Морские звезды

Рим

Неотения^[13]

Поначалу оно не походило на человека. Даже не казалось живым. Скорее выглядело как куча грязных тряпок, которую кто-то бросил у подножия пилона, рядом с отелем «Камби». Джерри Фишер и не взглянул бы на него лишний раз, если бы поезд наземки не просвистел над головой, выбрав подходящий момент, и сегментированные полосы света стробоскопами не ударились о землю.

Он пристально взглянул на кучу и увидел глаза, сверкающие в тени.

Джерри не сдвинулся с места, пока поезд не скользнул прочь. Мир снова вернулся к грязноватым приглушенным краскам. Тротуар. Полосы кудзу^[14] над дорогой, серые и задыхающиеся из-за постоянных брызг бетонной крошки. От облачных гряд слабо отражались неон и лазеры реклам.

И вот это создание с глазами, куча грязных тряпок, прислонившаяся к столбу. Мальчик.

Маленький мальчик.

«Так поступаешь, когда действительно кого-то любишь», – частенько говорила Тень. В конце концов, малыш мог здесь умереть.

– С тобой все в порядке? – спросил он наконец.

Куча тряпок слегка сдвинулась и захныкала.

– Не бойся. Я тебе ничего не сделаю.

– Я потерялся, – ответил ребенок очень странным голосом.

Фишер сделал шаг вперед:

– Ты беженец?

Ближайшая зона для беженцев находилась в ста километрах отсюда и хорошо охранялась, но иногда кто-нибудь оттуда все-таки удирал.

Глаза покачнулись из стороны в сторону: нет.

«Хотя что еще он мог сказать? Может, боится, что я отправлю его назад».

– А где ты живешь? – спросил Джерри и наклонился поближе, чтобы услышать ответ.

– В Орландо.

Ни намека на азиатский или индийский акцент. В детстве мать всегда говорила Джерри, что несчастья равнодушны к цвету кожи, но сейчас он имел свое мнение на этот счет. Речь мальчика выдавала в нем американца. Не беженец, получается. Значит, скорее всего, его будут искать.

Что, на самом деле, было слишком…

«Хватит».

– Орландо, – громко повторил Фишер. – А ты действительно потерялся. Где твои мама и папа?

– В отеле. – Грязная куча отделилась от пилона и шаркнула ближе. – В «Ванкиэтле».

Слова больше походили на полусвист, словно мальчик говорил сквозь забитые пазухи. Может, у него была эта, как его – Фишер поискал слово – волчья пасть или что-нибудь в этом духе.

– В «Ванкиэтле»? А в котором?

Мальчик пожал плечами.

– У тебя часы есть?

– Потерял.

«Ты должен помочь ему», – сказала Тень.

– В общем, так, слушай. – Фишер потер виски. – Я живу тут, рядом. Можем позвонить оттуда.

«Ванкиэтлов» в нижней части материка не так уж много. Полиция ничего не выяснит. А даже если и выяснит, они не станут обвинять его. Не за это. Что ему было делать? Оставить мальчика, чтобы того разобрали на органы?

– Я Джерри, – представился Фишер.

– Кевин.

Выглядел парень то ли на девять, то ли на десять лет. В общем, казался достаточно взрослым, чтобы знать, как пользоваться общественным терминалом. Но было в нем что-то неправильное. Слишком высокий и тощий, он путался в ногах, пока шел. Может, у него повреждение мозга? Может, он был из тех наномладенцев, с которыми все пошло не так? А может, его мать, беременная, слишком много времени проводила на улице.

Фишер привел Кевина в свою двухкомнатную съемную квартиру. Мальчик рухнул на кровать, даже не спросив разрешения. Джерри проверил холодильник: рутбир. Гость взял стаканчик, нервно улыбнулся. Фишер сел рядом с ним и, успокаивая, положил руку ему на колено.

Лицо парня окаменело, всякое выражение исчезло с него, словно из бродяги вытащили пробку.

«Давай», – сказала Тень. Он ведь не жалуется?

Одежда Кевина была нечистой. Запекшаяся грязь облепила штаны. Фишер принялся отколупывать ее.

– Тебе надо все снять. Помыться. Душ работает только по четным дням, но можно обтереть тело губкой…

Кевин просто сидел, не двигаясь. Одна рука обхватила стаканчик, костлявые пальцы вонзились в пластик; другая неподвижно лежала на кровати.

