Она и сказать ничего не успела, лишь взвизгнула и кинулась вслед, напрочь забыв о Марье, о лисице и о голубке.
Но был он слишком быстр, да ещё эти юбки, леший их раздери…
– Упустила! – завопила она и упала на колени, но не нарочно, а оттого, что, в очередной раз запнувшись, не смогла сразу встать. – Помогите, люди добрые! Смутьяна ловите…
Тщетно. На неё никто не обращал внимания. Люди, полулюди, четвертьлюди шли мимо, лишь иногда неодобрительно косясь и качая разнообразного вида головами.
– Пом… могите, – повторила она и снова повысила голос. – Иванушка, стой! Я же тебе помочь хочу!
– Упокойся, красавица. Оставь человека в покое. Всем нам нужно немного покойствия, – пролаяла проходящая мимо собака с телом мужчины. Прошла и исчезла, ещё раз напоследок хорошенько тявкнув за спиной.
Немила встала и ускорила шаг, потом перешла на бег. Направо, налево, прямо, направо, направо, налево…
Да что ж за город такой – бескрайний, и ни одного тебе ориентира? Заблудиться тут – легче чем в дремучем лесу, и кричи не кричи «ау», никто к тебе на выручку не придёт, при том что жителей тут – что семечек в подсолнухе, под завязку.
Убегает царевич, а дела до этого никому нет. Более того – мешаются под ногами, смеются, а иные даже хватают за рукава, правда, сразу же отпускают, стоит увидеть за спиной Немилы грозную нависающую тень Моревны.
Моревна – она, безусловно, самая прекрасная девица, что когда-либо жила в обоих мирах, но её есть за что бояться. Матерь наделила ту не только полномочиями править, но и частичкой своей несметной силушки поделилась. Однако же, молва всегда имеет привычку приписывать людям то, чего нет, вот и жители стольного града, зовущегося Денницей, до дрожи боятся, что Марья Моревна их одним взглядом изничтожит – либо схватит своими всесильными ручищами и ка-ак закинет на вершину камень-горы Алатыря, а дальше… и думать им не хочется.
Вот они и начали разбегаться во все стороны, и скулить, и тявкать, и передавать друг другу, что пришёл тот самый день, когда всё тридесятое очистят от старых жильцов, чтобы новеньких населить. Красивеньких, ещё не попорченных, не успевших набить оскомину…
Моревна вышагивала медленно и степенно, но от Немилы при том не отставала ни на шаг. Скоро на её пути не осталось ни одного разумного существа, они все разбрелись-разбежались по проулкам, а часть из них, дрожа, выглядывали из лишённых створок окон.
Немила выбилась из сил, но царевич бежал с такой скоростью и потрясающей изворотливостью, так умело вписывался во все повороты, будто ему уже не раз и не два приходилось попадать в похожие ситуации.
Но, может, он просто от природы был ловок – одёрнула себя Немила, а вслух прокричала, в который уже раз:
– Иванушка, я не желаю тебе вреда! Постой! Давай же поговорим, ведь я могу тебя спасти-и!..
Вот мимо что-то пронеслось – Немилу ажно шатнуло от загадочного, из ниоткуда налетевшего порыва. Она сдуру подумала, что на её Иванушку кто-то покушается, а белые трепещущие рукава до самой земли, точь-в-точь как у Марьи, отметила слишком поздно, уже после того, как медведицей рванула вперёд и сбила с ног своего суженого, пытаясь на лету объять его всем телом и защитить от любой опасности.
Получилось. Из последних сил она напрыгнула на царевича и повалила его. Какое разочарование ждало её, так яро стремящуюся сюда, в этот самый миг, когда тела соприкоснутся, чтобы больше никогда не расставаться! Каким жёстким было приземление, на колени, на локти, и на кое-чего другое, маленькое, голое и беззащитное, и холодное, и влажное…
– Иванушка! Куда же ты?! – но крик остался без ответа. Маленькая зелёная лягушка, лягушечка, проскакала до ближайшего терема и в мгновение ока забилась в щель под ним.
