Потерпев неудачу с избой, Немила вернулась в центр двора, где росло дерево – широкое, высокое. Таким широким оно было, что не охватить в поперечнике, а в высоту раза в два обгоняло те деревья, что за двором остались. Оно было статным великаном рядом с кривыми и косыми карликами, которые остались за частоколом, и, на первый взгляд, заметно выигрывало рядом с ними, к тому же оно обладало богатой шевелюрой из мелких кудрявых листочков.
Но стоило лишь получше приглядеться…
Немила потрогала исполинское древо и поразилась, насколько то было холодным, словно и не дерево это вовсе, а искусная поделка, выкованная неизвестным мастером из огромного куска железа. Пожалуй, это и было железо, только какое-то странное, чёрное как сажа и очень-очень твёрдое, к тому же испещрённое непонятными бороздами.
Листочки же будто и не листочки, а колокольчики – при соприкосновении друг с другом издавали тихий перезвон. И цвет у них напоминал потускневшее золото.
Немила постучала по стволу дерева. Послышался глухой звук.
Немилу более всего привлекли борозды. Когда она осознала, что эти борозды более всего по виду похожи на следы от когтей, то испуганно отпрянула от столба и заозиралась в поисках того чудовища, которое их оставило.
Увы, чудовище нашло её первым, напало сзади, вскочило на спину, пронзило когтями меховой тулуп, отчего кожу в области лопаток и плеч обожгло резкой, жгучей болью, словно туда одновременно впились пара десятков кровопийц-оводов.
Но не успела Немила вскрикнуть и позвать на помощь, как это «что-то» оттолкнулось и перепрыгнуло через её голову, от этого сама она, не сумев устоять на ногах, повалилась на землю.
Первым земли коснулись её руки, но удара о землю не последовало, поскольку здесь, как и в остальном чудном лесу, земля была рыхлая, влажная и отдавала сыростью. На вкус земля, впрочем, оказалась самая обычная, почти чернозёмная.
– Ой, тьфу! – сплюнула она, поднялась и оглядела себя. Одежда представляла теперь ещё более печальное зрелище, чем до падения. С лаптями и онучами пришлось окончательно распрощаться тут же, не вставая с места, да и тулупчик после всех приключений никуда не годился.
Но кто же посмел напасть на гостью, пусть и незваную, но попавшую во владения страшной Яги честно и в открытую, не таясь и не имея злых намерений?
На верхушке столба сидел кот. Обыкновенный чёрный кот с отливающими жёлтым светом глазами свешивался с небольшой площадки и смотрел прямо на неё, на свою недавнюю жертву. То был совсем небольшого размера кот, по виду совершенно домашний, но растянутые уголки кошачьей улыбки и топорщащиеся усы даже намёка не оставляли на дружелюбие.
Немила невероятным образом поняла намёк. Она быстренько подобрала юбки и, перепрыгнув по пути через несколько рытвин, отбежала обратно к избе-без-окон-и-дверей, где забилась в уголок и закрыла глаза.
– Слышишь? Это она летит, – раздался мужской шёпот. Тотчас же тихий свист, который Немила слышала с того самого момента, как дорога, ведущая её по лесу, упёрлась в частокол с головами, стал громче, заполонил собою всё пространство. Ни один свистун, ни даже сразу десяток свистунов, которые ежегодно соревновались деревнями на праздничной ярмарке, не мог издать такого чистого, тонкого и разрывающего голову звука. От неожиданности Немила зажала уши ладонями, а когда немного попривыкла и резкий звук перестал разрывать барабанные перепонки, она открыла глаза и вскинула голову к небу, чтобы застать такую картину: в воздухе прямо над железным столбом пари́ла длинная и узкая ступа, в которой каким-то чудом умещалась невероятно прекрасная и столь же пугающая женщина, широкоплечая, грудастая, с густыми распущенными волосами цвета серебра, которые извивались на ветру, как змеи. Наполовину высунувшись из ступы, женщина размашисто махала из стороны в сторону деревянным пестом для помола зерна и с яростью глядела вниз.
Вдруг та отпустила одной рукой пест и засунула себе в рот два, а то и три пальца! Да так дунула, что вокруг поднялся настоящий ураганный ветер, который просто-напросто прижал Немилу к стене избушки!
Кот же, который оказался практически в центре бури, лежал на верхней ветви и несмотря на то, что та ходила ходуном вёл себя ни в чём не бывало, только глаза, похожие на пару золотых монеток, прищурил, да хвост под брюхо спрятал.
