Бродяги. Путь Скорпиона

Часть III
Порча

Слабые умы, подверженные суевериям, становятся лёгкой добычей хитрых и изобретательных обманщиков, именующих себя колдунами. Нам, мужам учёным и зрелым, не пристало верить во всю эту чушь. Но следует понимать, что народные слухи о сих жуликах, отчасти основаны на правде. Дело в том, что колдуны – талантливые и убедительные ораторы. Они хорошо разбираются в человеческих страхах. Убедив кого-то, что навели порчу или сделали предсказание, они ждут благоприятного момента, чтобы с несчастным случилась беда. А ежели беда не случается, сами готовы совершить кражу или поджог.

Будь внимателен, мой дорогой сын, и не поддавайся на их проделки.

Из письма афалинского купца

Матти Кая^[2]

1

Дни полетели быстро. Ветер начал гонять по Глухолесью красно-жёлтые листья. Временами их налетало так много, что можно было выйти во двор и полежать на душистом ковре. В «Мамочкином приюте» чаще стали топить печь.

И хотя осень в этом году обещала быть мягкой и солнечной, в трактире поселилась тревога – самая незваная гостья из всех, кто прежде здесь дневал и ночевал.

С тех пор как Луукас Краснолицый и его люди покинули двор «Мамочкиного приюта», его обитатели чутко прислушивались к звукам со стороны дороги.

Если слышался топот копыт или человеческие голоса, все в трактире замирали, а рука Тойво тянулась под стойку, где висел заряженный арбалет.

И трактирщик, и Лемпи, и старая Ку-Ку, и даже Ахти прекрасно понимали, что «Мамочкин приют» меньше всего похож на крепость, а его жильцы – на солдат. Стрела, пущенная из арбалета, только раззадорила бы врагов, сделала бы их беспощадными. А двери рассыпались бы в щепки от первого удара бревном.

Лучшим решением для всех было бы сбежать отсюда подальше, найти новое убежище. Но «Мамочкин приют» держал не хуже сосновой смолы, в которую попадают насекомые. Его нынешние обитатели знали цену тёплому очагу.

Была и ещё одна веская причина, о которой все помалкивали. Кукушка исчертила угольными крестиками уже не одну доску у камина – приближался крайний срок возвращения Гаспара и Цубасы.

Ахти часто выходил на заросший тракт и смотрел вдаль, ожидая увидеть на горизонте две рослые фигуры.

Но делал он это не потому, что скучал, – судьба заезжих героев мало его волновала. Просто случилось кое-что непредвиденное, о чём Чемпион и его напарник не должны были узнать.

На следующий день после отъезда Гончих Ахти зашёл в конюшню и обнаружил сюрприз.

Его встретило тревожное ржание рысака Цубасы. Конь словно жаловался на что-то.

Ахти прошёл в глубь конюшни: стойло Верзилы, коня Гаспара, пустовало. У мальчика волоски на теле поднялись дыбом, когда он увидел только смятое сено, следы огромных копыт и засов, который он из-за всех вчерашних треволнений забыл запереть.

Но не мог же конь Гаспара испариться, не мог выйти из закрытой конюшни! С замершим сердцем мальчик бросился оглядывать другие стойла.

Долго искать не пришлось.

Ворота в загоне Фиксу были сломаны и слетели с петель. Выглядели они так, будто по ним кто-то долго колотил кувалдой.

Ахти заглянул в стойло и всё понял. Огромный скакун Гаспара стоял бок о бок с Фиксу и толкал её головой. Кобыла призывно поднимала хвост. Заслышав мальчика, она игриво заржала и тряхнула гривой. Верзила, восприняв это как приглашение, поднялся на дыбы и принялся пристраиваться сзади.

Мальчика пригвоздило к месту.

– Прекрати! – заорал он на скакуна. – Немедленно! Слезь с неё!

Но Верзила и не думал слушаться – сдвинуть его не могла никакая сила. Кроме того, конь, похоже, уже не в первый раз покрывал свою новую подружку.

Может, только потому, что пыл гигантского любовника за ночь несколько угас, Ахти удалось вернуть его в стойло.