Фишер улыбнулся:

– Все в порядке. Так поступают, когда действительно…

Мальчик уставился в пол, дрожа.

Джерри нашел молнию на ширинке, потянул. Нежно нажал.

– Все хорошо. Все в порядке. Не волнуйся.

Кевина перестало трясти. Он посмотрел вверх.

И улыбнулся.

– Тут не мне надо беспокоиться, урод, – произнес он свистящим детским голосом.

Удар отбросил Фишера на пол. Неожиданно для себя он уставился в потолок, пальцы дергались, а руки волшебным образом превратились в мертвый груз. Вся его нервная система светилась ажурным узором утопленных в плоть проводов под высоким напряжением.

Мочевой пузырь расслабился. Влажная теплота растеклась от промежности.

Кевин переступил через него и посмотрел вниз, всякий намек на неуклюжесть исчез из его движений. В одной руке он держал пластиковый стакан, в другой – электрошокер.

Неторопливо и демонстративно мальчик перевернул стакан. Фишер смотрел за тем, как жидкость змеей потекла вниз, словно ненамеренно, и разлилась по его лицу. Глаза защипало: от потока слабой кислоты бродяга превратился в костистое размытое пятно. Джерри попытался моргнуть, потом еще раз, и наконец ему это удалось.

Одна из ног Кевина согнулась в колене.

– Джеральд Фишер, вы арестованы…

Нога распрямилась. В боку Фишера комом взорвалась боль.

Назад. Вперед. Боль.

– …согласно статье сто пятьдесят один и сто пятьдесят два Североамериканского тихоокеанского уголовного кодекса.

Ребенок встал на колени и пристально посмотрел ему в лицо. На таком близком расстоянии все признаки бросались в глаза: глубина взгляда, размер пор на коже, пластичная упругость взрослой плоти, пропитанной андрогенными ингибиторами.

– Не говоря уже о нарушении очередного судебного запрета, – добавил Кевин.

«Сколько…» – совершенно равнодушно подумал Фишер.

От нервного шока весь мир словно окутала кисея. Сколько месяцев понадобилось, чтобы из взрослого снова превратиться в ребенка?

– Вы имеете право… да какого, собственно, хрена…

И сколько понадобится, чтобы обратить процесс вспять? Сможет ли Кевин снова вырасти?

– Ты знаешь собственные права лучше меня.

Это невозможно. Полиция не зашла бы так далеко, у них нет денег, да и зачем? Зачем кому-то добровольно понадобилось вот так изменяться? Просто чтобы поймать Джерри Фишера? Почему?

– Думаю, мне надо тебя сдать, не так ли? Хотя, с другой стороны, может, лучше дать тебе полежать тут в собственной моче…

Каким-то образом он почувствовал, что Кевину сейчас хуже, чем ему. Бессмыслица какая-то.

«Все в порядке, – тихо сказала Тень. – Это не твоя вина. Они просто не понимают».

Кевин снова принялся пинать его, но Фишер едва чувствовал толчки. Он старался сказать что-нибудь, от чего его мучителю стало бы хоть немного легче, но двигательные нервы основательно поджарились.

Хотя он по-прежнему мог плакать. За слезы отвечала другая проводка.

* * *

В этот раз все было иначе. Началось все, конечно, как обычно: сканы, образцы, избиения, – но потом его вывели из строя, вымыли и поместили в боковую комнату. Двое охранников усадили Джерри за стол напротив приземистого унылого человечка с коричневыми бородавками по всему лицу.

– Привет, Джерри, – поздоровался он, притворяясь, что не заметил ран Фишера. – Я доктор Скэнлон.

– Вы психиатр.

– Скорее, механик. – Он улыбнулся, чопорно, скупо, словно говоря: «Я сейчас сказал нечто очень умное, но ты, скорее всего, слишком тупой, чтобы понять шутку».

Фишеру Скэнлон сразу не понравился.

Но типы, подобные ему, раньше всегда оказывались полезными со всей их болтовней о «компетенции» и «уголовной ответственности». Фишер уже давно понял: вопрос не в том, что ты делаешь, а почему. Если совершаешь преступления, потому что ты злой, у тебя серьезные неприятности. А если делаешь то же самое из-за болезни, доктора тебя прикрывают. Иногда. Джерри научился быть больным.

