Czytaj książkę: «Кира»

Петр Альшевский

Czcionka:

ISBN 978-5-0062-0934-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Кира
1

Таксист от меня не отстанет,

выбор сервиса не за мной,

до рождения женщиной

я плавала на галере,

стеклом снимала скальп,

к номерам я приглядываюсь.

Таксиста не гоню,

о коликах ему не рассказываю,

за шампанским пойдет раздор.

Гусь и тот не прожарится.

Ты не превышай, меня не подталкивай,

я вышла сюда обретать,

в квартире слишком много

тормозящей меня памяти,

из двух сумок я бы понесла

наиболее полную.

Я надрывалась.

Меня едва не повесили на шарфе.

Любовь швыряется копьями,

засовывает в глаза спички,

о горящих я еще не сказала.

Хлопнула дверь.

Глядя на выскочивших ко мне

ухажеров,

к кому-то одному

мне никак не склониться,

снега полный кувшин.

Тает,

растает и вырастающая фигура

нравившегося мне укротителя,

насчет хищников он при знакомстве

наврал.

Ухо у него, правда, рваное.

С кем-то опасным сводила его

цирковая судьба.

Спадающие брюки берег, штанины

заботливо подворачивал,

в какой бы город мы ни поехали,

он говорил: тебе его я открою,

по вихляющей по городу кромке

тебя проведу.

Кривые улочки,

злачные заведения,

недостатка в бедовых заходах

я и до него не испытывала,

не распалит он, похоже, меня.

Печально известное погружение.

Благодаря моим всхлипываниям

и похрипываниям

оно на устах.

Построю объединяющий мост.

Возведу его на средства

ненасытного лора.

Меня не высмеивайте,

вы не знаете – он врач с доходами

лидера секты.

Образование вроде смоленское.

Удочка метров пять.

Рекламу в Интернете давал и залавливал,

частной практикой сколотил,

меня жаждал,

добивался,

не отпускал,

бесконечными для меня сутками

с ним я в постели лежала.

Мне бы обогнуть земной шар,

залатать пробитое днище,

покойницей я всплыву,

наговорю тебе грубостей,

без моего четко выраженного согласия

ты меня на палубу затащил.

Гальюн у тебя скандинавский?

Болгарскую сантехнику отвергаю,

самоуважение – не каприз,

к окружающей среде ты с заботой?

Трубочку в рот и сосать,

коктейлем туманить,

неплохо ты на борту отдыхаешь,

к красным коротким платьям

равнодушие победив.

Соленость не та,

вода не из моря,

в ней пузырьки газа,

на меня свалилась податливость,

в композиции я,

ты,

и чертова койка,

ты учитывал, что я женщина.

Твои губы касались моих бровей.

А он меня не хотел, свистел совершенно

не плотоядно.

Свистун Ковылев.

Ни о чем не пожалевшая жертва

моего хлесткого соблазнения,

случившегося приблизительно

на закате.

Спектакль не шел.

В пустовавшем зале

со шваброй не пританцовывали.

Мы в темноте.

Вам, лампам, обнажающим мои телесные

дефекты,

вам бы не зажигаться! – меня подмывало

вскричать.

Меня уважали за честность.

Ты отвратителен,

от меня ты ничего не добьешься!

Он уходил с поклонами,

небеса за нашу неудачную для него

встречу не корил,

пальцем ножку от рюмки не отсекал,

и ослабляющее мое сопротивление розовое

не проливалось.

В крематории живут черти,

до праха я просила не доводить,

приставай ко мне ты умело.

Лапать не торопись,

про многочисленность космических держав

не рассказывай,

я для тебя должна быть одна.

Ведение тобой боя у меня под контролем,

перевод стрелок на проституток

не принимается,

заразившись, тебе бы лечиться,

членом возле меня не махать,

девушка, отслеживающая активность

на околоземной орбите,

закашлялась.

Спермой любимого мужчина она подавилась.

Я ей сочувствую,

подбадривающие послания ей не строчу,

лимон на изучаемый тобой бокал с виски

ты не насаживай,

из другой оперы антураж.

Сбивать зависшие над тобой

военные спутники?

Тебе бы, подруга, подумать,

нам, ласковым женщинам, надлежит

умиротворять,

Аркадий намекал о начинке,

а она у Аркадия гнилая.

Накинулась я на срезающего кудри

Аркадия,

вранье ему с криком припомнила?

Аркадий стриг борцов,

старух,

девственниц,

стремление к подавлению его обаяния

возникло у меня позже.

Вырванный карандаш, технология

заштриховывания,

карандашная продавщица за мной

не метнулась,

накануне ее трахал казах.

Белоснежная простыня,

она испачкана не мною,

я вошла в ночь непьющей монашенкой,

на античные развалины не полезла,

у кровати возвышается монумент.

Тема фаллическая,

для меня очень грозная,

таблеткой, толстенный ты викинг,

меня ты не купишь.

Топором совокупляться с тобой, конечно,

заставишь,

не будучи сдвинутой,

я уступлю,

обойдемся без риска.

Расположимся на склоне,

в пропасть при жестком соитии

кому из нас надо глядеть!

Определяю я безошибочно.

Ты помешан не на мне,

я дама для тебя подвернувшаяся,

дамой твоего могучего сердца

я стать не хочу.

Касательно архитектуры твоя деревня

ничтожна,

разведенные в ней куры

выдают вам яйца, хрипя,

по вытоптанным волками тропинкам

я бы с тобой не ходила.

Мы вместе, но мы не близки.

Насильственное вторжение в женщину

к возникновению истинного контакта

в моем случае не приводит,

медленное танго на высоковольтных

проводах – не про нас.

Арабский дворец,

дверь с зазывающей щелкой,

внутри мною предполагается

обходительность.

Не грязный викинг —

помывшийся и тончайший в обращении

халиф меня ждет.

Лампы внизу.

Светят они под ноги.

Небесам помогать ни к чему,

феерию заливающей яркости

они и без нашего участия они, я ручаюсь,

устроят,

доведением меня до оргазма

архангел

лично руководил.

Нищий киприот, на отдыхе в Протарасе

в меня вклинившийся?

Я поездила.

Я не забыла. В халате с фитнеса

меня не вели,

кудрявое море

с плохой стороны не запомнилось,

примечательно, что я плавала,

ни с кем не разговаривала,

надутый работник радио

сигареты у меня не стрелял,

разрывающиеся при подлете к нему

табачные кольца

втягивал и завидовал,

на оздоровление он в Протарас,

не сопровождающиеся пьянкой

романы приехал он заводить.

Он с радио,

с хабаровской студии человек,

а я что могу Кириллу противопоставить,

какие у меня достижения?

Зажигалкой я постучала,

бармен прибежал,

в вашем достойно выглядящем баре

ко мне никто не пристает,

я сердито промолвила.

Женщин обманывают,

коньяк разбавляют,

в офицерскую школу ты не ходил,

я тебя там не видела.

Тебе бы полежать,

пространство за стойкой располагает,

ломтик у меня в бокале

не опускается.

Жидкость не убывает,

настроение квасить ушло,

за глоток дорогого для меня

алкоголя

я бы перед тобой не разделась,

богиней, превратившейся в молнию,

я тебя не сожгу,

лифчик для прироста твоего сексуального

тонуса в раковине позади тебя

тоже не постираю.

Выстрел из жирной и длинной пушки,

эротика, конечно, везде,

в Руб-эль-Хали

я не была,

в изрытой мужчинами пустыне

на меня не напрыгивали,

про дожди,

приобняв сторонившихся меня

кладоискателей,

я бы не изрекала.