Растерявшись, мальчик побежал в трактир. Но рассказать с порога о случившемся ему не удалось: Тойво пошёл встречать повозку из Пеньков с зерном и другими товарами; Лемпи, когда Ахти вбежал, о чём-то шепталась с Кукушкой. Услышав его шаги, Рыжая Лиска оглянулась, резко высвободила ладонь из старых пожелтевших рук старухи. Мальчику показалось, что глаза у Лемпи мокрые и красные, будто она только что резала лук. Девушка встала и, вытерев нос, вышла из комнаты.

– Что ты врываешься, как ошалелый? – проворчала Ку-Ку. – Где-то пожар?

– Пожар? – тупо переспросил Ахти. – Нет никакого пожара.

– Тогда вылей ведро воды себе на голову. Потому что там, как я погляжу, огненные петухи дерутся.

– Просто… ну… в общем…

– Экх-х, – старуха прочистила горло. Её пальцы забегали по столу, она оторвала от пучка трав верхушки, растёрла в ладонях и выложила на широкий пожелтевший лист.

– Я, короче говоря, там, ну… – красноречиво продолжал Ахти.

Кукушка свернула самокрутку, крякнула, согнулась, вытянула тлеющую палочку из очага и прикурила.

– Хочешь знать, парень, как устроены женщины? Почему у них всё иначе, чем у тебя?

Она выпустила облако дыма, кашлянула – как ветка хрустнула.

– Что? Нет, нет… – Мальчик почесал в затылке. – Ну, что-то в этом роде, только у лошадей. Бабуля, ты знаешь, как это у них, а?

– У них? Ты меня тревожишь, Ахти. В твои годы…

Он не дал ей договорить, подошёл ближе, доверительно зашептал:

– Кукушечка, милая, помоги мне! Тойво меня убьёт!

– Что? – спросила она, отмахиваясь от дыма и пытаясь разглядеть лицо парня. – С чевой-то?

– Конь Гаспара вышел из загона, сломал ворота и покрыл нашу Фиксу. Что теперь делать?

Старуха долго смотрела куда-то мимо Ахти, потом неторопливо затянулась самокруткой и сказала:

– Что делать? Да ничего. Природа сама всё сделает.

Ахти закусил ноготь на большом пальце, нервно заходил туда-сюда по комнате.

– Тойво скажет, что мы не потянем лошадь с жеребёнком! Да ещё и неясно, какой он получится!

– Не плакай! – отозвалась Ку-Ку. – В головах пополнение. Прибытку наш хозяин рад. А то, что случилось, ве́домо. Именно так и должно было быть.

Мальчик остановился, оглянулся на старуху, окутанную облаком дыма. В его глазах мелькнул живой огонёк.

– Точно! – воскликнул он повеселевшим голосом. – Тойво ведь и в конюшню не заходит! Ворота в загоне я как-нибудь починю, а ему скажу: вот, мол, у нас пополнение… Как только он отреагирует? Если бы знать наперёд.

Он резво шагнул к старушке, но Ку-Ку остановила его, раскрыв морщинистую ладонь:

– А-а, сынок! Не лезь на ель без штанов.

– Погадай мне, бабуля. Ну, только разочек! Я ведь ещё тебя ни разу не просил.

– Отвянь, – без интереса ответила она и раскашлялась. – Отвянь, цветочек. Не всякому полезно знать грядущее. К тому же не пришло ещё твоё время.

– Почему это? – нахмурился Ахти.

– Ладошка твоя как свежевыпавший снежок. Свет путеводной Тахти не начертал на ней чётких узоров.

Мальчик внимательно рассмотрел свою ладонь.

– А по мне, так вполне что-то вырисовывается. Вот тут, например, я чётко вижу, как Тойво даёт мне пинка под зад.

– Пинка под зад? Это всегда пожалуйста! – прозвучал со стороны входа ворчливый голос.

Трактирщик вошёл с двумя мешками, полными провизии, и зыркнул в сторону мальчика.

– Помоги мне отнести припасы в кладовку, бездельник этакий, и объясни, за что это я должен дать тебе пендаля?

Ахти вздохнул.

Будущее неумолимо становилось настоящим.

2

Задули холодные ветра со стороны далёкого Горького моря. Обитатели «Мамочкиного приюта» начали готовиться к суровой зиме.

Вестей по-прежнему не было, ни с северо-востока, куда отправились Гаспар и Цубаса, ни с юга, куда направился по ложному следу карательный отряд.