Скэнлон вытащил из нагрудного кармана повязку на голову.

– Мне бы хотелось немного с тобой поговорить, Джерри. Ты не возражаешь, если мы наденем на тебя вот это?

Изнутри ленту усеивали сенсорные датчики. Они холодили лоб. Фишер осмотрел комнату, но никаких мониторов или устройств не обнаружил.

– Прекрасно. – Психиатр кивнул охранникам, подождал, пока те выйдут, и заговорил снова: – А ты странный, Джерри Фишер. Мы на таких нечасто наталкиваемся.

– Другие доктора говорят иное.

– Да? И что же?

– Они говорят, мой случай совершенно типичен. Говорят, что многие из тех, кого обвиняют по сто пятьдесят первой статье, пользуются такими же логическими обоснованиями.

Скэнлон наклонился вперед:

– А знаешь, это чистая правда. Просто классические фразы: «Я учил ее справляться с пробуждающейся сексуальностью, доктор». «Это работа родителей – воспитывать своих детей, доктор». «Им и школа не нравится, но все это для их же блага».

– Я никогда не говорил ничего подобного. У меня даже детей нет.

– Именно. Но смысл в том, что педофилы часто заявляют, будто действуют исключительно в интересах детей. Они превращают сексуальное домогательство в акт альтруизма, если ты меня понимаешь.

– Это не домогательство. Так поступаешь, когда действительно кого-то любишь.

Скэнлон откинулся на спинку кресла и какое-то время молча изучал Фишера.

– Вот чем ты интересен, Джерри.

– Чем?

– Каждый использует эти фразы. А ты единственный, кто в них действительно верит.

* * *

В конце концов они сказали, что позаботятся об обвинениях. Он понимал, что этим, разумеется, дело не закончится; они заставят его записаться добровольцем в какой-нибудь эксперимент, или стать донором органов, или согласиться на добровольную кастрацию.

Но фокус оказался в том, что ничего подобного не произошло. Он не верил своим ушам.

Ему хотели предложить работу.

– Считай это трудом на общественных началах, – объяснил Скэнлон. – Так ты отдашь свой долг обществу. Будешь жить под водой, но с хорошей экипировкой.

– Где под водой?

– Источник Чэннера. Где-то в сорока километрах к северу от Осевого вулкана, на рифте Хуан де Фука. Ты знаешь, где это находится, Джерри?

– А долго?

– Минимум год. Сможешь продлить срок, если захочешь.

Фишер не мог представить себе причину, по которой он бы стал это делать, но сейчас это не имело значения. Если сразу не согласиться на сделку, то ему в голову посадят управленца на всю оставшуюся жизнь. Которая, если подумать, будет недолгой.

– Один год, – сказал он. – Под водой.

Психиатр похлопал его по руке:

– У тебя есть время, Джерри. Соберись с мыслями. Сегодня ничего решать не надо.

«Давай, – настаивала Тень. – Давай, сделай это, а то они взрежут тебя, и ты изменишься…»

Но Фишер не любил принимать решения впопыхах.

– Так что я буду делать целый год под водой?

Скэнлон показал ему видео.

– Господи, – пробормотал Джерри. – Я ничего такого не умею.

– Не проблема, – улыбнулся доктор. – Научишься.

* * *

И он научился.

Пока Джерри спал, происходило многое. Каждую ночь ему делали инъекцию, которая, по словам психиатра, помогала учиться. После этого машина, стоящая рядом с кроватью, скармливала ему сны. Фишер их толком не помнил, но что-то застревало в памяти, так как каждое утро он садился у консоли с учителем – настоящим человеком, не программой – и все тексты, диаграммы казались ему странно знакомыми. Словно несколько лет назад он знал о них и только недавно забыл. Теперь же вспомнил все: тектонические плиты и зоны подвига^[15], принцип Архимеда, термальная проводимость двухпроцентного гидрокса. Альдостерон^[16].

Аллопластика^[17].

Он помнил свое левое легкое, когда то удалили, и технические спецификации имплантированных машин.