Шею намочили,

не сломали,

я о них не молилась,

сушь мне почти что сестра.

От поцелуя в шашлычной

я не развалилась,

летальными трещинами не пошла,

популярный формат, мне сказали.

Заинтересованность ценить,

друг на друга не бросаться,

от заигравших песен мне дурно не сделалось,

не поставила я условием

изводящую простаков тишину.

Столики переворачивают,

убирают,

в начинающуюся ночь я войду одна,

втеку в нее полностью одетой,

о возможной гангрене

я пытаюсь не переживать,

локоть о приглашающий паркет не отбиваю,

подходящий мне странник

прижимает к уху не телефон,

вокруг пузырящегося бассейна с сачком

он не ходит,

способным на шокирующие поступки,

к сожалению, мне не кажется,

до трансляции безразличного мне волейбола

двадцать,

десять,

пять,

ты, время,

наверное, мошенничаешь передо мной

и за спиной,

каждая утекающая минута —

повод для грусти,

искусанный влажный купальник – печаль.

А ваши палочки? А ваши барабаны?

Вы меня не домогаетесь,

и я на вас в обиде,

вы верьте – я ее задавлю,

терпимость с опытом набирается,

морщины – проводники понимания,

придвигающийся попутчик мне в электричке

внушал.

Он стучал, солдат развлекал,

в оплачиваемом министерством ансамбле

по гарнизонам мотался.

Приглянувшийся мне фантазер.

Ужасный любовник.

Меня не трогает,

о жареных кабачках не шепчи.

Подай мне возвышенность!

Высокой кухней с горкой мне на тарелку,

мы с тобой, тебе бы представить,

взлетели,

заблудились на облаках,

стреляющие из горных аулов

бородатые автоматчики

до нас не добьют,

выкрикиваемые ими проклятия

мы посчитаем пожеланиями удачного

быстрого секса,

сбитый грузовиком регулировщик Викентий

отходя, пробурчал, что победить любовь

фактически невозможно,

а трезвость – проявлении депрессии,

он клянется.

Не уходи!

Верни сначала кредиты!

Я дернулась,

каблук у меня сломался,

матерый пакистанский преступник,

у меня закололо,

в больницу проник.

У нас известно давно,

пакистанцы – в постели террористы,

поражающие свирепостью супер-самцы,

разорвать мою стильную комбинацию

я ему бы позволила,

из Карачи он бы мне получше привез.

Поругавшись, отношения мы бы наладили,

в нервозной обстановке жили бы не всегда,

из афганских поэтов,

из соотечественников,

ты мне почитай.

Молю меня извинить!

Ты не афганец, пакистанец,

я замоталась,

голова подвела.

Половичок запрыгал,

башня в один подъезд ходуном,

у чужой двери я с чувством

притопывала,

мужчину, ввозящего к нам бананы,

не прикасаясь к звонку,

ко мне выйти звала.

Веселый праздник,

свисающая с ушей мишура,

чемпионат КХЛ тайком от знакомых

он смотрит,

засмеют, говорит.

Фотографии в бейсболке «Калгари Флэймз»

вынужден я выкладывать,

на рыбалке с ведром мелочи

я в ней стою.

Без предварительных ласк ты заняться

не возражаешь?

Я поддалась,

с готовностью кинулась,

думала, в горячий источник,

а выяснилось – в прорубь,

женщина я весьма гордая,

порванные колготки

компенсировать мне не прошу,

удача в выборе партнера, нужно признать,

мне в тот раз не сопутствовала.

Позже я зачем-то вернулась,

выпившей почти не была,

деловые бумаги при моем топоте

он, мне видится, спрятал,

контракты на бананы ему дороже всего.

А мне бы захватывающую меня игру,

интимную перестрелку,

мыслить об оружии в определенном контексте

мне нравится,

вы, господа мужчины,

располагаете им поголовно,

но заряжено оно у единиц,

у изредка встречающихся мне

сладких демонов,

фарами он мне под юбку!

Не так,

прямой свет туда не залезет,

затормозит ли он подле меня?

Подберет ли даму со вкусом и телесным,

обещающим наслаждение,

трепетом?

Я на обочине не подскакиваю,

напрашиваться не хочу,

одевалась я долго,

невнимательно,

отвлечения на внутренние шумы

происходили серийно,

собранность, пропищав мне «адью»,

навалилась уже под звездами.

Если я не нырну в помещение,

отсутствие верхней одежды

меня погубит.

Низкий характерный гудок!

Узнаваемый стиль дальнобойщика.

Я к нему не запрыгну,

он и гудит нисколько не мне —

перебегающей дорогу,

обернувшейся ко мне псине.

Тебя не приготовят,

в нашей цветущей стране

собаки теперь не еда!

Боюсь, могу скрючиться,

пояснице нужен массаж,

размышления о подступающей рвоте

заставляют держать осанку,

ирония страсти претит.

Отдаваясь неумелому Зорину,

я насмешку давила.

Хлеб нарезной,

неразрезанный,

булочки с повидлом,

пустые,

на посту продавца внешне застенчивый парень

в майке с питбулем.

Я с ним заговорила,

пирожные картошка, он глухо промолвил,

у них залежавшиеся.

Парень не преуспевший,

приятелей по гольф-клубу

у него, естественно, нет,

да подумаешь,

и не к таким меня с силой влекло.

Мы с тобой посидим?

Коньяком я тебя не угощу,

водку апельсиновым соком не разбавлю,

песнями из категории hard and heavy

гостей я, не тревожься,

не мучаю.

Удручающий пенис.

Навыков ноль.

Кончил, спасибо Вселенной, едва ли не мигом,

обратно к нашей бутылке мы оперативно

пошли.

Себя я толком не знаю,

изучение, несмотря на многие годы,

поверхностное,

сигаретой я мяла губу,

в рот почему-то не попадала,

вздымающаяся заснеженная

равнина.

Накроет меня,

расплющит,

тонны снега вместе с землей

мои кости не пощадят,

в постели столь тяжких испытаний мне,

согласно удержавшимся во мне

воспоминаниям,

не выпадало.

Жирный, как сумоист,

менеджер проектов Сартачин?

Составляет бюджет,

по возможности доводит до воплощения,

фигура – невысокое скопление жира,

улыбка – лев с отдавленным джипом

хвостом,

за сафари бы ему наблюдать в отдалении,

к дороге не подходить,

безопасность неосторожным животным

не гарантируется,

сочувствие тебе, царь зверей, без задержки,

исходившую от менеджера по проектам

неудовлетворенность

я воспринимала, как запрос,

как руководство к действию,

попытки удовлетворения

растягивались на полдня,

с эрекцией реально беда, я вздыхала.

Медицинский швейцарский флаг! —

восходя на пик, он воскликнул.

Силы мозга я экономлю,

о смысле криков оргазмирующих мужчин

не задумываюсь,

из удачных проектов у него омская

театральная постановка,

где вытащенная на невыгодную роль

столичная сериальная звезда старуху,

путающуюся с бомжами,

сыграла.

Уверенно,

упускающая детали галерка

хлопала громче всех,

менеджер по проектам мне говорил,

от волнения при сбивчивом пересказе

задыхался,

бесспорно барон де Лажа.

В себя я не сомневаюсь,

перебороть разочарование я смогу —

научусь бренчать на банджо,

куплю себя шляпку цвета

украденного в зоопарке зонта.

На скамейку я его рядом с собой,

замечталась и рукой его не нащупала,

впору будет заметить,

что на вороватых обезьянок не спишешь,

в возникшей передо мной клетке

они под надежным замком.