Ахти и Тойво ездили в Пеньки и даже побывали у порога дома старого Микку. Но соседи и домашние старого следопыта ничего не слышали о нём, с тех пор как тот завербовался к Гончим.

Брюхо у Фиксу росло как-то слишком быстро. Ахти даже опасался, не пучит ли её.

Верзила, довольный отец будущего жеребёнка, потерял к кобыле интерес – его волновали только прогулки и осенние яблоки.

Часто конь Гаспара останавливался на столичном тракте и глядел на северо-восток, как будто знал, в каком направлении ушёл его хозяин.

Обитатели трактира в ту сторону старались не смотреть: все сроки вышли, а горе-искатели сокровищ так и не вернулись.

Вроде бы ничего не изменилось. Но какая-то тень легла на лица Тойво и вечно ухмыляющейся Лемпи.

«Видно, они действительно были в дружбе с этим Гаспаром, – размышлял мальчик, – раз так повесили носы».

После первых холодов хозяин собрал всех у очага и начал обсуждать, что теперь делать с чужими конями и теми немногими вещами, что оставили на хранение двое путешественников.

Тойво никто не перебивал. Не было ещё такого случая, чтобы он с кем-то обсуждал делёж оставленных постояльцами вещей. Прежде он решал этот вопрос сам: продавал кому-нибудь или забирал себе.

– Что же изменилось, миленький? – проворковала Лемпи, тоскливо глядя в окно. – Хотел продавать – так продавай.

– Думаешь, меня совесть заела? – огрызнулся Тойво. – Совесть не блоха, сама кусаться перестаёт. Меня волнует чисто практический вопрос: как сбыть зелёного конягу, который явно побывал в том аду за рекой. Свет той вспышки или туман из Чёрной Язвы исковеркали его плоть. Никто не купит такого уродца.

– Он не уродец! – воскликнул Ахти. – Это очень-очень хороший конь. Он сильный и выносливый, может нести седока без устали! Просто он немного другой…

– Так и оставь его себе! – пробурчал хозяин. – Завтра первый же отряд наёмников узнает в нём жеребца Гаспара, и тебя растянут на дыбе!

– А я скажу, что нашёл его.

Тойво махнул рукой.

– Нет, пока ещё выезжать дальше пригорка опасно. Даже в попоне. Только представь, сколько шуму будет, если этот конь попадёт в Пеньки!

– Что же нам делать?

– Ничего. Ждать, когда местный люд попривыкнет ко всем этим чудесам и перестанет гоняться за каждым гладышем с вилами. – Трактирщик хрустнул пальцами и мечтательно посмотрел в потолок. – А вот на рысаке я заработаю.

Ахти прикусил язык. Пусть и тяжело ухаживать сразу за тремя животными, но они ему нравились. Ему хотелось оставить всех!

– Впереди зима, гостей почти нет. А кормить три скотины, которые топчутся без дела в стойлах, накладно, – будто оправдываясь, проговорил Тойво. – Ну что ты скалишься, Лемпи?

– Значит, Гаспара с Цубасой ты уже похоронил?

– Вот только не надо! Они себя сами похоронили в тот день, когда отправились в гиблое место. Никто их за шиворот не тянул!

– А если вернутся?

Тойво ткнул грязным пальцем в доску, исчерченную угольными крестиками:

– Срок давно вышел. И если они не сломали шеи, лазая по расщелине, если их не сожрали какие-нибудь страховидлы, то, точно говорю, они померли от голода, так как запасы провизии взяли скудные, а в тех краях нынче ничего не растёт.

Он хлопнул себя по худым ляжкам, поднялся:

– Стало быть, решено.

– Решено, хозяин, – неожиданно отозвалась со своей лежанки Ку-Ку.

Тойво напрягся:

– Что, бабуля? Не тяни, говори. Есть возражения?

– Иди и продай рысака, хозяин. Так будет лучше.

– Лучше? Кому именно?

– Иди. Так должно случиться. Так лучше для всех.

Тойво поворчал что-то себе под нос и пошёл собирать вещи.

– Одевайся, – позвал он Ахти. – Или ты думаешь, я сам поведу этого конягу на базар?

Конь Цубасы вызвал у местных жителей Пеньков не меньшее любопытство, чем, наверное, мог вызвать изумрудный жеребец Гаспара.