По вечерам врачи подводили провода к телу Фишера и пронизывали поперечно-полосатые мышцы низкочастотным током. Теперь он начал понимать, что же происходит; существовал термин «индуцированные изометрические упражнения»^[18], и его значение пришло к нему во сне.

Через неделю после операции он проснулся в лихорадке.

– Не о чем беспокоиться, – сказал ему Скэнлон. – Это финальная стадия инфекции.

– Инфекции?

– Мы заразили тебя ретровирусом, как только ты тут появился. Не знал?

Фишер схватил доктора за руку:

– То есть болезнью? Вы…

– Она совершенно безопасна, Джерри. – Тот терпеливо улыбнулся, освобождаясь. – Там внизу без нее ты долго не протянешь: человеческие энзимы плохо работают при высоком давлении. Поэтому мы загрузили несколько дополнительных генов в прирученный вирус и запустили его внутрь. Мы переписываем тебя изнутри. Судя по твоей температуре, могу сказать, что процесс почти подошел к концу. Через день или два почувствуешь себя лучше.

– Переписываете?

– У половины твоих ферментов теперь есть две особенности. Они получили гены от глубоководной рыбы. Кажется, их называют макрурусами. – Скэнлон похлопал Джерри по плечу. – Ну и каково это, чувствовать себя отчасти рыбой?

– Coryphaenoides armatus, – медленно произнес Фишер.

Доктор нахмурился:

– Это что еще?

– Макрурус. – Джерри сосредоточился. – Дегидрогеназы^[19] по большей части?

Скэнлон бросил взгляд в сторону машины около кровати.

– Я… э… не уверен.

– Именно. Дегидрогеназы. Но они с ними поколдовали, уменьшили энергию активации. – Он постучал пальцем по виску. – Все здесь. Только я еще не прошел весь курс обучения.

– Здорово, – сказал доктор, но в его голосе не было и намека на радость.

* * *

Однажды его посадили в бак, больше похожий на шприц высотой в пять этажей; крышка опускалась вниз, как гигантская рука, сжимая все внутри. Они задраили люк и наполнили сосуд морской водой.

Скэнлон предупредил Джерри об изменениях.

– Мы заполним жидкостью трахею и полости в голове, но легкие и кишечник не имеют твердых стенок, поэтому они просто сплющатся. Мы провели иммунизацию против давления, помнишь? Говорят, во время этой процедуры человек словно тонет, но ты привыкнешь.

Все оказалось не так плохо. Кишки Фишера свернулись, почти склеились, а пазухи жгло адски, словно он еще раз пережил встречу с Кевином.

Джерри плавал в баке, морская вода скользила сквозь трубки в груди, и размышлял о странном неприятном чувстве, рождавшемся из-за того, что грудная клетка не двигалась, а дыхание отсутствовало.

– Есть легкая турбулентность. – Голос Скэнлона раздавался со всех сторон, как будто говорили сами стены. – Из выпускного отверстия.

Тонкая цепочка пузырей сочилась из груди Фишера. От линз все вокруг казалось невероятно четким, прямо как в галлюцинации.

– Просто немного…

Это не его голос. Слова его, но говорит кто-то другой, какая-то дешевая машина, понятия не имеющая о гармонических колебаниях. Рука инстинктивно метнулась к диску, вживленному в горло.

– …водорода. – Он попытался снова: – Нет проблем. Давление вытолкнет его, когда я погружусь на достаточную глубину.

– Ага. Не двигайся. – Какая-то фраза, произнесенная в сторону, Скэнлон говорил с кем-то еще. Фишер почувствовал, как в груди что-то мягко вибрирует. Пузыри стали больше, потом меньше. Затем исчезли.

Доктор вернулся:

– Лучше?

– Да.

Впрочем, Фишер не мог сказать точно, что чувствует. Ему не очень нравилось, что грудь у него забита механизмами. Не нравилось дышать, расщепляя воду на водород и кислород. А больше всего выводило из себя то, что какой-то техник, с которым он никогда не встретится, командовал его внутренностями с помощью пульта дистанционного управления, залезал в тело и возился там, даже не спросив разрешения. Фишер чувствовал себя, словно его…

«Изнасиловали, да?»

Иногда Тень была такой сукой. Как будто он попал сюда не из-за нее.

– Джерри, сейчас мы отключим свет.

Темнота. Вода гудит от звука огромных машин.