К обезьянам я сознательно не шагала.

Лишившись моего чудесного зонтика,

брела наугад,

от заданного направления не зависела,

езда на лыжах без лыжни

от ходьбы после расставания с зонтиком

отличалась приблизительно диаметрально.

Со стремящимся к завязке Артемом

я на лыжах катила,

пару для меня он нашел.

Читаемой мне моралью понемногу отталкивал,

безудержный секс, твердил, хорошо,

а бухло нас калечит,

превращает в любовников

инвалидного типа,

в перспективе у нас лишь одышка,

сердечная недостаточность,

выберем-ка мы с тобой

физкультуру!

Размяться я согласилась,

но выслушивать нудную лекцию

не подписывалась

и от Артема я в сторону,

шаг за шагом

к разрыву я совершаю.

Противный хохот мне в спину

окончательно от Артема меня отвратил.

Плачет ли он нынче, не знаю,

в ватсапе ему не пишу.

Мужик соображающий,

не придурок,

от Нила Янга тащился.

Разбежались и нечего горевать!

Живи, Артем, не болей,

кружку якобы чешского пива

залпом я за тебя накатила.

Сорт «Чешское»,

место изготовления какой-нибудь

Воскресенск,

слабенькое недешевое пойло

в образовавшейся вокруг меня

жадной компании я хлебала.

Господа гусары!

Порядочные жмоты.

Беседующей с ними даме

выпивку не оплачивают,

неинтересными разглагольствованиями

об айтишном бизнесе

кабак меня вынуждают сменить,

на них пристально взираю

и узреваю —

о групповухе даже не думают.

Сморчки.

Унылые прокаженные.

Четыре кружки я выпила,

пятую буду не здесь,

разгорающееся желание

завалиться с кем-то в кровать

задвинуть у меня не получится.

Соблазняйте меня,

дерите!

Ну что же вы столь помешаны на работе,

неуютно мне с вами сидеть.

Гора растаяла, стала лужей,

потепление моим сапожкам не в масть,

с первого дня они промокают.

Сапоги у меня белые,

мне они до колен,

относительно обуви я выгляжу сексуально.

Лицо возрастное,

не двадцатилетнее,

если сравнивать со мной помоложе,

шарма я набрала,

зрелая блистательная женщина

я в моих радужных мыслях.

Атлет под светофором поймет,

меня, вероятно, оценит,

законопослушной тряпкой

зеленого он ожидает.

Пиво меня не взяло,

окосевшей я не являюсь,

заиграй под боком гармонь,

в пляс я, конечно, не кинусь.

Не Маруся я из села,

авторитетный институт когда-то закончила.

Пошел!

Я за ним, мне же туда и надо,

приставать я, видимо, не решусь,

скромность у меня не отбита.

Он одинок и он жаждет!

А я не ошибаюсь,

не к обожаемой жене

в возбуждающих меня сумерках

он идет?

Мне бы за ним не гнаться,

расслабляюще покурить,

вдыхаемый и выдыхаемый дым.

Приятно, как в детстве!

Подхвати меня, незнакомец,

к себе в пустующую квартиру

на могучих руках унеси!

Бог с тобой, двигай, куда двигаешь,

с моего позволения.

Вечер, пожалуй, испорчен.

Не сдавайся, выпей водки,

к уговаривающему меня голосу

я не прислушаюсь.

Отрубиться где-то вовне?

Под серым открытым небом?

Замолчи, не предлагай, я не девочка,

чтобы под фонарем

в лучшем из вариантов валяться.

В шестнадцать пожалуйста,

погуляв на собственное шестнадцатилетие,

уличную невесомость

и последовавшее падение

я в Сокольниках испытала.

От покушавшихся на мою невинность мужчин

Вселенной вздумалось меня уберечь.

Потеря случилось позже,

с перебирающим гитарные струны

хмырем,

лысеющий косноязычный Георгий

огорчение, признаться, мне не доставил.

Кто кого еще использовал,

я ему едва не сказала.

Исполняемый им романс

меня не увлек,

да повесь ты гитару обратно,

с языка буквально срывалось,

в семнадцать, я посчитала, пора.

Подвернулся Георгий – буду с Георгием,

о презервативе он позаботился

и молодец.

В поцелуе на прощание не нуждаюсь,

за гитару, поимев меня, схватишься —

об голову тебе ее разобью,

со взрослым мужчиной планировала

и мне удалось.

Прекрасные воспоминания от времени не портятся,

делают существование слаще,

к Георгию я в моей памяти нейтрально,

вспомню – не ужаснусь.

Разбит ли он сейчас параличом,

сведениями не обладаю,

в Интернете его не ищу,

произошло и прошло.

Скептическое отношение к любви

на меня наложило?

Любви я неуемно желаю,

живу сугубо ради любви!

Перед сном меня тянет поесть,

на голодный желудок сновидения обычно

кошмарные,

очень крупное яблоко.

Не соседке, а мне

между ног его впихивают,

на допотопном пиратском судне

наедине я с судьбой.

Мною занимается капитан.

Кастрат с парализующими мою волю

глазами!

Я не кричала,

выносила в молчании,

корабль назывался «Бесчувствие».

Грядет ли оно, не отвечу,

знаний о моем будущем

у меня с кишечную палочку,

она, мне известно,

небольшая.

Лед не сбили, я на нем поскользнулась,

за счет чего сумела удержать равновесие,

в церкви мне бы без утайки

поведали.

Господь!

К тебе, грешнице, Он с заботой!

До показавшегося храма дойду,

не закрыто – погреюсь,

с проповедями ко мне бы не лезть,

загоняющих меня в рамки

я бесцеремонно отпихиваю.

Пахнет порохом,
ноет укушенная приятелем грудь,
Евангелие от Марка
с балкона он рекламировал,
на неожиданную для меня религиозность
его, подышавшего свежим воздухом,
повело.
Объятия с ним меня завели,
полное плотское единение
разбудило во мне зевоту,
на балкон он вышел не голым,
трусы, постояв надо мной,
натянул.
Цитаты из Евангелия
на точность я проверять не намерена,
за затерявшейся в книжном шкафу Библией
не потянусь,
от слухов о моей неприличной всеядности
мне не спастись,
разговоры внизу,
во дворе,
я, показавшись на том же балконе,
расслышала.
Они обо мне,
они страшно грубые и оскорбительные,
опровергающей доносящуюся грязь
девственной овечкой
с балкона я не воскликну.
Придерживайтесь вашего мнения,
поедайтесь вашей обжорливой злобой,
птица, мешая злословию, запоет —
кирпичом в нее бросьте.

Забавный случай.
Перья в деревне выщипывались,
ветер нес их ко мне,
станцию я перепутала,
отнюдь не у владений Бориса Прокопьевича
с электрички сошла.

Приезжай ко мне,
не упорствуй!

Когда мужчина меня умоляет,
я сдаюсь,
иду у члена на поводу,
язык – знаково-символическая система,
Борис Прокопьевич мне сказал.
Коммуникацию мы на нем, на языке,
между собой осуществляем!

Специфика у Бориса Прокопьевича
положительная,
он, мне подумалось,
умный,
в Москве он живет с озабоченным
престарелым отцом,
но до домика в деревне
его отец не добирается,
и там мы будем вдвоем,
помимо сношений,
будем культурно беседовать,
я от Бориса Прокопьевича не отстану,
про японский сад непременно
вверну,
деревья и всяческие камни
воплощение философских представлений
в данном саду представляют.
Представляют представления?
Звучит как-то коряво,
иную формулировку
мне следует поискать,
поиск бегло описанной мне
одноэтажной традиционной
хибары
к изнывающему в ее стенах
Борису Прокопьевичу
меня не привел.
Умаялась я тут рыскать,
я про себя прошипела,
больно затруднительную близость
уготовили мне небеса.