Однако Тойво это не особенно радовало. Зевак с их праздными вопросами было много, а вот покупателей явно не хватало.

Да и где в Пеньках найти тех, кто купит такого красавца? Местные жители по большей части состояли из крестьян, рыбарей и охотников. Жили они в буквальном смысле в пеньках, а точнее, в гигантских пнях, оставшихся от великанских красных сосен, которых когда-то много росло в Глухолесье и по окраинам Тауруса. Предки этих людей, лесорубы древности, знали секрет спиливания огромных деревьев, древесина которых высоко ценилась и сплавлялась в большие города для строительства дворцов.

Из оставшихся пней изготовляли жилища, в которых легко могли размещаться целые семейства. Лесорубы, подобно короедам, долбили в дереве ход, расширяли его и получались чудесные комнаты из цельного дерева, стены которых мало того, что прекрасно защищали и грели, но ещё и обладали целебными свойствами из-за хвойного духа.

Правда, ждать, пока такой дом высохнет и древесные корни отомрут, приходилось долго. Также немало проблем доставляла сочившаяся из стен смола. Но зато после жить в таких комнатах можно было по-царски.

Не один век минул с тех пор, как былое величие Пеньков упразднилось. Местные жители утеряли секрет обработки красных сосен и довольствовались тем, что продавали обычный лес.

Между пнями-домами построили обычные избы.

Время, вода и ветер, властные даже над хорошим деревом, изъели громадные пни. Люди стали не единственными обитателями своих домов. И теперь, глядя на обветшалые, но всё ещё причудливые домики, Ахти хотелось переименовать деревню в Трухлявые Пеньки.

Тойво надеялся продать скакуна не абы кому, а нескольким купцам, у которых имелись кое-какие сбережения от продаж ценного меха. Торговцы жили в пнях побольше и поновее, чем у остальных. Они выкрасили их для важности в красный, отделали искусной резьбой. Но от зорких глаз Ахти не скрылись трещины и поганки, растущие прямо на стенах.

Обежав все дворы, мальчик вернулся к трактирщику с худыми новостями:

– Пусилинен сказал, что прогорел. Вся его торговля шла через Исполину. Хакстер еле сводит концы с концами, с тех пор как его корабль исчез в Тихой Гавани.

– А что Кетту?

– Её двор пуст. Ни скота, ни домашних.

– Скверно. – Тойво окинул недобрым взглядом собравшуюся толпу. – Ну, что зыркаете? Дырок коню в шкуре понаделаете. Есть здесь покупатели? Или только охальщики да ахальщицы?

– Откуда это у тебя такая порода, а, Тойво? – спросил скотовод Брыня по кличке Лоб. – Небось хозяина коняшки клопы съели? Они у тебя в трактире огромные, размером с собаку!

Местные хором заржали.

– Мои клопы на цепи сидят, – не раздумывая, ответил Тойво, – охраняют бочонок с пивом от таких выпивох, как ты.

Публика пуще зашлась хохотом: всем известно было, что Лоб пьянеет с одной малой тыковки, а потом бегает по деревне голышом и орёт, что он порося.

– Шёл бы ты, Тойво, со своим товаром в столицу, – сказала какая-то весёлая баба. – Там господа бы тебя колечками засыпали.

– И верно! – заорал обиженный Лоб. – В Чёрную Язву тебе дорога.

– Не груби, здоровяк, – отозвался Тойво. – И слюни на моего коня не пускай. Не дам я его тебе для помёта.

– Зубы, небось, гнилые, – махнул рукой скотовод.

– Это рыжий сизогорский рысак, – шагнул вперёд Ахти и сверкнул глазами. – Не конь, а ветер. Вы таких только во сне видели!

– Может, он и ветер, – заметил местный дедушка, – да только ветер в поле кому нужон? И в лясу на нём только голову об ветку расшибёшь. Энтакий скакун нужон воеводе или гонцу. А простому люду конь нужон, чтобы телегу возить да гряды пахать. Тяжеловес то бишь! А энтот не сдюжит…

– Сколько просишь, хозяин? – перебил старика голос из толпы.