Через какое-то время он заметил холодную голубую искорку, подмигивавшую ему откуда-то сверху. Казалось, она испускала гораздо больше света, чем должна была. Пока он за ней наблюдал, внутреннее пространство бака снова проявилось в туманных оттенках голубого на черном фоне.

– Светоуловители работают нормально? – поинтересовался Скэнлон.

– Угу.

– Что ты видишь?

– Все. Внутренность бака. Люк. Все какое-то голубоватое.

– Правильно. Люцифериновый^[20] источник света.

– Не слишком тут светло, – сказал Фишер. – Как будто сумерки вокруг.

– Ну, без линз ты бы вообще оказался в кромешной тьме.

И неожиданно так и произошло.

– Эй.

– Не волнуйся, Джерри. Все замечательно. Мы просто выключили свет.

Он лежал в абсолютной темноте. Поплавки извивались на краю зрения.

– Как ты себя чувствуешь, Джерри? Есть ощущения падения? Клаустрофобия?

Он чувствовал, как на него постепенно нисходит спокойствие.

– Нет. Ничего. Я чувствую себя… хорошо…

– Давление как на глубине двух тысяч метров.

– Я его не ощущаю.

А похоже, работа будет не такой уж плохой. Один год. Один год…

– Доктор Скэнлон, – произнес Фишер через какое-то время. Даже начал привыкать к металлическому жужжанию своего нового голоса.

– Я здесь.

– Почему я?

– Что ты имеешь в виду, Джерри?

– Я же, ну, вы знаете, не имел подготовки. Даже после всех тренировок, уверен, есть люди, разбирающиеся в этом гораздо лучше меня. Настоящие инженеры.

– Дело не в том, что ты знаешь, – ответил психиатр. – Дело в том, кто ты.

Фишер знал, кто он. Люди говорили ему это, сколько он себя помнил. И сейчас понятия не имел, какого такого хера это вдруг стало иметь значение.

– И кто же?

Поначалу Джерри решил, что ответа не получит. Но Скэнлон в конце концов заговорил, и в голосе его зазвучало нечто такое, чего Фишер не слышал никогда прежде.

– Ты преадаптированный, – вот что он сказал.

Лифтер

Тихий океан плескался в двух километрах под ногами. Новый груз: психопаты с пустыми глазами. Подъемником управляла огромная пицца с добавочной порцией сыра. Джоэл Кита был, мягко сказать, не в восторге.

По крайней мере, в этот раз он чего-то подобного ждал. В кои-то веки Энергосеть не стала упражняться в теории хаоса за счет его собственной жизни и предупредила обо всем заранее. Куда ветер дует, Кита понял еще за неделю до событий, когда они установили зельц на подъемник вместо Рэя Стерикера. Тот стоял вот в этом самом кокпите, наблюдая за установкой пиццы, и, похоже, размышлял о том, когда это понятие «рабочая безопасность» стало оксюмороном.

– Предполагается, что я должен с этим нянчиться целую неделю, – сказал он тогда.

Джоэл забрался в скаф для обычной предполетной проверки, а Стерикер стоял прямо у пульта управления. Рэй жестом указал вверх, сквозь открытый люк подъемника, где парочка техников налаживала связь с управлением:

– На случай, если эта штука облажается прямо в поле. А потом я ухожу.

– Куда?

Джоэл не мог в это поверить. Рэй курсировал по плато Хуан де Фука вечно, начал еще до геотермальной программы. Он даже был официальным наемным рабочим, когда такие вещи еще казались вполне обычными.

– Может, ненадолго отправлюсь на плиту Горда. А потом кто знает? Скоро все усовершенствуют.

Джоэл посмотрел вверх сквозь открытый люк. Техники возились с квадратной бесцветной коробкой где-то с полметра в длину и в два раза толще запястья Киты.

– И что это за херь? Какой-то автопилот?

– Не простой. Этот может взлетать и садиться. И много чего еще.

Новости не радовали. Люди всегда обрабатывали трехмерную пространственную информацию лучше машин, старавшихся их заменить. Нет, конечно, автоматы могли распознать дерево или здание, когда им на них указывали, но приходили в подлинное замешательство, когда объекты поворачивались хотя бы на несколько градусов. Формы менялись, смещались контрасты и тени, и этим арсенидовым притворщикам всегда нужно было слишком много времени, чтобы откорректировать пространственные карты и признать, что – да, это по-прежнему дерево, и нет, оно не превратилось в нечто иное, кретин, ты просто сменил угол зрения.