И так и этак пыталась Немила забраться в щель, али нору, потому как та была почти круглой по форме, но наощупь ничего не нашарила, и от расстройства бешено дёрнула себя за косички. Ай-яй-яй, а ежели эта нора имеет выход в другом месте, с другой стороны терема?! Его же не так-то просто обойти, и совсем не получится управиться быстро!
Разгоревавшись, не заметила она за спиной глухого стука, отмахнулась, когда что-то тыкнулось ей в предплечье, и ойкнула, когда это что-то больно ущипнуло туда же.
А это была лебедь, она же Марья, только не гигантская, а вполне обычная, не превосходящая размерами всех других лебедей. Ойкнула Немила ещё раз, да сдвинулась в сторону.
– Там он, там, – тыкнула она пальцем и скорчила донельзя жалобную мину.
Лебедь вроде как головой покачала – а может, и показалось, – плавно проковыляла мимо Немилы, раскачиваясь из стороны в сторону и смешно подволакивая лапки, тряханула гузкой, посмотрела в ту дырку одним глазком, вторым, да смело занырнула головой внутрь.
Немила не испугалась, но поступком лебёдушки прониклась. Когда помогают, при том совершенно бескорыстно, это дорогого стоит – подумала Немила и вспомнила о Мокше. Вот уж без чьего доброго совета не началась бы вся эта чехарда, да чтоб старухе спалось хорошо!
Не ведала ещё Немила, что Мокше не суждено было пережить эту поворотную в судьбе всего Лыбедского царства зиму.
Но Марья – до чего ловка была лебедушка – не только голову в дыру просунула, а умудрилась проникнуть туда на всю длину шеи, до самого тулова.
И, ой-ёй, раскинула крылья, стала прыгать с одной лапки на другую, то вперёд, то назад. А из подстенков столько шуму стало доноситься, словно бы там не мышиная возня, а бурная крысиная разборка происходила, и всё молча, ни писка тебе, ни визга.
Потёрла Немила руки – ага, значит, встретились двое. А потом вдруг паника её взяла: что, если не лягушонка встретила лебедь? Что, ежели в этой дыре какая-нибудь живность обитает, и гостей не слишком привечает?
Так, может статься, и лебеди помощь понадобится? И лягушонку тоже? Он маленький, его проглотить – раз плюнуть, то есть «ам!» и нет его.
Немила так и не решила, вмешаться ей али не стоит. Она сидела себе в сторонке, обхватив колени, и поглядывала то на дыру, то на небо.
Где же голубка запропастилась? Где лиса? Лиса хитрая, лисе доверять не стоит, на то она и лиса. Однако, ума ей-то не занимать, доказательством чему служит добытый изворотливейшим путём клубочек, тот, что сейчас хранится у Марьи, и тот, который она безусловно вернёт по первому требованию, или вовсе без требования. Вот схватит Ивана, потом они все вместе объяснят ему, что убегать больше не нужно, вот тогда и вернёт.
– Голубка! Сестричка! Сюда, пожалуйста!
Увидев голубку и лису, Немила вскочила, закричала что было сил, а они медленно и порывисто, рваным полётом, зигзагом, похожим на узорный покров праздничного платья, пролетели оставшееся расстояние и рухнули вниз, когда до земли оставалась почти целых четыре аршина.
Сквозь охи, ахи и рычания Немила поняла, что Марья неслась так быстро, что бедная голубочка (именно так назвала её лисица) едва успевала вписываться в повороты, а один раз они вовсе чуть не разбились, начав падать со страшной высоты, но, по счастью, смогли влететь в одно из окон. Но голубка смогла отомстить за свои неудобства, свалившись после приземления лисе прямо на голову.