Я назад в город,
оливки с косточками по акции будут —
куплю,
за средиземноморскими столами
я вдумчиво впитывала,
от переизбытка молодого вина
голову на тарелку с мезе не роняла,
погладьте мою холодеющую
ладонь,
проводниками в фантастическое,
однако реальное измерение
до моего засыпания станьте,
плеск моря, по-моему.
Горящий,
направленный в меня шар
шанс увернуться не предоставит,
явление у вас редкое? —
я спрошу.
А снег ваш островок не заносит,
с семи-восьми литров вина
не идет?

Баба, они слышат, лопочет,
а что лопочет, не разберешь,
не на греческом она изъясняется.

Кали аникси!
Подбегайте ко мне,
счастливые улыбки дарите,
мы с вами люди,
умение радостно жить у нас
не врожденное,
потерь у тебя, у меня, у него
с вавилонскую башню,
и нам охота хандрить,
перемещаться с угрюмыми рожами,
стыдиться веселого Господа
я вам не посоветую.
Да что в Нем веселого! —
вы бы крикливо сказали.
Иисус – полубог.
Мы – полностью люди.
За преимущество вы цепляйтесь,
довольно, как на поминках,
рядом сидеть.

Погибшего на стройке прораба
хоронила супруга, сын,
второй сын,
под видом коллеги из бухгалтерии
и я его помянуть заглянула.
Мужчина он был широкоплечий,
в постели с натяжкой неплохой,
хороший роман, он, ворочаясь, молвил,
у помойки не начинается.

Он выкидывал замененную на новую
балконную дверь,
я притащила на выброс
пожелтевшие еловые ветви,
Новый Год крайне посредственно я отгулял,
произнес он, прямо скажем, печально.
Я его пожалела,
он высказал намерение
меня навестить,
попросить при визите
произвести починку подтекающего
в ванной комнате крана
показалось мне пошлым.

Бутылку он не принес,
разочарование я не скрыла,
с пятидесяти грамм,
делая признание, он сказал,
в мужском плане я бесполезен.
Тогда понятно.
А я чуть-чуть выпью,
из своих запасов себе налью,
ажурное белье у меня приготовлено,
возбуждение от тебя не уйдет,
пока я для тебя переодеваюсь
и уже для себя опустошаю
рюмочку бренди,
краном ты не займешься?

На меня что-то нашло,
против романтики,
нарушая собственные правила,
я согрешила,
от достававшихся мне прежде
прорабов
этот прораб в худшую сторону
не отличался.
Вообще не пил,
я мученик веры! – не орал,
в кровати с массивным мужчиной,
которого только что переклинило,
женщине страшновато,
и перейдет ли страх в тяготение
к дополнительному соитию,
немалый вопрос.
У меня бывает, да,
бывает, нет,
секрет, почему реакция у меня различается,
мне у моего тела не вырвать,
наслаждения
при суммировании
оно за годы моей половой активности
полно получило.

Месяцы без мужчин.
Я бы удавилась!
Руками по воде он колотит,
искусством двигаться вплавь
практически не владеет,
я у речки в открытом,
способном привлечь
купальнике.
Мужчина скисает.
Совершаемые мной подмигивания
он, рискующий стать утопленником,
заметить не в состоянии,
и глаза у меня пребывают
в покое,
подойти ко мне не зовут,
банка пива закончилась.
Одну непредусмотрительно я взяла,
чисто по-женски сглупила.

Эй, мужчина, выбраться на берег
вам не помочь?

Он замахал,
вода вокруг него забурлила,
отталкиваясь от дна,
кое-как он до моей тени добрался.
У женских ножек пластом,
непристойными мыслями, очень похоже,
не одолевается,
очухавшись, ко мне он полезет.
Я же магнит для мужчин,
парочка морщин
меня ни капли не размагнитила.

Пловец продолжает восстанавливаться,
отчаянно дышит ртом,
беспосадочный перелет на плато
сбывающихся упований
мне бы на сверхзвуковом
в бизнес-классе.
Семгу жую,
пилотов нетерпеливо подгоняю,
было бы прекрасно клубы дыма
вдобавок пускать.

Катапультируем тебя за курение,
с зажженной сигаретой
до половых гигантов не долетишь!

На меня рявкнул усатый,
моей власти над мужчинами
приходит конец,
бросаемый вправо-влево пловец
шлепает от меня по траве.
Стразы и кости!
Погибель от трости!
Тебе бы, парень, тросточку,
но ты бы вернулся,
тростью меня забил,
ну кто из нас, женщин, надеется
исключительный позитив
от мужчин получать.
Клиническая идиотка,
подбором кадров в «Газпром-медиа»
занимающаяся?
На Эгейском море
в одном отеле мы отдыхали,
под среднюю выпивку
разговоры вечерами вели.
Всего двоим мужчинам
к сорока годам она отдалась,
и обоих она захваливала,
не будь они женатыми,
со мной, говорила, они создали бы семью,
от безнадежности, добавляла, я далека,
Сергий Радонежский мне мужа подыщет.

Под южным небом тепло,
выступившая слеза не замерзнет,
я разумею – не дослушав,
пройтись до бара невежливо,
откровенно неделикатной дрянью
она меня станет считать,
алкоголичке
проявить недопустимую в обществе прыткость
простительно,
ужас, как выпить желаю,
я с выпячиваемой болью промолвила.
Стул освободила,
выпила,
взгляды оттуда, от бара,
кидала и чертыхалась.
Мой стул никем не занят,
конченая тетя как сидела,
так и сидит,
за время, ушедшее на употребление мною
двойного в смысле водки коктейля,
она не похорошела,
в силе серого вещества не прибавила,
и что же у нас впереди?
У нее медленная ходьба в номер,
у меня новый коктейль,
лет через пять побольше меня
пить она будет.
Сергия Радонежского
в отклонении, берущем под градусом
командование над ее мозгом,
приглашать за стол,
нещадно обругивать,
до завтра ухажера мне не пошлешь,
матерными словами исписать твою икону
я обещаю!

Меня причисляли к нежным.
Подлить ли мне?
Да, подлить.
Пропасть я не обошла,
на краю побесилась,
рассеянные лучи
сплетались в слепящий пучок,
киоски с конфетами закрывались,
вирусолог Ганеев!
Познать настоящее счастье
я к тебе не приду!
Надоедал ты мне, о бзиках на перроне
вещая,
голову квадратной подушкой
была вынуждена с тобой накрывать.
Голова? Разумеется, не подушка, а голова,
она у меня после твоих излияний
форменный квадрат.

Поезд вылетит на перрон,
на перроне меня задавит!

Даже удивительно, что Ганеев
где-то работал,
адекватные отчеты кому-то писал,
матерью-героиней я тебя могу сделать! —
в мое спрятанное под подушкой
ухо
однажды он прокричал.
Подушка смягчила,
но леденящий ток
меня все же прошил.
Детей от Ганеева нарожать?
Целый выводок для сумасшедшего дома
поочередно из себя выпихнуть?
Государство мне помощь окажет,
при их тотальной невыносимости
заберет их в дурдом,
во имя пополнения дурдома
проходить через множественные
беременности
я не согласна.
Ты, Ганеев, подожди,
меня не торопи.
А почему я,
красотка на противозачаточных таблетках,
лежу с тобой голой,
и у нас ничего?
Ах, секс ты теперь презираешь?
Я одеваюсь.
Куда я по дороге к себе заскочу,
не твое дело, Ганеев,
разрыв у нас сегодня с тобой.