В некоторых областях это не представляло проблемы. На океанских просторах, например. Или на шоссе с контролируемым доступом, где у всех машин были идентификационные передатчики. Или даже на привязи у дна гигантского раздавленного пончика, заполненного вакуумом, парящего в воздушном пространстве^[21].Это была уважаемая и освященная временем среда обитания для автопилотов чуть ли не с начала века.

Но вот при взлетах и посадках картинка менялась. Слишком много реальных объектов проносилось мимо на огромной скорости, слишком много предметов, на которые приходилось смотреть. Несколько миллиардов лет естественного отбора все еще давали фору, когда скоростная полоса оказывалась настолько забитой.

Но, по всей видимости, ситуация изменилась.

– Давай выйдем отсюда.

Рэй спустился по посадочной опоре, Джоэл последовал за ним на край крыши. Зеленые спутанные покрывала кудзу₄ раскинулись вокруг, саваном скрывая крыши окружающих зданий. Это зрелище всегда навевало Джоэлу мысли о постапокалипсисе – сорняки и плющ выползли из дикости, желая задушить останки рухнувшей цивилизации. Правда, конкретно эти растения по идее должны были ее спасти.

Вдалеке с Полосы беженцев сочились едва видимые длинные ленты дыма. «Многовато для цивилизации».

– В подъемнике установили умный гель, – наконец сказал Рэй.

– Умный гель?

– Зельц. Культивированные мозговые клетки на пластине. Такие же штуки подключали к Интернету для тотальной защиты от вирусов.

– Я знаю, что это такое, Рэй. Я просто не могу в это поверить.

– Ну так поверь. Они и за тобой придут, просто дай им немного времени.

– Да. Вполне возможно. – Джоэл принял такую возможность неохотно. – Интересно только, когда?

Рэй пожал плечами.

– У тебя еще есть пространство для маневра. Вулканы ведут себя непредсказуемо, всякие штуки взрываются прямо под носом. В общем, не вертолетом управлять. Тебя тяжелее заменить.

Он оглянулся на подъемник и на скаф, угнездившийся в его брюхе.

– Хотя времени осталось не так уж и много.

Кита выудил из кармана пластырь: трициклический антидепрессант с легким эффектом солей лития^[22]. Протянул без лишних слов.

Рэй только сплюнул.

– Но все равно спасибо. Понимаешь, сейчас я хочу чувствовать себя расстроенным.

* * *

И теперь, восемь дней спустя, Рэя Стерикера уже нет.

Он ушел, отработав последнюю смену, буквально вчера. Джоэл попытался найти его, вытащить, подбодрить, но не смог найти на месте, а на звонки тот не отвечал. И вот Джоэл Кита снова за штурвалом, совсем один, если не считать груза: четырех очень странных людей в черных костюмах и со слепыми белыми линзами, скрывающими глаза. У всех на плечах проштамповано одинаковое лого Энергосети, а бирки с фамилиями виднелись внизу. По крайней мере, надписи на них были разными, хотя рифтеры мало чем отличались друг от друга: мужчины или женщины, большие или маленькие, они все казались вариантами одной модели или изделия. «Ах да, Мк-5 рос таким милым мальчиком. Только тихим, замкнутым. Кто бы мог подумать…»

Джоэл и раньше их видел. Месяц назад доставил парочку на «Биб», как только завершилась сборка. Одна пассажирка казалась почти нормальной, просто вся извелась, болтая и шутя, словно старалась компенсировать тот факт, что с виду походит на зомби. Кита забыл ее имя.

Вторая за весь путь не сказала ни слова.

Один из тактических дисплеев скафа запищал, выдавая текущее сообщение.

– Снова подъем дна, – крикнул Джоэл назад. – Три тысячи пятьсот. Мы почти добрались.

– Спасибо, – сказал один из них. «Фишер» – гласила бирка у него на плече. Остальные не отреагировали.