– Как хорошо, что во всём тридесятом нет этого обычая лепить на окна дурацкие размалёванные ставенки, – сообщила лиса, поглаживая едва трепыхающуюся от усталости голубку по пёрышкам. – А знаешь, почему их нет? Потому что кое-кто считает, будто бы Матери так удобнее за нами приглядывать. Пф! Вздор! Я считаю так: даже если ей и интересно изо дня в день смотреть, как мы слоняемся без дела, то она и без ставенок заглянет везде, куда надо. Но что там мнение какой-то малой и никчёмной лисички? Ах, подумаешь, мне до града стольного и дела нет! Живу себе в лесу, никого не трогаю, да лучше б и не трогала. Тьфу.
Лисица несильно ударила лапой по брюшку голубки и рассмеялась.
– А что это у вас происходит? Вы царевича в дырке ищите? Охо-хо, не могу!
Собралась Немила ответить как есть, да не успела, поскольку лебедь снова тряхнула гузкой, и стала потихоньку отходить от стены, одновременно с этим по вершку вытягивая шею из дыры. Лиса замолчала, но рот её остался приоткрытым в оскале, и на мордочке появилось новое выражение.
– Так это ж..! Лягушонок! И всего-то! Царевич-лягух, вот потеха!
Закатилась она звонким смехом, и суждено было тому смеху оборваться на высокой ноте.
Лебедь и правда держала в клюве раздобытого крапчато-коричневого лягушонка, держала за длинную перепончатую лапу, и висел он головой вниз, а три оставшиеся лапы напряжённо растопырились в разные стороны, ища поддержки и спасения. Молча проковыляла лебедь к Немиле и тыкнулась вперёд клювом, а перед тем, как отпустить добычу в протянутые ладони, потыкалась макушкой и подмигнула чёрными лебяжьими глазочками с оранжевой окаёмкой, как бы говоря:
«Ух, посмотри, как я запачкала свои белые пёрышки заради тебя и твоего суженого!»
Беда была в том, что клюв Марьи-лебёдушки раскрылся слишком рано, или в том, что Немила промедлила, не успев ухватиться за трёхпалую лапку, или же в том, что царевич оказался их двух проворнее…
Говоря коротко, Иван снова от них сбежал. А если добавить подробностей, то мы выясним, что пока Немила растекалась лужицей от радости и умиления, царевич оттодкнулся от розовой чистой плоти, подпрыгнул, и приземлился на затоптанную землю.
Не было больше никакого лягушонка, зато на земле извивалась, испуская по округе страшное шипение, страшнючая змеюка. С клыков Ивана брызгал взаправдашний змеиный яд, очень ядовитый змеиный яд, который при попадании в глаза жутко жжётся. Известно, что именно от него ослепла Немилина бабушка, с которой она виделась в раннем детстве, но, конечно же, этого не помнит.
Лебедь отвернулась и спрятала голову под крыло, примерно так же поступила голубка, Немила же просто зависла на месте, поскольку стоило ей сделать хоть шаг вперёд, как змея тут же начинала злиться пуще прежнего, резко выбрасывала вперёд треугольную головёшку, а вертикальные зрачки смотрели пристально и недобро.
– Иванушка, – жалобно просила она, – пожалуйста, перестань меня пугать. Разве ты не хочешь вернуться домой к своим батюшке, братьям, верным друзьям? К своим детям, в конце концов, – упрекнула она. – Я выведу тебя отсюда, я стану тебе женой верной, только вернись ко мне, прошу.
Она приглашающе вытянула перед собой руки. Но Иванушка-змей снова зашипел, ещё более грозно, чем раньше, и ринулся обратно к дыре под теремом. Марья-лебёдушка ринулась с его пути, как испуганная квочка, только и слышно было, как зашумели крылья, да полетели перья, и одно из них приземлилось прямо Немиле в волосы.
Не растерялась лишь лиса. Она вскочила на все четыре лапы прижалась к земле брюшком, а из её горла вырвался глухой, почти утробный рык.
Затем лиса юркнула у самых немилиных сапожек, подпрыгнула – и приземлилась прямо поверх блестящей чёрной спинки гадюшонка. «Хрусть!» – послышалось вдруг, и тут же хвост гадюшонка сжался в кольцо вокруг лисьей шеи.