Рюмочку в печали я пропущу,
салат «Цезарь» на закуску мне
не тащите,
соизволю рюмочку
без закуски.
В вашей всемирно известной забегаловке
нам, дамам, это разрешено?
Мне не тоскливо,
рассказом, упоминаетесь ли в титрах
фильма о богатырях,
вам бы, мужчина, себя не обременять,
за театральной афишей я не слежу.
Позовете меня в театр —
наверно, откликнусь.
С официантом мне не зазорно,
внутреннего предубеждения нет.
Нелегкая жизнь в официанты вас занесла?
Пожалуйтесь мне, похнычьте,
с громаднейшим сердцем я женщина.
Учились в медицинском институте,
стащили на продажу
наркотический препарат,
вам не представить,
каких историй от мужчин я наслушалась.
Драму или комедию?
Милый парнишка,
билеты в театр
действительно собрался он покупать.
Ближе к сцене необязательно,
разорять официанта – моветон,
поеду ли я со спектакля к нему ночевать,
для него, конечно, интрига.
Поглядим по моему настроению.
В буфет до спектакля безусловно зайдем.

Коньяк пугающим образом недешевый,
а парень не испугался,
по сто он мне
и себе.

По третьему звонку, я не запамятовала,
нам в зал.
Пьесу Ибсена нам не предложат,
минуты до старта событий
в герметичном английском детективе
тают и таянием
предвкушение во мне не взвихряют,
быть потрясенной
ожиданий у меня никаких.
Нудный сюжет,
заурядные актеры,
искрометному абсурду
с отвязными любителями на сцене
внимание охотнее бы я уделила.

Официанта зовут Артур,
под коньяком он мигом стал
квелым,
в зале бы кромешную темноту,
артистам играть потише,
Артур бы мирно подремывал,
а я бы задействовала воображение,
купалась в Ниле со львом,
он, превратившись в кудрявого фараона,
в меня бы проник,
водный секс
у меня из любимых.
Испробовав в морях,
я пошла в бассейн на «Автозаводской»,
заприметила мужчину с фигурой,
как у борца,
на спине он мимо меня проплывал,
мой пыл жестоко усиливал,
мне бы за ним и накинуться,
плавки с него содрать,
без удовлетворения,
к сожалению,
мне вылезать на бортик придется,
неудовлетворенной под душем стоять.
Под душем я могу сама,
задницей к другим женщинам запросто,
борец-чемпион,
хрен тверже камня,
оргазм будто ядерный взрыв!

Артур, посматривая на наши билеты,
меня усадил,
ноги неудобно упираются в кресло
двадцать восьмого ряда,
у нас двадцать девятый.
Артисты начали,
сэру Эдмунду Кину
по дарованию они не равны,
надеюсь, они и в свойственные ему
алкогольные припадки
почти не впадают.
Артур, извини, ты не спишь?
Говорит, что не спит.
Коньяк, выпитый нами в антракте,
Артура наверняка вырубит,
и мне бы не намекать,
коней удержать,
Эдмунд Кин
завершил существование в Ричмонде.
Благотворительное общество этого города
мне бы мужчин не выделяло,
ежедневно бы ни за что,
потрепанная неласковой жизнью? Я?
Да я вполне в форме,
парень гораздо моложе меня
настроен меня добиваться.
Повторить!
Я ему не скажу,
о коньяке я лишь в мыслях,
безумные обещания верности
я, случалось, давала.
Из настоящего мне бы прочь,
с кентаврами меня прельщает резвиться,
в качестве партнеров для близости
кентавры всегда меня привлекали.

Джентльмен на сцене разговорился,
перебивающая его леди
певучим голосом осведомилась у него,
не видел ли он ее доставшиеся от бабушки
драгоценности,
скоро будет убийство.
Артур меня локтем,
конвульсии, похоже, во сне,
переспать с Артуром
мне что прикурить сигарету не от золотой
зажигалки, а от дешевой спички,
но лягу ли я с Артуром,
я пока не решила.
Для Артура все шатко,
ошибется – я от него ускользну,
деньги я захватила,
и пусть Артур спит, а я в буфет,
бутерброд под коньяк
мне подсовывать не советую,
жующие, сделав глоточек,
в своих глазах, я полагаю, не падают,
а я упаду.

Коньяк чуть-чуть обжигает,
в голове проносятся мысли,
успеть бы выскочить покурить,
перейти бы границы возможного,
упускаю я крайне немало,
а мне бы не упускать,
доведя полноту бытия до предела,
вывести куда-то,
не знаю, куда.

Кавалер из Артура, я бы сказала,
сносный.
Билеты, коньяк,
затем сон,
женщина я нестрогая,
незачет ему не поставлю.
Идти ли мне обратно к Артуру,
себе мне нужно ответить,
при поджимающем времени
не тянуть,
оскорблять актеров и зрителей
запоздалым вваливанием в зал —
грязно грешить, я считаю.
А ученики у официантов бывают?
Звезду Героя официанту вручали,
не может быть,
чтобы ни единого официанта
не наградили за героизм.

Я покурю и уйду,
проснувшийся Артур огорчится,
поднос с мясом в горшочке по-кавказски
на вора в законе
завтра скандально выронит,
хорошо, я подумаю.
Погуляв,
часа через полтора к театру приду
или не приду,
шанс провести со мной восхитительную
бурную ночь
Артуром еще не утрачен.

Справа Патриаршие пруды,
из-за нежелания утопать в разнообразных
воспоминаниях
я на пруды не отправлюсь,
на Тверском бульваре
меня грубо домогался нетрезвый
бардовский дуэт,
однако я смеюсь,
шагаю к бульвару,
проскользнувший по тротуару
мужчина в пиджаке
с короткими рукавами
до меня невинно дотронулся,
говоря по сути, задел,
он либо дешевый модник,
либо занятный фрик,
заурядных типов мне на сегодня
достаточно,
ты, отдаляющийся от меня Артур,
ты лимит выбрал.

Ружейный огонь!
Девушка упоенно бормотала,
что ружья ей пистолетов милее,
они длиннее.
С тех пор я налюбилась,
нажилась,
продолжающаяся жизнь у меня ничего,
поменять ее я готова,
собачкой за пиджачной неизвестностью
я бегу?
Ступаю размеренно,
всем телом не ускоряюсь,
на Тверской бульвар он уже перешел,
я, отсеченная от него потоком машин,
сдерживаюсь,
под колеса не рву,
я элементарно спокойна.
Разве спокойствие труднодостижимое
состояние?
Миллиарды воскликнут: да!
Суету вы выдавливайте,
применением практик с Востока
изводите ее на корню.
Медитация, наблюдение за цветами,
я лихорадочно озираюсь,
в угловой ресторан меня бы кто
пригласил.
Улыбчиво отказываясь,
согласие я бы дала,
в меню бы сконцентрировалась
на алкоголе,
женщины, ведущие себя по-взрослому,
успех у мужчин, поверьте,
имеют.
Десерт?
Не дочку ты, красавец, привел,
у меня не детские вкусы.