А у той глаза походили не на монетки, а на две тучи, нависшие над горой носа, казалось – вот-вот, и начнут метать по сторонам настоящие молнии.
Ступа облетела двор по периметру, покружилась-покрасовалась в воздухе, а затем плавно приземлилась у порога избушки. Она выпрыгнула из ступы сама, причём с похвальной проворностью, какой не каждый заправский наездник-трюкач может похвастать.
Впрочем, времени раздумывать об этом не было, поскольку Яга (кто ж ещё, как не она, мог управлять ветром и летать в ступе?) уже направлялась к ней, размашисто шагая через заросли лопуха и бодро перепрыгивая через странного вида углубления в земле, те самые, что поразили Немилу с первого взгляда: от одной круглой ямы отходили три недлинных сужающихся канавки. Ими был усеян почти весь двор, особенно много таких «следов» можно было увидеть вокруг избы.
Вообще растительность, покрывающая двор, заслуживала отдельного упоминания. Где не раскинулись гигантские, в две-три ладони шириной, листья лопухов, там из земли пробивались сплошь ядовитые грибы: поганки, мухоморы, другие грибы с приставкой «лже», а густые заросли белладонны и волчьей ягоды, подпиравшие частокол, цвели пышным цветом, белым и лиловым, и одуряюще пахли.
Но в этот миг Немиле было не до растений, поскольку её поджилки тряслись от страха при виде суровой женщины, настоящей воинственной бабы, которая угрожающе потрясала пестом, скалила зубы и выглядела крайне недовольной.
– Кто ты такая, что пожаловала в мои владения? – чуть подскриповатым голосом спросила отшельница и прищурилась. – Вся грязная, потрёпанная, босая… Непростой путь, никак, проделала? Ну-ка, в избу пожалуй, да не побрезгуй, уж места там совсем немного. Отдохнуть тебе надо, а переодеться с дороги тем более не мешало.
Немила опешила, а потом бросилась в ноги Яге, желая выразить свою искреннюю благодарность, но та предупредительно замахала руками:
– Отойди, если не хочешь, чтобы тебя раздавили. Встань за моей спиной.
Немила сделала как ей велено и спряталась за широкой спиной, прикрытой изъеденным молью платком. Не без интереса она принялась наблюдать из своего укрытия, как лесная отшельница, взмахивая пестом, приказным тоном обратилась к… избушке:
– Избушка, избушка! Встань к лесу задом, а ко мне передом!
После этих слов случилось нечто, потрясшее воображение Немилы до самых основ: похожая на ровный кубик изба, словно какое-то живое существо, лениво переваливаясь с боку на бок, начала выкарабкиваться из земли, используя для этого свои, ну, как бы это сказать?..
Если говорить скромно и без прикрас, то это были куриные лапы, каждая из которых могла бы обхватить поперёк спину упитанного бычка.
Немила отшатнулась и вся сжалась за спиной колдуньи. Получается, рытвины, усеивавшие весь двор, были следами! А изба тем временем, опасно раскачиваясь и скрипя всеми своими брёвнами, начала медленно разворачиваться.
Совершив пол-оборота на одном месте, изба переступила с ноги на ногу, взрыхляя под собой землю – точь-в-точь как домашнее пернатое – затем подогнула под себя лапы и плюхнулась оземь всеми четырьмя углами. Взгляду Немилы предстали два маленьких квадратных окошка, а между ними – невысокая и узкая дверца, которая приглашающе распахнулась то ли от удара, то ли по собственной воле.
Яга отступила в сторону и с ехидным прищуром пропустила Немилу перед собой:
– Заходи, гостья дорогая, не стесняйся!
Делать было нечего, и Немила первой начала карабкаться на высокое крыльцо. Изнутри избушка оказалась столь мала, что в ней даже сеней не было, а за дверью сразу начиналась главная и, похоже, единственная комната, обставленная небогато, однако основные удобства в виде лавки, стола, свечей и пары свёрнутых по типу стога перин, ожидающих гостей, здесь имелись.
Но ни прилечь, ни присесть даже Немиле не удалось. Из избы лесная баба снова погнала её на улицу, перед этим настояв на том, что всю одежду с себя надо снять.
