вопила уборщица.

Брадобреев спокойно семенил дальше. Уборщица, не чувствуя холода, упорно преследовала его, не уставая звать:

– Гриша! Гришенька, подожди! Не уходи от меня! Только не сейчас, Господи, – задыхаясь, приговаривала она.

Паша ничего не замечал: звали там за спиной какого-то Гришу. Каково же было удивление хоккеиста, когда плачущая и всхлипывающая тетка из магазина нагнала его и прикоснулась костлявыми пальцами к атлетичной спине спортсмена. От этого Паша вздрогнул, развернулся, чуть не прописав обидчику хук с правой, и увидел перед собой измученную дамочку с совершенно неадекватным взглядом, устремленным прямо на него.

– Ты чего, мать?! – проронил он.

У тетки подкосились ноги. Павлик двумя руками поймал женщину, умудрившись удержать и пакеты. С какой же надеждой и одновременно с разочарованием та взглянула на хоккеиста. Брадобреев растерянно посмотрел на нее, не зная, что предпринять. Пашу удивило, какая же она легкая – как пушинка. А какие же у нее измотанные и заплаканные глаза, осунувшееся лицо, тоненькие волосы, сухие и ледяные руки, обветренные губы. Она явно выглядит старше своего возраста. Измучена жизнью и немощна не по годам. «Сама себя довела? Или так вышло?»

– Гриша, Гриша, – продолжала молвить в забытьи она.

– Меня Паша зовут, – улыбнулся Брадобреев.

– Ох… Как же ты похож на него…

– На кого? – спросил Павлик, отчего женщина вздрогнула и залилась горькими слезами. Аккуратно приобняв ее, Брадобреев поставил тетку на ноги. – Может, помощь какая нужна? – учтиво поинтересовался он.

– Да какая тут помощь, – оправившись, угрюмо ответила она. – Его нет. И уже не вернешь, – она смахнула слезы.

– Соболезную, – все понял Пашка.

– Оксана! Ты куда с рабочего места подевалась?! – администратор магазина бежала в их сторону: особа в красной безрукавке явно злобная, строгая и пренеприятная.

Заплаканная дамочка взяла себя в руки и ощетинилась:

– Я имею право на технический перерыв, – злоба так и перла из нее.

– Ну-ка быстро возвращайся и домывай. Я уже сыта по горло твоими перерывами, – ругалась администратор, – и твоими срывами.

– Сейчас вернусь, – огрызнулась женщина. – Покурю только.

– Понабрали…

Уборщица и администратор, позабыв про Пашку, зашагали обратно, обмениваясь взаимными упреками. Хоккеист пожал плечами, убедился, что пивные бутылки не пострадали, и продолжил путь. А потом подумал и сунул их под куртку – те приятно охлаждали разгоряченный от спешки стан.

Тем временем в магазине уборщица Оксана, не сбавляя крейсерской скорости, пролетела мимо ведра со шваброй и мимо витрины с водкой, стащив оттуда первую попавшуюся бутылку. Женщина через склад выскочила на разгрузочную площадку на заднем дворе, где залпом глотнула из бутылки, сколько сдюжила, и со всего маху разбила ее об стенку. Уселась на автоматический подъемник для ящиков и закурила в затяг. Закашлялась и зарыдала, вспомнив о пережитом горе. Теперь по-настоящему, навзрыд. А грузчики и кладовщики вокруг спокойно продолжали работать.

***

Подходя к общежитию и прижимая руки к бокам, дабы бутылки не выскользнули из-под куртки, Паша Брадобреев приметил фигуру, быстро идущую навстречу. Пашка думал юркнуть в общагу, но так можно вызвать лишние подозрения.

Я с недовольной гримасой резво шагал со стороны другого продуктового супермаркета. Павел прятал пиво под курткой – я же укрывал под курткой иное.

Мы встретились.

– Вау, Петь, – такого Павлик точно не ожидал увидеть, – что это у тебя?

– Не твое собачье дело, – огрызнулся я.

– Но оно явно собачье, так?

Брадобреев подошел ближе, чтобы посмотреть на сидящую за подолом моей куртки миниатюрную собачку породы той-терьер. Она вся тряслась и скулила, но явно пригрелась за пазухой у помощника тренера.

– У кого псину отжал? Ути-пути! – хотел было погладить собачонку Брадобреев, но я не позволил.

– Пакеты показывай, умник, – распорядился я.

– Петь, что за паранойя?

– Давай быстрее, – потребовал я, убежденный, что сейчас разоблачу его и найду что-нибудь запрещенное. Явно такое было и у Митяева во вчерашнем бауле, а я просто не проявил должной настойчивости.

Пошарив по пакетам, я опять остался с носом.

– Вы что-то скрываете от меня, – заявил я.

– Учись уже верить людям. Или будешь шманать меня? Учти, – предупредил Брадобреев, – я сразу прописываю в торец тем, кто тянет ко мне свои шаловливые ручонки.

– Возвращайся в свой номер. В темпе.

«Я явно что-то упускаю», – думалось мне, когда я смотрел в сторону уходящего 55-го номера. Еще я приметил, что к входной двери общежития идет и мелкий озлобленный блондинчик в шмотках дворового хулигана. Переведя взгляд на собачку, я решил закончить ранее начатое дело. А то еще уделает мне одежду со страху. Кто ж ее знает?

Я пошел в противоположную от общежития сторону. Внутри ведь остался Степанчук, который, в случае чего, сможет усмирить ораву хоккеистов. Лишние полчаса моего отсутствия ничего не решат: «Чем я рискую? Да ничем».

Сосредоточившись на том, как бы ни рухнуть больным местом на лед и ни раздавить миниатюрную псину, я не приметил медленно проехавшее мимо такси. У общежития из него с важным видом вышел парень, вытащив с заднего сиденья (с характерным стеклянным звоном) квадратную коробку белого цвета. Приехал Данил Озеров.