Повалил густой дым,
из-за столика нас с возбужденным мужчиной
выперли,
какая же зараза, я сетовала,
возгорание в подсобке устроила.
Мужчина со мной солидный,
бухгалтерию на Рижском рынке ведет,
спешная крикливая
эвакуация
от секса с ним меня отвратила.
Сбит самолет
и сосуд кувалдой расколот!
Созвонимся,
конечно,
я же тебя не посылаю,
конкретно сейчас
данные мне Создателем ноги
неохота мне раздвигать.
Рот он слегка приоткрыл,
моя фраза его смутила,
уличив этого Алексея
в препятствующих постельному безумию
комплексах,
я поставила на нем жирный крест.

3

Тревожные звуки,
перемещение звуковых волн,
кинозлодеи из комиксов ко мне
не подкрадываются,
долгосрочные проекты с вами, самцами,
мне не близки,
держать вас на дистанции для женщины
чревато,
на ее сокращение
изнасилованием вы способны пойти.
Ужасные горячие типы!
Пончики из той пончиковой я пробовала,
живот у меня закряхтел,
во второй половине года
о первой я иногда сожалею,
скопившийся хлам не выбрасываю,
мысль об опустошительном набеге
на пончиковую
Вихляева захватила,
мои кроссовки он натянул,
ступни у него мелковаты.
Член обыкновенный,
норов дурной,
провластную писательницу с Кутузовского
он по хозяйству обслуживает.
Не в постели! – мне говорит.
Она дамочка-колобок
лет сорок пяти.
Я бы ее трахнул, но я для нее плоховат,
социально ее не достоин!
Вихляев со мной правдив,
вываливает мне все в чистом виде,
с завязанными глазами
я в комнате его поискала,
нашла,
повязку он мне сказал не снимать,
прикосновений к моей промежности
не последовало,
Вихляев, как я понимаю,
намеревался внедриться,
и эрекция у Вихляева исчезла,
интерес он ко мне потерял.

Я – наливное яблочко.
Я привлекаю,
а кого не привлекаю —
примите и распишитесь.
Диагноз вам поставлен,
подтвержден,
опасная стадия импотенции.
Наивных надежд не держитесь,
она отнюдь не начальная,
лечение народными средствами
положение только ухудшит,
метод,
по эффективности и безопасности
топовый —
просмотр жесткого порно.

Я включила,
Вихляев выключил,
на мужиков с огромными болтами
без ощущения своей мужской
ничтожности
взирать у Вихляева не выходит.
Его писательница эротических сцен избегает,
ее направленность – самопожертвование
советских солдат,
от правительства за каждый том ей аванс,
колбасу по три тысячи за килограмм
она покупает.
Заставленные антиквариатом хоромы,
личный раболепный мужичок,
с высокомерным презрением
она к его вожделению.
Меня Вихляев не хочет,
и я тоже его теперь презираю,
потертый,
вытащенный из кладовки халат
я нарочито накинула.
Чтобы я когда-нибудь еще тебя соблазняла?
Выкуси! – Александр Васильевич Суворов
пошившему его блестящую форму портному
на просьбу оплатить
заявил.

Я не одна – с пылесосом.
Вихляев мной изгнан,
скоро будет забыт,
его каштановые волосы
после него не остались,
но я их вижу,
остервенело подвергаю
засасыванию,
уменьшенной копией самой себя
мне бы на хрустальном паровозике
к полянам диких ромашек,
мантру, гарантирующую любовь,
в благоухании прочитать,
никогда не надоедающего любовника
вы хотя бы мне предоставьте.
Небеса!
С вами, выглядывая в окно,
я разговариваю.
Бабки у подъезда не сидят,
какие сидели,
померли,
сверкающий логотип супермаркета
манит меня пройтись.
Пол-литровая бутылочка крепкого алкоголя
мне повредит, но я бы ее с кем-нибудь
разделила,
интеллигентного заблудшего мужчину
в оптимистичный настрой привела,
тоской они зря упиваются.
Жизнь дрянь,
России кранты,
бродящим вокруг женщинам
поэтому ноль внимания,
нужды тела – поесть и поспать.
А когда тело вкусит водки,
начинается болтовня.
Работающее с дефектами метро,
железный занавес мерзкого Черчилля,
к Виктору Андреевичу,
вычеркнутому из списка преподавателей МГУ,
я ненароком прильнула,
и жар от моего бедра он не почувствовал,
о тюленях,
используемых немецкой разведкой,
захлебываясь от речевой частоты,
в нездоровой увлеченности нес,
за вычетом меня, компанию ему составлял
боящийся лифта Авдеев.

Тросы подрежут враги,
кабина лифта сорвется,
на мои похороны
вам бы, прелестная дама,
без кавалера прийти,
за мою возлюбленную тогда вы сойдете!

В действительности его возлюбленной
мне бы не становиться,
дряхлый лысый Авдеев мне не пара.
Он клянется, ему всего пятьдесят три,
и я Авдееву верю,
русские мужчины так и выглядят,
именно у них, а не у нас,
следящих за собой женщин,
довольно короткий век.
Авдееву вздумалось меня проводить,
провожание он обильно сдабривал
навязчивыми приставаниями,
в постели со мной ты умрешь,
заботливо я промолвила.
Я не полено,
не рыба,
до последней капли
я из мужчин выжимаю.
Погибнешь ли ты в лифте, неясно,
но сегодняшнюю ночь,
добившись моего согласия,
ты определенно не переживешь.
Сердце у тебя встанет.
Тебе его бы спасать,
от меня убегать!

Какие бы слова мужчине бы я ни сказала,
мячиком от стены
он от меня не отскакивает,
мое притяжение силу сохраняет без сбоев.
Я их гоню,
а они за мной ходят,
жаждущими соития псами
предпринимают попытки
из состояния охлаждения
меня вывести,
зарабатывающий грузоперевозками «Стэп»,
он же Степан,
сказал, что если он сожжет у себя на ладони
завалявшуюся в кармане
рекламку стоматологической клиники,
я с ним пойду.

Пойдешь?!
Ты сначала сожги.
Бумажка, положенная им на ладонь,
загорелась, и он ее сбросил,
вздувшийся позже волдырь
чем-нибудь обрабатывал,
я участливой сестрой милосердия
около него не крутилась,
боль его от меня увела,
похоть в его чреслах убила.
А нам бы с ним встречаться,
с залитой горки на двойных санках скользить,
тем одиноким вечером
в некоторой грусти о «Стэпе» я вспоминала.
Надо же, как мощно меня он хотел,
исключительное для современных реалий
влечение.
И какой-то ожог
словно топором ему по лингаму?
Языком грузоперевозчик молол,
кишки от нечеловеческой тяги
у него не закручивались.
Подпалив свою плоть,
он думал меня впечатлить,
результатом созданного впечатления
меня поиметь,
шоферские ручищи не подведут,
с подскочившей температурой, он рассчитывал,
справятся,
влегкую он проскочить собирался,
совсем крошечной жертвой меня
покорить.
Я, говорил, и в соседние страны катаюсь,
из Белоруссии могу подарочек
тебе привезти.
Из самой Белоруссии?
Невиданными у нас диковинами
там полки, наверно, завалены,
от изумления,
вызванного твоим даром,
я бы где-то полгода в себя не пришла.
Кстати, проституток в дороге
ты не снимаешь?
Нет, нет, он меня убеждал,
меня только честные женщины
привлекают.