– Нет, не делай ему больно! – вскричала Немила, но лиска была такова: зажала змеиную голову в тиски из зубов, затравленно оглянулась, отбежала в сторону и принялась подпрыгивать на одном месте, пытаясь скинуть с себя кольцо змеиного хвоста.
Раз прыгнула, два – не вышло, и тогда она повалилась на землю вместе со змеёнышем. Змей от соприкосновения с землицей оборотился чёрным крылатым существом и взлетел.
Острые уголки крыльев трепыхались точно бабочкины, да и вообще, удаляясь, существо всё больше походило на бабочку, нежели на летучую мышь.
Скоро она скроется из виду – подумала Немила, переполняясь возбуждением.
– Марья, Марьюшка, ужель злая душонка не оставила Ивана! Догони его!
– Не могу, я выбилась из сил, – ответила Марья. Несмотря на свой запыхавшийся вид, она всё ещё выглядела прекарсно, кокошник сидел как влитой, сарафан не запылился, ткань рубахи блестела и переливалась.
– А голубка?..
Ответом стало тревожное молчание.
– Голубка, лети, пожалуйста! Марь-моревна, прикажи ей!
Летучая мышка поднималась всё выше и выше, выше и выше. Она уже достигла нижайших крыш, когда от плотного кубла из парящих в небе облаков отделилось одно облачко, не больше и не меньше других по размеру.
Сразу и не поймёшь, что изменилось в рисунке небесного покрывала – прореху заполнили другие, ярко-розовые, зелёные, оранжевые. То, другое, было полупрозрачным и рассеянным, похожим на лунный свет, пробивающийся сквозь туман. Оно имело форму половинки яблока, или сыроежкиной шляпки, или даже квасного гриба.
Оно опускалось медленно, никуда не торопясь, и Немила знала, ещё до того, как всё случилось – летучей мышке от него не убежать.
Облако росло, а мышка, попав в него, сама поначалу не поняла, что произошло, и забилась внутри него, точно в клетке. А форма облака принялась меняться, края опускались, вытягивались, серединка становилась более шарообразной.
Как большая человеческая голова, покрытая вуалью – такое сравнение подобрала Немила.
Несомненно, тому, что происходило, была причина, и Немила очень быстро нашла её. Марья! Моревна! Это Моревна постаралась!
Она единственная способна управлять этими несчастными обречёнными душами, парящими в небесах, а значит, следует благодарить именно её.
Ай да Марья, ай да молодец!
Немила подпрыгнула на месте, притопнула каблуками, глубоко поклонилась, четырежды – облаку, Марье, голубке и лисе.
– Спасибо! Спасибо! Спасибо! Спасибо! – поблагодарила она каждого, да с нетерпением окунула руки в осколок тумана, где её уже ждало самое значительное, самое желанное из сокровищ.
Это был цветочек незабываемо яркого, сочного, алого цвета, тот самый, с которого всё началось.
Стоило цветку оказаться в у Немилы, как туманное облачко взмыло вертикально вверх, к своим собратьям, и растворилось среди них.
– Чудеса чудесные происходят в царстве твоём, Марьюшка. Благодарю покорно, что не оставила ты меня в беде, что помогла разыскать и удержать подле себя пропажу мою родненькую. Да только ты не серчай, я ещё кое об чём умолять буду.
Пока Немила переводила дыхание, выражение Марьиного лица стало донельзя настороженное.
– О чём ты хочешь меня умолять? – воспросила Марья чуть более высокомерным, чем обычно, тоном. – О злой душонке не тревожься, Иванушка твой чист и свободен. А душонка больше никому не причинит вреда, Матушка её покарала.
– Почему тогда он, – Немила чуть приподняла кулак с цветком, – убегает от меня?
– С этим я тебе не могу подмочь, разбирайтесь сами, – пожала плечами Марья.