Немила не спорила, ей и самой не доставляло никакого удовольствия ходить вымазанной в грязи. На улице она не без удовольствия окатила себя прохладной водой из ведра и вернулась в избу, где уже были выложены несколько нарядов на выбор: рубахи, юбки, переднички, каждая деталь одежды украшена простенькой, но приятной глазу вышивкой. О! С горящими от предвкушения глазами Немила перебрала всё это богатство, ткнула пальчиком в особо понравившиеся предметы одежды и уступила Яге, когда та настояла на том, чтобы самой её приодеть, предварительно смазав царапины на спине.
– За какие заслуги мне причитается красота такая? – спросила Немила, теребя новую юбочку, поясок которой завязывался прямо под грудью, тогда как лесная отшельница была одета не сказать, чтоб в обноски, но весьма скромно: в грубую рубашку с завязками спереди, в передник грязноватый и выцветший, да в зелёную юбку без вышивки.
– Пользуйся добротой моей да не задавай вопросов, – беззлобно ответила та. – Вот сейчас накормлю тебя как следует, а после и поговорим под кружечку чая с травами лечебными. Тебе, главное, успокоиться сейчас, а то страху-то, видать, натерпелась. Вон как глаза и щёки лихорадочно горят.
Яга разыскала брошенные посреди двора стоптанные лапти и онучи, взамен их выдала пару новых, а в волосы вплела красную ленточку. После она придирчиво оглядела со всех сторон, хорошо ли пришёлся по гостье её подарок.
– Готово, – улыбнулась она располагающе. – Садись за стол, буду тебя потчевать.
Чуть прихрамывая на одну ногу, Яга удалилась от широкого окошка вглубь комнаты, остановилась у печи, сняла заслонку и начала шерудить кочергой в чёрном отверстии.
А Немила, довольная нарядом и заботливым обращением, воскликнула:
– Спасибо тебе, бабушка, за заботу твою! – и отвесила глубокий поклон.
Прониклась Немила симпатией к доброй женщине. Да, пусть о ней слава дурная идёт, пусть она грозная и пугающая, но разве ж можно судить о человеке, не узнав его лично?
– Можешь звать меня Яга, – заметила та и едва заметно кивнула, отвечая на поклон.
– Я знаю, – Немила скромно опустила глаза.
– Тебе имя моё знакомо? – чуть улыбнулась немолодая женщина, но как-то невесело, с грустинкой. – Ну тогда тем более садись за стол, послушаю я, что обо мне нынче люди говорят.
Немила помялась, потопталась с ноги на ногу – и послушала Ягу, села, значит, за стол. Отказываться от кормёжки – не дело, тем более что нет более подходящего времени для беседы, чем трапеза.
К столу Яга вернулась с больши́м горшочком, в котором обнаружилась гречка, жаренная с маслом и грибами, со вторым горшочком поменьше, в котором плавали зелёные щи с крапивой, и с буханкой. Есть хотелось настолько, что Немила не задумываясь набила живот и первым, и вторым, и третьим, включая сомнительного вида грибы, и всё равно осталась голодной. Когда Яга увидела, что её гостья начала озираться в поисках чего-нибудь ещё съестного, то покачала головой и пододвинула чашку отвара. Немила стыдливо уткнулась в чашку, пытаясь придумать, с чего начать разговор.
Баба-яга отхлебнула своего отвара, погоняла его по рту, проглотила, покачала головой и заговорила первой.
– Теперича слушаю. Что с тобой случилася, как ты в наших краях оказалася?
– На меня напали, меня обманули!.. – заикаясь, ответила Немила и опустила глаза. Травный настой был терпким, но сладким, свою чашку она осушила в пару глотков и не отказалась бы от добавки. Но Яга питья больше не предлагала.
Больше того, её лицо в предрассветном свете, который попадал в полутёмную комнату через окно, снова показалось отталкивающим и каким-то… древним.
– От тебя пахнет болотом, – Яга поморщила нос и оставила в сторону чашку. – Давай расскажи мне всё, без утайки. Ровно с того момента, как события привели тебя в лес.
– Я нашла в поле алый цветок, – выдохнула Немила, и перед её глазами стали вставать картинки-воспоминания. – Около двух месяцев назад, возле полумёрзлой реки. Сорвала его – нечаянно! – и принесла его домой, а дома цветок упал на пол и обернулся Иваном-царевичем, сыном царя нашего… Я его сразу узнала по описаниям и по дорогому одеянию, поэтому не испугалась и решила выслушать, ведь он казался таким беззащитным и растерянным… Ты можешь не верить, Яга, но я клянусь, это был он.