Мужчинам бесплатный секс выгоден.
Я за деньги ни с кем не спала
и очень умной,
размышляя об этом,
себя не чувствую.
В молодости,
когда с захваченным из Москвы
пивом,
я разгуливала по Абу-Даби,
в эскортницы меня зазывали,
условия предлагали
солидные.
Я выбираю сама,
приплюснутому агенту
я суховато сказала.
Вздумаю с дворником —
пересплю с дворником,
а шейх меня не устроит —
в меня, находящуюся в сознании,
ни за что он не вставит.
По кончику носа я ему двину,
пальцами на глаза надавлю,
десантный офицер Балин меня подготовил.
Я учила его разным позам,
он уроки самообороны
мне в перерывах давал,
не реши распоряжающееся им
военное командование
перебросить его из Подмосковья
под Сургут,
он бы до сих пор ко мне заходил
и мы бы друг друга радовали.
Мужик скромный,
несмотря на деревенское происхождение,
обходительный,
кирпич ребром ладони
он расколоть не сумел,
а мне и лучше,
от необходимости действовать
веником и совком
я избавлена.
Ночью он как-то проснулся,
застонал, я зажгла свет и увидела —
лицо у него без кровинки,
бледный точно покойник
дорогой мне десантник.

Кошмар, заявляет, приснился.
В постели мы вчетвером,
трое мужчин,
и ты, единственная среди нас женщина.
А мужчины —
я, патриарх и наш национальный лидер.

Десантник умолк,
я, прижавшись к нему,
тишину не нарушала,
такая групповоха
не меньше его меня в ужас ввела.
Рано утром он уехал,
меня не разбудил,
наступивший будний день
мне захотелось провести в предпочитаемой
дворянами праздности.

Допустимо почитать,
причесаться,
в парикмахерскую давненько
я не наведывалась,
тип прически по форме
едва ли определишь.
Вытирать пыль в мои планы не входит,
если подую, долю пыли с серванта
перемещу,
пыль у меня лежит здесь,
здесь,
от моих глаз она не укрылась.
Яичницу я не стану,
на завтрак элегантный пашот,
с рваными краями он и у шеф-поваров
время от времени получается.
Яйцо мною расколото, вода кипит,
белок с желтком выливаю,
по кромке объявления «наркотическая помощь»,
в центре крупным шрифтом

«ЗАПОИ»,

незримо поддерживающий меня ангел
газету мне на стол положил?
Подумаешь, газета валяется,
кухонных мух я ей бью.
Какие еще запои?
С десантником мы накануне
по капельке,
и никакая плита во мне не сдвинулась,
адскую жажду не пробудила,
под завтрак я испанского красного вина
себе не налью.
В сосуде, откупоренном мною вчера
около девяти,
алкоголя приблизительно на стакан,
на три приличествующих дамам
фужера,
мой десантник мужчина весьма
положительный, но, разумеется,
не упоительный.
Шоколад он к бутылке принес,
в дверях поцеловал меня в губы,
шоколад, кстати, отрава.
Секс с десантником заурядный,
цитатами из Теннисона не перемежающийся,
про леди Годиву,
ощущая рьяные,
услаждающие меня вхождения,
я бы послушала.
«Стоял ее любимый конь!
Весь в пурпуре, с червонными гербами!».
Скажи я десантнику
покинуть меня навсегда,
он бы не застрелился.
А суицидальным выстрелом в голову
он бы подарил мне чувство
собственной исключительности,
ведь женщина,
из-за которой кончают с собой,
она на вершине.
Глупость, да, глупость,
романтическая дребедень,
магнитогорского героинового торчка
бросила его исколотая шмара,
и он совершил передоз,
в предсмертной,
написанной невероятно криво,
записке
объявил причиной
невозможность существования без Людмилы,
а эта Людмила абсолютная дура
и внешне чуть симпатичнее лысой
кошки-сфинкс.
Я куда милее,
пашот мне пора доставать,
пара глоточков красного
его органично дополнят.
Потом я растянусь,
из высокой литературы окажу выбор
Фрэнсису Скотту Фитцджеральду,
моя коммуникабельность мне сегодня
не пригодится.
На улицу я не сунусь,
общением с низкосортной публикой
наслаждение от истинного
искусства не перебью,
желание прогуляться в двенадцать,
может, в час дня,
поглотило меня целиком,
и я, полагающая, что с зовом судьбы
полезнее не бороться,
надела брюки,
надушилась фейком от Ланком,
прошлый год
относительно занимательных встреч
мне удался,
производитель урологических препаратов Исаев —
случай особенный,
при его профессии
сексом ему хотя бы слегка увлекаться,
а он на меня,
снявшую лифчик,
не смотрел,
ковырялся в айфоне,
и ради чего к тебе домой я приперлась?
На твою озабоченную физиономию
вне городской суеты поглядеть?
Денег у него полно,
их цену он не знает,
банку икры, говорит,
ты ложкой под водку.
Литровой Финляндии тебе хватит?
Я его почти что ударила.
С хамами я срываюсь,
физический урон подмывает меня нанести.

Ты, нелюдь!
Ты понимаешь, что ты меня оскорбил?!

Он извиняется,
кивает на безотлагательные дела,
аптеки его препарат не берут,
ссылаются на новые правила,
надлежащую бумагу
достать у него не выйдет – он погорит,
набросившиеся на него кредиторы
в расчете на золото вырвут зубы,
от выдуманных проблем
вы, дамы, изводитесь,
а у меня из пальца не высосаны,
угробить меня норовят.

На Исаева я махнула,
водки в свой сексуальный ротик влила,
она, не спорю, роскошная.
Дверь для Исаева я открыла,
но он в нее, то есть в меня,
входить не желает!
Я на Исаева злюсь,
достойная богов выпивка
остроту негатива во мне притупляет,
на рельсы философии, ага, переводит,
планете в созвездии Льва
моим домом не стать,
Исаев, рожденный деловым кроликом,
во льва не переродится,
удар я, понятно, держу.
Фактически не пьянею.
В кружение бальных платьев
подмешивается погнутый ключ,
реконструкция Алтуфьевской развязки,
сведения для воображения
я с мира по нитке,
заинтересованным мужчинам
приказываю подходить ко мне одному,
ведущий меня эстетизм
укажет мне на наиболее соответствующего,
и мы завалимся на диван,
на холодные доски
беседки,
радуга над нами, я бы промолвила,
зимняя.
А мы с тобой не мерзнем,
отчаянно стараемся
и будем бесконечно удовлетворены,
неправда ли, мы совершенны?
Ответ от него сипловатый,
по-моему, утвердительный,
от Исаева, включившего немого
гоняющегося за прибылью таракана,
я отвернулась,
бутылку из его поля зрения убрала,
между коленями она у меня,
на кровати прямо сидящей.
Я – это я,
ссутулившейся вам меня не увидеть,
без самоуважения
женщине жить нельзя.

Ладонью я обхватила,
запрокинула,
мягчайшая водка,
горло мне не дерет.
Как бы к водке похуже,
а к мужику поактивнее
я отнеслась?
Обеими руками я за,
не в алкоголе для меня главная радость.
Пока довольствуюсь им,
на расходящемся финском ветре
в очаровательную фантазию
унестись собираюсь,
за обладание мной
дерутся на копьях всадники,
съехавшиеся из разных земель
короли,
импотенты, наверное?
Крепкие простолюдины,
размахивающие палками на ослах,
возбуждение вообще в минус,
расхотелось о мужиках мне мечтать.
О собственном
формально несложившемся существовании
горевать мне под водку?
Распространение от Москвы
до самых до окраин,
популярнейший у нас женский стиль,
ярая противница я данного направления.
Я обнимаюсь с никарагуанским плейбоем,
почувствовав пресыщение,
с накаченным коком
в британском порту обнимусь,
о свободе Африки я ничего не скажу,
а свободу женщины
я именно так понимаю.