– Как же так? Ты же Ивану старшая родственница, а значит, должна на истинный путь его наставить, – настойчиво стала пояснять Немила. – Скажи Ивану, что я ни в коем случае не хочу причинить ему и капельки вреда, что я жизнь положу, дабы вернуть его туда, где он будет не одинок, туда, где время отмеряется движением солнца и луны, где всё так знакомо, что сердце поёт и душа радуется!
– Не входит в мои обязанности наставлять кого бы то ни было на путь истинный, ты ошибаешься, – журчаще рассмеялась Моревна. – И что значит твоё признание? Значит, в тридесятом твоё сердце и душа не поют и не радуются? Чем тебе плохо у нас?
Немила стушевалась. Ох, стыдоба-стыдобушка! И как она могла сказануть такую глупость! Равносильно тому, чтобы прийти в гости без приглашения, да ещё и обругать хозяев за неподобающий приём.
– Прости меня, Марьюшка! Всем хорошо-то царство твоё, да только родни тут нету!
Низко-принизко поклонилась Немила. Она бы и в ножки белые упала, да пуще прежнего боялась отпустить от себя цветочек аленький, потому как, страшно подумать, представилось ей вдруг, что если она упустит его опять, то больше никогда не увидит.
– Ладно-ладно, дитя, распрями спинку и не горби без надобности, раз уж вознамерилась в семью царскую войти, – молвила Марья, едва разомкнув губы. Потом она вдруг, безо всякой причины, подступила к Немиле вплотную, так, что она смогла ощутить на своей щеке благоухающее дыхание царского рта, и вырвала аленький цветок из ослабевшей ручонки.
– Будь мужчиной, прими свой облик истинный! – взревела Марья, и завихрился, завыл по проулкам ветер, и затрепетали одежды, растрепались волосы. Откуда-то донеслось «ау-у-у», прямо как в лесу.
Стукнулся цветочек оземь, да на месте пятна красного вырос молодец, всем красавцам красавец и гордец изрядный. (Что ни в коем случае не недостаток). Упёр в боки кулаки, опёрся на правое бедро, отставил в сторону левую пятку, подбородок вздёрнул, свысока оглядел тех, кто его окружил.
– Вы кто такие? Чего меня задерживаете попусту? Говорите, что вам надобно, али я пойду по своим делам, – сделал он обманный шаг в сторону, повернулся вокруг своей оси, красуясь, подмигнул Моревне.
По-видимому, он и правда не знал, кто такая Марья, а не то разве позволил себе дерзнуть в её присутствии?
– Эх, Иванушка-царевич! – поспешила вмешаться Немила. – Да это же Марья Моревна, здешняя наместница и любимица нашей Матушки.
Царевич пару мгновений испытующе вглядывался в светлый лик, после чего поклонился той в ноги и повернулся обратно к Немиле.
– Ладно, с ней разобрались. А ты кто такова, что вмешиваешься, меж двух высокородных особ встаёшь и смеешь ротик открывать? Девка ты, конечно, ничего такая, но как по мне немного… неотёсанная.
Бросилась Немиле в лицо краска, она опустила голову, чтобы не подвергать себя ещё большему позору и прижала к щекам ладони.
Тогда переговоры с царевичем вязла на себя Моревна, за что Немила ей была очень благодарна.
Сначала та отругала Ивана. Немиле было одновременно стыдно и приятно слушать мягкую, но твёрдую речь царицы.
Затем царица стала пересказывать Ивану то, что услышала от Немилы: про порчу, про усилия, приложенные «несколькими добровольцами», чтобы его, Ивана, расколдовать, и про последовавшее за неудачной попыткой самопожертвование в огне.
И тут уж Немиле стало совсем тоскливо. Марья разузнала, что царевич вообще ничего не помнит про то, как находился под гнётом злой душонки. Хуже того – он потерял значительную часть воспоминаний о всей своей недолгой жизни. Он не мог описать батюшку, не мог вспомнить имён братьев, и напрочь вылетело у него из головы, что случилось с матушкой. Единственно, он помнил, что её ужо давно не было в живых.