Кокпит батискафа отделял от пассажирского отсека герметичный люк. Задраив его, можно было использовать корму в качестве воздушного шлюза или даже загерметизировать при насыщенном погружении^[23], если, конечно, не думать обо всей последующей мороке с декомпрессией. А можно было закрыть люк, если возникало желание остаться в одиночестве или не хотелось поворачиваться незащищенной спиной к некоторым пассажирам. Но это так невежливо. Джоэл лениво обдумал, существует ли какая-то социально приемлемая отговорка, чтобы захлопнуть этот большой металлический диск перед их лицами, но потом сдался.

А вот верхний люк, тот, что вел в кабину подъемника, был задраен наглухо, и это казалось совершенно неправильным. Обычно они держали его открытым до самой отстыковки. Рэй и Джоэл болтали о разной ерунде всю дорогу, сколько длился спуск, – три часа, если ты держал путь к Чэннеру.

Вчера, безо всякого предупреждения, Стерикер захлопнул люк уже через пятнадцать минут. Он не сказал и слова не по делу за все время, почти не пользовался интеркомом. А сегодня… что ж, сегодня наверху говорить было уже не с кем.

Джоэл посмотрел в один из боковых иллюминаторов. Оболочка подъемника загораживала вид; металлическая ткань обтягивала ребра из углеродного волокна, серое пространство, всасываемое вогнутыми квадратами из-за пониженного давления внутри. Скаф парил в овальной пустоте, расположенной посредине подъемника. Единственный иллюминатор, в котором виднелось что-то, кроме серой оболочки, находился в полу, между ног Джоэла: океан и долгий путь вниз.

Впрочем, сейчас уже не такой долгий. Он слышал шипение и вздохи балластных мешков подъемника, сдувавшихся наверху. Более жесткие и отдаленные звуки треском доносились сквозь корпус, пока электрические дуги нагревали воздух в балансировочных сумках. Обычная работа автопилота, но Рэй всегда выполнял ее сам. Если бы не задраенный люк, Джоэл и не заметил бы разницы.

Зельц прекрасно справлялся с заданием.

Кита успел глянуть на него пару дней назад во время доставки на подводную буровую рядом с гаванью Грэя. Рэй случайно ударил по задвижке, и верх коробки соскользнул прочь белой ртутью, сполз в маленькую нишу с края корпуса, открыв под собой прозрачную панель.

И там, под ней, в чистой жидкости покоился рифленый слой какой-то слизи, походившей на сыр, но слишком серой. Осколки коричневатого стекла пробивали эту липкую массу аккуратными параллельными рядами.

– Мне не разрешается открывать его вот так, – сказал тогда Рэй. – Но пусть идут на хер. Этот типчик вроде как света не боится.

– А что это за маленькие коричневые куски?

– Оксид индия и олова, нанесенный на стекло. Полупроводник.

– Господи, и что, он работает прямо сейчас?

– Даже когда мы разговариваем.

– Господи, – снова повторил Джоэл, а потом спросил: – Интересно, а как программируют такую штуку?

Рэй фыркнул:

– Не программируют. Учат. С помощью позитивного подкрепления. Прямо как ребенка, чтоб его.

Неожиданное плавное изменение скорости. Джоэл вернулся в настоящее; подъемник стабилизировался, пять метров над волнами. Прямо над целью. Естественно, на поверхности нет ничего, кроме пустого океана; передатчик «Биб» в тридцати метрах под водой. На такой глубине система самонаведения работала без проблем, а сама станция не представляла помех для навигации и не могла превратиться в перевалочный пункт для чартерных лодок, охотящихся за легендарными морскими монстрами источника Чэннера.

Зельц отправил сообщение на тактический дисплей скафа: «Запуск?»

Палец Джоэла завис над клавишей «ОК», потом впечатал ее в пульт. Защелки стыковочного механизма с лязгом открылись; подъемник швырнул Киту вместе с грузом в воду. Солнечный свет на несколько секунд украдкой проник внутрь, пока скаф болтался в упряжи. Волна с силой врезалась в передний иллюминатор.

Мир дернулся, поехал вбок и позеленел.

Джоэл открыл балластные цистерны и кинул взгляд через плечо.

– Идем вниз, народ. Ваши последние лучики солнца. Наслаждайтесь ими, пока можете.

– Спасибо, – сказал Фишер.

Остальные даже не пошевелились.