Я плыву на плоту,
обстоятельства моей встречи
с плотом и управляющим им мужиком
подозрительными мне не кажутся,
я была обнаженной. Я ныряла.
По вынырнувшей голове
он сцепленными бревнами не ударил,
ловко ее обошел,
рядом со мной, испытывающим к вам
нечто громадное,
вы отдохнуть от воды не хотите? —
он медовым тоном спросил.
Забираясь,
грудью я за плот зацепилась,
немного ободрала,
мысль чем-то прикрыться
мне не пришла.
Смотри!
Настаивай, я требую, на слиянии!
В лапах – лопатах
он держит шест,
символ всецело фаллический,
ход у его плоской посудины
плавный,
меня убаюкивающий,
спиной к ментально кастрированному Исаеву
в дремоту из-за Финляндии
я впадаю?
Гладиатор Спартак,
обращенный в неутомимого трахаря
Дональд Дак,
взбодриться раз плюнуть!
С уткой, по велению колдуна
сделавшейся человекоподобной секс-машиной
я бы не стала.
А что меня останавливает?
Внутренние ограничители
надо из себя выкорчевывать,
путем убогой клуши
к гробовой доске не идти,
с бутылкой еще не справилась? —
от Исаева мне ехидный вопрос.
Он надо мной посмеивается.
Странновато, конечно, мозги у него устроены —
на женщину он не лег,
в своей трусости расписался
и подшучивает откуда-то свысока.
Непробиваемый фрукт, перевернутое сознание.
Твои финансовые бедствия я с тобой
не разделю, Исаеву я сказала,
из загаженной тобой гавани,
бай-бай, отбываю.
Обувь в прихожей не перепутаю,
в чужой не уйду,
совет тебе от меня на прощание —
государственную субсидию выбивай.
У нас ее под что угодно,
даже под препараты для стояка,
предприниматели,
бывшие у меня до тебя,
засланной министерскому работнику взяткой
их рушившийся бизнес спасали
и танцевали,
меня в танце ощупывали,
классические представления о недоступности
едва знакомой красивой женщины
я в них ломала;
до свидания, я пойду,
произносила лишь утром.

Проснувшись где-то в Чертаново,
я осматривалась,
хлопаньем глаз гнала прочь
обступавшие тени,
свежесть голубенького постельного белья
вызывала вопросы,
вчерашний статный мужчина
на мои негромкие вскрикивания
не откликался.
Кирилл!

А он Кирилл?

В последовавшей за актом
истоме
я бы Александра или Рифата
Кирюшей не называла.
Умелый он,
сильный,
немаловажно, что выпили мы умеренно,
не дали переизбытку текилы
крылья ему подрубить.
Сигареты где-нибудь у кровати
он не оставил,
я привстала и снова легла,
тренажерные залы у него в личной собственности,
на следящих за здоровьем
членах общества
он кое-что сколотил.
Квартира без излишков, но стулья значительные,
дорогое старье,
завтрак в постель мне не нужно,
я бы и на стуле
шпрот с куском чиабатты поела.
Ранняя пташка этот Кирилл?
Отъехав,
квартиру он на мое попечение бросил?
Знает он меня всего ничего,
доверие ко мне, я думаю,
еще не возникло,
не в туалете же он сидит.
Кирилл!
Ладно, я не отвлекаю,
в принципе, могу попытаться уснуть,
велосипед,
когда ложишься и воображаемые педали
ногами крутишь,
я не делала,
окончательно не разгуливалась,
ты, детка, крути,
крути
и раздвигай!
Скажи он мне то, что я сказала за него,
я бы ему подчинилась,
разрешила во мне побродить,
воспоминания о близости с Кириллом
у меня самые положительные.
Оргазм, по-моему, был,
мои глаза, тут уже я уверена,
выпучивались,
бесплатный абонемент в тренажерку
он мне не предложил,
с редкой для мужчин проницательностью
меня понял.
Если Кирилла нет
и до одиннадцати он не вернется,
из Чертаново я начну выбираться.
К одеванию приступлю я пораньше,
к недопитой текиле не прикоснусь,
похмелье я люблю заливать,
но при отсутствии пожара
утренняя порция мне не требуется.
Мне стало трудно,
Кирилла почувствовать внутри меня
я хочу!
Одиннадцать – время взятое с потолка,
хоть до вечера
Кирилла я дожидаться способна,
следует уточнить.
Туалет, оторвав задницу от кровати,
проверить.

Узкое помещение
с царствующим в нем унитазом
никем не занято,
в ванне со вскрытыми венами
Кирилл не лежит,
отбытие его из квартиры
факт неоспоримо доказанный.
Обижена я на Кирилла?
Не в пустыне же без глотка воды
он меня бросил,
вдобавок к водопроводному крану
у меня и текила,
разрешите подмигнуть, под рукой.
На дорожку мне бы себе не отказывать,
под зазвучавшими переливами марьячес
метро куда веселее
мне будет искать,
подспудно, видимо, я решила
квартиру Кирилла покинуть.
Текилу с собой?
Мне бы допить,
налегке к метро топать,
размышления о сексуальном Кирилле
к его кровати меня не привязывают.
Сложится – пересечемся,
не суждено, так не суждено,
сейчас, на голодный желудок,
от текилы меня, думаю, развезет,
снаружи,
под небосводом,
я попаду в неприятность,
для храбрости, получается,
я прикладываюсь.
Глупости!
Было почти на дне,
и передо мной ничего не вертится,
электрическая плита
пламя из конфорок не изрыгает,
скорая помощь, мне кажется,
у шлагбаума, перекрывшего двор,
загудела.
Кому-то плохо,
скорая его или ее
увозит или привезла,
почему привезла?
Сама приехала или уезжает,
с больным человеком внутри
ей только на выход,
никак не на вход.
Кирилла у подъезда могли переехать?
Если он жив, он мне не позвонит,
номер он у меня не спросил,
себе на домашний
в надежде на мое залипание
он наберет?
Расскажет о кошмарном
с его точки зрения происшествии,
мандаринов меня попросит ему принести,
при его серьезных доходах
палату Кириллу отдельную,
способствующую любовным утехам
с дамой, не поленившейся его навестить.
Скажем, у него поврежден позвоночник.
Тогда отбой,
близость категорически исключается,
а при сломанной
загипсованной ноге
возможности мы изыщем,
доступную позу найдем,
в больнице, мне вспоминается,
с хирургом Ливановым,
опорожнив стаканчик чистого спирта,
я кувыркалась,
прямо на его рабочем месте
безыскусному соблазнению поддалась.

Взгляните, милейшая, где я работаю,
трудности выпавшей мне доли оцените
и меня пожалейте.

Он мне не понравился.
Ни на какую выставку
я бы с ним не пошла,
а посмотреть на хирургическое отделение
по-своему познавательно,
в будущем на каталке доставят —
незнакомая обстановка
лишней тревогой
сердечную мышцу не перегрузит,
наведаться к Ливанову на работу
я, короче говоря, согласилась.
И он, осмелев в родных стенах
буквально до неузнаваемости,
меня облапал,
возбудил,
по мере развивающегося
полового сношения
возбуждение меня отпускало,
слабоват в этом деле хирург.
Кончил и всем доволен,
мое угрюмое лицо
к убавлению его праздничности не ведет,
постоянными любовниками нужно нам
с тобой стать! – он воскликнул.
Я промолвила, что подумаю,
правду о подаренных им ощущениях
великодушно удержала в себе,
в состояние сладкого забытья,
когда любой секс приятен,
спирт меня ввести не сумел.

4