Народ расступился, и вперёд вышел мужчина в длинных одеждах из льна и шерсти. В его чёрной, аккуратно подстриженной бородке, белело серебро. Глаза глядели на собеседников внимательно и печально. На голове незнакомца синел невысокий тюрбан из грубой ткани, подвязанный под подбородком и защищавший его скорее от кусачих мошек, нежели от палящего солнца.

– Хвосты медвежьи! – удивился Тойво. – Бедуин! В лесу! Сколько стои́т мой трактир, ни разу не видел бедуина!

Незнакомец вежливо поклонился.

– Я не бедуин. Хотя мой образ жизни действительно походит на кочевой.

Услышав голос незнакомца, рысак почему-то разволновался и заржал.

– То-то ты у нас в Пеньках задержался, – подал голос Лоб. – Ходишь-бродишь, выспрашиваешь.

– Закрой пасть, Брыня, – вступилась за иноземца весёлая баба. – Такого лекаря ещё сыскать нужно! Пусть господин Фархад гостит у нас столько, сколько захочет. Мы ему всегда рады.

– За бесплодный порошок я бы ещё не так обрадовался… – пропыхтел Лоб, но его в толпе притёрли и оттеснили в задние ряды. Видимо, врач помогал многим.

Лекарь подошёл к Тойво почти вплотную, полез за пазуху, звякнул связкой золотых колечек.

– Поговорим наедине, друг. Свидетели нам ни к чему.

Трактирщик, почуяв удачную сделку, замахал на зевак руками.

– А ну, разойдись! Глазюки полопаются. Дайте с человеком поторговаться!

Но назойливая толпа не отходила от породистого жеребца, да и к лекарю полезла с вопросами. Тогда Тойво и Ахти собрали вещи и вместе с Фархадом вышли за пределы деревни.

– Теперь, когда мы одни, – осторожно начал лекарь. – Я могу задать вопрос, который меня волнует. Откуда у вас этот конь и кому он принадлежал?

– На этот вопрос я тебе, бедуин, не отвечу. Хочешь, спроси у мальчишки о породе, об уходе и содержании. Он, наверное, даже ответит тебе, сколько коню лет. А кому, зачем и как – это на качество товара не влияет.

– Как сказать, – возразил Фархад. – Если конь ворованный, то не сегодня завтра ко мне явится его хозяин.

– Ворованный! – фыркнул Тойво. – Да ты меня за идиота держишь, бедуин? Не стану я так подставляться! Любой дурак знает, где трактир старины Тойво! Хозяин дал мне коня в дар, а сам сгинул.

Видимо, почувствовав, что трактирщик говорит правду, Фархад смягчился:

– Ладно, друг. Сколько ты хочешь за него?

Тойво назвал заоблачную цену. Даже у Ахти рот открылся, но лекарь и бровью не повёл:

– Не обижайся, дорогой, но стоит мне сказать тебе пару слов, и ты отдашь мне этого скакуна даром.

– Неужто? – сплюнул на землю Тойво и покосился на телегу, где у него под накидкой лежал самострел. – И что же это за волшебные два слова, а? Отдай, пожалуйста?

– Два волшебных слова: конь мой.

Возникла короткая пауза.

Тойво усмехнулся, почесал ноющий от боли зад:

– Бедуины всегда так шутят?

– О! Юмор бедуинов куда тоньше, – сказал Фархад. – Но я не бедуин. Этот сизогорский рысак мой. Вернее, был моим. Я его законный владелец.

Лекарь хлопнул в ладоши:

– Бомбей, аш бураин!

Рысак громко заржал и встал на дыбы.

– Бомбей, аатсаб!

Рысак взбрыкнул, ударив по воздуху задними копытами.

Трактирщик испуганно попятился.

– Тс-с-с, – прошептал Фархад.

Конь мгновенно успокоился. Тойво и Ахти переглянулись.

– Враки, – сказал мальчик.

– Почему? – с любопытством спросил лекарь.

– Потому что хозяин коня… – начал парень, но Тойво на него шикнул.

Фархад извлёк из-за пазухи шкатулку, украшенную драгоценными камнями. На крышке, в самом центре, был выгравирован скакун, в точности напоминавший по масти и окрасу рысака. Вокруг рисунка тянулась надпись на неизвестном языке.

– Я дал своего коня на время одному хорошему наезднику. Действительно щедрый дар. Скажите мне, что случилось с ним, и я предложу вам не только золото, но и нечто большее.