Заплакала Немила горькими слезами, понимая, что для неё в воспоминаниях Ивана и подавно не стало местечка.
– Да не горюньтесь вы так, оба, – рассмеялась Марья. – Тебя, Иван, быстро признают в родном доме, и никаких не надо доказательств, окромясь твоего лица и фигуры. А ты, Немила, тоже не раскисай, а лучше, покуда идти до дома будете, позволь ему узнать себя заново. Только не утомляй его излишне разговорами.
Повела Марья подолом платья, поклонилась, да заторопилась вдруг:
– Ой, чую, я тут стала лишняя. Пожалуй, мне пора возвращаться в терем. А то вдруг нагрянут гости, а меня нет на месте, – Марья говорила с серьёзным видом, но Немиле показалось, что последнее было скорее шуткой. – Лисичка, будь добра, проводи дорогих гостей к источнику живой и мёртвой воды. Вы же туда путь держите, ежели я правильно уразумела?
Лиса встрепенулась – наконец-то разговор перестал быть скучным! До сих пор она не смылась под шумок только по одной причине: её очень волновала участь клубка.
– Надо же, а ещё меня хитрой обзывают, – протянула лисица и вызывающе махнула хвостиком. – Ты, Марьюшка, лети себе свободно, но вначале верни то, что тебе не принадлежит.
И, не дав никому вставить слова, добавила:
– А я, в свою очередь, даю слово, что никоим образом не буду претендовать на эту замечательную штучку.
Запустила Марья пальчики в бездонный рукав, да быстро вытащила обратно. Обратилась к Немиле:
– Нет, не могу отдать… Прости меня, дитя, прости, Немилушка. Раз уж выпала мне такая удача, должна я попользовать его немножко. Обещаю, попозже верну я твой клубочек. А пока он мне самой нужен.
Лиса зарычала и без предупреждения лиса бросилась на Марью. Но Марья точно ожидала этого, она ещё быстрее поднырнула под рыжее брюхо, соприкоснулась с землёй, стала лебедью белой, и…
Взлетела.
Никто не смог помешать ей. Одна лиса, бывшая не в силах смириться с потерей, стала подпрыгивать на одном месте, и беспомощно махала лапками, и ревела, и рычала. А лапки при всём её желании не стали бы крыльями, так что шансов тягаться с Марьей у неё не было.
Лебедь подзадержалась, покружила над головами, не рискуя, впрочем, спускаться ниже, и прокричала:
– Немила, послушай меня! Мне жаль, что я тебя обманула! Знай же: я лишь оттого присвоила сей клубочек, что нужно повидаться мне со своим другом сердечным, и никак иначе этого не сделать! Прощай и не поминай лихом! Заместо клубочка я хочу назначить тебе лучшего провожатого по моему царству! Благодаря ему ты сможешь раздобыть воду целительную и вернёшь царевича домой в целости да в сохранности! Ну, до свидания!
Всё произошло так быстро, что никто не успел, да не посмел, возразить. Улетела Марья-лебёдушка, а куда – дословно неизвестно. Куда-то в сторону терема своего, али к Соловью, во что мало верилось, или дальше, в бранное поле. И ещё дальше, за поле.
И пока все провожали Марью взглядами, тихонько исчезла голубка. Тоже улетела – куда ей ещё деться-то было. Возможно, полетела по Марьиному поручению, либо по своим голубиным делам; этого мы никогда не узнаем.
– Провожатый, значит… И где же искать этого провожатого? На то, что он сам нас найдёт, конечно же, никакой надежды нет. Остаётся идти к источникам целебной воды самим… Самим, да, больше ни на кого надеяться не стоит. Что ж, – поворчав, лисица снова вскочила на две лапы, одёрнула на себе потрёпаный сарафанчик, а шарфик с шеи переместила на голову. – Пойдёмте уже, и без того подзадержались в граде.