– Не надо клясться, продолжай, – отмахнулась Яга.
– Он признался мне, что встретил в лесу бабу, что назвалась Ягой, старую и страшную… – Ой! – И что Яга спасла его от смерти, но потребовала взамен, чтобы он на ней женился. А когда Иванушка отказался, то эта баба наслала на него порчу, из-за которого он стал в животных и в предметы разные превращаться… Эх, знаешь, бабушка, перевоплощения эти – ещё полбеды, с этим-то жить можно, но глубже порча действовала, видать, потому как слышала я, что у младшего царского сына характер всегда покладистый был, добрый, и мне хотелось видеть в нём эту доброту, но сейчас понимаю я, что не был он со мной ни покладистым, ни добрым, а только добивался своего разными уговорами да хитростью…
От воспоминаний Немилу прошибла дрожь – а и правда, словно пелена её глаза застелила, и только сейчас сквозь неё стали проступать истинные очертания того, в кого она влюбилась… Или не истинные? Или за этой пеленой – ещё пелена, и не одна?
Быстро-быстро затараторила Немила, чтобы поскорее избавиться от тяжести невысказанного на душе:
– Он сказал, что полюбил меня и что должен провести со мной под одной крышей три ночи. В первую ночь он, правда, был очень скромный и тихий… Во вторую ночь я просила поведать мне о Лыбедь-граде, он кой-чего сказал, только уж не обессудь, рассказчик из него не очень хороший вышел, – припомнила Немила. – А на третью явился он в разодранном кафтане, а мне преподнёс кольцо красивенное, из чистого золота… – Немила замялась, стыдливо опустила глаза и дрогнувшим голосом выпалила: – Я не хотела ничего такого, но он шептал мне на ушко, что обязательно женится, что наша свадьба будет самая богатая и что платье моё будет сшито из тончайшей ткани! Он царское слово дал!
Немилины губы задрожали, она несколько раз вдохнула-выдохнула, чтобы успокоиться и суметь докончить свою историю.
– Когда я наутро проснулась, то обнаружила, что ни Ивана, ни колечка нет. Как надо мной в то утро смеялись сёстры! Но я тогда и подумать не могла, что он ко мне уже не вернётся, я думала – вдруг отлучился по делу? Али за свитой царской поскакал, чтобы предложение сделать как положено?
Баба-яга хрюкнула, но Немила не смутилась, потому что сильно хотела дорассказать свою историю.
– Чуть позже тем днём я узнала о переполохе в царском тереме и поняла, что Иван кольцо выкрал в собственном доме.
Тут Яга покивала головой – мол, знаем-слышали, но снова промолчала, за что Немила была благодарна.
– Я надеялась, что ребёночка не будет. Но мне не свезло. Когда я смирилась с мыслью, что Иван не вернётся, то захотела избавиться от ребёнка – от детей – и обратилась со своей бедой к одной деревенской бабе – нехорошая слава у той бабы, но я знала, что она единственная в силах мне помочь. Она послала меня к богинке, но богинка не захотела мне помогать и убежала. Но я не сержусь на Ивана, ведь сам не ведает, что творит. Я только одного боюсь: вдруг с ним случилось что?
Яга пожала плечами и налила себе вторую чашку отвара. Понюхала, но пить не стала.
– Зря ты ругаешься на Ивана за отсутствие красноречия. У самой-то в голове сумбур полнейший. Вопросов у меня имеется много, но самый главный из них такой, – сказала она, с сосредоточенным видом глядя себе в чашку. – Уверена ли ты, что то Иван царский сын был?
– Жизнью клянусь, это он был! Всё точно по портрету, и глаза, и нос, и губы, и волосы… А видела бы ты ту одежду! Кафтан золотом расшитый, шаровары шёлковые, сапоги настоящие из кожи!
Яга перебила:
– Иван твой оборачивался кем или чем-нибудь, кроме цветка?
– Да, – кивнула Немила. – Птицей, летучей мышью, змеем и… и всё.
– Угу, – протянула Яга, сжав и без того тонкие губы. – Уверена ли ты, что меньше двух месяцев прошло с того момента, как ты видела Ивана последний раз?
– Да, – пикнула Немила.
– Угу, – снова промычала Яга и почесала подбородок, на котором пробивались пара седых волосков. – Кого ты носишь?
Немила сначала не поняла, что имела в виду Яга, но по направлению её взгляда сообразила.