– И что же? – глаза Тойво сузились.

– Мазь для твоего искалеченного зада, – кивнул лекарь. – Сможешь спать спокойно.

Лицо трактирщика вытянулось. Он жадно сглотнул:

– Мазь мне уже не поможет.

– Уже сегодня ночью ты будешь спать как младенец. А через неделю сможешь сидеть на стуле. Так долго, сколько захочешь. Моё верование запрещает мне врать, друг. Если моё лекарство не поможет, я покрою свой род позором.

Глаза Тойво стали такими большими и влажными, будто он сейчас расплачется.

Ахти подошёл и вцепился ему в рукав.

– А! – махнул рукой трактирщик. – Какая теперь разница!

– Пусть этот лекарь сначала расскажет, кто он такой! – насупился мальчик.

– Это мало что даст, если вы мне не верите, – ответил Фархад, поправляя тюрбан. – Лучше я опишу вам человека, который ездил на моём коне. Он весьма необычен на вид. Тело и лицо его украшают узоры.

– Этот человек в розыске, – перебил его Тойво. – Ты вот так просто признаёшь, что помогал ему?

– Да, друг мой, признаю. Потому что ты тоже ему помогаешь.

– С чего ты взял?

– Я вижу благородный огонь в твоих глазах!

– Чего-чего ты видишь?

Лекарь вздохнул и объяснил иначе:

– Мой скакун скидывает любого, кто осмелится его оседлать. Он удерживал на своей спине лишь меня и моего друга Цубасу, который помогал мне его объезжать. Следовательно, только Узорчатый Человек мог приехать к вам на моём коне.

– Это не так, – вставил Ахти. – Я катался верхом на вашем скакуне. И он меня не скинул.

– Ты? – Фархад посмотрел на мальчика с интересом. – Истинно, у тебя есть дар. А ещё молодость и невинность, животные это чувствуют.

– Ладно, – Тойво поморщился. – Правда за правду. Цубаса отдал коня с условием, что я получу рысака в дар, если его владелец не вернётся. Сроки вышли. И он не вернулся, ушёл к Чёрной Язве и сгинул.

Лекарь задумчиво кивнул:

– Теперь всё сходится. Благодарю, друг! Я дожидался его в моей хижине за деревней, но он так и не приехал. Но я знаю Цубасу: он никогда бы не оставил моего коня незнакомцу. Что его вынудило так поступить?

– Он заметал следы. Что же ещё? А твоего дружка, бедуин, я знаю ещё с юности. Как и Гаспара.

При упоминании этого имени лицо Фархада чуть скривилось.

– Тогда между нами гораздо больше общего, трактирщик.

Тойво подбоченился:

– Только не пускай в ход свои бедуинские штучки. Я слышал, что вы мастера торговаться. Но и старина Тойво кой-чего стоит! Я не отдам тебе рысака за просто так, хоть покажи десять шкатулок! Сделка есть сделка. Потерял коняшку – плати.

Но Фархада как будто совсем не волновал вопрос выгоды. Он извлёк из длинных одежд связку колец и протянул их продавцу.

– Мало даёшь, бе… – Тойво осёкся и остановил взгляд на сверкающем золоте, которое он сначала принял за медь.

– Мой род богат, – спокойно ответил лекарь. – А мой конь стоит куда больше. Но я надеюсь, друг мой, ты вполне разумен и уступишь мне его по праву того, кто его воспитал.

Тойво посмотрел на скакуна, от вида которого у него и на расстоянии коленки подгибались, затем на золото. И выбрал последнее.

Фархад взял из рук мальчика уздечку. Конь последовал за ним без промедления, но, едва приблизившись к лекарю, не удержался, потёрся мордой о плечо хозяина.

– Бомбей, мой мальчик. Я скучал.

Ахти громко сглотнул.

– Постой-ка, бедуин, а как же мазь? – спросил Тойво, пробуя колечки на зуб.

– Пришли ко мне мальчика на следующей неделе. Мне нужно время, чтобы приготовить лекарство.

– Ты же сказал, я буду спать спокойно уже сегодня. А ещё, что ты никогда не врёшь…

– Это не ложь, это поэзия. Ты что-нибудь слышал о бедуинской поэзии, друг мой? Она полна метафор и преувеличений. Умей отличать одно от другого.