– Девочек. Двоих, – надломившимся голосом ответила она.
– Раз так, спрошу тебя ещё кой о чём, – протянула Яга, покачивая головой. От последнего ответа Немилы лицо её стало крайне озабоченным. – Вопрос мой таков: почему богинка не забрала твоих детей, тем паче что это девчушки? Не припомню, чтобы она когда-либо отказывала себе в подобном удовольствии.
Вместо ответа, на глаза Немилы навернулись слёзы. Виной тому был страх за себя, стыд, но больше – всепоглощающее чувство унижения.
– Не виновата я ни в чём! – прорыдала она, утираясь рукавами новой рубахи. – А виновата во всём притворщица поганая, та, что моего Иванушку прокляла и заставила вещи творить ужасные! Иванушка говорил – та самозванка Бабой-ягой назвалась, но я же вижу, какая ты добрая, и не верю, что то ты была! Наверное, то была какая-то другая, злая Яга, старая и страшная…
Немила припомнила, как Иван описывал самозванку во всех красках, дескать, та ещё уродина старая, с кривым носом, редкими волосами, бородавками, к тому же одноногая. А Немила-то и не подумала усомниться, потому как словам царевича невозможно не поверить.
Впрочем, Немила пока ещё и глазам своим верила, а они говорили нечто другое.
– Старая – это может быть, но разве я страшная? – усмехнулась Яга. – Вот что я тебе скажу. Во всём Лыбедском царстве живут всего три таких, как я, – мрачно заметила Яга. – Всех нас зовут одинаково – Бабами-ягами, но я ручаюсь головой, что ни одной из нас в голову бы не пришло проклясть твоего дорогого царевича, и уж тем более ни одна из нас не стала бы требовать, чтобы он женился на нас. Дура ты, Немилушка, каких свет ни видывал, тьфу. Ажно тошно стало мне от твоего рассказа.
Вскочила Яга со скамьи резвёхонько, спиной к гостье повернулась, отошла в тёмный угол избы и на табурет молча взгромоздилась.
Немила, проводив Ягу взглядом, уткнулась лицом в стол и ещё пуще зарыдала.
– Ягушка-а! Прос-сти! Дура я, дура, трижды дура! Так что же мне теперича делать-то? Позор на мою голову, домой мне никогда больше не вернуться… А он, Иван, такой-сякой, разнехороший, но я же люблю его!
Заревела Немила медведицей, да так вошла в раж, что головой стукнулась, а пока потирала лоб, поняла, что весь запас рыданий из неё вышел, и теперь она не отказалась бы поспать. Зевнула, сладенько и с толком, потянулась Немила, не испросив разрешения, легла на скамью – чуть-чуть полежать после завтрака – и мгновенно вырубилась.
Крепкий сон закончился резко и внезапно, так же резко, как заканчивается воздух в лёгких от удара о воду, когда входишь в неё с большой высоты, например, с обрыва на крутом берегу Ежевики в разгар августовской поры.
Блаженная темнота сменилась мутными видениями, в которых фигурировала жутковатая богинка, которая зачем-то снова гладила ей живот, и от холодных мёртвых рук нутро сжималось до размеров икринки. Была там и Яга, стоявшая чуть в сторонке, подёрнутая тенью, и что-то шептавшая себе под нос.
Как в бреду, Немила хватала ртом воздух, делала безуспешные попытки подняться, пошевелить рукой, ногой или языком, но тело отказало ей, а полузадушенное мычание с потугами вырывалось из груди, словно сдавленной чем-то тяжёлым, навроде мешка с навозом, но пахшим получше. И никто, совсем никто её не слышал и не мог прийти на подмогу, ни батюшка, ни сёстры, ни Яга. А может, и не было никакой Яги, и богинки не было, и Мокша никуда её не посылала, а то странное существо, чья рожа, заросшая волосами, периодически нависала над её лицом, чьи руки тянулись к её горлу, чьи крошечные ножки топтались по слабой груди, точно была лишь плодом её воспалённого воображения, потому что не может существовать в мире таких невероятно мелких, уродливых и в то же время тяжёлых созданий.
Немила кричала, но крики эти звучали только лишь в её голове, она барахталась изо всех сил, но не смогла пошевелить даже пальцем, и в итоге от недостатка воздуха ли, от усталости, или по какой-то иной причине, она снова провалилась в долгожданный сон без сновидений.